Сборник
Сталинградская эпопея. Свидетельства генерал-фельдмаршала Фридриха Паулюса. 1939—1943

Миссия в Африке

Короткий отрезок времени между назначением на должность первого обер-квартирмейстера в Фонтенбло 3 сентября 1940 года и нападением на Советский Союз 22 июня 1941 года был для Паулюса заполнен напряженной плановой работой^[44]. Человек, воспитанный в солдатских традициях, человек, рассматривающий политику как чуждую для себя сферу – а такое отношение характерно для школы штабистов Секта – Шлейхера, – такой человек просто не имеет времени размышлять о политических хитросплетениях или даже о внутриполитической обстановке. Созданный Адольфом Гитлером Германский рейх находился в зените своего могущества. Таковы были условия, которые сегодня, после катастрофы, охотно упускают из виду или неверно трактуют.

Помимо работы над планом «Барбаросса» – косвенно, а не прямо – Паулюс был занят переговорами с финским Генеральным штабом о возможности военного сотрудничества. В конце марта 1941 года путч югославской армии против принца-регента Павла (при несовершеннолетнем Петре II, сыне убитого в 1934 году в Марселе короля Югославии Александра; в результате переворота 27 марта Петр II был объявлен совершеннолетним и принял правление. – Ред.) и его дружественного оси кабинета перечеркнул все надежды на помощь Югославии в Восточной кампании. Паулюса отправили в Будапешт для ведения переговоров с венгерским военным министром и венгерским Генеральным штабом о ведении совместных военных операций против Югославии^[45].

Очевидно, что начальник Генерального штаба Гальдер, как и Гитлер, считал Паулюса, благодаря его обходительности и выдержке, человеком, подходящим для такой военной дипломатии. Кроме того, Паулюс через свою жену имел интересное и перспективное отношение к союзной теперь Румынии. В то время двоюродный брат его жены был еще гофмаршалом румынской королевы-матери, настроенной к Германии отнюдь не дружелюбно.

Кампания против Югославии и Греции в апреле 1941 года привела к фатальной отсрочке всех запланированных на середину мая операций на Востоке; кроме того, сосредоточение войск на направлении главного удара по большевистскому исполину выявило еще одну проблему.

Вследствие поражения союзной итальянской армии в Северной Африке стала необходимой отправка туда вспомогательного германского корпуса под командованием генерала Роммеля (бывшего сослуживца Паулюса по 13-му пехотному полку в Штутгарте). Действия немецких танковых и моторизованных сил в Северной Африке, целиком и полностью зависевшие от ненадежного снабжения по Средиземному морю, заставили Гальдера задуматься о том, можно ли позволить себе крупную наступательную операцию «Подсолнечник» в Ливии и Западном Египте, имея в виду неотложность начала операции «Барбаросса».

Было ли мыслимо при разумном планировании, учитывающем мобилизационные, материальные и технические ресурсы, вести одновременно две наступательные операции: одну – против английских вооруженных сил в Египте, а вторую – против огромной страны, раскинувшейся от Вислы до Тихого океана? Гальдер полагал, что Северная Африка и Средиземноморский бассейн могут быть лишь второстепенными театрами военных действий, если Германия всерьез хочет сокрушить Советский Союз. (Они второстепенными и оставались до самого конца – задействованные здесь силы были в сравнении с Восточным фронтом ничтожны. – Ред.) Эти рассуждения были перечеркнуты, во-первых, тем, что события на каждом новом театре военных действий начинают развиваться в зависимости от непредсказуемых заранее условий, а во-вторых, тем, что в Ливийской пустыне действовала такая личность, как Роммель, который начал вести войну по своим собственным планам^[46].

23 апреля 1941 года генерал-полковник Гальдер записал в своем дневнике: «…В результате мелких операций, предпринимаемых слабыми силами танков, имеют место большие потери. Кроме того, автомашины изношены в результате усиленной эксплуатации в условиях песчаной пустыни. На танках пришлось заменить большое количество моторов. Воздушный транспорт не может выполнить бессмысленных требований Роммеля уже хотя бы потому, что не хватает горючего и даже наши направляемые в Африку транспортные самолеты часто не получают горючего на обратный полет. Поэтому необходимо как можно скорее выяснить обстановку в Северной Африке. По здравом размышлении я оставил мысль о том, чтобы лететь туда самому. Я не могу появиться там в качестве наблюдателя. Если я появлюсь в войсках, я должен иметь право отдавать приказы. Главком же возражает против этого и ссылается на трудности, и без этого возникающие там из-за присутствия итальянского командования. Конечно, причины этого иные [влияние Гитлера], но, вероятно, лучше послать в Африку генерал-лейтенанта Паулюса, который находится в хороших отношениях с Роммелем, по прежней совместной службе, и, возможно, будет единственным человеком, способным, используя личное влияние, сдержать этого сошедшего с ума вояку»^[47].

