Сахиб Шихмирзаева
В ритме гоор
Глава 5. Брат Максуд
Саид поздно проснулся и потому шёл в школу впопыхах. Дыхание уже перехватывало – ещё бы, нелегко идти вверх, удерживая первоначально заданную скорость. Но медлить было нельзя, не то он опять опоздает, и опять классная руководительница будет ему объяснять, как это плохо. На школьной площадке не было никого. «Не хотел, но всё равно опоздал! Лучше на второй урок пойду, а то нотаций и от математички добавится».
Он сел на скамейку, что стояла рядом с туалетом, но внезапно услышал крики. Побежал. За углом кладовой трое мальчишек толкали его сводного брата Максуда и громко ругались. Брат, судя по жестам, слабо возражал окружившим его мальчишкам и, казалось, в чём-то перед ними оправдывался.
Брат особо не выделялся в школе, в конфликты не вступал, учился на совесть. Мальчик был хилый, часто болел – вот всё, что знал о нём Саид. Они никогда не разговаривали, а только со стороны посматривали друг на друга.
Саид быстро ринулся к ним. К этому времени один из парней по имени Марат, более крупный и развязный, замахнулся и ударил Максуда. Брат съёжился весь и схватился за живот обеими руками.
– Ты на кого руки поднимаешь, сволочь?! – крикнул Саид и с размаху врезал кулаком Марату прямо в лицо. Тот свалился на землю. Двое других ребят сразу отошли на приличное расстояние – все знали, какой Саид драчун, и не хотели с ним связываться.
– Какой он тебе брат? Вы с ним даже не здороваетесь.
– Не твое дело, что и как у нас между собой. У нас общая кровь, понял?
Кто его оскорбил, обидел, ударил, тот меня ударил и меня оскорбил.
Саид подошёл поближе, к все еще сидящему, ухватившись за рассеченную губу, Марату.
– Ещё раз на брата хоть взглянешь, я тебе глаза выколю! Понял? Ты меня понял?!
– Да.
– А теперь убирайтесь отсюдова, живо!
Максуд, прислонившись к стене, полусидел и смотрел вокруг удивлёнными глазами. Его разбитые очки валялись на земле. Саид поднял их, протянул ему и сказал:
– Ещё раз к тебе подойдут, скажи мне. Я их живо на место поставлю. Ну, как ты?
– Ничего…
– Идём тогда, а то сейчас все сюда сбегутся, – впервые протянул Саид руку брату.
– Идём, – ответил на его пожатие Максуд.
Шли, торопливо и быстро. Хотелось сказать хоть что=нибудь, а в голову ничего не лезло. Вот , пора уже разойтись в разные сторону.
– Ну, бывай – кивнул Саид и зашагал в другую сторону.
–Саид! – крикнул Максуд в удаляющуюся спину.
– Чего?
– Давай после уроков встретимся?
– Где?
– Я к Салихат к1одо иду после уроков. Пойдем со мной.
– Так она твоя бабушка, а не моя.
– Она у меня очень добрая, пойдем – умоляюще посмотрел Максуд.
– Ну ладно. Подожди после уроков меня под деревом у школы, вместе пойдем.
Не станет же он в самом деле ждать меня целых два урока под деревом. И он уйдет, и я не буду виноват. Саид явно недооценил желание брата подружиться с ним. Завидев Саида, выходящего из школы, он поправил кепку, нацепил портфель и улыбнулся во весь рот.
–Ты все ещё здесь, вацако? – удивленно заулыбался Саид ( в переводе братик).
Мкксуд взволнованно смотрел на него. А как же иначе. Разве он может идти, когда брат сказал ждать?
– Идите вперед, я с ним пойду сегодня, – махнул он рукой одноклассникам.
– Ну, обещал значит пойдем – обнял Саид Максуда.
Максуд расплылся в улыбке. Самый крутой в школе его брат и этот брат теперь по-настоящему брат.
– Брат, я хочу кое-что сказать тебе.
– Что случилось?
– Хабиб из четвертого, Усман и еще двое , там за двором дяди Камала, они там поймали мышь.
Руками что ли? – рассмеялся Саид.
