Самюэль Элиот Морисон
Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир
В конце апреля, когда в Андалусии почти лето, монархи снова поселились в Алькасаре Кордовы, расположенном прямо через Гвадалквивир от мавританского каменного моста, радом с великолепной мечетью, которая была заново переосвящена в кафедральный собор. Впервые Колумб предстал перед Фердинандом и Изабеллой, правлению которых его достижения еще только должны были придать ярчайший блеск.
Брак в 1469 году Изабеллы Кастильской с Фердинандом Арагонским объединил обновленную Испанию в государство, ставшее в следующем столетии властелином Европы благодаря своей собственной доблести, воплощенной в жизнь через огромное богатство, которое Колумб теперь просил разрешения вложить ей в руки. Ко времени его первой аудиенции Los Reyes Catolicos, как обычно тогда называли Фердинанда и Изабеллу, совместно управляли Кастилией, Леоном и Арагоном в течение двенадцати лет. За это время они обуздали поползновения знати вмешиваться в государственную власть, укрепили власть короны, восстановили внутренний порядок и преуспели в пробуждении экономики Кастилии в самых различных направлениях с неведомой ранее мощью. Королевская чета ликвидировала светскую борьбу с Португалией, отказавшись от колонизации Западной Африки, закрепив за собой право на Канарские острова, завоевание которых стало своего рода генеральной репетицией захвата Американского континента. Поскольку Канарские острова Колумб наметил отправной точкой путешествия, такое положение дел только работало ему на руку, но более близкая задача, стоявшая перед Испанией, – завоевание мавританской Гранады – требовала столько сил и денег, что лишила его шанса заинтересовать монархов в океанском предприятии. Это было бы похоже на то, как если бы полярный исследователь попытался заинтересовать Линкольна открытием Южного полюса во время битвы при Геттисберге.
Фердинанд Арагонский не выглядел привлекательно, и с этой точки зрения контраст на фоне королевы чисто внешне затушевывал его реальные способности. Самая большая и даже всепоглощающая страсть Фердинанда заключалась в ведении дипломатических игр: с его слов, обманывать такого старого дурака, как Людовик XII, доставляло ему величайшее удовольствие, что он и проделал не менее десятка раз. В самом деле, в Европе не было ни одного союза или коалиции государств, куда бы он не сунул свой нос. Хотя Каталония и Валенсия, граничащие со Средиземным морем, и имели свои морские интересы, смотрели они скорее на восток, чем на запад, поэтому Колумб не мог ожидать от Фердинанда многого.
В отличие от супруга Изабелла Кастильская, с правильными чертами свежего чистого лица и голубыми глазами, была поразительно красива. Каштановый цвет волос особенно ценился в Испании из-за его редкости. Ее манеры были грациозны и полны приветливого достоинства; в обращении с людьми королева проявляла такт, чем и добилась превосходства над своими буйными подданными, которым еще не мог похвастаться ни один король Кастилии. Простота во вкусах, умеренность в еде лишь подчеркивали природную скромность. Исключение составляли лишь легкомысленные развлечения при дворе, которые она терпела в надежде отучить молодых знатных шалопаев от более диких забав. Все это ничуть не мешало Изабелле решать многочисленные внутренние проблемы Кастилии. В этих вопросах она проявляла хватку государственного деятеля и проводила свою политику с упорством и мастерством. Когда однажды она доверилась мужчине, он мог рассчитывать на ее неизменную поддержку. Ее набожность и примерное нравственное поведение находились на таком высоком уровне, что даже при коррумпированном дворе, доставшемся в наследство от брата, против ее имени никогда не поднималось скандалов. К сожалению, эти достоинства имели и обратную сторону – религиозную нетерпимость и фанатизм. Массовое изгнание евреев повлекло за собой потери, уравновешивающие выгоду от завоевания Гранады.
Стоит заметить, что Христофор Колумб и Изабелла, женщина всего лишь на четыре-пять месяцев его старше, были не только людьми одно физического типа, но и очень походили по характеру. Несомненно, какая-то искра взаимопонимания пробежала между ними, когда Колумб впервые был представлен ей в зале для аудиенций Алькасара Кордовы, примерно в первый день мая 1486 года. Она благосклонно выслушала пылкое изложение пожеланий будущего Адмирала. Считала ли комиссия, сведущая в таких вопросах, возможным путешествие на запад, в Индию? Могла ли корона позволить себе гарантировать такие расходы, или следовало все взвалить на Мединасели? Тем не менее она поручила Колумба заботам своего главного финансового аудитора Алонсо де Кинтанилье, который поселил его в своем доме и познакомил с доном Педро Гонсалесом де Мендосой, архиепископом Толедо, великим кардиналом Испании и первым министром кастильской короны.
