Сабрина Хэгг
Любимых убивают все

– Кажется, мам, экстрасенсорные способности тебя сегодня подводят. Мы с Лилу разогрели лазанью на обед.

– Если так, то хорошо. – Сесилия довольно улыбнулась. – Сейчас быстренько приготовлю чего-нибудь нам на ужин. Йенни, ты остаешься. Это даже не обсуждается.

Йенни закивала:

– Я буду только рада!

– Я тебе помогу, – спохватился Адриан, когда Сесилия разорвала объятия и направилась в сторону кухни. Он подошел к жене со спины и вновь притянул к себе, прошептав что-то ей на ухо.

Йенни удивляло то, что их отношения до сих пор были полны чистой, искренней нежности. Казалось, эти двое каждый день влюбляются друг в друга снова и даже спустя столько лет остаются друг для друга главной загадкой мироздания, самым драгоценным подарком судьбы. Это чувствовалось в каждом слове, жесте, взгляде. Йенни страшно было подумать о том, что они могли друг друга просто не найти, не приметить. И если бы это случилось, думала она, напоминали бы их браки с другими брак ее собственных родителей?

Ужин прошел в уютной семейной обстановке. Сесилия и Адриан за каких-то сорок минут приготовили вегетарианские тако, острый пряный аромат которых распространился на весь первый этаж. Также они откупорили бутылку домашнего вина и разлили его в два фужера с золотой каймой. Ингрид, сестра Луи, тоже вскоре присоединилась к ужину.

Адриан с Сесилией делились забавными воспоминаниями из своего прошлого, из детства Луи и Ингрид. Они даже в сотый раз рассказали историю своего знакомства, и Йенни заметила, что в ней опять проскользнули новые детали, о которых она прежде никогда не слышала. Сесилия улыбалась, опустив голову на плечо мужа, и в ее блестящих глазах отражалось дрожащее пламя восковых свеч, украшающих обеденный стол. Расслабленная атмосфера тепла и уюта, царившая в тот вечер, очень напоминала Йенни летние посиделки на террасах флорентийских кафе, когда они с Луи часами потягивали молочные коктейли из трубочек, наблюдая, как алое солнце плещется в золотом закатном небе, как шумно и весело ужинают за соседними столиками итальянские семьи.

Покончив с тако, все пятеро отправились в гостиную. Сесилия нагнулась над винтажным патефоном, чтобы включить музыку. Воздух задрожал от тихого шипения, а за ним грянула череда магических аккордов La vie en rose и волнующее контральто Эдит Пиаф. Адриан пригласил жену на танец, и они с Сесилией плавно закружились по комнате.

Йенни, недвижно сидевшая в кресле, глядела на них, не отводя глаз. Музыка наполняла душу истинно парижским очарованием, дарила необъяснимое чувство легкости и эйфории. Она пробирала едва ли не до слез. На мгновение в комнате как будто даже запахло влажными каштанами и мокрым от дождя асфальтом.

Йенни повернула голову влево, поймав на себе внимательный взгляд Луи. Его глаза отливали платиновым блеском в золотисто-коричневом полумраке комнаты. Луи смущенно потупил взор, и в уголках его губ задрожала улыбка…

Kapitel 3

Стоя в тускло освещенном школьном коридоре, Йенни копошилась в шкафчике, упорно пытаясь отыскать тетрадь по коммуникациям. Движения ее были вялыми, скупыми. Веки слипались. Сухими и красными от недосыпа глазами Йенни удрученно глядела в пестрое брюхо локера^[7]. Она думала о том, что своим внешним видом, скорее всего, напоминает оживший труп из малобюджетного фильма про постапокалипсис. И виной тому был не кто иной, как сама Йенни. Прошлой ночью, оказавшись перед дилеммой – лечь спать хотя бы в час ночи или пересмотреть «Молчание»^[8], – она, почти ни секунды не сомневаясь, выбрала последнее.

– Хей, привет! – голос Луи раздался у Йенни за спиной, отчего она ожила в одночасье – выпрямила спину и более энергично стала разгребать груды мусора в локере.

Луи уже было раскрыл объятия, но Йенни все еще стояла к нему спиной. Поэтому он молча чмокнул ее в щеку, затем плечом привалился к соседнему шкафчику.

