Савелий Куницын
И имя ему – Человек
Две маленькие санитарки в бирюзовой униформе катили кушетку через весь коридор, и ты даже издали заметил нечто странное, выпадающее из нормальной визуальной концепции человека, лежащего на животе.
Когда кушетка проносилась прямо у твоего носа, ты буквально обомлел от ужаса, и даже пульсация в месте перелома перестала ощущаться.
Когда кушетка проносилась у твоего носа, ты понял, что раненный и тихо постанывающий парень напоминает тебе маркер – ружьё для пейнтбола…
Вытянутое ружьё и торчащий вверх баллон со сжатым газом…
Если лежащий на животе парень был ружьём, то неказистым газовым баллоном была трёхлитровая стеклянная банка из-под томатного сока, торчащая из его жопы горлышком вверх…
Ты ещё не скоро забудешь проезжающую мимо на уровне твоих глаз этикетку «СОК ТОМАТНЫЙ. СТОПРОЦЕНТНЫЙ» и тихие стоны парнишки, умирающего от боли и сильной кровопотери.
Да, такое случается в нашем мире, но исключительно потому, что в нём живём МЫ.
Люди.
Добрые, блядь, и гуманные…
По образу и подобию… Аминь…
Тот парень с банкой в жопе… Как потом тебе рассказал травматолог, они с друзьями что-то отмечали, напились все в хлам, а потом этот парень чем-то своим дружкам не угодил. Тут-то всё и случилось…
Чтобы засунуть трёхлитровую банку донышком в жопу, сообразительные молодцы разломали парню кости таза, а потом и засунули, разрывая анальное отверстие…
Детский вопрос «Что такое «хорошо» и что такое «плохо» поставлен крайне некорректно. Применительно к нашему миру он должен звучать как «Что такое «плохо» и что такое «очень плохо?» Именно так – и не иначе.
Ежедневная мигрень по утрам – это плохо.
А трёхлитровая банка в жопе – очень плохо.
Вот трёхлитровая банка в жопе с этикеткой «СОК ТОМАТНЫЙ. СТОПРОЦЕНТНЫЙ» – то это уже и просто смешно.
Пусть даже сквозь слёзы…
Человек – страшное существо.
Невзирая на всю этическую надстройку, культуру и религию, это всё же самое жестокое порождение нашего мира.
Некоторые руководители на предприятиях порой умышленно создают конфликты между подчинёнными, чтобы затем самому их же и разнять, помирить. А делается всё это с той единственной целью, чтобы, согласно основам конфликтологии, возвысить свой лидерский статус. Разняв своих стравленных подчинённых, руководитель в их глазах становится покровителем, эгидой. Для этого он таким паскудством и занимается.
Якобы это служит исключительно производственным целям.
Делать человеку больно, чтобы заработать больше денег. Это стиль поведения. Корпоративная культура.
Ломать ребёнку ножки, чтоб затем их излечить и заслужить его любовь…
Если тебе при этом до сих пор не ясно, почему тебе жалко мучающихся животных, но совсем не жалко людей, то всё это лишь потому, что человек может быть сволочью, а животное – нет.
Когда первая обезьяна продалась, она стала человеком.
Человек отличается от прочих животных способностью быть сволочью, паскудой, мразью и всеми остальными мерзкими порождениями этого гнусного смрадного мирка.
Человек появился тогда, когда первая обезьяна стала сволочью.
Искренность – это привилегия животных. За это мы их и любим, за искренность, за неспособность солгать, сделать тебе по-настоящему больно.
А человек всё это может.
За это мы его и ненавидим. Эту сволочь, живущую на самом отшибе Вселенной, на забытой богом свалке под названием «Земля»… Даже в Ад ему дорога закрыта.
* * *
История мальчика по имени Серёжа. История того самого мальчика, который однажды в пятом классе вместо сочинения на тему «Как я провёл лето?» написал в тетрадке нечто невразумительное. Когда учитель русского языка прочла это, она тут же помчалась к директору.
«Всё это лето я провёл на вокзале», – было написано в его тетрадке мелким аккуратным почерком.
«Утром, когда бабушка уходила на работу, – было написано фиолетовыми чернилами, – я просыпался и убегал на вокзал ждать маму».
«Я ждал её, а она всё не ехала, – было написано мелким почерком. – Я ждал её с утра до вечера, а она всё не ехала».
