bannerbannerbanner
Звезда заводской многотиражки – 3

Саша Фишер
Звезда заводской многотиражки – 3

Полная версия

– И что твоя вертлявая фифа на кухне может?! – возмутился «булочка». – Попой крутить?! Нееет! Я тебе вот что скажу! Жениться надо не на вертлявых фифах, а на настоящих бабах! Чтобы и котлеты накрутить, и борща наварить, и сковородкой отоварить, если на бровях домой явился! Как Людка моя! Слушай, давай правда познакомлю, а? Будешь за ней, как за каменной стеной!

В голове слегка зашумело. То ли от нескольких глотков пива, то ли от дыма коромыслом, то ли потому что меня отпустило. Воспоминание о разговоре с Гариком и Оксаной как-то отодвинулись на второй план, подернулись дымкой. Ощущение тоскливой безысходности и нависшего над головой дамоклова меча неведомой опасности рассеялось. В конце концов, ну и что такого? Внезапно смертен любой человек, а не только отдельно взятый Иван Мельников, что-то не поделивший с коррупционированным столичным чиновником. Любому может на голову кирпич упасть. Или, там, Аннушка с пролитым подсолнечным маслом в самый неожиданный момент на дороге попадется. И что теперь? Забиться в угол и трепать себе нервы по этому поводу?

Прорвемся, Жан Михалыч! Ты уже справился с этими человеческими отбросами один раз, справишься и второй.

Я снова оглядел бар. «Булочка», размахивая руками, рассказывал историю из своей молодости, как он без памяти влюбился в актрису любительского театра, красивую, что даже глазам было больно. Ах, как она дышала духами и туманами! А он тогда был молодой совсем, глупый, только из деревни приехал. Поступил в политех, подрабатывал по ночам грузчиком на вокзале, и все деньги спускал на зазнобу свою. Женился даже. Счастлив был, как ребенок. И только потом прозрел, что его его дама сердца замуж за него выскочила, потому что ей двадцать семь стукнуло. Все обожатели стремительно стареющей звезды разбежались.

– И толку от нее оказался – один пшик! – откровенничал «булочка». – Это на сцене она блистала, а когда косметику с себя всю смыла, оказалась обычной бабой. Готовить она не умела, белоручка.

– Воспитывать пришлось, – вздохнул он. – Даже почти нормальная баба сейчас стала. Но столько крови у меня выпила, ужас!

Я посмотрел на дно своей кружки и задумался, не взять ли вторую. В этот момент интеллигент с бородкой с другого конца стола поднялся, сложил газету и принялся откапывать из-под кучи зимней одежды на вешалке свое пальто.

Пожалуй, и мне тоже пора.

– Спасибо, мужики! – совершенно искренне сказал я. – Поговорил с вами, и правда легче стало.

– Ну вот! – хохотнул «вельветовый пиджак». – А я что говорил?

Я пожал всем руки, натянул пальто, благо искать его долго не пришлось, потому что я зашел в бар одним из последних. И вышел на улицу. Запрыгнул в троллейбус, сунул в компостер билетик. Подумал, что надо бы проездной купить, дешевле выйдет. Да и билетики эти покупать постоянно надо, вот сейчас остался последний…

– Рула-те-рула-те-рула-те-рула… – мурлыкал я, открывая дверь в свою комнату. Щелкнул выключателем. Повесил пальто. Из-за ремня брюк выпала дермантиновая папка на молнии. Несколько секунд я смотрел на нее с изумлением, пытаясь вспомнить, что это такое и откуда у меня взялось.

Глава пятая. Это очень хорошо, даже очень хорошо

Я задумчиво крутил в руках перстенек, потом надел его на мизинец правой руки. Милая вещица. Черненое серебро, зеленый камень с мутными вкраплениями. На самом деле, было что-то знакомое в этой вещице. Смутно. Как те самые пятна внутри изумруда. Мне кажется, или я уже видел подобное украшение? Хотя может это из-за того сеанса гипноза. Слишком долго и старательно я представлял на себе это кольцо. А теперь, когда я вернул его на его привычное место, меня и накрыло ощущением «знакомости».

Еще там была тетрадка с моими записями. Я прочитал их все, от корки до корки. Но практически ничего нового не узнал. Ну, за исключением того, что я не очень хорошо умел вести наружнее наблюдение.