– Привет, Марвин^[9], – ответила Йенни, не оборачиваясь. Он все еще пыталась найти зеленую тетрадку в груде учебных принадлежностей и пустых упаковок от мармеладных мишек. – Сейчас, подожди секунду. Я уже целую вечность пытаюсь кое-что здесь отыскать.

– Неудивительно, учитывая хаос, который у тебя там творится. И вообще, никакой я тебе не Марвин!

Злополучная тетрадь нашлась, и Йенни, вздохнув с облегчением, захлопнула деревянную дверцу шкафчика.

– Я же не виновата в том, что ты так похож на Марвина временами. Даже твоя мама со мной согласна, – произнесла Йенни и повернулась к Луи. – Особенно когда пытаешься спорить про Бунюэля, как вчера.

– Что ж, хорошо. Тебе, конечно, виднее, Лилу, – сказал он, намеренно выделяя последнее слово голосом. – Ладно, иди уже сюда.

Но Луи сам сделал шаг в сторону Йенни, и друзья крепко обнялись. Ежедневные объятия перед первым уроком с шестого по девятый класс были для них почти что обязательным утренним обрядом. С поступлением в гимназиум все поменялось, так как Луи с Йенни учились теперь на разных направлениях, и расписания их часто не совпадали. Но если появлялась возможность начать день с теплых объятий – они никогда не упускали ее.

– Ладно, я пойду уже на физику. Встретимся в кафетерии, окей? – быстро проговорил Луи и отстранился от Йенни. – Ты успела скинуть мне на почту сочинение?

Йенни несколько раз утвердительно кивнула. Она широко зевнула, прикрыв рот ладонью.

– Спасибо большое. Что бы я без тебя делал? Но высыпаться хотя бы раз в месяц тебе бы не помешало.

– Ну да, еще бы ты теперь говорил мне о том, что нужно высыпаться. – Йенни скрестила руки на груди, качая головой. – Иди уже, опоздаешь на физику!

Еще раз поблагодарив подругу за сочинение, Луи умчался на второй этаж, по пути нагоняя без умолку болтающих, смеющихся, обсуждающих свежие сплетни одноклассников. Йенни вздохнула, глядя ему вслед, и поплелась в класс. По пути она лишь единожды остановилась, чтобы обменяться парой слов с подозрительно бодрыми девочками-третьекурсницами – их загорелые симпатичные лица искрились озорными улыбками, а на гибких, стройных фигурах шуршали платья из фиолетовых мусорных пакетов. Йенни подумала о том, что они, должно быть, выполняют одно из заданий Poängjakten^[10].

Вскоре перед ней наконец выросла серая дверь класса. Йенни вошла в кабинет, где уже сидели одноклассники, и плюхнулась за третью парту второго ряда. Она устало опустила голову на деревянную поверхность стола, ее веки сомкнулись ненадолго – на пару секунд – пока в класс не вошла Хильма Магнуссон, преподавательница по медиа и коммуникациям.

Первый час лекции она рассказывала о сегментации рынка, а во второй отвечала на вопросы и знакомила учеников с проектом, который они должны будут сдать в конце года.

– Итак, ребята, как вы уже поняли, этот проект – ваша возможность проявить креативность по максимуму! Я очень жду от вас грамотной рекламной кампании и профессиональных прототипов медиапродуктов для этой кампании, но ни в чем вас не ограничиваю: хотите видео – делайте видео, хотите постеры – делайте постеры. Но не забывайте, что в основе всего этого должен быть хороший доклад. Докажите мне, что вам необходим именно видеоролик или брошюра для того, чтобы достучаться до своего покупателя! И, конечно, презентация тоже должна быть на высоте. – Хильма приостановилась, сделала глоток кофе зажмурившись и продолжила: – Ах да, ребят, проекты должны выполняться парами или группами до трех-четырех человек. Поэтому сейчас я попрошу вас разделиться. Только подойдите к выбору партнера серьезно. Вы уже взрослые люди, я в вас верю. Можете приступать!

Йенни осмотрелась в поисках своего неизменного партнера по проектным работам, но тот нашел ее раньше.