– Нет. Усман принес, в мышеловку она попалась, а Усман её оттуда вытащил и сюда принес, прямо так в мышеловке. А мышь там живая.
– Ииии
Максуд приманил рукой его к себе и прошептал. Они там зажигают спичку, и её горящую втыкают в мышь. Спичка прилипает к мыши, как приклеенная. Они сказали, что делают из неё ёжика.
– Идем, покажешь мне их
– Вот это брат! – воскликнул в сердцах Максуд и побежал за ним.
Пахнуло обожжённым мясом.
Смех, врезался в уши Саида и он в миг очутился рядом со сборищем, растолкал сидевших вкруг пацанов. Павалил на землю Усмана , прижал его щекой к острому большому камню, на котором тот сидел и сказал приятно тебе? Хорошо?
– Отпусти, отпусти прохрипел тот ища помощи глазами у Максуда.
Саид взял и открутил ему ухо
– Аааааа – заорал тот.
– Больно тебе?
– Да
– А сколько раз ты причинил боль этой твари? Думаешь ей не больно.
Саид зажег спичку и поднес к нему. – Ну, погасить её об тебя? Думаю, и к тебе прилипнет, и из тебя получится отличный ёжик.
– Не надо – заплакал Усман. Остальные не смели шевелиться, дыхнуть.
– Я больше не буду…
– Почему ты её мучил? Отвечай мне!
– Они плохие, никому ненужные!
– А ты значит хороший и нужный? Зачем ты нужен? Чтобы мучить их нужен? Это хороший поступок?
– Нет. – сказал он сквозь слёзы. -Я больше не буду!
– Хоть раз услышу, хоть краем уха, что ты просто так раздавил муравья, оторвал крылья бабочке и нечто подобное, что здесь натворил, я твои уши отрежу. Ясно тебе. И всем вам тоже – оглядел он остальных.
Я об вас эти спички в следующий раз потушу. Она и итак умирала, а вы решили ещё и поиздеваться над ней вконец. Может быть она у вас три зернышка кукурузы украла, а вы её так жестоко наказали. Горцы, настоящие джигиты, никогда не обижают слабых. Никогда. Вам ясно?
Те склонили головы?
– Я вас спрашиваю
– Да
–Да – раздались приглушенные детские голоса.
– Идите
Мальчики ушли и тут только Саид и Максуд пристально посмотрели на маленькое скукоженное существо, нашпигованное спичками, торчащими в разные стороны. Взгляд его не был дико озирающим. Видимо смирился со своим положением и устало ждал конечной точки.
– ножницы есть у тебя?
– Есть – обрадовался Максуд возможности быть полезным.
– Давай сюда.
Саид срезал аккуратно прилипшую к спичкам жженную шерсть, освободил ее из мышеловки. Та сделала несколько шагов вперед и и посмотрела на двоих склонившихся над ней лиц, вот она сделает ещё несколько шагов и её – бах- прихлопнут сверху. Ещё несколько никудышных шагов, потом ещё и тут она побежала, быстро, не оглядываясь.
– Саид, а почему они это делают?
– Потому что придурки и слабаки.
– А я какой?
– А ты молодец! Вовремя понял, какую мерзость они творят и правильно сделал, что мне все сказал.
Дошли до дома Салих1ат к1одо, матери Магомеда, который находился в верхней части села. Двухэтажный дом, в нижней части сарайчики для скота, а на втором этаже жила Салихат к1одо и дедушка Сулейман. Двор пахнул на них запахом вареного сушеного мяса и кукурузных круглых хинкал, с чесночно – творожным соусом, заправленным топленым маслом и вареная картошка с сыром. Нет лучше еды для голодного человека, подумалось Саиду.
Женщина плотного телосложения, в тёмно-зеленом большом платке, скинутым за спину, дабы не испачкать, сидела на полу, перед ней стояла раса (прямоугольная доска с маленькими краями вдоль периметра, устройство, чтобы месить тесто) внутри её пирамида округлой формы из кукурузного теста. Она отрывала с верхушки пирамидки комочек, ставила её между ладонями рук, сдавливала, вращала по кругу и получался сплющенный ровный кружочек теста.
