Сборник
Молитва – учение и делание
В это же время в Александрии жил слепец Дидим, знаменитый христианский учитель-богослов, – преподобный Антоний посетил его и беседовал с ним.
– Жаль мне, – сказал Дидим, – что я лишен зрения и не могу видеть тебя, отче святый.
– О, Дидим! – воскликнул Антоний. – Не жалей об этом! Если Бог не дал тебе телесных очей, которые есть у всех людей и даже у самых нечистых животных – змей, мух, ящериц, то Он даровал тебе очи ангельские, чтобы ты созерцал Его!
Этот Дидим в три года от роду стал проявлять такой ум, что его начали учить грамоте, но в пять лет от какой-то болезни он ослеп. Дидим, однако, не бросил учения, ум и память его так изощрились, что он все прочитанное ему запоминал до слова. Так, посещая всех известных учителей Александрии, он изучил грамматику, философию, музыку, математику, поэзию и другие науки, лучше всех знал сочинения Платона и Аристотеля, но венцом его знаний стало христианское богословие, Он помнил наизусть всею Библию и множество творений святых отцов. Дидим стал в Александрии как богослов преемником Оригена, однако, ошибок своего предшественника он не повторял. Вместе с архиепископом Афанасием Дидим выступал против ариан, нисколько не заботясь о своей безопасности. К нему приезжали епископы со всего Востока, чтобы узнать его мнение о том или ином вопросе, связанном с толкованием Священного Писания.
Дидим восхищался смелостью преподобного Антония, который, явно нарушая приказ епарха, прислуживал исповедникам, приносил им пищу, обмывал им раны, молился вместе с ними, невольно завидуя тому, что они, покрытые блеском божественной славы, идут в свой последний путь… Из этих подвижников оставался еще живым в темнице святитель Петр, которого толпы христиан, день и ночь стоявшие у тюрьмы, не давали вывести на казнь.
Архиепископ, боясь большого кровопролития из-за него, а также желая разлучиться с телом и отойти К Господу, сказал военачальнику: «Пробей ночью стену с другой стороны тюрьмы и выведи меня на казнь тайно от народа». Ночь была ветреная, бурная. Когда пробивали стену, народ, стоявший перед тюрьмой, не слышал этого. Святой Петр осенил себя крестным знамением и сказал:
– Лучше одному человеку умереть, нежели погибнуть множеству.
Он вышел в пробитую щель, был отведен в пустынное место, где палач и отсек ему Голову. В это время одна христианка, находившаяся неподалеку, услышала голос с неба: «Петр – начало апостолов, Петр же – конец Александрийских мучеников».
С этого времени язычники В Александрии перестали преследовать христиан. В следующем году в империи произошли великие события: император Константин взял Рим, разбив войско своего соперника Максентия, который во время бегства утонул в Тибре. Войско у Максентия было гораздо больше, чем у Константина, и Константин, уже не веривший в языческих богов, но еще не христианин, хотел молиться о даровании ему победы, но не знал – какому богу, и пребывал в большом смущении. Это было накануне битвы за Рим. И вдруг он и все его войско увидели в небе необычайное знамение – огромный крест.
Он был поражен, но не мог понять, что означает явление этого орудия позорной казни. Тогда христиане объяснили ему, что это ныне орудие победы над смертью. Константин взял Рим, и с этого времени впереди его войска всегда несли «лабарум» – хоругвь в виде креста. Он стал править на Западе. А на Востоке властвовал его соправитель, зять его, Ликиний, который, хотя и не очень охотно, но подписал указ императора Константина о признании за христианами права исповедовать свою веру и о возвращении им всего отнятого во время гонений. На Востоке еще оставался Максимин – Ликиний решил его устранить: осадил в городе Тарсе, и тот, видя, что побежден, принял яд. Так погиб один из самых жестоких преследователей исповедников веры Христовой.
Император Константин, еще не принявший крещения, тщательно изучал Священное Писание, а воспитание старшего сына поручил христианскому наставнику. Он запретил крестную казнь, отменил гладиаторские «игры» в цирке, принял под свое попечительство сирот и брошенных детей, бедных и увечных (которых язычники оставляли без всякой помощи) и облегчил специальным указом участь рабов. Он приказал воскресный день почитать как праздник. По всем городам начали возобновляться и строиться христианские церкви. Но это все пока было только на Западе, так как Ликиний на Востоке не спешил делать послаблений христианам.