– Привет, коллега, – дружелюбно поздоровался Аксель и упал на соседний стул.

– Ну привет, коллега, – насмешливо произнесла Йенни. Она склонила голову набок, подвинула в сторону тетрадку.

Йенни знала, что следующие две недели Акселя можно будет назвать едва ли не важнейшим человеком в ее жизни, так как почти все свободное от школы время будет посвящено их совместному проекту. Теперь они станут здороваться в коридоре, беседовать на переменах и вообще вести себя как настоящие друзья или, по крайней мере, очень хорошие знакомые. Но как только готовый проект попадет на стол учителя, вся их дружба рассеется, словно табачный дым. Йенни не отрицала того, что это странно. Ей казалось, если люди начинают сближаться друг с другом, то окончание работы над проектом не должно влиять на их дальнейшее общение. Но у них с Акселем все выходило иначе. И она, на самом деле, не могла понять причину такого его поведения, но навязываться не хотела.

– Что думаешь, если мы поработаем над этим сегодня? Сразу после уроков можем пойти ко мне, – предложил Аксель. – Звучит нудно, но мне не хочется стрессовать из-за проекта за день до дедлайна.

Он сидел вполоборота и подпирал голову рукой.

– Нет, идея-то классная… Но сегодня после школы не получится. К нам в город приезжает один режиссер, и я записалась на лекцию. Так что извини.

Йенни поджала губы, опустив взгляд на свои руки, – как будто впервые видела цветные фенечки и браслетики на запястьях. Отказывать Акселю было неловко и почему-то немного стыдно. К тому же он впервые приглашал ее к себе домой. Раньше они всегда занимались либо у Йенни, либо в библиотеке.

– Ничего страшного, – ответил Аксель и добродушно улыбнулся. – Если лекция не слишком поздно и у тебя нет никаких планов после нее, то можешь прийти, когда она закончится. В чем проблема?

Аксель все время щурился, потому что назойливые солнечные лучи слепили ему глаза. Йенни, затаив дыхание, смотрела, как красиво свет ложится на кончики его длинных ресниц, как окрашивает их в цвет, напоминающий разведенную в воде золотистую охру.

– Так что? Ты согласна? – переспросил Аксель, так и не дождавшись ответа. В его голосе звенело беспокойство.

– А? Что ты сказал? – Йенни стушевалась и густо покраснела. – Извини, я просто задумалась…

– Да все в порядке. Я говорю, если после лекции у тебя нет никаких планов, то можешь прийти после нее.

– Да, давай. Только продиктуй адрес, – ответила Йенни и открыла заметки в телефоне на случай, если номер дома или название улицы вылетят у нее из головы.

– Лучше я тебя встречу, окей? – Йенни удивленно распахнула глаза, но Аксель тут же поспешил объясниться: – Просто я живу рядом с пляжем, а там очень легко потеряться. Оскар как-то раз два часа петлял по району, пока я его не нашел.

Йенни улыбнулась и кивнула.

– Отлично тогда. Лекция будет проходить в музее кино. Неожиданно, правда? И закончится где-то в пять.

Не успела она договорить, как Хильма объявила об окончании урока. Ребята повскакивали из-за парт и кинулись к двери.

– Ладно, в пять буду ждать тебя у музея, хорошо? – поднимаясь с места, уточнил Аксель. – Задания тогда давай тоже распределим вечером?

– Да, отлично. Спасибо.

– За что спасибо? – спросил Аксель. Он нагнулся над партой, чтобы расслышать, что собиралась сказать ему Йенни. Его брови были сведены на переносице, удивленный взгляд – направлен прямо на собеседницу.

– За то, что тебе не пофиг, доберусь ли я до твоего дома, наверное, – смущенно ответила Йенни и пожала плечами.

Аксель разразился бархатным, солнечным смехом. Когда он смеялся, лицо его приобретало совсем детское, мальчишеское выражение.

– Да не за что. – Аксель подмигнул и снова улыбнулся, а затем вышел из класса.

* * *

Ровно без десяти минут пять Аксель подошел к невысокому зданию из красного кирпича, что располагалось на развилке между тремя улицами. По обеим сторонам от главного входа в музей на ветру развевались темно-синие флаги с надписью Filmmuseum^[11]. А слева, вдоль фасада здания, прямо на земле, стройным рядом выстроились черные полутораметровые трафареты букв, составляющие слово Cineteket.