– Уду – мы пришли! – радостный вскрикнул Максуд.
Максуд в детстве не мог произнести слово к1одо (бабушка) и оно в его произношении выглядело – уду и так оно и закрепилось, а в дальнейшем и Написат, и Ахмедик , вслед за Максудом звали её – уду.
– Вот и хорошо, расплылась в улыбке Салихат, сверкая боковыми золотыми зубами и так любовно посмотрела, что Саид загляделся на неё.
Никогда, ни у кого он не видел такого взгляда. Казалось солнце отломило кусочек от себя и вложило её в сердце Салихат к1одо.
– Со мной и брат сегодня пришёл. Он спас меня из драки и мышь тоже спас. Усман и ребята её мучили.
– Вот, как! Какой молодец! – чуть подняла подбородок, всмотрелась в Саида – все также светясь и ничуть не омрачившись известием, что внук её встрял в драку.
– Хорошо, что пришёл. Всегда приходи. Гость – это благословение Господне!
Ну чего же вы стоите. Мойте руки, садитесь.
Такую сушенную колбасу с мясом, Саид больше нигде не ел, да хинкал тоже были отменные, но ничто не идёт в сравнение с горным сушенным мясом.
– Вы не уходите, сейчас вам компот приготовлю из кураги. – сказала Салихат к1одо, неторопливо заливая курагу кипятком.
– Уду, расскажи нам сказку.
– Сказку-то, большой уже твой брат для сказки. Может он не хочет.
– Нет, я хочу. Я люблю сказки.
– Тогда расскажи ты, свою любимую, а потом и я – покачивая головой и раззадоривая Саида улыбнулась Салихат к1одо.
– ВА, ХIОТОТО, ХIОТОТО…
Ва, хIотото, хIотото,
ХIотол мегеж кIалдисев,
КIалги мацIги ЦIоросев,
ЦIалги чуги меседил.
Васа-вакун, тIагъур лъурав,
ТIаргъиниве хъивихъарав,
Хъабчиниве гевегарав,
КIигоявгун щурщударав,
Щугоявгун векерарав.
Векерун куй босарав,
Керен чIван оц босарав.
Булбулалъул мугъалда
Рагъуе хъала барав.
ХъахIилаб ралъадалда
БагIараб цIа бакарав.
ЦIел хIуби хIалае ккун,
Зобалазде вахарав.
Зодор ругел цIцIаназе,
ХIорде рачун, цIан кьурав.
ЦIорор ругел ритIучIал,
Чагъана хъван, кьурдарав.
Эхей унесе лълъар цIурав,
Эхеде унесе тIутI лъурав.
БогIол цагъур кIудияв,
ЧIалда мохмох бицатав.
Бабушка Зульхижат часто рассказывала ему эту сказочку, и её Саид помнил наизусть.
Салих1ат К1одо смотрела влюбленно-восхищенными глазами пока Саид рассказывал.
– Ты стихи прочитал, известные, а будто жизнь рассказал, будто про себя. Светом бредить будешь, а огонь тебя поманит. Свет не есть огонь. Не иди за огнём – настороженный взгляд будто проник во внутрь Саида и выскользнул из него прожженный.
– Дурак я что ли в огонь идти?
– Вот и не иди сынок – со светлой печалью в глазах улыбнулась она. Привстала рядом с ним, положила руку на голову и начала шептать, слегка поглаживая по волосам, слова молитвы, изредка по три раза поплёвывая. Максуд зажав руками рот смеялся про себя, а Саид смотрел то на бабушку Максуда, то на, еле сдерживающийся от смеха Максуда, и чувствовал себя неловко.
– Чего это она? – спросил Саид, как только она отошла.
– Против сглаза и оберег от бед делает. Она мне много раз делала – улыбнулся Максуд. Ещё от испуга и страхов лечит. Раскаляет олово, проводит вокруг тебя три раза, приговаривая молитву, и в холодную воду вливает. Так по рисунку в какой выльется олово, чего испугался скажет. И так несколько раз, пока все страхи не раскроет, да не уберет.
Вошла бабушка с кастрюлей, вареной тыквы. Запах ароматной вареной тыквы заполнил комнату.
