Саша Карасёва
Пряничный домик детства

Полная версия

КИНО

Надя была разочарована: она долго ехала в душном и скрипучем автобусе с гармошкой на другой конец города, за реку, и теперь мальчика, с которым она познакомилась летом на турбазе, не было дома. Ей было четырнадцать лет и наплевать на мальчика, но такое долгое путешествие должно было чем-то закончиться, а теперь она медленно шла к остановке, не зная, чем себя занять.

Летний день был в зените, и дома пока ее никто не ждал. Почти весь июль Наде пришлось провести в деревне среди кур и двоюродных сестер. Она злилась на родителей, которые испугались стремительного взросления дочери и предпочли держать ее все лето на огороде и парном молоке, вдали от городских соблазнов и парней. Надю раздражало, что ей не доверяют, и ей приходится возиться с сестрами, всего на пару лет ее младше, но все еще играющими с пупсиками. Ей и самой в прошлом году подарили Барби – настоящую чудо-женщину с грудью и каучуковыми ногами, которая стала настоящим предметом зависти к накачанным икрам и лучезарной улыбке. Но теперь кукла сидела на книжной полке, а Надя заканчивала девятый том «Анжелики», представляя себя гуляющей по коридорам Лувра и Версаля, Маркизой ангелов и королевой пиратов. Но лето так и катилось мимо, отражаясь в реке, горы обступали долину, а Надя сидела с книжкой на нагретом крыльце и придумывала вескую причину, чтобы вырваться в город.

И вот она в городе, но в нем было жарко, пустынно и абсолютно нечего делать. Оказывается, все подруги разъехались по дачам и домам отдыха, по телевизору крутили однообразную муть, на девятом этаже их панельного дома было нечем дышать, и только стрижи с громким щебетом рассекали воздух.

Мальчик с турбазы был единственным оправданием этой бессмысленной поездки в город. Он был круглолиц, конопат и смешон, зато травил смешные анекдоты и был хоть каким-то кавалером.

– Девушка! – услышала Надя за спиной. Она обернулась: к ней приближался парень. Настоящий парень. Высокий, черноволосый и совершенно взрослый.

«Наверное, лет восемнадцать», – подумала Надя и улыбнулась ему.

– Девушка, подождите! Я за вами уже полчаса иду.

– Я тороплюсь, – кокетливо сказала Надя, уверенная, что именно так и нужно отвечать на приглашение к знакомству, но стала ждать.

– Девушка, а вы же на остановку идете, да? Я ведь сюда с вами на одном автобусе ехал. – Парень уже подошел к ней и загородил собой солнце – таким высоким и классным он ей показался. – На самом деле мне совсем не нужно было ехать в эту часть города, просто я увидел тебя и решил познакомиться.

– Откуда мне знать, что ты не маньяк? – все так же приветливо спросила Надя, ощущая в себе настоящую женщину, способную заинтересовать такого красивого и взрослого парня. – Я не знакомлюсь на улицах.

– Меня зовут Вася, да, правда, Вася, – ответил он на ее недоверчивую улыбку. Достал пачку (о, надо же!) “Davidoff”, протянул ей, она отказалась, прикурил сигарету. – А тебя?

– Надя.

– Надя не курила, но твердо знала, что никогда не будет курить и делать минет. Курить – потому что это вульгарно и «целоваться с курящей девушкой, все равно что целоваться с пепельницей», а делать минет – потому что уважающая себя девушка никогда этого не сделает, а уважающий ее мужчина никогда не попросит об этом. Надя знала, что “Davidoff” – это высший класс сигарет, так же как и «Мадам Клико» – самое лучшее и дорогое шампанское.

Она медленно пошла в сторону остановки, а Вася – рядом, Надя делала вид, что ей все равно, но ее переполняло чувство гордости за то, что рядом с ней идет такой мужчина, в таких остроносых и начищенных черных ботинках, в таких модных черных брюках в тоненькую полоску и совершенно шикарной шелковой переливающейся рубашке с длинным рукавом. Она незаметно вдыхала дым его сигарет и чувствовала запах какой-то обалденной туалетной воды.