Музей кино был запечатлен в памяти Акселя яркими мазками незабываемых впечатлений. Он часто приходил сюда на экскурсии в младших классах. Одновременно острые и расплывчатые, болезненные и счастливые воспоминания – какими могут быть только воспоминания о детстве – навалились на него в одночасье. Тогда все казалось таким простым и понятным. Тогда не было проблем, мысли о которых не давали бы спать ночами. Тогда он не знал, каково это – жить, сжавшись в комок от ужаса и усталости, при этом на виду у людей сохраняя лучезарную улыбку. Тогда он не знал, каково это – стать чужим самому себе.

В пять часов из-за массивных деревянных дверей музея показалась Йенни. Она выглядела бодрее и счастливее, чем утром, улыбалась – то ли машущему ей Акселю, то ли своим мыслям. Завидев одноклассницу, он быстрым шагом направился ей навстречу.

Ребята обменялись приветствиями и устремились в строну пляжа.

Вдруг Аксель сказал:

– Ты выглядишь такой счастливой. Видимо, тебе понравилась лекция?

– Да, было круто!

– А что за режиссер приезжал?

– Рой Андерссон, – быстро ответила Йенни и перевела взгляд с дороги на Акселя. Тот выглядел слегка озадаченным. – Ты вряд ли знаешь его. Он снял «Песни со второго этажа» и «Шведскую историю любви» – фильм детства моей мамы.

– Я даже о существовании таких фильмов не знал. Единственные древние фильмы, которые я смотрел, – это «Крестный отец» и какой-то фильм Линча с Джеком Нэнсем.

В ответ на его реплику Йенни снисходительно улыбнулась и пожала плечами, как бы уверяя: «Шведская история любви» – вовсе не тот фильм, который нужно обязательно увидеть.

Какой-то отрезок пути они прошли молча, даже не глядя почти друг на друга. Йенни наслаждалась легкой прохладой, что приносил с собой вечерний бриз, думала о словах, услышанных на лекции, и мысленно искала способ использовать полученные знания в недавно придуманной короткометражке.

Аксель шел по левую сторону от нее и мучительно искал тему для разговора, но мысли путались, ускользали. Причина была в том, что благодаря ветру, дувшему с моря, Аксель отчетливо слышал шлейф парфюма Йенни. Его поразило чувственно-сладкое сочетание карамели, малины, пачули и роз. Аромат был слабым и ненавязчивым, но таким по-домашнему теплым – Акселю захотелось вдруг остановиться и уткнуться носом Йенни в шею, и эта странная мысль заставила его смутиться и отвести взгляд от задумчивого лица одноклассницы.

– Йенни, ты голодна? – спросил Аксель, радостный оттого, что нашел способ прервать затянувшееся молчание.

Йенни повернула голову в его сторону, заправила за уши выбивающиеся из прически пряди. Она смотрела как будто бы поверх плеча Акселя, не осмеливаясь встречаться с одноклассником взглядом.

– Нет… ни капли.

Аксель медленно покачал головой.

– Ты знаешь, что для человека, который два года ходил в театральный кружок, ты просто катастрофически плохо врешь?

– Я же не на сцене играла. Я писала сценарий и ставила пьесы с Альмой! – парировала Йенни.

– Ах вот оно что… Ну это меняет дело. Тогда у тебя есть полное право так неубедительно врать.

– Ой, да иди ты, Экланд! – воскликнула она, и чистый смех ее разнесся, разлетелся по улице, точно аромат цветущей вишни в мае.

– Нет, ну а если серьезно, то это одна из причин, почему меня так притягивает кино, – сказала Йенни негромко, взгляд ее нерешительно скользнул по лицу Акселя. – Я вот даже не могу соврать, что я не голодна или притвориться, что мне плохо, чтобы не идти в школу. А кто-то может сыграть перед камерой миллионы самых разных эмоций! Прожить целую жизнь! Ты видел, как, к примеру, актеры, исполняющие главные роли в «Шепотах и криках», поразительно передали весь ужас, весь трагизм происходящего в фильме? Я просто прилипла к стулу, во все глаза уставившись в экран. Мне было физически больно его смотреть. Конечно, тут еще и драматургия, и какие-то кинематографические приемы играют огромную роль, и шикарная операторская работа… Но это же все равно волшебство какое-то! У тебя, кстати, очень здорово получается играть. Я еще тогда осенью, во время съемок, хотела сказать, что из тебя бы получился отличный актер.