– Уду, это такая сказка у тебя? Не, не считается. Нам настоящую сказку.
– Сказку-то улыбнулась она и вновь засветилась. – Достала из кастрюли кусочки вареной тыквы, выложила их на большую тарелку, посыпала сверху слегка сахаром и начала рассказывать:
– Высоко-высоко в горах, так высоко, что ни взглядом человеческим не увидеть, ни орлом великаном не достать, где на вершине вглядываясь во времена сидит Симург, где облака по над пропастью по краям обвисли, обитали на земле люди с крыльями. А крылья те не как у птицы с перьями, а из света белого. Тот свет не жжет, да глаза не слепит, напротив, глазам довольствие да душе успокоенье дарит. И были у них свои порядки да законы свои. Не позволено людям лететь за пределы горной цепи, покидать границы своего маленького мира.
Мир летающих людей
В три часа сорок минут утра, на выжженной солнцем, оголенной скуле Мёртвой скалы, на самой её вершине стоял мальчик двенадцати лет с устремленным в пропасть вострым взглядом и наклоненной вниз головой. Он не обращал внимания ни на усиливающийся ветер, ни на гром, возвещавший о возможной угрозе с неба.
Он орлом взмылся вверх, а затем раскрыл крылья и полетел вниз, ниже, чем пускала его медная завеса, которая почему-то исчезла. Не успел он как следует удивиться факту исчезновения завесы, как крылья его истончились и вскоре и вовсе исчезли. Падение. Стремительное и неуправляемое. Мальчик смотрит то направо, то налево, где он видел всегда свои световые крылья. их нет. Нечего открывать. Обезумевший взгляд и крик скрежещущий глотку.
Нурали, открыв глаза, быстро оглядел пещеру, вот горит огонь в центре пещеры, у входа дремлет отец, мать с сестренкой за завесой мирно посапывают, и успокоившись тем, что это лишь сон, повернув голову бросил взгляд на крылья. Тоже на месте. Надо же такой глупости присниться.
Однако, несмотря на тревожный исход сна, Нурали после завтрака отправился на вершину Мёртвой горы, посмотрел вниз. Он и раньше много раз смотрел туда и видел всегда блеклое светло-голубоватую завесу, которую местные жители именовали Дном мира. Много раз с мальчишками они там вставали прыгали, т.к. прыжок давал эффект отдачи, как от резины. Дно мира всегда стояло крепко и никогда не давало трещин.
Он как во сне сорвался вниз, взметнув крыльями, но вскоре ноги уперлись на дно и движение вниз было прервано. В непонятных чувствах, то ли разочарование тем, что приснившееся во сне не оправдалось и дно крепко стояло на месте, то ли обрадовавшись тому, что он не упадет неизвестно куда и не разобьётся насмерть, Нурали несколько раз с утаенным страхом в сердце подпрыгнул. Все на месте, он никуда не провалился.
Ночью, прилёгши в кровать и зарывшись под крылья ему ясно вспомнилась деталь из сна, неучтенная им в ходе сегодняшнего приключения.
На часах ясно виделось время. 3 ч.: 40 минут.
Незаметно выбраться из пещеры не стоило большего труда, домочадцы спали крепко. В 3.30 он уже стоял на месте. Взгляд терпеливо скользил по Дну Мира. Долгожданные 3:40 на часах, а дно все-также не пропускал его взгляд ниже. Нурали уже думал отступиться от своей затеи, как завеса пропала. Просто исчезла, будто и не было. Нурали оглянулся по сторонам, взглянул ещё раз, подлетел к месту, где было Дно и слегка просунул ногу вниз. Нога свободно ушла вниз, не опершись в привычное Дно.
Вернувшись домой, Нурали никому ничего не сказав лег в свой уголок.
На следующий день все повторилось. Дно отсутствовало ровно 10 секунд. С точностью до секунды каждый день оно исчезало и появлялось вновь.
И то, что в другое время Дно не пропускало, в эти 10 секунд проваливались в никуда. Он бросал туда камни, траву, лил воду.
В один из дней после очередных опытов, Нурали в задумчивости сел на сероватый большой камень округлой формы и огляделся вокруг.