Далее фраза «Где же ты, мама?»… Слово «мама» расплылось в упавшей на чернила капле…
Мальчик Серёжа… Это история одной маленькой жизни. Маленькая трагедия.
Мама оставила его с выпивающим отцом, который работал механиком на судне, а сама вышла замуж за какого-то хирурга. Всем своим знакомым она говорила, что хочет в жизни добиться большего, и как это они её не понимают?… Потому она и бросила шестилетнего Серёжу с отцом-моряком – чтобы добиться в жизни большего. Когда она уезжала, она наклонилась к сынишке, стёрла солёную слезу с его щёчки и сказала, что обязательно когда-нибудь вернётся за ним и заберёт с собой. Серёжа на всю жизнь запомнил мамины зелёные глаза – такие близкие, такие тёплые.
И вот мама уехала в большой далёкий город.
А папе скоро надо было уходить в плавание на несколько месяцев. Тогда он отдал Серёжу бабушке, которая и без того относилась к нему не очень хорошо… Так и покатились его серые одинокие будни без матери и без отца.
Бабка сама выпивала и иногда била мальчишку за маленькие провинности, за то, за это. И даже просто так… Она регулярно заставляла его мыть полы, вытирать пыль в квартире, выносить мусор и ходить в магазин. Все эти обязанности она свалила на своего маленького внука, а сама всё время пила с дворовыми стариками.
Бабка даже не думала тратить на содержание внука деньги. Многие вещи ему доставались прямо из её гардероба – старая вязаная кофта, драные колготки и чуть ли не довоенная выцветшая рубаха, когда-то густо-оранжевая, а теперь почти белая.
Во дворе все над ним смеялись, и мало кто с ним дружил. Его стыдились. Даже мальчишки его стыдились. Чего уж говорить о девочках… А особенно о белокурой красавице Марине из соседнего подъезда, в которую Серёжа был влюблён…
У бабки мальчишка жил около шести месяцев в году – когда отец возвращался из плавания, то забирал сынишку к себе. Хотя и вместе с отцом Серёже было не очень хорошо. Тот всё время пил и водил домой разных женщин, а на сына внимания почти не обращал. Слава богу, что здесь мальчишку хотя бы не заставляли вести домашнее хозяйство.
Ну а когда отец опять уходил в плавание, Серёжа вновь переходил в безраздельное властвование своей бабушки.
4
Твоя футболка промокла от пота донельзя и липнет к твоему горячему телу. Твои трусы под тонкими штанами… Они окутали собой мошонку и теперь варят твои яйца на медленном огне. И эти омерзительные комары кругом. Они вьются и вьются, втыкая в твою мокрую спину свои короткие жала и высасывая твою раскалённую кровь. Наверное, они тут же дохнут, испробовав жгучего кипятка из твоих жил.
Ещё две лопаты глинистой земли поверх влажного джутового мешка, и ты начинаешь отмахиваться локтями. Достаёшь ещё одну сигарету и закуриваешь, стараясь выдыхать дым вокруг себя. Стоишь в облаке табачного дыма и надеешься, что эти маленькие похотливые самки наконец-то отстанут.
Табачный дым содержит более трех тысяч вредных веществ. Смолы табачного дыма содержат сильные канцерогены и вещества, раздражающие ткани бронхов и легких. Рак легких в 85 % всех случаев вызывается курением. Никотин является наркотическим веществом стимулирующего действия. Как любой наркотик, вызывает привыкание и зависимость. Повышает частоту сердечных сокращений и артериальное давление.
Окись углерода или угарный газ – основной ядовитый компонент газов табачного дыма. Он повреждает гемоглобин, после чего гемоглобин теряет способность переносить кислород.
Угарный газ – это полная жопа. Влюблённой паре зимой негде перепихнуться, тогда они едут в гараж, закрывают ворота и оставляют включенным двигатель, чтобы работала печка. А утром находят два тела в трупном окоченении – оба голые, его поникший член всё ещё остаётся в её влагалище. Они просто уснули. Жили они недолго, но счастливо, и умерли в один день.
Угарный газ табачного дыма и выхлопные газы машины – это одно и то же вещество с одинаковой химической формулой – СО. Только в табачном дыме его больше.