На последних страницах было что-то вроде письма-обращения на тот случай, если я, Иван Мельников, неожиданно и внезапно скончаюсь или исчезну без следа.

«Прохор Иванович Нестеров, родился в р.п. Закорске Новокиневской области, закончил экономический факультет Новокиневского Государственного Университета. С 1972 года – сотрудник Министерства внешней торговли СССР».

Бла-бла-бла, в служебное положение в целях личного обогащения…

В общем, суть письма в том, что я пока маленький и слабый, а он – могущественный и высокопоставленный. И если я не смогу довести дело до конца и вывести этого куркуля на чистую воду, то, надеюсь, найдется тот, кто подхватит этот упавший флаг и доведет дело до конца.

Доказательств нет. Одни подозрения. В основном основанные на личном наблюдении за образом жизни. Ну и хорошее знание имущества в его квартире, конечно. Хотя супруга Нестерова ни разу в этой тетрадке не упоминается. Хотя именно она явно и была источником информации.

Я снова принялся созерцать кольцо. Про него в тетрадке не было ни слова. Такое впечатление, что оно было частью совсем другой истории, никак с Прохором и его ветреной супругой не связанной.

Но вот какой?

Вспомнился почему-то новый год с семьей. Растерянная мама, взбешенный по началу отец. Наверняка моего предшественника в этом теле тоже занимала загадка его появления на свет. Может это кусочек от этого пазла?

Я покрутил кольцо на мизинце. Привычно так сидит. Как тут и должно.

Ладно, уже полночь почти, а мне с утра опять на работу.

Я забрался под одеяло и ткнулся носом в подушку. Она все еще хранила терпкий запах дашиных духов. Губы сами собой растянулись в мечтательной улыбке, и я отрубился.

Я разложил на столе пять писем, вышедших среди меня в «финал». Написаны грамотно, истории не то, чтобы банальные. Ну и не очень тоскливые, что тоже важно. Если начать публиковать чернуху и безысходность, то я моментально растеряю очки, набранные тем выступлением в парткоме. Значит рубрика «про личную жизнь» должна быть жизнеутверждающей, а не расписывающей ужасы советского быта в красках, с прологом и эпилогом. Погрыз колпачок ручки, посмотрел на потолок – стандартные методы призыва вздохновения. Набросал три варианта подводки. Вздохнул. Посмотрел наискосок через кабинет нашей редакции. На Дашу. Которая склонилась над столом и азартно и быстро записывала что-то в своем блокноте. Кончик ее розового языка то и дело скользил по губам. Мысли сами собой свернули в игривую сторону…

Так, стоп. Вернемся к проблемам наших женщин. Третья рабочая смена, дети и кухня.

Такие разные и такие одинаковые истории.

Комментарий психолога тут был бы неплох, но… Узок круг этих специалистов и страшно далеки они от народа…

Я снова посмотрел на Дашу.

«Почему не надо заниматься сексом на Красной площади? – подумал я. – Советами замучают!»

О, точно!

Советы!

Нафиг психолога, тем более, что я понятия не имею, насколько спец окажется интересным для публикаций. Надо просто вовлечь читателей!

Я снова схватился за ручку, перечеркнул прошлые варианты подводки и написал пламенный призыв про дружеское плечо, поддержку и ценные советы от людей с более богатым жизненным опытом.

Вот теперь хорошо! Можно занимать очередь на печатную машинку. Эдик как раз с жужжанием вынул из нее лист и с чувством глубокого удовлетворения на лице перечитывал.

– Кстати, Эдик, а что там с новым цехом? – спросил я, откинувшись на спинку стула.

– А про новый цех нам намекнули, что он не нашего ума дело, – скривился Эдик. – Закрытый и засекреченный. И не для болтливых и сующих всюду свой нос журналистов.

– Так он же сразу планировался каким-то военным, разве нет? – нахмурилась Даша. – Я недавно в курилке слышала, что среди рабочих целая баталия развернулась за места в нем. Там надбавка и переработки вдвое против обычного оплачиваются.

– Да не военные там шины, – сказала Вера Андреевна. – Минвнешторг там. На экспорт будут делать, валюту для страны зарабатывать.