– А ты хорошо город знаешь? Я просто здесь в первый раз, только из армии вернулся.

– Где служил? – безразлично-насмешливым тоном спросила Надя, потому что именно таким тоном надо разговаривать с мужчинами. Ей было на самом деле все равно, где он служил, но ему уже двадцать! Он такой взрослый и настоящий, что захватывало дух от страха, что его не интересуют такие малолетки, как она.

– На Кубе.

– На Кубе?! – он так вырос в ее глазах, что насмешливый тон сохранять уже было невозможно. Куба была другой планетой и другой жизнью, непонятнее Америки и Парижа! Это уже спустя пятнадцать лет Надя сидела на пляже отеля «все включено» в Варадеро и сравнивала его с Доминиканой, где она бывала пару раз до этого. Но в то лето, когда она была ребенком, Куба была зарослями сахарного тростника среди пальм, где лоснящиеся от солнца черные тела рубили мачете.

В автобусе не было мест, и Надя вызывающе сидела на железной перекладине у гармошки, а Вася стоял совсем вплотную. Надины коленки почти упирались ему в грудь, а она делала вид, что так и должно быть. Он рассказывал про Кубу, и что от влажности там можно задохнуться, а Надя задыхалась от духоты автобуса и этой близости. Они шли по улице, и Вася сказал, что ему все завидуют, потому что рядом с ним идет такая девушка, и Надя уже задыхалась от счастья, потому что хотя ей и говорили комплименты раньше, они все были ненастоящими мужчинами.

Наде было легко, потому что было совсем рано, и комендантский час у нее начинался еще только часов через шесть, а за шесть часов можно было бы прожить целую жизнь.

– А все-таки, сколько тебе лет?

– А сколько ты дашь? – Надя была хорошей девочкой, и знала, что врать плохо, пожалуй, даже хуже, чем делать минет. Как ни странно, проституция отсутствовала в странном списке Надиных запретов, по-видимому, потому что представлялась ей занятием хоть и постыдным, но в определенных обстоятельствах благородным. Тем более, ее любимая Анжелика не брезговала использовать свое тело в качестве разменной монеты, жертвуя им ради высших целей.

– Ну, восемнадцать?

– Нет, четырнадцать! – выпалила Надя, безумно жалея себя за это.

Вася удивился и начал прикидывать в уме последствия. Он все-таки был благородным разбойником.

– Надо же, как рано стали развиваться девушки, – пробормотал он, хотя и в его время они развивались и росли не менее бурно. – Ты знаешь, мне надо на стрелку сегодня попасть в шесть вечера, – прикинул он на часах. Надя была такая загорелая, с такими длинными и худыми ногами и выгоревшими волосами, что ему захотелось хотя бы еще немного пройтись с ней рядом по улице.

– Ну да, мне тоже надо к шести по делам, – равнодушно ответила Надя, испытывая в душе такое унижение, которого, пожалуй, не испытает от мужчины больше уже никогда. Ее отвергли как ненужного пупсика, хотя она была начитанной девочкой и отличницей. Мир был устроен несправедливо в четырнадцать лет, потому что не позволял взрослеть раньше.

Они проходили мимо кинотеатра, наверное, он назывался «Аврора» или «Победа».

– Может, в кино зайдем?

– Пошли. – В девяносто втором было все равно, на какой фильм идти: фильмы были одни и те же, и показывали их с заданной периодичностью.

Кондиционеров в кинотеатрах тоже не было, но толстые кирпичные стены старинных домов хранили прохладу. На экране какая-то истеричная тощая женщина бегала голышом по лестничной клетке – возможно, это был один из фильмов постперестроечной эмансипированной волны, Надя не могла сконцентрироваться на сюжете и картинке. Вася гордился своим благородством и сдержанно прикасался к Наде своим локтем, а она понимала всю ответственность и романтичность момента, и это жгло ее.

– Пойдем отсюда, – Вася так близко, так тихо прошептал ей это на ухо, что ему самому с трудом удалось сдержать свое дыхание. От нее пахло нагретой солнцем кожей и морской солью, она молча кивнула, он взял ее за руку и повел к выходу, как только мужчина может властно и просто повести женщину за собой.