После единственной вспышки королевского солнечного света над головой Колумба снова собрались тучи, и последующие пять или шесть лет оказались в его жизни самыми тяжелыми: если бы ему сразу позволили принять предложение Мединасели, все складывалось бы намного проще. «На него свалилась обязанность непрерывно выдерживать ужасную и болезненную битву, – писал по этому поводу Лас Касас. – Оружие в этом сражении не было бы столь острым и разящим, если бы ему не пришлось сотни раз терпеливо объяснять одно и то же ничего не понимающим людям, не испытывающим ни малейшего уважения к его персоне, и выслушивать невежественные речи, ранящие в самую душу». Мореплаватель Колумб был горд и чувствителен к мнению окружающих. Будучи уверенным в собственной правоте, он едва ли мог спокойно выносить шутовские остроты и глупые подначивания несведущих оппонентов. Еще много раз в дальнейшей жизни он с горечью вспоминал годы, когда почти все fazen burla[88] потешались над его замыслом и над ним самим. Слишком часто, и даже действуя в высшей степени неблагоразумно, Колумб старался убедить монархов и окружение в своей абсолютной правоте.
Организация работы комиссии по изучению проекта Колумба была возложена на Эрнандо де Талавера, приора из иерономитского монастыря дель Прадо в окрестностях Вальядолида, духовника королевы, а впоследствии архиепископа Гранады. Первое заседание прошло в Кордове в начале лета 1486 года, а затем работа была перенесена в Саламанку, где двор проводил Рождество.
Следуя устоявшейся позднесредневековой практике, Саламанка в то время представляла собой университет, состоящий из колледжей-резидентов, – в наши дни такая организационная форма сохранилась только в Оксфорде и Кембридже. Один из этих колледжей, колледж Святого Стефана, возглавлял доминиканец отец Диего де Деза, впоследствии епископ Паленсийский и архиепископ Севильи. Колумб нашел в его лице одного из своих самых горячих и полезных защитников интересов Испании. В этом колледже и стали проходить заседания под председательством де Талаверы. В 1515 году член городского совета по имени доктор Родриго Мальдонадо свидетельствовал, что присутствовал на заседании, когда Талавера «вместе с другими мудрыми и учеными мужами обсуждал с Адмиралом путешествие на указанные острова, и все согласились, что сказанное Адмиралом никак не могло быть правдой, но вопреки этому Адмирал упорствовал».
То, что «никак не могло быть правдой», судя по всему, относилось к теории Адмирала об «узости» океана между Испанией и Индией. Тем не менее из-за пламенного энтузиазма Диего де Дезы, а возможно, и самого председательствовавшего де Талаверы, увидевших в проекте Колумба нечто примечательное, комиссия отложила представление окончательного отчета.
Что же тогда мы можем сказать о знаменитых описаниях сессии Саламанского университета, на которых якобы стоящий перед профессорами математики, географии и астрономии Колумб был отвергнут, поскольку не смог убедить корифеев науки в том, что Земля круглая? Чистейшая выдумка, не терпящая никакой критики. Вашингтон Ирвинг, учуяв возможность появления живописной и трогательной сцены, взял за основу вымышленный отчет о никогда не проходившем заседании, опубликованный только через 130 лет после этого события, и подробно его изложил, дав волю буйному воображению. В результате под пером Ирвинга родилась душещипательная глава, в которой «безвестный мореплаватель, не входящий в ученое сообщество, лишенный всей атрибутики, которая иногда придает оракульский авторитет тупости, но зависит от простой силы природного гения», отстаивает тезис о сферичности Земли, выступая таким образом против «педантичного фанатизма плоскоземных церковников», подкрепляющих свои речи текстами из Библии, Лактанция и святого Августина. Захватывающая драма, предложенная Ирвингом, стала одним из самых популярных мифов о Колумбе, поскольку непритязательная публика всегда любит послушать истории о сопротивлении консервативных профессоров и экспертов простому здравому смыслу.
Вся эта история – вводящая в заблуждение вредная чушь. Университету Саламанки никогда не вменялось в обязанность обсуждать что-либо с Колумбом, и уж тем более выносить решения. Все было намного проще: Колумб и де Талавера проводили комитетские слушания в колледже Святого Стефана, причем ни одна из сторон не смогла убедить другую. Сферичность земного шара не вызывала сомнений, а вся проблема заключалась в оценке ширины океана. И надо сказать, оппозиция была совершенно права в своих сомнениях.