Раздраженная реакция Гальдера и жесткое упоминание о «сошедшем с ума вояке» отчетливо говорит о несоответствии смелых наступательных планов корпуса «Африка» (с 22 января 1942 года танковая армия «Африка») планам главного командования сухопутных сил, которое знало гораздо больше, чем Роммель, не имевший ни малейшего представления о предстоящей грандиозной войне на Востоке. Вечером 25 апреля 1941 года Паулюс, вместе с несколькими офицерами оперативного отдела Генерального штаба и штаба генерал-квартирмейстера, вылетел через Рим в Северную Африку.

Паулюс нашел итальянскую армию и корпус Роммеля в критической ситуации, сложившейся после наступления в Восточной Ливии. Наступление застопорилось у Эс-Саллума на египетской границе, а в тылу итальянских и немецких войск – перед упорно обороняемой британцами приморской крепостью Тобрук. Здесь Паулюс неожиданно встретился со своим старым боевым товарищем по Альпийскому корпусу, командиром наступавших войск (включая 5-ю легкую дивизию) генерал-лейтенантом Кирхгеймом из особого отдела «Тропики» командования сухопутных сил. Кирхгейм находился в Северной Африке с инспекцией. Паулюс принял участие в атаке танков Кирхгейма на Тобрук. Атака, впрочем, не имела успеха. Собственные силы немцев были слишком малы^[48].

В Северной Африке Паулюс пробыл две с половиной недели. 4 мая Гальдер записал в своем дневнике: «Паулюс по моему приказанию остался в Африке. Мне приятно, что он может продолжать действовать как носитель наших идей, которые одобряет и фюрер». 11 мая в дневнике появляется следующая запись: «17.00–19.30. Доклад Паулюса о его поездке в Северную Африку, продолжавшейся две с половиной недели. Он возвращался через Рим, сделал доклад для Муссолини. Положение в Северной Африке безрадостное. Нарушив приказ, Роммель создал обстановку, с которой мы не сумели справиться в материально-техническом отношении. Командование войсками в Северной Африке Роммелю явно не по плечу»^[49].

После непростого обмена мнениями Паулюс в силу своих полномочий заместителя начальника Главного штаба строго приказал Роммелю перейти к обороне и всеми силами удерживать Киренаику. В кругу семьи^[50] Паулюс не стеснялся в выражениях относительно этого «твердолобого шваба» Роммеля, который не желает прислушиваться к чужим мнениям и ничего не смыслит в обстановке. Удивительно, как он еще терпит вокруг себя военных газетчиков и фотокорреспондентов. Роммель держит себя как «лихой полководец», но Паулюс сомневается в правильности оценки Роммелем условий Африканского театра военных действий (конечно, с этим суждением можно и поспорить!).

Паулюс, который давно хотел получить назначение на фронт, раздумывал о том, чтобы предложить главному командованию сухопутных сил сменить Роммеля и предложить на его место свою кандидатуру. Комментарий жены был краток и холоден: «Не лезь в это дело! Чего ты добьешься, если запрешь себя в Африке…»

Против бесчеловечных приказов

Последние пять недель перед грозой, разразившейся 22 июня 1941 года, когда германские армии вторглись в Россию, были наполнены последними приготовлениями, включая поездку к командующему силами Западного фронта генерал-фельдмаршалу фон Вицлебену для обсуждения с ним мероприятий по введению в заблуждение противника (операция «Акула») относительно направления предстоящего наступления, призванного скрыть приготовления к началу операции «Барбаросса». 16 мая Гальдер делает запись в дневнике: «Служебная нагрузка 1-го обер-квартирмейстера в настоящее время, очевидно, несколько велика, однако оснований для существенного изменения положения вещей пока нет…»^[51]

В своих записках Паулюс никогда не высказывался по вопросу о том, что он тогда, в течение двух лет, оставшихся до Сталинградского финала, думал по поводу двух приказов, которые, помимо неразрешенных противоречий между главным командованием сухопутных сил и Гитлером относительно оперативных целей – наступление на Москву или на флангах, – бросали тень на начинавшуюся кампанию и отягчили совесть напавшей стороны (не считая развязывания неспровоцированной превентивной войны) отвратительными нарушениями международных законов ведения войны.