– А еще там столовая у них собственная, – сказал Эдик.

– А нам-то почему туда нельзя? – спросил я. – Государственные тайны по незнанию разболтать можем?

– Да там все наперекосяк просто с самого начала, – Эдик махнул рукой. – Сначала поставили одного начальника цеха, потом быстро сместили, назначили нового. А потом приехал этот Нестеров, влез во все дела и вроде как теперь поставили третьего, а предыдущего вообще под суд отдали. Цех еще работать не начал, а там уже сплошные махинации вокруг. Помнишь, милиция приезжала позавчера?

– Ну… – с сомнением кивнул я. Кажется, момент с милицией я пропустил, потому что был занят чем-то более важным.

– Короче, Антонина Иосифовна сказала не соваться пока, – подытожил Эдик. – Когда будет можно, нам отдадут команду и пропуски выпишут. А пока занимаемся другими делами. Вот, например, медаль всесоюзной выставки наши шины получили. И план наш завод перевыполнил. Ты что-то напечатать хотел, смотришь так загадочно?

– Ага, хотел, – я кивнул.

– Ну так чего молчишь-то? – Эдик выбрался из-за своего стола. – Я на сегодня закончил, пойду покурю. И в столовку загляну, может там еще пирожки с обеда остались. Даша, компанию не составишь?

– Не могу, у меня интервью горит, – Даша помотала головой. – Еще вчера надо было закончить…

– Эх, ладно, – вздохнул Эдик. – Пойду один, мне не привыкать…

Когда дверь за ним захлопнулась, Даша тут же подняла голову.

– Вера Андреевна, а что с его свадьбой-то? – спросила она полушепотом. – Он вроде предложение делал, а потом – молчок.

– Тебе же интервью надо дописывать, егоза! – корректорша строго покачала головой.

– Ну Веееера Андреееевна! – заныла Даша. – Вы же точно знаете, что там случилось, а я просто умру скоро от любопытства!

– Отазала его зазноба, что непонятного-то? – бросив взгляд на дверь, проговорила Вера Андреевна. – Проела половину эдичкиной зарплаты, второй половиной запила, а потом, когда он кольцо ей протянул, сказала, что, нет, мол, Эдик. Я девушка видная и сочная, меня надо холить, лелеять и одевать в красивые вещи. А ты, мол, в многотиражке на шинном работаешь. И никаких перспектив у тебя нету. Зато вот мой другой ухажер работает в торговом тресте. И он каждый раз не гвоздики чахлые таскает на свидания, а розы. И икру красную в баночках. И балычок еще. Так что, прости-прощай, Эдичка, найди кого попроще…

 

– Ой, бедный Эдик, – ахнула Даша.

– Вот и невеста его так же посчитала, – хихикнул я, разыскивая на клавиатуре печатной машинки неожиданно потерявшуюся букву «К».

– Фу, злой ты, Иван, – фыркнула Даша, но тоже захихикала.

– На самом деле он легко отделался, – сказал я. – А если бы она согласилась? И потом каждый вечер бы клевала его в мозг, что вот, мол, Эдик, если бы я тогда выбрала не тебя, а ИванИваныча, то сейчас бы песцовую шубу носила. А ты на кролика полгода мне заработать не можешь. Как там в песенке? Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло.

– Рула-тэ-рула-тэ-рула-тэ-рула, – пропела Вера Андреевна. – Старая песенка, где ты ее слышал?

– Вчера мужики в пивбаре напомнили, – хмыкнул я, старательно стуча по клавишам. Все-таки, есть у печатных машинок какая-то магия. Набор текста получается гораздо более медленным, чем на компьютере, права на ошибку нет, приходится быть внимательнее. Ну и бить по клавишам приходится со всей дури, иначе буквы получаются блеклые. И если слабо нажимать, то копия через копирку не получается. Зато какое ощущение, ммм… Прямо акт творения на каждом листе. Чувствуешь всеми пальцами рождение шедевра…