Вскоре Ликиний, не считаясь с симпатиями Константина, начал открытые гонения, И вновь христиане начали принимать мученическую смерть за Христа.
Вновь разрушались храмы. Римская империя резко распалась на две половины, как бы на день и ночь. День на Западе, ночь на Востоке…
Наконец в 323 году Ликиний стал собирать силы для того, чтобы отнять власть у Константина. Константин молился, а Ликиний собрал жрецов и гадателей и спрашивал у них – что будет. Те, конечно, предрекали ему блистательную победу. Однако, в нескольких сражениях Ликиний был разбит, схвачен и казнен в Солуни как заговорщик. Так погиб и второй гонитель христиан.
«Я твердо веровал, – говорил святой Константин, император Римский, в одном из указов, – что всю душу свою, все, чем дышу, все, что только обращается в глубине моего ума, я обязан принести Великому Богу». Он проявил большую заботу об освобожденном Востоке.
«Молю Тебя, Великий Боже, – писал он в том же указе, – будь милостив и благосклонен к восточным Твоим народам и через меня, Твоего служителя, даруй исцеление всем областным правителям… Под Твоим руководством начал я и окончил дело спасения; преднося везде Твое знамя, я вел победоносное войско… Потому-то и предал я Тебе свою, хорошо испытанную в любви и страхе душу, ибо искренне люблю Твое имя и благоговею перед силою, которую являл Ты многими опытами и которою укрепил мою веру… Хочу, чтобы народ Твой наслаждался спокойствием и безмятежностью» В Александрии после смерти архиепископа Петра на его место был избран один из священников, приходивших к Петру в темницу ходатайствовать за Ария. Получив тогда от владыки объяснения, этот священник, его имя было Ахила, как бы убедился в том, что Арий есть враг
Церкви, но, как только стал епископом, он вверил управлению Ария один из крупнейших храмов Александрии, где тот и стал действовать в своем еретическом духе.
По наружности Арий был благолепен, к тому же вел постническую жизнь. Он имел дар красноречия, служил в храме с большим подъемом, а сверх всего сочинял песнопения, в которые подливал раскольнического своего яду, но не всем это было видно, и многие обманывались их внешней красотой… У него появилось много последователей.
Арий надеялся, что после Ахилы изберут епископом его, – тот был преклонных лет и вскоре скончался. Но избрали Александра, ближайшим учеником которого был диакон Афанасий, будущий святой архиепископ Афанасий Великий. Все знали, какое влияние имеет Афанасий на Александра, поэтому, когда владыка подтвердил отказ Ария в церковном общении, ариане начали злобствовать на Афанасия.
Император Константин услышал о смутах, раздиравших Александрийскую Церковь, и, желая прекратить их, послал туда епископа Кордовского Осию, столетнего старца, и тот, когда вернулся из Александрии, сказал императору, что дело зашло так далеко, что нужны самые решительные средства.
Император назначил собор епископов из всех подвластных ему краев. 318 епископов съехались в город Никею. Это был Первый Вселенский Собор (Никейский), на котором Арий и его ближайшие помощники были прокляты. Император приказал сослать их в заточение. Афанасий Великий был на этом Святом Соборе – участвовал во всех его делах, также и в выработке текста Никейского Символа Веры. А в Александрии в его отсутствие скончался владыка Александр. Народ, когда вернулся Афанасий, избрал его в архиепископы. Скоро арианская ересь начнет сотрясать всю империю, а владыка Афанасий будет терпеть от еретиков настоящее гонение, так как они сумеют на некоторое время добиться благосклонности императора. Церковь Православная выстояла тогда во многом благодаря деятельности святителя Афанасия, его посланиям к епископам разных стран. Около полустолетия он нес на себе возложенное на него Господом бремя. Много раз ему приходилось скрываться в пустынных монастырях Египта, бывал он и у преподобного Антония, который укреплял его в борьбе с арианами. Архиепископ Афанасий считал его своим учителем и смиренно сидел у его ног или даже прислуживал ему, когда нужно было что-нибудь сделать.