Несмотря на то что заседания комиссии в Саламанке, большинство из которых проводилось ближе к Рождеству 1486 года, носили неформальный характер, Колумб был зачислен на государственную службу. Из сохранившихся записей казначейства Кастилии следует, что «Кристобалю Коломбо, экстранджеро (иностранцу)» 5 мая 1487 года было выплачено 3000 мараведи, столько же 3 июля, 4000 – 27 августа 1487 года «отдельно, чтобы отправиться в королевский лагерь (в Малаге)» и по 3000 – 15 октября и 16 июня 1488 года. Другими словами, Колумбу ему было назначено жалованье размером около 12 000 мараведи в год, что соответствовало рангу опытного моряка. Назвать такое содержание «королевским» было бы сложно, но для человека с такими простыми вкусами, как у Колумба, его вполне хватало для сохранности тела и души.
Как мы видим, о каких-либо передвижениях самого Колумба в 1487 году у нас нет никаких намеков, за исключением платы за посещение королевского лагеря в Малаге, важнейшего испанского порта, удерживаемого маврами. Малага капитулировала 18 августа 1487 года, и Колумб, возможно, ожидал, что настал подходящий момент снова заинтересовать монархов. Если и так, то он потерпел неудачу, ибо в руках неверных, помимо павшей Малаги, все еще находился ряд сильных городов, а непреодолимый интерес монархов к этой войне являлся для Колумба намного большим препятствием, нежели сомнения комиссии де Талавера. По-видимому, к середине 1488 года она потеряла всякий интерес к «индийскому предприятию», поскольку выплата государственного жалованья после июня больше не проводилась. В августе или сентябре того же года в Кордове Беатриса родила Фернандо. Несмотря на то что комиссия еще не подготовила окончательного отчета и, следовательно, Колумб не был официально уволен, он нашел свой доход слишком скромным и счел разумным принять старое приглашение дона Жуана, возобновив переговоры с Португалией.
Как мы уже видели раньше, эти переговоры провалились после возвращения Бартоломеу Диаша с мыса Доброй Надежды. Найдя один морской путь в Индию, Жуан II не нуждался в другом. Колумб снова вернулся в Испанию, предварительно отправив своего брата Бартоломео в Лондон.
Передвижения Бартоломео в этот период остаются для истории еще большим белым пятном, нежели ситуация с Христофором. Вероятно, после первого отъезда старшего брата в 1485 году он так и оставался в Лиссабоне до тех пор, пока возвращение экспедиции Диаша не испортило сделку с Португалией. Самое тщательное исследование английских источников не обнаружило никаких следов пребывания Бартоломео в Англии, что в общем-то и неудивительно: в британских архивах почти ничего не нашлось даже о Джоне Кэботе. По утверждениям Фернандо Колумба, его дядя заручился беседой с Генрихом VII и подарил ему карту мира с интересной, но слишком расплывчатой по смыслу латинской надписью: «Вы, желающие узнать о неведомых побережьях, должны изучить по этой карте то, чему учили Страбон, Птолемей, Плиний и Исидор». Фернандо добавляет, что Генрих VII определенно заинтересовался индийским проектом, но продолжал торговаться с Бартоломео в известной скупой тюдоровской манере до тех пор, пока не пришло известие о великом открытии. Овьедо, писавший раньше Фернандо, рассказывает, что предложение просто было отвергнуто советниками Генриха, которые «подшучивали над Колумбом, считая его слова пустой тратой времени».
Не позднее 1490 года Бартоломео отправился ко двору Франции, где его предложение оказалось не более приемлемым, чем в Англии. И снова мы сталкиваемся с вызывающим молчанием архивов, хотя и существует несколько упоминаний французских источников следующего столетия, что Карл VIII заинтересовался индийским предприятием не больше Генриха VII. Тем не менее Бартоломео удалось найти защитницу и покровительницу в лице Анны де Боже, старшей сестры короля и регентши во время его несовершеннолетия. Действуя через нее, он, возможно, надеялся на государственную поддержку – сам же Христофор собирался отправиться во Францию в 1491 году. Бартоломео все еще жил в Фонтенбло в качестве картографа на службе де Боже, когда пришло известие о великом открытии старшего брата.