У Феликса Борисовича дома была своя печатная машинка. Портативная ГДРовская «Эрика». Именно на ней я и и печатал финальную версию наших статей, когда мы уже вносили все правки и дополнения. Вот и сейчас я стучал по клавишам, а Феликс Борисович в стотысячный раз пересматривал фотокарточки Мишки из закорской психлечебницы. На самом деле, фотки получились совершеннейший отвал башки. Я не ожидал, что будет так круто. То есть, я знал, что Мишка – отличный фотограф. И что он непередаваемо крут, когда снимает обнаженную натуру. Из каждой своей натурщицы делает произведение искусства. Еще он был хорош в уличных зарисовках. С завода у него фотки тоже всегда получались отличные… Блин. Да он просто очень талантливый фотограф. И если я увидел в закорской психушке безнадегу и разруху, то он смотрел совсем на другое. На его фотографиях больница была совсем другой. Наполненной противоречивой красотой изломанных судеб, полных тоски и скрытого смысла взглядов, четкими линиями и резкой графичностью. Не знаю, как ему удалось. Смотреть на фотографии было жутко, но оторваться невозможно.

Теперь нужно было не ударить в грязь лицом, чтобы сопровождающий эти снимки текст был не хуже.

Рождение шедевра, да… Я с усилием клацнул клавишей «К». И точкой. Потом добавил еще две. Прожужжал валик, выпуская готовую страницу. Перечитал.

Ух… Пробирает.

Не слишком ли сильно для журнала «Здоровье»?

Я кашлянул, привлекая внимание Феликса, который все еще раслкдывал и перекладывал на столе глянцевые черно-белые прямоугольники фотокарточек.

– А? – встрепенулся он. – Ну что? Все готово?

– Вроде да, – я медленно кивнул, сложил четыре заполненных печатными буквами листа по порядке и протянул Феликсу. – Надо утром на свежую голову еще раз перечитать. Но сейчас мне все нравится. А вы что скажете?

Феликс протянул руку к листам в моей руке и замер.

– Иван… – прищурился он. – Я верно понимаю, что это тот самый перстень?

– Что вы имеете в виду? – спросил я. А, точно. Я же так и не снял кольцо со своей руки.

– Тот самый, про который вы хотели вспомнить, – Феликс взял листы, положил их к себе на колени, но читать не спешил, продолжал смотреть на меня. – Значит, вспомнить все получилось?

– По большей части да, – я вздохнул. Поморщился, потому что в голову опять влезли обрывки вчерашнего рандеву с бывшим другом и бывшей девушкой. – Во всяком случае, я его нашел. И теперь он снова у меня.

– Это хорошоу, – почти пропел Феликс, подвинул очки ближе к кончику носа и опустил глаза к статье. Водил взглядом по строчкам и продолжал бормотать. – Это очень хорошо, даже очень хорошо…

Он перечитал статью на три раза. Потом разложил листы поверх фотографий. Потом фотографии поверх листов. Движения его были ломаными и суетливыми. На лице – сияющее вдохновение.

– Ну что, Иван, мы с вами хорошо поработали, – наконец он поднял на меня глаза. Снял очки и принялся их протирать. – Даже не так. Мы все очень хорошо поработали. Изумительная статья, и просто потрясающие фотографии. Признаться, я даже в затруднении, какие именно из них выбрать. Пойду немедленно звонить редактору!

Он вскочил и бросился в коридор.

– Феликс Борисович! – я вскочил следом за ним. – Половина первого ночи!

– Ох, да! – он положил трубку обратно на аппарат. – Давай-ка ты укладывайся спать, а я еще раз перечитаю. Уснуть не смогу все равно. А утром позвоню.

Антонина Иосифовна аккуратно сложила бумаги в стопочку и положила на край стола. Мы все напряженно ждали ее вердикта. По ее лицу было сложно определить, нравится ей то, что она читает, или считает это ерундой, чушью и «все фигня, переписывай!» Она молча мечтательно улыбалась и смотрела в пустоту своим прозрачным фейским взглядом. Мы терпеливо ждали.

– А мы с вами молодцы, товарищи, – сказала она и поправила очки. – Замечательные материалы, номер можно отдавать в партком на рецензию. Иван, очень хорошее решение про советы и дружеское плечо, мне понравилось. Даша, интервью на мой вкус суховато, но блиц-вопросы в конце его очень оживили. Эдик… блестяще, как всегда. Пойдет на передовицу. Семен, а фотографии с матча по хоккею есть?