Как писал сам владыка, «возливал ему воду на руки». Был святитель Афанасий и в дальних ссылках – два с половиной года в галльском городе Тире, где он много рассказывал желавшим слушать о египетском старце Антонии, о монастырях, созданных им, о дивном ангельском житии египетских пустынников. На Западе это было ново, многие искренне веровавшие во Христа и жизнь бесконечную, люди даже из высшего общества, женщины и мужчины, начинали подражать египетским инокам. Так и на Западе возникли монастыри. Преподобный же Антоний, вернувшись из Александрии, стал жить на своей горе, но увидел, что почти невозможно ему уже вести тут жизнь отшельника и тем более безмолвника. К нему постоянно обращались иноки, поджидавшие его везде, на каждом шагу, и их можно было понять, так как вопросы у них к старцу были самые насущные. Но немало приходило и мирян.
Однажды он все же заперся, желая хоть несколько дней побыть в одиночестве, но уже на другой день стал к нему стучаться и громко молить его о помощи воевода из близлежащего городка, язычник по имени Мартини-ан. У него была дочь, в которую вселился бес, страшно мучивший ее. Мартиниан просил Антония исцелить ее:
– Выйди, отче, помолись о моей дочери!
Антоний долго не откликался, но потом выглянул и сказал:
– Что вопиешь ко мне? Я такой же человек, как и ты, не чудотворец! Единый Бог творит чудеса. Если веруешь во Христа, Которому служу я, то иди, помолись, как веруешь, и прошение твое будет исполнено.
И тут Мартиниан, сам не зная как, уверовал во Христа, – это было первое чудо. Потом он пришел домой, стал молиться Богу, Единому в Трех Лицах, и еще не кончил молитвы, как бес в виде струйки черного дыма вышел из уст его дочери.
И бывало даже так, пишет святитель Афанасий, что «многие страждущие от демонов, поелику Антоний не отворял двери своей, посидев только вне монастыря, по вере и по искренней молитве, получали исцеление».
«Уйду я», – решил Антоний. Ему хотелось подняться вверх по Нилу, в пустыни верхней Фиваиды. «А тех из моих учеников, – думал он, – кому это необходимо, Господь вразумит как найти меня. Да и я время от времени смогу приходить сюда для наставления братии».
Он взял запас хлеба и спустился к реке, стал смотреть – не плывет ли какой корабль… Когда он так ждал, был ему голос свыше: «Куда и зачем идешь ты, Антоний?» Он не смутился, так как знал, что это голос
Господа, Который не раз к нему обращался. «Народ не дает мне пребывать в покое, – отвечал он, – хочу идти в верхнюю Фиваиду, чтобы безмолвствовать. И еще здесь просят об исцелениях, а я не хочу людской славы».
Господь сказал: «Если пойдешь в Фиваиду, впадешь в еще большую суету. Я знаю, что тебе нужен покой, – ты найдешь его во внутренней пустыне». «Кто укажет мне путь?» Господь отвечал: «Смотри: вот караван сарацин, иди с ними».
Сарацины охотно приняли его, то есть он пошел с ними пешком, опираясь на посох. Иные из них сидели на верблюдах, закутавшись в белые одеяния, иные или пешком. Они продали свои товары в Оксиринхе и Ираклее, а теперь возвращались домой через город Клисму на северном окончании Чермного моря. Три дня жег их зной, три ночи донимал холод. Пески сменялись скалами, иногда вырастали вдруг высокие горы. И вот Антоний увидел одно место, которое показалось ему раем небесным.
Перед темной грядой высоких скал, уходящих вправо и влево, широким склоном спускалась отдельно стоящая гора, у подножия которой росло несколько диких пальм и бежал источник чистой воды. Сарацины поили верблюдов, растянув полосатый полотняный навес, отдыхали, – разожгли костер и готовили пищу. Потом собрались в путь, и Антоний попросил у них несколько хлебов, говоря, что остается здесь. Он получил просимое, караван ушел влево, в далекий обход непроходимой здесь гряды скал, настала тишина.
И вот Антоний один. Он поднялся на гору, обошел ее кругом и обнаружил на середине высоты просторную пещеру, как бы нарочно приготовленную для него. Он встал на молитву, подняв руки к небу, и так стоял, молясь, пока солнце не зашло за горизонт, а потом, по прошествии ночи, не засияло на восходе…
Спустя некоторое время те же сарацины шли мимо этой горы в Египет. Они увидели, что старец продолжаст жить на горе, и это им понравилось. Они оставили ему запас хлеба и сказали, что всегда будут проходить этой дорогой, чтобы видеть его.