До этих пор все казалось знакомым, понятным. Представления о мире, о людях, о Старейшине – вроде бы все было известно. Прописано. Но теперь вскрылся всего один пробел и стало ясно, что знания не есть твердый элемент – они расплывчаты. Самым тяжким ударом для него послужило не то, что его представления о своем крошечном мире смыло словно паводком, а то, что человек, каждому слову которого верили все жители маленького и как он раньше думал единственного аула в мире, старейшина, не так уж свят, как о нем думали. Не могло же быть так, что то, что сегодня обнаружил он, 19 летний парень, до сих пор не было обнаружено его предками.
Что если мир не есть наша гора и её окрестности. Что если там внизу другие миры?
Спросить у Старейшины? Да, он так и сделал бы? Раньше. Но не теперь. Поэтому решил поделиться со своими друзьями. Исмаилом и Айубом. Саид встал, приняв решение, и полетел к друзьям.
В белых папахах, в туго обтянутой черкеске, со свивающимися на левой стороне кинжалом, с серебряной оправой Исмаил и Айуб неслись на лошадях до финишного абрикосового дерева.
Нурали отвязав лошадь понесся вскачь вдогонку за ними. Чуть пробившиеся усы, чернели над губой, зияющие впадины от акне на щеках, вострый нос, волосы, спадающие на лоб. Прискакав вслед за Исмаилом и Айубом , Нурали поднял коня на дыбы и резко притормозил его.
– Нурали, ты где так задержался? Договаривались же ровно в четыре встретиться?
– Ассаламу алейкум , друзья
– Ва алейкум ассалам , брат.
Нурали рассказал друзьям об увиденном и условились в тот же вечер встретиться на Тёмной горе.
– И что мы с этим будем делать?
– Надо спуститься туда и посмотреть, что там
– Это может быть опасно. Мы не знаем, что там нас поджидает.
– И поэтому туда пойду я – твердо заявил Нурали.
– Нет, так нельзя – сказал Аюб. Давайте завтра спустим туда козу, а послезавтра посмотрим, вернется она или нет.
Через два дня вооруженные хлебом, взволнованные и полусонные джигиты стояли на краю обрыва и с щемящим сердцем ждали козу. Завеса исчезла, и они увидели её, чуть поодаль от них, спокойно жующую листву с кустика.
– Сюда, сюда
– Ма, ма – заманивал Аюб хлебом. И коза пошла на зов. Все трое ринулись обнимать и гладить козу.
Придя в себя, Нурали твердо заявил
– Решено. Завтра я спускаюсь. А вы уж меня прикройте.
– Я прикрою, скажу ты у меня гостишь, только будь осторожен и на следующий день обязательно вернись. Иначе нам придётся все рассказать Старейшине.
По мере приближения условленного времени, Нурали пожал руку и похлопал по плечу каждого соратника и оглянувшись на них у края, глубоко вздохнул. Сердце его колотилось подобно топоту копыт бегущего вскачь коня. Закрыл глаза, замер на мгновение и прыгнул вниз, расправив крылья. – Салихат к1одо привстала и шутливо сказала
– Ну а мне пора совершить намаз.
– А сказка? – пробурчал Максуд. На самом интересном месте.
– А вы ещё приходите и будет вам сказка- улыбнулась бабушка и отправилась делать омовение. Ребятам же ничего не оставалось, как отправится по домам.
Глава 6. Чёрные ворота
Твоя улыбка, ласковый твой взгляд,
Слегка коснувшись лепестка,
Срывая жизни маскарад,
Срывает все оковы сердца.
И, оставляя лёгкий след,
Слетает так же просто.
И восхищённый грустный взгляд
Вслед за тобою мчится.
В этот день Саид подрался с Али, старшим братом Марата. Он был выше Саида, занимался борьбой. Али подошёл сзади и толкнул его. Всё понятно. Пришёл ответку дать за тех, кто обижал Максуда, в особенности за братца своего.
– Ты чего на моего брата руку поднимаешь?