Уже в марте 1941 года был издан так называемый приказ о комиссарах: политических комиссаров, сопровождающих подразделения и части противника, следует изолировать от остальной массы войск. Комиссары не считаются военнопленными и должны быть расстреляны. 13 мая 1941 года был издан так называемый приказ о юрисдикции «Барбаросса». Гражданские лица на оккупированных восточных территориях не подлежат юрисдикции военных судов; преступления военнослужащих вермахта против гражданских лиц не подлежат безусловному наказанию военными трибуналами. Оба приказа были чувствительным ударом по прусско-немецким воинским традициям. Оба являлись явным нарушением международного права. Оба вели к нарастающему скрытому конфликту между командованием сухопутных сил и Гитлером. По крайней мере, командующий сухопутными силами фельдмаршал фон Браухич попытался отменить действие второго приказа своим контрприказом, предписывавшим неукоснительное соблюдение традиционной воинской дисциплины^[52].

О том, что думал по этому поводу Паулюс, можно заключить из его действий на посту командующего армией: когда Паулюс принял 6-ю армию, он еще раз напомнил о недопустимости выполнения приказа о комиссарах. Во-вторых, он отменил много раз цитировавшийся приказ о жесткости, изданный по 6-й армии ее командующим фельдмаршалом фон Рейхенау 10 октября 1941 года: «О поведении войск на Восточном фронте». Среди прочего в приказе говорилось следующее: «В отношении поведения войск в отношении большевистской системы до настоящего времени существует много неверных представлений. Самой существенной целью войны против еврейско-большевистской системы является уничтожение органов власти и искоренение азиатского влияния на европейскую культурную область. Тем самым перед войсками встают задачи, решение которых выходит далеко за рамки однобоко понимаемого солдатского долга. Солдат на Восточном фронте – это не только боец, действующий согласно правилам военного искусства, но и носитель неумолимой народной идеи и мститель за все те зверства, какие пришлось пережить немецкому и родственным ему народам. Поэтому солдат должен обладать ясным пониманием необходимости сурового, но справедливого возмездия в отношении еврейских недочеловеков»^[53].

Как уже было сказано, Паулюс отменил, несмотря на хвалебный отзыв и совет Гитлера следовать доброму примеру, приказ фельдмаршала Рейхенау, который возложил на солдат обязанность «уничтожать» преступное большевистское учение, Советское государство и его вооруженные силы, а также искоренять «расово чуждое коварство». Точно так же Паулюс сохранил верность своему старому товарищу, первому командующему войсками в оккупированной Польше генерал-полковнику Бласковицу, который впал в немилость после подачи рапорта о бесчинствах СС в Польше. Насколько можно судить по сохранившейся переписке, Паулюсу продолжали доверять такие сохранившие верность старым солдатским традициям военачальники, как командующий войсками Западного фронта фельдмаршал фон Вицлебен, старый, отправленный в 1938 году в отставку генерал Освальд Лутц или один из самых непримиримых критиков Верховного главнокомандования вермахта, генерал Рудольф Шмидт. Правда, они считали, что первый обер-квартирмейстер обладал большим влиянием, чем это было в действительности или чем он мог себе позволить.

В ставке фюрера и на фронте. 1941 год

22 июня 1941 года началось грандиозное наступление на Советский Союз на фронте от Черного моря до Северного Ледовитого океана (наступление немцев и финнов на северном участке фронта (в Заполярье и Северной Карелии) началось позже 29 июня – 1 июля. – Ред.), наступление, в разработке и подготовке которого Паулюс принял большое личное участие. Верил ли он тогда, что империя Сталина при тогдашних условиях рассыплется как карточный домик? Или до него начала доходить непомерная трудность предстоящего похода?