Однажды с этим караваном пришли к преподобному из прежнего его обитания несколько его учеников и принесли ему все необходимое – нужные сосуды, рогожи, соль и прочее. Он же попросил их принести в следующий раз топор, заступ и меру пшеницы, возделал на одном из склонов горы небольшое поле и эту пшеницу посеял, чтобы иметь свой хлеб для себя и приходящих. Потом начал сажать и овощи, Так как для приходящих к нему через пустыню мало было одного хлеба.
На самой вершине горы, в укромном и уже недоступном для других месте, устроил Антоний две совсем маленькие келейки, чтобы уединяться в случае неожиданного многолюдства на горе, а перед ними посадил две пальмы, воду для поливки которых он стал приносить снизу, из источника. Потом принялся копать внизу пруд, чтобы иметь запас воды для поливки огорода.
Вначале пустынные звери, особенно дикие ослы, наносили большой урон посевам Антония, – они приходили пить воду, но заходили и на поле и на гряды огородные, многое поедали, а еще больше вытаптывали. И вот преподобный поймал одного осла и сказал через него всем зверям:
– Зачем вы делаете вред мне, если я вовсе не трогаю вас? Идите прочь и во имя Господа Бога не приближайтесь к этому месту!
Звери оставили его в покое. «Так Антоний пребывал один на горе, – повествует святитель Афанасий, – проводя время в молитвах и в подвигах. Служившие ему иноки упросили его, чтобы позволил он им приходить раз в месяц и приносить маслин и елея, потому что он был уже стар. Сколько же, живя там, выдержал он браней – не с плотью и кровью, но с сопротивными демонами, о том знаем от приходивших к нему. Ибо и там слышали они шум, множество голосов и звук как бы оружий, а ночью видели, что гора наполнена зверями; замечали, что и сам Антоний как бы с какими-то видимыми ему врагами борется и отражает их молитвою.
И Антоний приходивших к нему ободрял, а сам подвизался, преклоняя колени и молясь Господу. И подлинно достойно было удивления, что он один, живя в такой пустыне, не боялся нападающих на него демонов и при таком множестве там четвероногих зверей и пресмыкающихся, не страшился их свирепости, но поистине, как написано, надеялся на Господа, был «яко гора Сион» (Пс. 124, 1), имел непоколебимый, спокойный ум, так что демоны бегали от него».
Эти звери, о которых здесь говорит святитель Афанасий, были не из тех, которые послушались его и ушли, а призраки, бесы, принявшие вид зверей, равно как и «войнов», бряцавших оружием. Но сатана придумал и настоящих зверей разъярить на подвижника.
Однажды сбежались на гору и окружили Антония гиены, которые, разинув пасти со страшными клыками, со всех сторон двигались на него. Он же помолился ко Господу и сказал им:
– Вы не призраки, но вами двигают бесы. Поэтому не медлите и удалитесь, потому что я раб Христов, И гиены бежали прочь, как бы гонимые бичом.
Однажды он плел веревку, сидя возле пещеры, и вдруг почувствовал, что кто-то потянул за конец веревки, оглянулся и увидел чудище с головой и туловищем страшного человека и с ослиными ногами. Антоний перекрестился и сказал:
– Я раб Христов, если послан ты на меня – то вот я.
Чудище побежало прочь, поднимая копытами тучи песка, но у подножия горы упало и превратилось в кучу грязи, которая нестерпимо завоняла. И долго потом это место было смрадным. Однажды ночью явились бесы в виде как бы ангелов – на них были белые одежды, они светились странным светом.
– Мы пришли, Антоний, – сказали они, – чтобы дать тебе свет.
Он зажмурил глаза и стал молиться. Когда посмотрел – их уже не было. В другой раз пришли они в неких мантиях и с книгами и, как бы не видя преподобного, стали говорить и спорить о Священном Писании.
Антоний в это время не смотрел на них, громко пел псалмы и ничего не слышал, что они там читали.
Когда однажды кончились у него хлебы, пришел какой-то чернец в милоти и куколе, неся целый мешок хлеба:
– Вот, Антоний, тебе хлеб, поешь, а то ослабеешь, – сказал он.