– Михаил обещал занести сегодня после обеда! – с готовностью отозвался наш спортивный корреспондент. – Мы с ним вмесе были на матче.

– Очень хорошо, – Антонина Иосифовна кивнула. – Замечаний больше у меня нет, Иван, ты сегодня хотел уйти пораньше?

– Да, – я кивнул. – Надо проведать одну знакомую. Завези ей фруктов или чего-то такого. Она недавно из больницы выписалась.

– Можешь идти, – редакторша медленно кивнула. Даша, прищурившись, посмотрела на меня. С подозрением. Ну да, конечно. Уже ревнует?

По дороге к бабушке я заскочил в кулинарию и купил четыре корзиночки с желтыми цыплятами к чаю. Понимаю, что она гораздо больше обрадовалась бы бутылочке горячительного, но нет. Плохая идея. Рабочий день еще не закончился, поэтому никакой очереди не было.

Заскочил на подножку уже тронувшегося трамвая и уселся на свободное место. Красота! Буквально через час в этом же трамвае будет не протолкнуться, а сейчас – всего-то десяток скучающих пассажиров покачивается в такт вагону. Напротив меня сидела молодая мамочка с киндером лет трех. Ребенок увлеченно отпечатывал на замерзшем стекле следы своих кулачков. Потом тыкал пальцами, чтобы получилось похоже, будто кто-то ходил по стеклу маленькими ножками. А его мама читала книгу. Я смотрел на нее в профиль и пытался представить, какой кадр из этого сделал бы Мишка. А еще у молодой мамы была такая же мохнатая шапка из чернобурки, как у Анны.

Я почувствовал укол совести. Все-таки, некрасиво получилось с этим моим вымышленным отцом-деятелем культуры. Анна меня больше этим никогда не попрекала, а я не напоминал. Но все равно было неудобно. Воспользовался ее тайной мечтой, и теперь делаю вид, будто так и надо.

Хочется как-то исправить положение. Анна ведь действительно фантастически красива.

Две разрозненных мысли сплелись в общий клубок. Озарение было настолько простым и ярким, что я начал хлопать себя по карманам в поисках мобильника. Молодая мамочка оторвалась от чтения и строго посмотрела на меня. Я виновато улыбнулся и притих. Мишка! Надо попросить Мишку устроить Анне фотосессию. С его талантом он сделает из нее настоящее божество. А потом эти фотографии можно будет отправить на какой-нибудь Мосфильм… Да черт с ним, с Мосфильмом! Я бы такое фото размером со стадион с удовольствием повесил бы у себя на стене.

Я так увлекся, представляя кадры с Анной в разных позах, что чуть было не проехал свою остановку. Перебежал дорогу перед буксующим старым мордатеньким москвичом. Перемахнул через металлическое ограждение. Чуть не уронил коробку с пирожными. Быстро свернул во двор к бабушке. Вроде бы, когда я звонил сегодня, Елизавета Андреевна сказала, что всех выгонит к чертовой матери до обеда еще. Заболивость развели, понимаешь. Знаем мы эту заботу. Она и сама отлично за собой может поухаживать, руки-ноги на месте.

Я надавил на кнопку звонка. За дверью раздались легкие торопливые шаги моей бабушки. Все-таки, в чем-то Елизавета Андреевна и Наталья Ивановна были похожи. Во многом, я бы даже сказал. Возможно, такое вот переселение душ возможно только в том случае, если…

– Привет, – сказала моя бабушка, кутаясь поплотнее в широкий шелковый халат. – Заходи.

– Я принес кое-что к чаю, – улыбнулся я и протянул ей коробочку.

– Ммм, – предсказуемо разочарованно протянула она. А потом вдруг задержала взгляд на моей руке. – Симпатичная какая вещица. Раньше у тебя ее не видела.

– Ах это? – я посмотрел на кольцо. – Отдавал в чистку. Вчера забрал.

– Можно посмотреть? – Елизавета Андреевна требовательно протянула руку. – Люблю такие украшения!

Я стянул перстень с мизинца и положил ей на ладонь. Она щелкнула выключателем, чтобы света в коридоре стало побольше и приблизила мутноватый зеленый камень к глазам.