В начале Русской кампании Паулюса посетил генерал-лейтенант Кирхгейм из особого отдела «Тропики» командования сухопутных сил. Кирхгейм приехал, чтобы участвовать в совещании в организационном отделе ставки главного командования сухопутных сил «Фриц» в Мауэрвальде близ Растенбурга (Восточная Пруссия). Кирхгейм, так же как Паулюс, придерживался того мнения, что главной проблемой в Африке является проблема снабжения войск. Теперь он спросил Паулюса, не возникнет ли такая же проблема в России, особенно в зимнее время?^[54] Паулюс ответил, что трудности, которые придется преодолевать зимой, станут самой большой заботой главного командования сухопутных сил. Ведь, помимо всего прочего, наступление началось позже первоначально назначенного срока. Однако фюрер в своей обычной манере разобрался с этой проблемой.

Паулюс немного помолчал и добавил, с видимым усилием сдерживая эмоции, что фюрер, когда он, Паулюс, заговорил о трудностях снабжения армии в зимних условиях, раздраженно перебил его: «Я не желаю больше слышать всю эту болтовню о трудностях зимнего снабжения войск. Нет никакой необходимости делать из этого проблему. Зимней кампании просто не будет. Успокойтесь и положитесь на мой дипломатический дар. Сухопутные силы должны нанести русским всего несколько сильных ударов… Потом окажется, что русский колосс стоял на глиняных ногах. Отныне я запрещаю в моем присутствии говорить со мной о зимней кампании».

Кирхгейм был поражен до глубины души. После паузы он перешел к разговору об одной статье в «Фёлькишер беобахтер», автор которой смеялся над напечатанными в американских газетах картами, на которых были обозначены расположенные за Уралом русские военные предприятия. Паулюс убрал со стола несколько карт и оставил одну. Эта карта в точности соответствовала той, над которой так потешались редакторы ведущей газеты Третьего рейха. Паулюс, как всегда бесстрастно, произнес: «Вот карта подлинного расположения за Уралом предприятий военной промышленности».

Кирхгейм: «Это же карта, которую «Фёлькишер беобахтер» представляет американской выдумкой!»

Паулюс: «Да, эта американская карта полностью соответствует нашим разведданным. Мне ясно, поэтому, что фюрер ошибается, когда говорит, что русского колосса надо лишь пару раз крепко стукнуть, чтобы он развалился».

3 июля 1941 года, после первых двух недель Русской кампании и первых ошеломляющих успехов, Гальдер записал в дневнике, что войну, хотя она еще не закончилась, можно считать выигранной («…восточнее Западной Двины и Днепра мы можем встретить сопротивление лишь отдельных групп, которые, принимая во внимание их численность, не смогут серьезно помешать наступлению германских войск. Поэтому не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней. Конечно, она еще не закончена. Огромная протяженность территории и упорное сопротивление противника, использующего все средства, будут сковывать наши силы еще в течение многих недель»). По поводу такого исхода у его заместителя, вероятно, уже очень рано появились весьма серьезные опасения, хотя это и не означает, что Паулюс погрузился в безнадежный пессимизм.

Это заставляет поставить вопрос о том, как Паулюс вообще относился к гитлеровскому стилю руководства и к тому, как была устроена новая система командования, эффективность или неэффективность которой он наблюдал пока на Востоке, в ставке «Фриц», будучи одним из самых высокопоставленных офицеров Генерального штаба сухопутных войск.

Паулюса нельзя считать ни нацистом, ни антифашистом. Для него, как для офицера, Гитлер был главой государства и Верховным главнокомандующим вермахта – не больше и не меньше. Паулюс видел, что этот человек, хотя и не был профессиональным военным, в 1939–1940 годах оценил военную мощь западных держав более верно, чем старый Генеральный штаб. На Паулюса, как и на Рейхенау, большое впечатление произвела речь, произнесенная фюрером 23 ноября 1939 года. В архиве Паулюса сохранились пометки, сделанные во время выступления фельдмаршалом Рейхенау, который записывал ключевые высказывания Гитлера: «Вторая империя упустила свой исторический шанс завоевать жизненное пространство. Сегодня мы получили еще один, единственный шанс». Рейхенау, как и Гитлер, был убежден в обоснованности морального права на вторжение в такие нейтральные страны, как Бельгия и Нидерланды. В самом начале своего конспекта он записывает: «При этом вермахт еще не обучен должным образом и не проникся его (то есть Гитлера) образом мыслей…» В конце написано: «Победа обеспечена. Да, она обеспечена личными убеждениями». В то время Паулюс наверняка разделял это «да» своего главнокомандующего.