Табачный дым содержит 384 000 предельно допустимых концентраций токсичных веществ, что в четыре раза больше, чем в выхлопе машины.
Курить сигарету в течение одной минуты – то же самое, что дышать непосредственно выхлопными газами в течение четырех минут.
Маленькая сигаретка – пуля замедленного действия, которая в тебя уже попала, но ещё не убила. Сделает это чуть позже. Завтра.
Вся наша жизнь – один затянувшийся прыжок в бездну. Мы – жертвы этого мира. Нас от этого душного гнойного мирка настолько тошнит, что все наши действия – осознанно или нет – ведут к нашей смерти. Мы все – самоубийцы. Мы хотим поскорее сдохнуть, чтобы не мучиться долго на задворках этой вонючей Вселенной.
Потому мы и курим, что сигареты – это пули замедленного действия. Потому мы и убиваем друг друга и суём в жопу банки из-под томатного сока… Мы попросту ненавидим друг друга. Мы попросту хотим, чтобы всё это поскорее закончилось. Для всех.
Для меня. Для тебя. Для него. Для неё… Для всех.
Только осознав истинную ценность этой затхлой жизни, ты начинаешь понимать раньше казавшееся тебя странным стремление придурковатых киношных маньяков уничтожить всё человечество к чёртовой бабушке. Только с возрастом понимаешь, что все эти маньяки – величайшие добродетели в истории человечества.
Они хотели спасти мир.
Спасти его от Нас.
Спасти от Человека.
Если бы тебе хоть на секунду дали покараулить пресловутую красную кнопку, то ты бы тут же нажал её. К чему церемонии? Кнопка – не чай, и ты – не китаец. Сдохните, падлы, и всё…
И пусть потом Маяковский расскажет, что такое «хорошо» и что такое «плохо»… Расскажет кому-нибудь другому.
* * *
Маму Серёже довелось увидеть лишь однажды. Это случилось через два года после расставания. Тогда ему исполнилось уже восемь лет.
Мама появилась в бабушкиной квартире вся такая красивая, сияющая, словно богиня с неба. Она улыбалась самой светлой улыбкой, какую мальчику только доводилось видеть. Тогда мальчишка повис у мамы на шее и не хотел её отпускать. Он вновь и вновь, плача от счастья, поднимал голову и смотрел в мамины глаза – такие зелёные, такие красивые. Пока мама держала Серёжу на руках, он, крепко обнимая её за шею, положил голову ей на плечо, губами касаясь её кожи, и плакал. Он не рыдал, а просто лил слёзы. Молча, лишь изредка всхлипывая. Будто телёнок, попавший в гудронную яму.
Серёжа был уверен, что мама приехала за ним, но он ошибся. Она приехала вступить в права наследства – где-то в этом городке умер её двоюродный брат, имевший квартиру и машину. За этим мама и приехала. За наследством, а не за сыном.
Когда мама опять уезжала, Серёжа рыдал во весь голос. Прямо на вокзале он вцепился в её руку и не хотел отпускать. Через рыдания, через слёзы он всё повторял «Мама, останься! Мама, не надо!» Он тянул её обратно с перрона, подальше от поезда, упираясь в асфальт своими ножками, обутыми в дырявые бабкины тапочки. Это была самая настоящая истерика…
Мама только испуганно оглядывалась по сторонам, окидывала взглядом людей на перроне и всё пыталась вырвать руку из цепких маленьких пальчиков своего сынишки.
– Мама, останься!!! – кричал надрывающимся мальчишеским голосом Серёжа, стараясь своими маленькими ручками утянуть маму на вокзал.
– Прекрати! – громко и свирепо шипела мать в ответ, вертя головой по сторонам. – Прекрати сейчас же!
Когда маме всё же удалось выдернуть свою руку, Серёжа со всего маху шлёпнулся задом на асфальт перрона. Было очень больно, но он опять вскочил на ноги и кинулся к маме, которая уже быстрым шагом направлялась к своему вагону.
Мальчишка, обливаясь слезами и всхлипывая, опять и опять пытался схватить маму за руку, но та ловко успевала её отдёргивать, быстро приближаясь к своему вагону. Тогда Серёжа просто упал на колени, ухватившись ручками за подол её юбки. В тот момент он рыдал, ревел во всю глотку. Он не хотел обратно к бабушке и отцу. Он хотел остаться с матерью. Только с ней.