Они стали спускаться по темной лестнице, медленно, вдоль шершавой стены. У Нади дрожали ноги, Вася остановился и прижал её к стене. Он сделал это так осторожно и с такой нежностью, как больше никто не прикасался к ней после. Его руки скользнули к подолу ее короткого платья, туда, где она уже ждала его, такая же жаркая, и такая же влажная, как Куба, на которой он никогда не был. Она посмотрела на него и улыбнулась по-детски искренней улыбкой, и он так и не стал расстегивать ширинку, а отвернулся и зашагал вниз.

Когда Надя вышла на улицу, лето обдало ее солнечным светом. Вася курил. Потом он сел на автобус и уехал, а Надя еще очень долго с тайной надеждой его увидеть проходила мимо того места, где он назначил ей следующее свидание, но на которое так и не пришел.

Москва, 2009 г.

ЛИЗИН ДОМИК

«Дом 2» закончился, и Лиза закрыла тетрадку, в которой подробно вела записи о передаче. Каждого нового участника она вносила в специальную таблицу, а если он выбывал, то аккуратно обводила ячейку зеленым цветом. В этом дневнике у нее царил полный порядок: девочка разработала целую систему градации для героев в зависимости от пола, возраста и срока, проведенного на передаче. Для Рустама Солнцева у нее был даже специальный фломастер – фиолетовый, с блестками. У него была персональная страница, куда Лиза наклеивала его фото и небольшие заметки из журналов. Ее подруга Вика считала, что Рустам кобель и гавнюк, но Лиза знала, что он пока не встретил ту, с которой смог бы быть настоящим и нежным. У нее бы точно получилось влюбить его в себя. Она бы сделала так, чтобы он не смог и секунды дышать без нее, чтобы смотрел только в ее сторону и хотел только ее. Он, конечно, старше на целых двадцать лет, но, с другой стороны, это и клево, ведь он уж точно знает толк в женщинах, тем более фигура у Лизы супер. Среди девочек негласно считалось, что спать со старыми мужиками полный отстой, если, конечно, этот мужик не Джонни Депп или Мэтью Макконахи. А Лиза не понимала, как Рустам может встречаться с такими старыми телками: им ведь уже под тридцать, морщины, да и целлюлита немерено.

Лиза была в папу: такая же высокая, с темными кудрями до задницы, очерченной талией и длиннющими ногами. Такой же тонкий ассирийский нос и голубые глаза. Папа рассказывал Лизе, что они потомки древней вымершей расы ассирийцев, что их предки были восточными царями, потому что только у высшей касты была такая смуглая коричная кожа и такие ледяные голубые глаза. Лиза папу очень любила и верила, что так и есть, а походить на крупную и яркую мать-хохлушку ей не хотелось. Лиза любила каникулы, потому что папа забирал ее к себе с бабушкой, где она могла смотреть до ночи телик, болтать часами по телефону и кидать обертки от конфет под диван. Но больше всего ей нравилось, когда они вместе с папой шли гулять: люди на улицах оборачивались им вслед, продавщицы в магазинах растекались по прилавку, а водители чуть ли не съезжали в кюветы. Отец и дочь были редкостно красивой ассирийской парой: он – молодой и могущественный царь, она – наследная принцесса со смуглой кожей. Она несла свое королевское достоинство над всей этой глазеющей толпой и почти ощущала на себе золотую корону с оленями (она где-то увидела картинку со скифским золотом, и решила, что именно так и должна выглядеть ее ассирийская корона).

– Галя твоя звонила, – нарочно «гхыкая» сказала бабушка папе, когда тот пришел с работы. – Просила Лизе лифчик купить. У девки грудь скоро до пупа отвиснет, а ей все некогда, по блядкам мотается. – Бабушка была малоприятной суровой женщиной, но распространялось это в основном на папу, и Лизе было, в общем, по фиг.

Папа знал толк в одежде и стиле, поэтому было круто, что именно он будет покупать ей нижнее белье. Мама за глаза называла папу метросексуалом-самоучкой, и Лиза подозревала, что из зависти. Вика и другие подруги ссали кипятком от Лизиного папы, потому что в отличие от их уже пузатеньких папаш он был поджар, мужественен и похож на голливудского актера или известного певца. К тому же во всех классных американских комедиях именно отцы лучше понимали дочерей, в то время как пустоголовые и вздорные мамаши пытались устроить свою личную жизнь.