Аксель с интересом вслушивался в ее негромкий волнующий голос, смотрел, как удивительно эмоции на лице Йенни сменяют друг друга. Он откровенно ею любовался. Любовался ее неимоверной живостью, трогательной искренностью и детской непосредственностью. Но отчего-то он невольно подумал о том, что жизнь и у нее все это отнимет. Причем отнимет с той пугающей невозмутимостью, с какой опытные коллекционеры засушивают бабочек.

– Ты просто пытаешься быть вежливой, – отмахнулся Аксель, пожимая плечами.

– Что? Нет, ничего подобного! Ты что, правда не видишь, что ты играешь почти как профессиональный актер? Крупный план твоего лица занимает процентов сорок хронометража. И при этом ни единой фальшивой эмоции я не увидела. Иначе я и не стала бы снимать такие крупные планы.

«Последний год у меня каждый день как представление в театре, но с одной и той же ролью. Может, в этом весь секрет моего “актерского профессионализма”?» – подумал Аксель, мрачно усмехнувшись про себя. Он не умел воспринимать происходящее с ним иначе – только через иронию и несмешные шутки, иначе пережить это было бы невозможно.

– Хорошо, врать ты, может, и не умеешь, но перескакивать с темы на тему у тебя получается просто блистательно. – Аксель убрал с лица челку и взглянул Йенни в глаза, которые та сразу же опустила. – Итак, почему же я спросил, не голодна ли ты? Недалеко от моего дома есть кондитерская. Если хочешь, можем купить что-нибудь там. Ужин я еще не готовил, а пока буду готовить, ты умрешь от голода.

– Я не настолько голодна, чтобы умереть, но мимо кондитерской, наверное, не пройду. Понимаешь ли… я безвольное существо, которое не может жить без сладкого.

– Тогда ты просто обязана согласиться. Как только ты попробуешь их миндальное печенье, то поймешь, что такое зависимость в чистом виде. Готов поспорить, ничего вкуснее ты не ела.

Кротко вздохнув, Йенни опустила свою маленькую ладонь Акселю на плечо. Ее губы дрогнули в мягкой усмешке:

– В таком случае за мои лишние килограммы ответственность будешь нести ты.

* * *

Аксель и Йенни шли по влажному песку, который звучно хрустел под ногами. Мелкие белые песчинки прилипали к выцветшей ткани кедов, забивались в ромбовидный рисунок на подошве. Йенни оглядывалась по сторонам, вслушивалась в симфонию разнообразных звуков, плотным облаком расстелившихся по пляжу. Она поспешила наглухо запахнуть куртку и приобнять себя за плечи. Здесь было прохладнее, чем в других частях города: промозглый ветер с моря пронизывал до костей, сдувал последние частицы тепла с предзакатного города.

Неспокойно было и само море. Волны сердито вздымались и с сокрушительной силой разбивались о берег, рассыпаясь в белоснежную пену. Йенни вздохнула полной грудью, улыбнулась.

– Как, наверное, круто жить в этой части города, – сказала она, глядя на тонкую складку горизонта, где заканчивался туго натянутый холст неба и уже волновались сине-черные воды. Солнце почти село.

– Да, не жалуюсь. – Аксель сделал пару шагов в сторону дома, но, заметив, что Йенни нет рядом, остановился. – Ты идешь?

– Ага, секундочку.

Йенни быстро вытащила из рюкзака старенький фотоаппарат, с которым почти никогда не расставалась, и дважды нажала на кнопку затвора. Только после этого она двинулась с места, довольно глядя однокласснику в спину.

Ребята прошли еще немного. Они не отходили далеко от кромки воды, не приближались к разноцветным деревянным домикам, что тянулись вдоль берега. Спустя некоторое время Аксель все же свернул, и, когда ребята обошли сзади огромный отель, Йенни наконец увидела дом Акселя.