Мы можем только предполагать, что Христофор Колумб вернулся в Испанию в начале 1489 года, ожидая, надеясь и молясь о благоприятном отчете комиссии де Талавера и быстром завершении последней кампании против Гранады. Эти ожидания растянулись на два года. До конца 1491 года, когда он совершенно точно появляется в Ла-Рабиде, все сведения о передвижениях первооткрывателя носят чисто умозаключительное свойство. Предположительно, часть этого времени он провел в Кордове с Беатрисой, воспитывавшей Фернандо: по крайней мере, в 1493 году он определенно считал Кордову своим домом. Вполне вероятно, Христофор время от времени мог навещать Ла-Рабиду, чтобы не терять связь с подрастающим Диего, заниматься торговлей книгами и картами в Севилье, а поскольку в июне 1488 года жалкие выплаты королевы прекратились, воспользоваться поддержкой гостеприимного герцога Мединасели.
В любом случае у Христофора было достаточно времени для чтения. Между 1485 и 1490 годами он тщательно проштудировал древние и средневековые географические труды, чтобы вступить в следующий поединок с учеными экспертами во всеоружии: даже если они бросят в атаку Птолемея, он найдет, что ответить, и сам перейдет в наступление! До нас дошли четыре книги, принадлежавшие Колумбу (три из них снабжены подробными комментариями): латинский перевод «Книги сира Марко Поло» 1485 года, итальянский перевод «Естественной истории» Плиния 1489 года издания, экземпляр «Imago Mundi» Пьера д’Альи, напечатанный вместе с более второстепенными латинскими трактатами автора в Левене между 1480 и 1483 годами, а также «История вещей» Энея Сильвиуса (папы Пия II) 1477 года.
Две книги – «Imago Mundi» и «Historia Rerum» – изобилуют множеством пометок на полях, сделанных различными перьями, чернилами и с незначительными отличиями в почерке. Вероятно, Христофор и Бартоломео неоднократно их перечитывали. «Imago Mundi», по-видимому, была настольной книгой Христофора на протяжении ряда лет, а чистые листы в конце «Historia Rerum» он использовал для записи различных наблюдений. Эти заметки изучались биографами Колумба начиная с Фернандо и Лас Касаса, вызывая бурные и пустые споры самозваных экспертов-графологов о том, принадлежит ли та или иная записка Христофору или Бартоломео. В действительности это не играет никакой роли[89], поскольку оба брата работали вместе, обладая одинаковыми целями и идеями.
«Imago Mundi» Пьера д’Альи, кардинала Камбре, по сути, представляла собой всеобъемлющую географию мира, составленную примерно в 1410 году, еще до того, как Западная Европа заново открыла для себя географию Птолемея. Это служило одной из причин, по которой Колумб отдал предпочтение именно этой книге. Французский космограф следовал модели Марина Тирского, сделавшим Евразию непомерно длинной, а Атлантику – узкой. Колумбовский экземпляр «Imago» содержал два более поздних космографических трактата кардинала, написанных им уже после прочтения Птолемея, но и они прекрасно подошли Христофору, поскольку в них д’Альи взял на себя смелость не согласиться с александрийским мудрецом. В частности, он писал следующее: «Протяженность суши на восток намного больше, чем допускает Птолемей… Арийм[90] – это не просто расстояние в 90° от [конца] Востока, это гораздо дальше, потому что длина пригодной для жизни земли со стороны Востока занимает более половины окружности земного шара. Ибо, согласно философам и Плинию, океан, который простирается между оконечностью дальней Испании (то есть Марокко) и восточным краем Индии, невелик по ширине. Очевидно, что это море можно пройти за несколько дней при попутном ветре, и оно не покрывает три четверти земного шара, как полагают некоторые люди». Дальше в книге Колумба следуют многократные подчеркивания и замечания, словно он мысленно готовился сослаться на д’Альи всякий раз, когда кто-то начнет упоминать модель мира по Птолемею.
Колумб отмечает каждое упоминание о длине градуса, а иногда и пишет на полях: «Не так. Градус равен 562/3 римской мили» (или что-то в этом роде). Любое утверждение в «Имаго» об узости океана охотно подхватывается Колумбом, переписывается или комментируется. Взгляните на эти тезисы:
«Конец обитаемой земли на востоке и конец обитаемой земли на западе находятся достаточно близко, и между ними находится небольшое море.
Между концом Испании и началом Индии не так уж много пространства.
Между Индией и Испанией простирается лишь морской рукав.