В ближайшем будущем эта уверенность только укрепилась; Гитлер был хотя и любитель, но «знаток». Он очень осмотрительно повел себя у Дюнкерка в мае 1940 года, а затем при обсуждении операции «Морской лев» – в связи с проблемами высадки на Британских островах.

Решающую роль в отношении Паулюса к происходившему сыграло его положение во время кризиса руководства в августе 1941 года, когда на Восточном фронте шла речь о том, что делать в первую очередь – идти на Москву или сначала разрешить ситуацию на флангах. 4 августа 1941 года генерал-полковник Гальдер записал в своем дневнике:

«Обсуждение с участием Хойзингера (начальник оперативного отдела) и Паулюса, вечером то же с командующим сухопутными силами (то есть с Браухичем): мы сосредоточиваем свое внимание при решении оперативных вопросов на мелких деталях, что является делом командования групп армий, вместо того чтобы ставить группам армий четкие задачи и давать им исходные указания для самостоятельных действий. Чтобы добиться этого, необходимо полностью уяснить себе, какую главную цель преследует политическое руководство. Зная это, можно решить и вопрос с тем, что важнее – быстрее овладеть Украиной и Кавказом, исходя из экономических соображений, или полностью уничтожить войска противника. Достижение последней (второй) цели потребует полной свободы в использовании наших сил и средств. Это понятно само собой. В этом году наши войска будут у Москвы, а захват территории (на юге) произойдет сам собой в ходе развития обстановки. Не следует ожидать, что к началу зимы мы будем на Кавказе. Достижение же первой цели потребует использования крупных сил для захвата нефтяных районов, вплоть до Баку». В этом месте надо заметить, что Паулюс и Гальдер придерживались одного мнения: главной целью Восточной кампании должен быть захват Москвы! При этом оба прекрасно сознавали, что будут обязаны поступить так, как решит Гитлер!

6 августа 1941 года, согласно соответствующей дневниковой записи Гальдера, в штабе группы армий «Юг» в присутствии фюрера состоялось совещание (на котором Гальдера представлял Паулюс), с участием командующего группой армий «Юг» генерал-фельдмаршала фон Рундштедта^[55]. Фон Рундштедт затронул ряд вопросов, связанных со стратегическими целями войны, в частности был поднят вопрос о значении Москвы. Далее Гальдер лаконично, как всегда, записал по этому поводу: «Фюрер опять недвусмысленно отклонил эти предложения. Он опять продолжал свою песню: «Вначале должен быть захвачен Ленинград, для чего используются войска группы Гота. Во вторую очередь производится захват восточной части Украины. С этой целью войска группы Гудериана привлекаются для ликвидации сопротивления противника у Гомеля и Коростеня. И только в последнюю очередь будет предпринято наступление с целью захвата Москвы».

Если 3-я танковая группа генерала Гота^[56] и 2-я танковая группа генерала Гудериана будут направлены соответственно на север и на юг, то центр останется без ударных танковых сил, что ослабит мощь его наступления на Москву. Гальдеру (а вместе с ним, естественно, и Паулюсу!) было уже ясно, что они недооценили «русского колосса».

После того, однако, когда по приказу Гитлера было решено, что первой целью нового главного удара станет Украина, и соединения 2-й танковой группы Гудериана были направлены на юг для осуществления задуманного окружения противника в районе Киева, Паулюс, посетив в конце августа штаб танковой группы Гудериана, решил, что группировка недостаточно сильна, и обосновал это с присущей ему железной логикой. В направленной Гальдеру телеграмме Паулюс предложил оставить Гудериану последний корпус его танковой группы и передать ему в подчинение 2-ю армию. Гальдер, не сдерживая своего раздражения в отношении Гудериана, записывает в дневнике: «К несчастью, Паулюс дал себя очаровать. Я и не подумаю уступать»^[57].