В кабинке сетевого магазина молодежной одежды было тесно. Лиза пыталась примерить десятый бюстгальтер и не могла застегнуть крючки. К тому же она не знала свой размер, из-за чего папа взял ей сразу двадцать лифчиков: какой подойдет. Продавщицы многозначительно переглядывались, а папа сидел в коридорчике и достойно ждал. Наконец-то Лиза все-таки сумела застегнуть фиолетовый бюстгальтер: он хоть и был великоват, но от его великолепия становилось светлее даже в этой темной кабинке. Вся в блестках и стразах Лизина детская грудь казалась взрослее и больше, улыбка в зеркале стала улыбкой искусительницы с рекламы женского белья, и это ей понравилась.

– Боже мой, Лиза, какая пошлость, – скривился папа, оплачивая фиолетовое чудо вместе с более скромными девичьими лифчиками, а Лизу переполняло ощущения триумфа: у нее теперь есть настоящее взрослое женское белье!

– Прекрати так на них пялиться, как ты не понимаешь, что это недостойно, – продолжал учить папа Лизу, когда та с чувством превосходства разглядывала каких-то жалких малолеток. Папина программа максимум была выполнена: он купил дочери все необходимое, сводил в кино, и денег у него оставалось впритык, чтобы вечером в клубе снять какую-нибудь телку, но мысль, что дочка так откровенно рассматривает сидящих рядок мальчишек, вызывала странную брезгливость.

На следующий день в школе Вика с восхищением рассматривала Лизин фиолетовый бюстгальтер: в туалете для девочек Лиза расстегнула свою школьную рубашку, и гордо демонстрировала всю эту переливающуюся роскошь подругам. На уроках она смотрела свысока на недоразвитых одноклассников, потому что откуда им было знать, что на самом деле скрывается под ее унылой школьной блузой.

– Смотри, сейчас приколюсь, – прошептала на большой перемене Лиза Вике, направляясь к одиноко сидящему на парте Димчику. Дима был воспитанным умным мальчиком из благополучной и обеспеченной семьи, но, как это часто случается с благополучными мальчиками, не пользовался авторитетом у одноклассников. Дима был тих и покладист, всегда учтив и галантен с девочками, как его учила мама, но не курил и не выпивал с другими мальчишками, поэтому считался Димчиком и со странностями. Лиза очень нравилась Диме: она казалась еще экзотичнее и красивее, окруженная ворохом пустолицых и розовощеких девчонок, а у Димы уже в тринадцать лет был отменный вкус.

– Дима, почему ты здесь сидишь один? – произнесла Лиза с сексуальным, как ей показалось, придыханием, вплотную придвигаясь к Димчику. – Тебе грустно? Ты куда-нибудь ездил на каникулы?

– Да, мы с мамой ездили Испанию.

– Ммм, в Испанию… – еще более нежно протянула Лиза. – И как там, жарко в Испании? – как бы невзначай расстегнула верхнюю пуговицу на блузке.

– Ну, там еще не жарко было, не сезон. – стал оправдываться Дима, начиная нервничать. Девочки за соседним столом перешептывались между собой и смеялись.

– А что же ты там делал тогда, Димочка, – театрально округлив глаза и придвигаясь еще плотнее, спросила Лиза. Она наклонилась, и мальчик смог увидеть край ее бюстгальтера, а Лиза, заметив это, расстегнула еще одну пуговку. – Душно у нас в классе, надо проветрить, – слишком громко сказала она, полуобернувшись к девчонкам, которые захихикали еще больше.

– В Испании же не только купаться можно, мы с мамой по музеям ходили, по экскурсиям ездили, – Дима старался говорить спокойно и непринужденно, но голос у него начинал дрожать. – Например, в Каталонии есть музей Сальвадора Дали, это мой любимый художник…

– Ой, а что это у тебя так нога дергается, Димочка, – и он с ужасом понял, что уже несколько минут непроизвольно подергивает ногой. – Успокойся, не нервничай, ты же мне не урок отвечаешь, – и, о ужас, она положила свою руку ему на колено! Нога сразу же перестала дергаться, но зато напряглась и окаменела.