Индия находится рядом с Испанией.
Истоки Востока и Запада близки.
От конца Запада до конца Индии по суше гораздо больше половины земного шара, то есть больше 180°.
От полюса к полюсу между концом Испании и началом Индии проистекает вода.
Аристотель [говорит], что между концом Испании и началом Индии есть небольшое море, проходимое за несколько дней… Ездра [говорит], что шесть частей [земного шара] пригодны для жизни, а седьмая покрыта водой. Заметьте, что блаженные Амвросий, Августин и многие другие считали Ездру пророком.
Юлий [Солин] учит, что все море от Индии до Испании за спиной (per dorsum) Африки судоходно.
Конец Африки и начало Индии не так уж далеки, но близки, и очевидно, что это море становится проходимым за несколько дней при попутном ветре».
В дополнение к упоминаниям об «узком» океане Колумб хватается за каждую крупицу «доказательств» чрезмерной протяженности Азии.
Заметьте, что царь Фарсиса[91] пришел к Господу в Иерусалим и провел в пути один год и тринадцать дней, как рассказывает блаженный Иероним. От гавани Красного моря до Индии плыть один год. И Соломону потребовалось три года, чтобы совершить кругосветное путешествие… От конца Запада (Португалия) до конца Востока (Индия) по суше расстояние огромно.
Глава д’Альи об Индии (Азии) также снабжена многочисленными комментариями Колумба. Его воображение будоражат, возбуждают могучие реки, золото, серебро, жемчуг и драгоценные камни, слоны, попугаи, грифоны и прочие чудовища. В одном из замечаний он обращает внимание на бесчисленные острова вокруг Индии, полные жемчуга и драгоценных камней. Разочарованный скудным упоминанием Офира[92] в «Imago», Колумб пишет заметку настолько длинную, что ее можно рассматривать почти как полноценное дополнение, полное ссылок на Третью книгу Царств и Вторую книгу Хроник о передвижениях Соломона и Иосафата. В ней Колумб добавляет: «Посмотрите на наши карты на бумаге, где изображена сфера». Естественно, следуя этим записям, картограф составил бы карты, демонстрирующие теорию узкого океана.
«История вещей» 1477 года («Historia Rerum Ubique Gestarum»), хотя и была напечатана на несколько лет раньше Imago Mundi, была написана примерно на тридцать лет позже. Составленная на основе трудов Птолемея, она была более точна и информативна по сравнению с «Imago», но по той же причине менее приемлема для Колумба. Тем не менее и у Птолемея, и у других древних авторов, цитируемых Энеем Сильвиусом, было много такого, что он мог бы использовать в свою пользу.
Итак, изучайте и анализируйте «тонкие сияющие тайны, написанные на хрустальных полях таких книг»[93] – все они указывают на одну, и только на одну цель великого предприятия: достичь Востока, двигаясь на запад. Глава Пьера д’Альи «О других знаменитых островах океана» не вызвала у Колумба никакого интереса. Он лишь только заметил, что под островами Горгады и Фортуна-ты следует понимать Кабо-Верде и Канары, причем земной рай, безусловно, находился не там. Таким образом, заметки на полях дают очень слабое утешение всем, пытающимся доказать, что Колумб не искал ничего более важного, нежели новые атлантические острова, а его интерес к Востоку возник только когда он пропустил мифическую Антилью. Авторы подобной теории либо игнорируют безошибочные свидетельства самих заметок, либо вежливо утверждают, что они были сделаны после Первого путешествия. На вопрос «Для чего им это нужно?» можно предположить два варианта ответа: 1) чтобы ввести в заблуждение потомков относительно реальной цели первооткрывателя; 2) чтобы собрать материал для ревизии «Книги пророчеств Колумба». Первое обвинение слишком легкомысленно и не заслуживает внимания. Что касается «Книги пророчеств», то она не содержит ничего, кроме библейских цитат и нескольких случайных отрывков из «Imago Mundi», «Historia Rerum» и «Marco Polo». Три замечания, датированные 1481 годом, только лишний раз доказывают, что Колумб начал читать «Historia Rerum» задолго до 1490 года, а остальные заметки, сохраненные Фернандо, содержат факты, собранные из опыта путешествий Христофора в Африку, Ирландию и Исландию, текст которых не требует опровержений.
Может ли кто-нибудь хоть на мгновение поверить, что Колумб сделал свои примечания уже после 1492 года и не вставил в них ни единого факта из своего бесконечно более чудесного опыта в Америке?