Ахнула. Покачнулась. Глаза ее закатились, и она рухнула прямо мне на руки, выбив их них коробку с кремовыми корзиночками.

Глава шестая. Ты катись, катись колечко…

Твою ж мать… Удерживая тело бабушки на руках, я шагнул в комнату. Вляпался ботинком в белковый крем упавшего на пол пирожного. Нога заскользила, я больно треснулся плечом об угол, но успел повернуть бабушку так, чтобы она не ударилась. Донес до дивана, уложил. Подсунул под голову вышитую крестиком подушку. Приблизил ухо к лицу.

Дышит. Кажется, просто в обмороке.

Я осторожно похлопал ее по щекам. Никакой реакции.

Что там надо делать? Нашатырь? Водой побрызгать? Вызвать скорую?

Я метнулся в ванную. Открыл шкафчик с лекарствами. Так… Флакончики, коробочки… Как выглядит чертов нашатырь вообще? Блин, такая простая, казалась бы, ситуация, в обморок человек упал. Миллион раз в книгах читал, как впечатлительные барышни падали без чувств на руки своих кавалеров и случайных прохожих. И чтобы вернуть их к реальности, им под нос совали нюхательную соль.

Ну да, очевидно же.

У каждого в кармане всегда с собой есть.

О, вот оно! Нашатырный спирт, аммиак, раствор десять процентов.

Я открутил крышечку, нюхнул.

Закашлялся. Ох ты ж, вот я молодец! Можно подумать, не представлял себе, как он пахнет.

Бросился обратно в комнату. Подсунул открытый пузырек бабушке под нос.

Она вздрогнула, веки ее затрепетали. Попыталась отвернуться от источника жуткого запаха.

Уф.

– Елизавета Андреевна? – тихонько позвал я.

– Кто? – она открыла глаза и с недоумением уставилась на меня.

Она приподнялась на локте и осмотрелась. Потом крепко зажмурилась и тряхнула головой. Снова открыла глаза и посмотрела на меня. Как будто ей пришлось напрягать память, чтобы вспомнить, кто я вообще такой.

– А вы же Иван, верно? – сказала она. – Приглашали меня на свидание и собирались писать обо мне статью, так?

– Ээээ… да, – кивнул я. Что, черт возьми, такое произошло?

Она встала. Возмущенно оттолкнула мою руку, когда я попытался ее поддержать. Покачнулась. Выпрямила спину, и походкой деревянной куклы пошла на кухню. Зашумела вода в кране.

– Ты что ли меня домой привез после вчерашнего? – громко спросила она.

– Да нет, я вообще-то только пришел, – осторожно ответил я. – Пирожные принес к чаю, но вы упали в обморок, и…

– Вот никогда я не любила корзиночки! – она остановилась в дверях кухни. В одной руке стакан воды, другая сжата в кулак. – Надо немедленно это вытереть!

– Давайте я! – сказал я и шагнул в сторону ванной.

– Сиди! – скомандовала она. – Ты гость, еще бы у меня гости пол не мыли! Ох… А это еще что?

Она разжала кулак и принялась разглядывать зажатый в нем перстень. Брови ее зашевелились, накрашенные ресницы удивленно захлопали.

– Это ты что ли принес? – она подняла на меня взгляд. Ее переходы с «вы» на «ты» всегда были штукой внезапной, это я еще с детства помнил. То она вся такая велеречивая аристократка, а то вдруг в одно мгновение перекидывается в трамвайную хамку с очень богатым матерным лексиконом. – Откуда ты его взял? Я его уже больше двадцати лет не видела!

– Наталья Ивановна? – тихо проговорил я. Но она никак не отреагировала.

 

– Так, подержи пока! – она сунул мне в руку перстень и хлопнула дверью ванной. Там тоже зашумела вода. – Надо сначала свинарник этот убрать, потом поговорим…

Я присел на диван. В некотором обалдении от скорости развивающихся событий. Так она больше не Елизавета Андреевна, получается? Она снова моя бабушка?

Так, спокойно, Жан Михалыч. Выдыхай. Нашатыря, вон, нюхни, чтобы в обморок не грохнуться самым постыдным образом. Как кисейная барышня, затянутая в корсет.