– Я не нервничаю, просто рассказываю, – деревянным тоном произнес Димчик, не в силах избежать этой медленной пытки.

– А что же ты так покраснел тогда? Жарко, я же говорю, – очень громко сказала Лиза, и девчонки уже не пытались смеяться тише.

– Слушай, ну а что ты все про музеи, да про музеи, скучно! Нас и в Москве постоянно по музеям таскают, – уже почти шептала ему на ухо Лиза. Ее рука шершаво и урывками двигалась все выше по ноге, и даже через джинсовую ткань он чувствовал, как она вспотела. – А испанки-то как тебе? Понравились? – Димчик уже ничего не слышал, и сквозь шум прибоя к нему долетал громкий гогот и пустынное дыхание Лизы прямо ему в лицо.

– Че, Лизка, Димчика совращаешь? – шлепнул ее по заднице вернувшийся с переменки Юра – признанный мачо их класса. От него несло табаком и слухами о том, что он переспал с Ленкой из класса на год старше.

– Придурок, – тряхнула кудрями Лиза, и волна схлынула. Дима еле сполз с парты и побрел к двери.

– Ой, посмотрите, Димчик в штаны кончил, – загоготал Юрка, а за вслед ним заржали и девчонки.

После школы Лиза брела с пустой головой по лужам, в которых растекались весенние какашки. Еще она думала, что, наверное, было бы неплохо съездить когда-нибудь в Испанию или, на худой конец, в Турцию. Обычно Лизины каникулы ограничивались подмосковными лагерями и домами отдыха, куда бабушка до сих пор получала путевки.

На лестничной клетке стоял Димчик. Здесь, в темном подъезде, без поддержки подруг, Лизе стало не по себе. Дима показался ей до такой степени не к месту, как если бы она встретила в зимнем лесу девочку в летнем платьице.

– Дима, ты что здесь делаешь, ты ко мне пришел? – попыталась Лиза стереть неприятное впечатление от встречи.

Дима молчал, и это пугало ее еще больше. Она поднялась на пролет и встала напротив.

– Димчик, дай пройти, у меня сейчас передача начнется, – уже испугалась Лиза. От утренней уверенности в своих женских силах у нее не осталось ничего. Ей стало очень страшно, но закричать было совсем стыдно и по-детски.

Димчик был чуть ниже Лизы, но довольно спортивен и коренаст, как бывают благополучно здоровы мальчики из полноценных семей. Он и сам не совсем понимал, зачем пришел в этот полутемный подъезд, насквозь пропахший кошками и придверными ковриками. Лиза стояла напротив него, уже не такая высокомерная и взрослая, и он заметил, как дрожат её губы. И вот, шум прибоя стал надвигаться все ближе, накрывая своей теплой волной, Дима шагнул вперед, его обдало коричным запахом и жаром ассирийской пустыни, и он со всей силы ударил в это желанное лицо. Лиза даже не вскрикнула, а села на колени, и, закрыв лицо руками начала тихо всхлипывать. Новая волна накатила с тихим плеском, и Дима пнул Лизу в живот, и, не успев удержаться, еще, и еще раз. Теперь она лежала у его ног, все так же бесшумно всхлипывая: сумка валялась рядом, и из нее высыпались на пол разноцветные фломастеры. Теперь Дима пинал без разбору: в грудь, в лицо, которое Лиза все так же закрывала руками, в живот. Он желал уничтожить эту плоть, он хотел вновь ощутить влажную ладонь у себя на ноге, но был уверен, что сможет это испытать вновь только через унижение.

Лиза валялась на грязном цементном полу, и все, что она успела испытать, только удивление, а потом она просто закрывала лицо руками, так и не понимая, что с ней происходит. Внизу хлопнула дверь, и Дима понесся вниз по лестнице.

Лиза вышла из больницы уже через две недели, а Диму перевели в другую школу.

Москва, 2009 г.