Антоний знаменовал его крестным знамением, и он, превратившись в струю черного дыма, потянулся в дверь и исчез.
В одну из ночей кто-то громко постучал в дверь.
Антоний вышел и увидел черного великана, головы его даже не видно было во тьме.
– Кто ты? – спросил Антоний.
– Я сатана.
– Чего тебе нужно?
– Напрасно меня обвиняют монахи, – ответил тот, – напрасно проклинают меня! Все христиане меня проклинают!
– И хорошо делают, – сказал Антоний, – ведь ты обольщаешь их и погубить хочешь.
– Я ничего не делаю, – отвечал сатана, – сами они смущают друг друга. Я ведь проклят и низвергнут, а не слышал ли ты из Писания, что «врагу оскудеша оружия в конец, и грады разрушил еси»? Я лишен всякого места в мире, не осталось под моею властью ни одного города, нет у меня и оружия, христианство проповедано во всем мире, пустыни полны иноков… Пусть же сами смотрят за собой, а меня не проклинают попусту.
Подивился Антоний таким речам и так ответил:
– Это столь новое и неслыханное от тебя признание приписываю не твоей правдивости, которой у тебя нет нисколько, но единственно Божией силе. Ты же, будучи отцом лжи, должен был признаться в том, что есть в действительности, но на этот раз против своей воли сказал правду, потому что Христос Своим пришествием низложил твою силу, и, лишенный ангельской славы, ты влачишь теперь жалкую и позорную жизнь во всякой нечистоте.
Сатана тотчас исчез.
Так подвизался Антоний на своей горе.
Избавление от неизбежной смерти
(ФРАГМЕНТ КНИГИ «ОТЕЦ АРСЕНИЙ»)
(Однажды, священник Арсений, находившийся в заключении, был вместе с другим заключенным, Алексеем, посажен в лагерный карцер).
Холод полностью охватил Алексея, все застыло в нем. Лежал ли, сидел на полу, или стоял, он не сознавал. Все леденело. Вдруг наступил какой-то момент, когда карцер, холод, оцепенение тела, боль от побоев, страх исчезли. Голос о. Арсения наполнял карцер. Да карцер ли? «Там Я посреди них…» Кто же может быть здесь? Посреди нас. Кто? Алексей обернулся к о. Арсению и удивился. Все кругом изменилось, преобразилось. Пришла мучительная мысль: «Брежу, конец, замерзаю».
Карцер раздвинулся, полоса лунного света исчезла, было светло, ярко горел свет, и о. Арсений, одетый в сверкающие белые одежды, воздев руки вверх, громко молился. Одежды о. Арсения были именно те, которые Алексей видел на священнике в церкви.
Слова молитв, читаемые о. Арсением, сейчас были понятны, близки, родственны – проникали в душу. Тревоги, страдания, опасения ушли, было желание слиться с этими словами, познать их, запомнить на всю жизнь.
Карцера не было, была церковь. Но как они сюда попали, и почему еще кто-то здесь, рядом с ними? Алексей с удивлением увидел, что помогали о. Арсению еще два человека, и эти двое тоже были в сверкающих одеждах и горели необъяснимым белым светом. Лиц этих людей Алексей не видел, но чувствовал, что они прекрасны.
Молитва заполнила все существо Алексея, он поднялся, встал с о. Арсением и стал молиться. Было тепло, дышалось легко, ощущение радости жило в душе. Все, что произносил о. Арсений, повторял Алексей, и не просто повторял, а молился вместе с ним.
Казалось, что о. Арсений слился воедино со словами молитв, но Алексей понимал, что он не забывал его, а все время был с ним и помогал ему молиться.
Ощущение, что Бог есть, что Он сейчас с ними, пришло к Алексею, и он чувствовал, видел своей душой Бога, и эти двое были Его слуги, посланные Им помогать о. Арсению.
Иногда приходила мысль, что они оба уже умерли или умирают, а сейчас бредят, но голос о. Арсения и его присутствие возвращали к действительности.