Даже если Паулюс и не соглашался с некоторыми военными решениями Гитлера (чему есть ряд свидетельств начиная с генерала Кирхгейма), то он никогда не оспаривал «всезнайства» фюрера. А поскольку Паулюс был убежден, что фюреру приходится подчас принимать трудные решения и отдавать жесткие приказы, то он признавал за ним право в особых ситуациях требовать жесткости, стойкости и жертв. Паулюс долго уверял себя, и это чувство было характерно для него в первые два месяца сражения в Сталинградском котле, в том, что последнее решение было за Гитлером, пока бесперебойная связь позволяла Верховному командованию верно и трезво оценивать положение окруженной армии. Политические рассуждения – типа «быть за или против Гитлера» – были чужды Паулюсу. Все его воспитание, воспитание офицера традиционной школы отвращало его от политики; не будем даже упоминать о том, что в роли командующего армией, оказавшись в критической ситуации на Восточном фронте, он мог позволить себе оппозицию к Гитлеру и даже мятеж. Для Паулюса речь всегда шла о том, чтобы в данной ситуации принять верное с военной точки зрения решение^[58].

В этом Паулюс, разумеется, был типичным представителем вышколенного, высокопрофессионального офицерства Генерального штаба, представителем предпоследнего поколения сотрудников созданного Мольтке учреждения, если последним поколением считать таких «младотурок» штабной касты, как графы Клаус Шенк фон Штауфенберг и Хеннинг фон Тресков, у которых хватило мужества заняться политикой. В этом их можно считать наследниками Гнейзенау!

Прохладным, и это еще мягко сказано – в этом сказалось влияние Елены Констанции Паулюс, которая испытывала высокомерное презрение к таким натурам, как генерал-фельдмаршал Кейтель, и всегда говорила мужу, что он слишком хорош для них, то есть слишком добрый и слишком приличный, – оставалось отношение Паулюса к главному командованию вермахта и к такому достойному солдату и в целом прямодушному человеку, как генерал Йодль, начальник штаба оперативного руководства Верховного главнокомандования вермахта (ОКВ). Эта неприязнь была обусловлена не только соперничеством между Генеральным штабом сухопутных сил и ОКВ, но и личной щепетильностью Паулюса.

Паулюсу была свойственна известная беззащитность перед дурным поведением других людей. Когда во время одного из докладов Паулюса – как всегда, весьма основательного и содержательного – Йодль, сам отличавшийся склонностью к многословию, бесцеремонно зевал, слушая доклад, Паулюс был сильно расстроен, но не рискнул лично указать генералу на недопустимость такого поведения, а потом горько жаловался на Йодля представителю Генштаба сухопутных сил в ОКВ полковнику фон Лоссбергу. Это настроение продолжало усиливаться, по мере того как Гитлер через ОКВ все сильнее вмешивался в командование, чем больше показного оптимизма и презрения к противнику выказывали офицеры Верховного главнокомандования вермахта, в то время как Генеральный штаб сухопутных войск все больше погружался в скепсис^[59].

Часто встречается мнение о том, что Паулюс, находясь на посту первого обер-квартирмейстера, должен был больше других созреть для независимых суждений, потому что видел всю «бредовость» гитлеровского руководства. На самом деле это далеко не так. Никто не знал обстановку на Восточном фронте лучше, чем Паулюс, занимавшийся детальным и тщательным военным планированием в рамках общего театра военных действий, он точно намечал ширину фронтов наступлений и глубину прорыва обороны противника, четко знал состав армий и армейских групп. Современное состояние средств коммуникации – телеграф, радио, телефон, перелеты на дальние расстояния, командировки инспекторов и курьеров, как казалось (это хорошо сказано – казалось!..), могли обеспечить четкое, хотя и косвенное (из штаба), руководство миллионными армиями, такое же, какое некогда очень ценил во время Тридцатилетней войны (1618–1648) граф фон Тилли, который тесными колоннами выстраивал свою валлонскую пехоту и руководил ее действиями с вершины холма. (Иоганн Церклас, граф фон Тилли (1559–1632), фельдмаршал католической лиги. Одержал много важных побед: при Белой горе у Праги (решив судьбу Чехии на столетия вперед) (1620), при Вимпфене (1622), Гехсте (1622), Штадтлоне (1623), Луттере (над датским королем Кристианом IV) (1626), Альбурге (1631). В 1631 году штурмом взял Магдебург, превратив его в пепел и развалины. Был разбит шведским королем Густавом II Адольфом при Брейтенфель-де (1631). Смертельно ранен при Лехе (1632), умер со словами «Регенсбург! Регенсбург!» – то есть до конца оставаясь верным империи (с 1245 по 1806 год Регенсбург был имперским городом). – Ред.)

