Саша Ангел
Термитник
Сладкий луч
Утренний порядок во фруктовой лавке.
Через час мимо будут проходить толпы народу, и среди них обязательно найдётся тот, что захочет приобрести себе чего-нибудь.
Яблоки, арбузы и персики лежат на лотках, готовые сорваться со своего места и набить утробу первого встречного.
Кроме фруктов и орехов, сваленных в больших холщовых мешках, здесь продают здания. Они подвешены на верёвках над лотками, целые кварталы сонных городов, которые очень редко покупают.
Так как сейчас день, то все крошечные окна тусклы, занавешены шторами и жалюзи, никакой активности за ними не увидеть. Но вечером, пред тем, как лавка закроется, можно заметить, как сотни огоньков светятся над фруктовыми рядами, разноцветные шторы сдвигаются и раздвигаются вновь, жизнь по-настоящему кипит.
– Сколько? – указывая пальцем на оранжевый, сочащийся цитрусами, дом, спросил молодой человек.
Это студент, который из фруктов предпочитает апельсины. Спрашивает он от скуки и одиночества, выгнавших его на улицу в этот час.
– Сто, – лаконично отвечает продавец, продолжая убирать товар, оставшийся после целого дня продаж. Всегда что-нибудь остаётся.
Подумав секунду, он уходит, унося с собой комфортное ощущение цвета, этого горящего всеми огнями, города на верёвочке, давно потерявшего шанс на то, что его купят.
Уложив в последнюю очередь эти дома, что хватило бы на несколько районов большого города, продавец оставляет пустые полки.
Завтра он вернётся сюда вновь и повесит разноцветные здания на своё место.
Прогулка по забывчивости
Набросив лёгкое пальто на плечи, человек поспешил на улицу.
Шёл мелкий снег, наверное, в последний раз перед наступлением долгожданной весны.
На улице он влился в поток людей, медленно идущих по растаявшей дороге, грязной и вязкой.
А серые проспекты и улицы, словно этот цвет откладывался на зданиях как тысячелетние меловые слои, готовы были обнажить все то, что в них происходило когда-либо.
Деревья взбухали почками, что светились по вечерам фонарями, в своём ожидании невидимого знака, что пора раскрыться.
Всё это наблюдал вокруг себя один из многих прохожих, в типовом пальто, сливаясь с нынешним слоем серости как её полноправный обитатель.
Чувствуя на лице малейшие порывы ветра, что с трудом добирались до этих мест через лабиринт зданий, он думал о предстоящих переменах.
Вокруг него слышались возгласы удивления, кто-то кричал и шумел, хлопал в ладоши или что-то подобное – все эти звуки оставались на периферии его сознания.
Идя дальше, он уже не видел дороги перед собой, не различал её в приятном глазу окружении пушистого тумана, расстилавшегося перед ним.
Следующим утром в газете, далеко не на первой полосе, вышла краткая заметка:
«На улице Ясная несколько десятков человек стали свидетелями того, как мужчина в сером пальто пошёл вертикально по воздуху. На возгласы и призывы опомниться и пойти как все нормальные люди, он не откликнулся, совершенно не выказав никакой реакции на окрики горожан. Дальнейшая его судьба неизвестна, кроме того, что он скрылся в облаках».
Ещё к заметке прилагалась маленькая любительская фотография, сделанная одним из очевидцев.
На фото было смутно виден силуэт человека, уверенно зависшего в воздухе, сохраняющего, впрочем, вполне человеческую походку.
Полы его пальто развевались на ветру.
Лица, конечно, видно не было.
– Брехня, – смятая газета отозвалась упавшим комом.
Точность измерений
Духота, в которой, казалось, даже свет фонарей искажался, поглотила одну улицу городка.
Особо хитрые разрезали этот плотный воздух, наполненный всеми мыслимыми ароматами. Они продавали его, предварительно оборачивая в салфетки, чтобы никто не запачкался.
Попадая сюда с других улиц, прохожий сразу погружался в плотную среду, набитую человеческими телами, распадающимся светом и бьющим по всем органам чувств разнообразием.
Окунувшись в этот проулок, большинство видело и осязало, как вместе с потом, они выделяют маленьких жёлтых рыбок, что плещутся на уровне их щиколоток.
Течение этой реки было направлено к узкому проходу, ведущему в центр города – попавшие сюда стремились сбежать туда, протиснуться прочь от нестерпимого марева, такого сладостного на вкус, но вытягивающего из людей все силы.
Больной человек, что шёл медленнее всех остальных из-за своего недуга, был оттиснут толпой к ларькам, в которых продавали свежие ломти здешней атмосферы.
Не в силах пробиться в поток, он остановился, в надежде на то, что переждёт этот человеческий прибой и сбежит, когда станет не так многолюдно.
Рассеянно слушая стихи маленьких пёрышек, декламировавших свои произведения тонкими голосами и лёгким движением воздуха, он думал о том, что наверняка уже слишком поздно, и ему не успеть домой к ужину.
Машинально подняв левую руку, чтобы посмотреть время, он увидел, что часов на его запястье нет.
Но там сидел комар, пьющий его кровь. Сгонять его особенно не хотелось. Слишком много сил он потратил на праздное стояние в духоте в стороне от потока людей.
Комар тоже не знал точное время.
– Ты услышь бесшумный зов, – произнесло одно из пёрышек.
Пакетированное окончание дня
Кипяток наполнил кружку почти до краёв, так, что чуть не обжог пальцы очередного посетителя.
По поверхности шла заметная рябь, пока нетвёрдая рука не поставила её на стол. Через несколько секунд всё стихло.
Пар шёл от неё, но трапеза только началась, а потому пакетик дешёвого чая ещё не опустился в неё.
Про него просто забыли.
Ближе к концу, про чай всё же вспомнили и достали.
Открыв его, упаковку отбросили в сторону, а пакетик нетерпеливо опускали несколько раз в воду, чтобы он поскорее отдал весь свой вкус. Нервные, длинные пальцы проделали это с особой ловкостью.
Некогда чистая вода окрасилась в коричневатый оттенок.
А пустой квадратик, в котором теперь ничего не было, лежал на столе – втянув в себя весь этот день, с его нелепыми происшествиями, дежурными фразами, брошенными в разговорах с людьми.
– Что-то странный ветер разыгрался, – только и успел сказать человек, пьющий чай.
Но вместе с окончанием его реплики, всё, что было рядом: его столик, бессловесных спутников, посуду, да и его самого, всё засосало в этот пакетик.
Ничего не осталось на месте, где только что ужинала большая семья.
В воздухе ещё некоторое время чувствовался едва уловимый, аромат дешёвого чёрного чая.