– Во-первых, не смей никогда больше толкать меня, – прошептал ему на ухо Саид, выкрутив руку и согнув её ему за ухо. – Во-вторых, почему твой брат на моего, трое на одного идут? Не потому ли, что трусость у вашего рода в крови? – проговорил Саид и отпустил Али.
– Ах ты гад! – прохрипел Али. – Никто не смеет обзывать меня трусом!
Он бросился на Саида и угодил ему кулаком в глаз. Саид быстро схватил его за голову и ударил коленом в живот. Завязалась драка. Саид был жилистее, находчивее и бился «насмерть». Вмешались одноклассники и развели драчунов в разные стороны. После потасовки у Саида остался синяк под глазом. «Вот гад! Как я теперь домой пойду? Бабушка переживать будет. Надо будет дождаться ночи и проскользнуть незаметно, а утром выскочу как-нибудь незаметно…» – пронеслось у него в голове.
Дождавшись ночи и дойдя до деревянной массивной двери, выкрашенной белой краской, он, затаив дыхание, сначала приподнял её, чтобы не скрипела, потом медленно открыл и тихо, на носочках, прошёл в свою комнату. Саид мельком взглянул в соседнюю комнату, где обычно спала бабушка, и увидел, что она уже в кровати, глаза закрыты, свет выключен, хотя телевизор ещё работал. «Меня, наверное, дожидалась», – подумал парень. Выключил телевизор и лёг в своей комнате.
Утром проснувшись Саид думал также незаметно выскочить в школу, пока бабушка Зульхижат будет занята курами. В второпях оделся и только хотел выскочить, как остановился резко и сильно задумался. Бабушка всё ещё спит. Она всегда просыпалась рано, кормила кур, подметала двор. «Устала, наверное, вчера. Эх, надо разбудить. Она сразу увидит фингал, но всё равно надо».
Войдя в комнату, он увидел, что бабушка лежит всё в той же позе, что и вчера. Он тихо подошёл к ней, слегка коснулся руки и сказал:
– Ба, вставать пора.
Она лежала на боку, спиной к нему.
– Бабушка, – повторил он и немножко потянул её к себе. Зульхижат упала на спину, а лицо осталось так же повёрнутым к стене. Холодные мурашки побежали по спине Саида. Сердце вдруг замерло. Он повернул её лицо к себе и ужаснулся: оно было безжизненно бледным и холодным.
– Бабушка! Бабушка! – вырывался из его груди крик. Холодная дрожь прошлась по телу.
– Очнись, очнись, ба!– дёргал её за плечо
«Что же делать? Скорую вызвать? Соседей? Сначала скорую, потом к соседям», – лихорадочно соображал он.
Саид быстро набрал номер, вызвал скорую, позвал соседей, позвонил отцу. Может, не совсем умерла, может, смогут ещё спасти? Не могла же она взять и вот так просто умереть.
Бесконечно длинные минуты, врачи вошли в комнату бабушки. Соседи уже толпились в доме, говорили, что врачи помогут, но Саид видел, что они обманывают, видел, как шепчутся, исподлобья глядя на него, слышал какие-то обрывки фраз, что уже нет надежды. Но он ждал. Стойко отгоняя все мысли и держась за маленький лучик надежды. Ждал окончательного вердикта врачей.
– Бедный мальчик, – вполголоса говорили они, качая головой и с сожалением глядя в его сторону.
Саид видел суету женщин, поспешно убиравших комнаты. Пришёл мулла9, чтобы читать у её изголовья Ясин10. С ним пришёл и отец. Он смотрел с широко раскрытыми глазами, сел рядом с телом Зульхижат, сгорбившись. Наконец врач подошёл к Саиду, взял его за локоть, как будто приглашая в другую комнату. В сердце Саида кольнуло, взгляд стал туманным и мокрым, и, предчувствуя отчаянную правду, он поплёлся за врачом.
– Я сожалею, сынок. Мужайся, уже ничего невозможно сделать.
– Ну хоть что-нибудь, пожалуйста, доктор… Она не могла… Она очень стойкая. – не выдержал Саид. Зулумхан вышел от Зульхижат к сыну и молча обнял его.
Комок горечи и боли застыл у Саида в горле. Он не мог осознать, принять эту весть. Отец похлопал по плечу.