А жил он в миниатюрной одноэтажной вилле в типично скандинавском стиле. Снаружи она была облицована светлым деревом, металлическая крыша пылала яркими закатными красками. Также к дому прилегала небольшая веранда, где располагались два деревянных шезлонга и обеденный стол на шесть персон. Стол одинокий, покрытый дождевыми разводами. Стол, за которым никогда уже не соберется семья.

Обогнув веранду, ребята оказались у главного входа. Аксель отворил дверь и пропустил Йенни вперед. Сам вошел следом.

В прихожей Йенни проворно стянула с ног кеды, даже не развязывая шнурков, и встала посреди коридора. Она пробежалась взглядом по комнате, пока Аксель разувался и замыкал дверь.

Стены и потолок были выкрашены в пастельные цвета, но созданное ими ощущение больничной стерильности разбавлялось немногочисленными стеклянными, медными и деревянными предметами, легкими тканями. Пространство казалось воздушным, уютным. Добавь счастливую семью, и получится фото из каталога «Икеи».

– Что ты будешь есть? – спросил Аксель, заходя в ближайший к нему дверной проем, который, как оказалось, вел в кухню.

– Не знаю, – безучастно ответила Йенни и проследовала за ним. – Все что угодно.

– А любимое блюдо у тебя есть? Может, я смогу приготовить его сейчас?

– Вообще, я всеядна, – усмехнулась Йенни. – Но за карбонару или болоньезе душу продам.

– Ну, сейчас я могу приготовить карбонару. У нас как раз лежит в холодильнике отличная панчетта. Идет?

Аксель оперся руками о столешницу и особенно выразительно посмотрел на Йенни.

– Ты шутишь, что ли? Я же сказала, что за карбонару душу продам! – Затем она добавила тихо, как будто смутившись: – Правда, ты вовсе не обязан готовить для меня…

– Я знаю. Просто тебе повезло, что я люблю и – самое главное – умею готовить.

Йенни застенчиво глядела то на свои замершие сложенные вместе руки, то на надпись «Парк Юрского периода» на черном худи Акселя.

– Везет же твоей маме, – улыбнулась она. На слове «мама» Аксель поджал губы, из-под слегка нахмуренных бровей метнул в сторону тоскливый взгляд. – Меня практически невозможно заставить готовить. Каждый раз, когда я умудряюсь сотворить что-то… ну, ты знаешь… съедобное, то я заношу это событие в список личных подвигов.

Аксель беззвучно рассмеялся и полез в один из кухонных шкафов за пачкой спагетти.

– Слушай, если я все равно не нужна тебе здесь… Скажи, пожалуйста, где я могу поставить свой компьютер на зарядку?

– Ну, во-первых, ты всегда мне нужна, – с доброй иронией ответил Аксель. – А на зарядку ноутбук можешь поставить у меня в комнате. Вещи свои тоже спокойно можешь там кинуть. Первая дверь слева после гостиной.

– Спасибо. Я скоро вернусь, раз уж я тебе «всегда нужна».

Йенни вышла из кухни, легким шагом ступая по деревянным половицам.

Дверь в спальню Акселя узнать было нетрудно – в глаза сразу бросилась ярко-красная табличка: This room is a disaster area^[12]. Йенни бесшумно надавила на ручку и вошла в комнату. Она казалась обманчиво просторной из-за белоснежных стен и высокого потолка. Справа от двери находилась двуспальная кровать, застланная белым постельным бельем.

На первый взгляд ничего особенного в комнате не было. Но стоило Йенни приглядеться повнимательнее, и она обнаружила кипу изрисованных листов на поверхности письменного стола. В основном Аксель изображал героев комикса, о котором она никогда не слышала. Скорее всего, он придумал его сам.

Поддавшись любопытству, Йенни подошла к столу вплотную и склонила голову, рассматривая рисунки. На ближайшем из них был изображен обнаженный юноша, похожий на одну из тысяч дистрофичных, болезненно изломанных фигур с полотен Шиле^[13], рухнувший на колени, вцепившийся намертво руками в волосы. На его лице белели пустые безумные глаза, чернела резкая полоска напряженного рта. Фон составляла десятки раз продублированная надпись: «Обнуленный смертью герой». На рисунке рядом этот же юноша прижимал ладони к кровоточащим ушам и, лежа ничком на земле, ногами отбивался от кляксоподобных черных силуэтов в жутких ритуальных масках. В выноске была лишь одна фраза: «Верните мне мою тишину».