Я поднес к носу флакон с нашатырем. Мозг пронзило острое аммиачное копье. Уф…

– Между прочим, две корзиночки как-то уцелели, – заявила, разгибаясь, бабушка. – Так что чаю нам с тобой есть с чем попить.

Она снова скрылась в ванной, вместе с ведром и тряпкой. Раздался звук унитазного смыва, потом снова зашумела вода, потом что-то забренчало-задребезжало.

Потом все затихо, и моя бабушка снова появилась в комнате. Уже без резиновых перчаток. Уперла руки в бока.

– Еще и новый год же сегодня! – внезапно спохватилась она. – А время сколько?

– Без двадцати шесть, – сказал я, глянув на настенные часы.

– В магазин еще успею сбегать, значит! – она бросилась к двери в спальню. – Иван, вы же мне поможете с сумками?

– Наталья Ивановна, – я поднялся и ухватил бабушку за руку. Надо было остановить этот очнувшийся электровеник. – Сегодня восьмое января уже.

– Как восьмое?! – она замерла. – Вы меня разыгрываете, молодой человек? Вчера же еще было…

Плечи ее поникли. Как будто из нее резко выдернули стержень, на котором все держалось. Она медленно побрела обратно к дивану, опираясь на мою руку.

– Эх, говорил же мне Мишка, что надо пить бросать… – вздохнула она. – Новый год проспала, это же надо!

– Наталья Ивановна, мы про кольцо говорили, – напомнил я и снова показал ей перстень.

– Ах да, мое кольцо… – она рассеянно взяла перстень у меня из рук и приблизила к глазам. – Где вы его нашли?

– А оно точно ваше? – с сомнением спросил я. – Может просто похожее…

– Эх, молодой человек! – усмехнулась бабушка. – На память я пока что не жалуюсь… Почти… Мне этот гарнитур один поклонник подарил, когда я совсем еще девчонкой была и в школьной самодеятельности участвовала. Пела и плясала. Колечко и сережки. С такими же изумрудами.

А ведь верно! Я вспомнил, где я видел точно такие же камни и черненое серебро. Не на перстне, нет, перстень этот я впервые в жизни увидел, когда он и папки выпал. Такие же камни были на серьгах в ушах бабушки. Когда она лежала в гробу.

– Но ведь могло быть и несколько таких гарнитуров, да? – спросил я.

– Могло, – кивнула бабушка. – Но это кольцо точно мое. Вот, видишь у него на ободке две глубоких царапины? Это я им зацепила край кастрюли. Палец тогда рассадила, кровищей ковер залила. А серьги у меня до сих пор.

Она встала, подошла к шкафчику и открыла его полированную дверцу. Достала зеленую бархатную коробочку. Да, точно такие же… Черненое серебро и изумруды с мутными пятнами дефектов внутри. И пустующее гнездо от кольца.

Бабушка грустно улыбнулась и вставила в него перстень.

– Давно его здесь не было… – сказала она.

– А как он пропал? – спросил я. – И когда?

– Да его Мишка стащил, – она махнула рукой. – Перед самым своим выпускным. Любовь у него была зеленоглазая, видишь ли. Только он не сказал, кто. Женился-то потом не на ней совсем!

Интересное дело… Мишка – это ведь Михаил, ее сын. Мой отец. Ну, то есть, отец Жана, конечно. Получается, это он подарил кольцо жене Прохора. А она потом мне, в смысле, Ивану. Которому почему-то было важно его заполучить и привезти в Новокиневск. Только что за дело до этой цацки самому Прохору? Который, когда его увидел, устроил прилюдную сцену… Как-то так же вроде события развивались? Теперь дело за малым – нужно встретиться со своим отцом и вызвать его на откровенность. Ха. Ну да, левый какой-то парень интересуется историей, как перед самым выпускным семейный мужик стащил у своей матери кольцо, чтобы подарить его девушке. Плевое дело. Как два пальца об асфальт…