– Мне жаль… Крепись…Да одарит Аллах её раем – выразил соболезнования доктор .
– Когда? Когда? Во сколько это случилось? – взволнованно посыпались вопросы Саида.
– Трудно сказать… Точное время назвать не могу. Но, думаю, ещё вчера.
Доктор вышел. Саид прислонился к стене, схватился обеими руками за голову, затем сел и зарыдал. Тихо, так, чтоб никто не слышал. «Ещё недавно она была жива. Ходила, говорила, готовила кушать, а теперь её уже нет. Как такое может быть?» Отец сел рядом, он искал слова утешения для сына, но не нашёл ничего.
На похоронах Саида обнимали, жали руку, говорили слова сочувствия. В глазах же мальчика всё было расплывчато и пусто. Всё превратилось в поток, врывающийся в его сознание мельканием лиц, пожатием рук, словами, молитвами за упокой.
И среди всей этой суеты из сгустков тумана, фраз, бесконечного мелькания людей, занятых хлопотами по организации похорон пробился маленький лучик солнца. Он увидел её сразу, как только она вошла. Вот она идёт к нему, одному. Ближе… ближе… Она обняла его, и всё стало спокойным, безмятежным.
– Мама, – промолвил он. Как давно он не произносил этого слова, как ему не хватало её, хотя он всегда это отрицал для самого себя. Его глаза наполнились слезами, хотелось плакать и кричать, выть, но он сжал кулаки, сглотнул.
– Бедный мой мальчик, – произнесла Айшат. Ей хотелось, чтобы все эти люди исчезли, растворились, чтобы оставили их одних. Ей так нужно было поговорить с сыном, соприкоснуться душами, попросить прощения, поплакать. Но они смотрели на Айшат и Саида и начали уже обсуждать и осуждать. Людям так нравится наблюдать чужую жизнь. Почему бы каждому не заниматься своею. Чего им всем от него надо!
– Я сейчас должна идти, нужно подготовить садака, разложить по пакетам. Но потом, потом мы обязательно поговорим.
И она ушла. И душа Саида вновь «завяла» в тени. Он вышел из комнаты и поплёлся подальше от сверлящих его любопытных глаз. «Почему потом? Что значит это «потом»? Потом – это не сейчас. А когда? Не известно. Мама, почему ты меня не любишь?!»
– Саид! – услышал он окрик. Его звали, надо разгружать легковые машины, приехавшие из города полные буханками хлеба для садака11.
Ближе к вечеру мать подошла к нему, села рядом, чуть слышно спросила:
– Ну как ты?
– Ничего.
– Бабушки уже нет, да смоются её грехи, и потому ты больше не можешь оставаться здесь один (бабушка Асият переехала жить к сыну в Махачкалу). Я бы хотела, чтобы ты жил с нами, но отец твой против. Да и мне кажется, что тебе будет лучше жить в доме отца. С ним мы уже поговорили.
– Уже второй раз…
– Что второй раз?
– Ничего. Я и сам справлюсь. Здесь останусь, – слёзы душили его, ему хотелось убежать, но он просто сидел, склонив голову, не мог смотреть на неё.
– Нет, это исключено. Скоро учиться в город поедешь, всего четыре годика осталось, в институт поступишь. Так что потерпи немного, хорошо?
– Хорошо, – с трудом выдавил он из себя.
– Ну, я пойду. Идти надо! – протянула руку, чтобы по голове погладить, но не решилась и убрала. – Отец скоро придёт за тобой.
Айшат направилась к двери, открыла её, оглянулась и сдавленным голосом произнесла:
– Ты уж меня прости, ладно? – и выбежала.
Кое-как добралась до дома, спрятала лицо в объятья ладоней и зарыдала. «Почему? Почему? – била она себя по груди. – Сынок! Сыночек мой!» – она обняла, сжала себя крепко боясь, что вот-вот душа вырвется из неё .
– Мама! – услышала она зов Максуда. Резко встала, стёрла слезы, схватила какую-то посуду, лежавшую на столе, и, направляясь в сторону кухни, ответила:
– Что, родной?