Когда-то Мольтке жалел полководца, которому приходилось, помимо всего прочего, заботиться о связи^[60]. Теперь не было больше никаких полководцев, только высшие командиры, объединенные в функциональный механизм, чудовищную машину. Триумфом школы Мольтке, духовно подготовленным еще Гнейзенау, стало «поручительное командование», в ходе исполнения которого, несмотря на неслыханное единство выучки, каждому отдельному командиру предоставлялась свобода в принятии конкретного решения в рамках общего плана – то есть поставленную перед ним задачу каждый командир решал самостоятельно. В этом отношении прусский Генеральный штаб, в том виде, в каком его создали Шарнхорст и Гнейзенау, был порождением либеральной буржуазной эпохи, начертавшей на своих знаменах лозунги свободы индивида и идеал всеобщего образования.

Вождь масс в массовую эпоху оперировал совсем иными масштабами. Если уже Людендорф в Первую мировую войну для отдачи прямых распоряжений широко использовал проводную телефонную связь, то Гитлер, как предводитель массового движения, был бы немыслим без изобретения радио и других средств коммуникации, которые в стране с шестидесятимиллионным населением в мгновение ока делали голос демонического народного трибуна доступным для миллионов и миллионов фанатических приверженцев, сомневающихся и противников. Тот же Гитлер инстинктивно стремился использовать эти средства для ведения войны против той «еврейско-азиатской державы», в которой он видел своего главного врага и уничтожение которой должно было превратить Россию в «немецкую Индию»^[61]. Постепенно, под влиянием безудержной лести со стороны таких людей, как рейхсмаршал Геринг или фельдмаршал Кейтель, Гитлер окончательно вообразил себя военным гением и перестал доверять поучающим или холодно-замкнутым генералам Генерального штаба, таким как Гальдер или даже Паулюс, он не доверял старым аристократам из среды армейских генералов и, не зная меры, использовал – ибо ему была напрочь чужда духовная самодисциплина – технические возможности связи для того, чтобы лично и непосредственно вмешиваться в руководство войсками. Паулюс в своих записках констатирует полную несовместимость этого подхода с традиционной тактикой поручительного командования^[62].

Прямое вмешательство Гитлера в руководство боевыми действиями усилилось, когда он в августе 1941 года в результате конфликта между (ОКХ) Верховным главнокомандованием сухопутных сил и (ОКВ) главным командованием вермахта относительно целей второй фазы Восточной кампании одержал полную победу над генералами. Было принято решение не продолжать начатое в хорошем темпе наступление на Москву, а сосредоточить усилия на южном фланге, на Украине^[63].

Влияние Гитлера продолжало усиливаться, когда закончилась крахом слишком поздно начатая и слишком рано объявленная победоносной операция «Тайфун». Командующие группами армий и отдельными армиями оказались в сильной зависимости от Гитлера, который запретил самостоятельные местные или стратегические отступления. Фюрер, находившийся в «Вольфсшанце» («Волчьем логове»), сохранил за собой полномочия распоряжаться резервами, решать вопросы о дислокации соединений и частей вплоть до полка, а также решать вопросы об использовании и вводе в бой прибывающих из других регионов Европы пополнений. Вскоре обстоятельства сложились так, что даже вопросы об использовании пехотных батальонов и батальонов тяжелых танков решались в ставке фюрера. Проводная и беспроводная связь стала небывалым соблазном для этой бесшабашной головы.

Ко всему этому добавился еще один неприятный момент: в дивизиях, корпусах, армиях и группах армий возникло иногда верное, а иногда неверное, но вполне естественное впечатление: «сверху» отдают холодные и бессердечные приказы. Во-вторых, есть большая разница, отдает ли главнокомандующий жесткие приказы, требующие самопожертвования от целых соединений, приказы, требующие даже жестокости, анонимно по проводам, или эти приказы, как в старину, передаются по эстафете от человека к человеку лично подчиненным командирам или их адъютантам, когда люди смотрят друг другу в глаза среди рвущихся снарядов, сидя на разгоряченных лошадях перед командным пунктом на господствующей высоте – в соответствии со старыми добрыми военными традициями.