Я блаженно потянулся. Все-таки, просыпаться без будильника – это отдельное удовольствие, по-настоящему ценить которое начинаешь, только когда у тебя фиксированный рабочий день. А сегодня у меня выходной. Суббота. Можно еще немного понежиться под одеялом, потом неспешно сварить себе кофе. В алюминиевой турке, которую я как раз пару дней назад купил на блошином рынке. Вместе со старенькой ручной кофемолкой. Сейчас я насыплю туда ароматных зерен, минут десять покручу ручку. Потом вытряхну коричневый неоднородный порошок в турку. Щепотку соли, ложечку сахара, чтобы вкус раскрылся получше. Залить холодной водой, ммм…

Мысли об этом таинстве захватили меня так, что я уже почти вдохнул запах свежесваренного кофе. Пришлось выбираться из-под одеяла и претворять этот отличный план в жизнь. Я крутил ручку и слушал, как на кухне не то переругиваются, не то просто обмениваются утренними любезностями две моих соседки. Запахло подгоревшей манной кашей.

Я сидел на своей кровати в одних трусах и крутил ручку. Все-таки, хорошая была идея – создать себе некоторую автономность. И не готовить завтрак вместе со всеми на кухне. И повезло очень, когда я ухватил с прилавка невзрачный пакетик с надписью «кофе жареный в зернах» ленинградского пищевого комбината. Где там были собраны и зажарены эти зерна – неведомо. Да и неважно. В любом случае, это лучше, чем кофейный напиток «Золотой колос», «Ячменный», «Цикорий», не говоря уж про дефицитный индийский растворимый кофе в жестяной банке. Иногда в магазинах мерцал еще молотый кофе, если удастся отловить, надо будет попробовать, что за зверь. А этот кофе… Я выдвинул ящичек кофемолки и понюхал. Этот неплох, хоть и первого сорта. Хотя, возможно, мне сейчас любой натуральный кофе покажется божественным нектаром, после той бурды, которую здесь подают в кафе под этим названием.

Я воткнул вилку своей примитивной плитки в розетку. Узор из спирали тут же начал наливаться красным. Поставил турку и навис над ней. Плита у меня совершенно термоядерная, чуть ли не мощнее газовой. Значит отворачиваться ни в коем случае нельзя. Иначе мой вожделенный кофе выплеснется и превратится из божественного утреннего нектара в бурую жижу. Еще и закоротить тут может все нафиг.

Я дождался, когда шапка пены поднялась до края, снял турку с плиты и поставил на ее место сковородку. Отколол от желтоватого бруска сливочного масла кусочек, бросил в середину. Оно зашипело и растеклось желтоватой лужицей. Теперь яйца. Три штуки.

Белок моментально запузырился и побелел.

Посолить. Теперь щепотка черного перца.

От запаха свежей яичницы в животе заурчало. Я выключил плиту и накрыл сковороду эмалированной крышкой от какой-то левой кастрюли. По размеру она подходила не очень точно, но с задачей, в целом, справлялась. И пока яичница доходит, убрал замерзшее масло обратно, в остроумно устроенный сезонный холодильник – ящик за форточкой.

Придвинул к своему дивану обшарпанную табуретку, которая у меня играла роль выходного столика. Перелил кофе из турки в чашку в красный горошек… Точно такую же, как и в «Петушке». Отломал кусок белого батона. Может, рано я масло убрал? Бутер можно было бы соорудить… Я покрутил в голове еще немного эту мысль, потом представил, как я мучительно снимаю стружку с окаменевшего на морозе бруска масла, как оно крошится и падает вместе с крошками на стол, на пол и на кровать. И махнул рукой. И так нормально. Разве что можно плеснуть в кофе ложечку коньяка. Феликс мне как раз презентовал одну бутылочку. Еще на новоселье. Как он там сказал? «В каждом уважающем себя доме должен быть хороший коньяк!»

Доев остатки яичницы, я посмотрел на часы. Половина десятого. Отлично. До двух часов у меня еще куча времени. До летной школы, рядом с которой живет Настя, добираться минут двадцать, в худшем случае полчаса.

Так что теперь можно…

Все еще было немного странно от информационной пустоты. Почти ко всему привык здесь, в Советском Союзе, кроме дозы информационного наркотика субботним утром. В будни все было проще. Я вставал, и, почти не просыпаясь, добирался до работы и включал селектор. И какой-никакой информационный поток в мои уши вливался. А в выходные взять ее было неоткуда. Я уперся взглядом в пустующую радиорозетку.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14 
Рейтинг@Mail.ru