Сколько прошло времени, Алексей не знал, но о. Арсений обернулся и сказал: «Пойди, Алеша! Ложись, ты устал, я буду молиться, ты услышишь». Алексей лег на пол, обитый железом, закрыл глаза, продолжая молиться. Слова молитвы заполнили все его существо: «… согласятся просить о всяком деле, дано будет Отцом Моим Небесным…» На тысячи ладов откликалось его сердце словам: ‹…Собраны во имя Мое…» «Да, да! Мы не одни!» – временами думал Алексей, продолжая молиться.
Было спокойно, тепло, и вдруг откуда-то пришла мать и, как это еще было год тому назад, закрыла его чем-то теплым. Руки сжали ему голову, и она прижала его к своей груди. Он хотел сказать: «Мама, ты слышишь, как молится о. Арсений? Я узнал, что есть Бог. Я верю в Него».
Хотел ли он сказать или сказал, но мать ответила: «Алешенька! Когда тебя взяли, я тоже нашла Бога, и это дало мне силы жить».
Было хорошо, ужасное исчезло. Мать и о. Арсений были рядом. Прежде незнакомые слова молитв сейчас обновили, согрели душу, вели к прекрасному. Необходимо было сделать все, чтобы не забыть эти слова, запомнить на всю жизнь. Надо не расставаться с о. Арсением, всегда быть с ним.
Лежа на полу у ног о. Арсения, Алексей слушал сквозь легкое состояние полузабытья прекрасные слова молитв. Было беспредельно хорошо. Отец Арсений молился, и двое в светлых одеждах молились и прислуживали ему и, казалось, удивлялись, как молится этот человек.
Сейчас он уже ничего не просил у Господа, а славил Его и благодарил. Сколько времени продолжалась молитва о. Арсения и сколько времени лежал в полузабытьи Алексей, никто из них не помнил.
В памяти Алексея осталось только одно: слова молитв, согревающий и радостный свет, молящийся о. Арсений, двое служащих в одеждах из света и огромное, ни с чем не сравнимое чувство внутреннего обновляющего тепла.
Били по дверному засову, визжал замерзший замок, раздавались голоса. Алексей открыл глаза. Отец Арсений еще молился. Двое в светлых одеждах благословили его и Алексея и медленно вышли. Ослепительный свет постепенно исчезал, и, наконец, карцер стал темным и по-прежнему холодным и мрачным.
«Вставайте, Алексей! Пришли», – сказал о. Арсений. Алексей встал. Входили начальник лагеря, главный врач, начальник по режиму и начальник «особого отдела» Абросимов. Кто-то из лагерной администрации говорил за дверью: «Это недопустимо, могут сообщить в Москву. Кто знает, как на это посмотрят. Мороженые трупы – не современно».
В карцере стояли: старик в телогрейке, парень в разорванной одежде и с кровоподтеками и синяками на лице. Выражение лиц того и другого было спокойным, одежда покрылась толстым слоем инея.
«Живы? – с удивлением спросил начальник лагеря. – Как вы тут прожили двое суток?»
«Живы, гражданин начальник лагеря», – ответил о. Арсений.
Стоящие удивленно переглянулись.
«Обыскать», – бросил начлага.
«Выходи», – крикнул один из пришедших надзирателей.
Отец Арсений и Алексей вышли из карцера. Сняв перчатки, стали обыскивать. Врач также снял перчатку, засунул руку под одежду о. Арсения и Алексея и задумчиво, ни к кому не обращаясь, сказал: «Удивительно! Как могли выжить! Действительно, теплые».
Войдя в камеру и внимательно осмотрев ее, врач спросил: «Чем согревались?» И о. Арсений ответил:
«Верой в Бога и молитвой».
«Фанатики. Быстро в барак», – раздраженно сказал кто-то из начальства. Уходя, Алексей слышал спор, возникший между пришедшими. Последняя фраза, дошедшая до его слуха, была: «Поразительно! Необычайный случай, они должны были прожить при таком морозе не более четырех часов. Это поразительно, невероятно, учитывая 30-градусный мороз. Вам повезло, товарищ начальник лагеря по режиму! Могли быть крупные неприятности».
Барак встретил о. Арсения и Алексея, как воскресших из мертвых, и только все спрашивали:
«Чем спасались?» – на что оба отвечали: «Бог спас».
Алексей после карцера переродился, он привязался к о. Арсению и всех, находившихся в бараке, расспрашивал о Боге и о православных службах.
Записано со слов Алексея и некоторых очевидцев,
живших в том же бараке.