Это был тот самый момент, когда следовало отвернуться, сделать вид, будто ничего не видел. Но Йенни продолжала вглядываться в лицо на рисунках, в уверенные и стремительные линии его образовывающие. Она одними губами повторяла: «Обнуленный смертью герой», и чем глубже вонзались эти слова в сознание, тем страшнее ей становилось глядеть на рисунки.

Но сильнее того страха был обрушившийся на нее стыд. Ей стало совестно за то, что она увидела, за то, что не сумела вовремя отвернуться. Йенни понимала, что Аксель никому не собирался показывать этих работ, и оттого не могла не испытывать чувства вины перед ним.

Подняв наконец взгляд с рисунков, она наткнулась на фотографию в стеклянной рамке. Снимок стоял на самом краю стола, робко спрятавшись за разбросанными повсюду листами бумаги, тетрадями и учебниками. Йенни дрожащими пальцами дотронулась до холодного стекла и провела невидимую линию от верхней грани фото к нижней.

Судя по всему, снимок сделали во время одной из семейных вылазок на пляж. Акселю там было всего тринадцать или четырнадцать. Его влажные волосы кучерявились, песочными волнами спадали на лицо, а насыщенно-красные обветренные губы расплылись в широченной улыбке. На загорелой коже мальчика, точно крохотные драгоценные камушки, сверкали прозрачные капли. Аксель стоял в одних шортах, обняв рукой старшего брата. На лице второго юноши сияла добродушная улыбка, и он щурился от нещадно палящего солнца. За мальчиками стоял их отец, на вид лет пятидесяти, и над чем-то смеялся, глядя прямо в объектив. Его блестящие, радостные глаза были одного цвета с бутафорской синевой неба, виски тронула легкая седина.

В двух шагах от радостной троицы застыла вполоборота девушка. Ее белоснежное платье до щиколоток развевалось на ветру, руками она придерживала соломенную шляпу с широкими полями, что скрывала глаза. Тонкие губы Флер, сестры Акселя, были изогнуты в легкой улыбке.

От фото веяло соленым запахом моря, свежестью бриза и безграничным, ускользающим счастьем. Йенни с минуту не могла от него оторваться. Ее брови жалостливо сошлись на переносице, в глазах заблестели слезы.

Пересилив себя, Йенни наконец отвела взор в сторону и сделала маленький шаг назад. На стене справа она увидела плакаты Pink Floyd и Metallica. А под ними пристроилось огромное кресло-мешок синего цвета, на котором лежала раскрытая книга, перевернутая обложкой вверх. «Невыносимая легкость бытия», – проговорила Йенни про себя. В углу комнаты она заметила черную акустическую гитару, гордо красовавшуюся на отполированной металлической стойке.

Нужная ей розетка обнаружилась возле кресла. Быстро поставив на зарядку ноутбук, Йенни вышла из комнаты, предварительно обведя ее печальным задумчивым взглядом.

Аппетитный запах жареного бекона уже витал по всему дому.

– М-м-м… какой аромат, – прокомментировала Йенни, появившись в дверях кухни.

Аксель посмотрел на нее и улыбнулся.

– Все для тебя. Если хочешь есть, перекуси печеньем. Даже не прошу не наедаться перед ужином, потому что в случае с этим печеньем это невозможно.

– Я лучше потом. У нас же тут карбонара намечается! Тебе помочь чем-нибудь?

– Нет, я почти закончил. Слушай, тебе больше нравится классический вариант или вариант со сливками? – спросил Аксель, натирая пармезан в голубую чашку.

Йенни встала рядом, оперлась руками о столешницу. Она молча наблюдала за уверенными движениями Акселя. Он выглядел таким серьезным и сосредоточенным, что Йенни не смогла сдержать улыбки. Боковым зрением Аксель заметил это, и уголки его губ тоже приподнялись.

– Я больше люблю со сливками. Правда, не дай бог это услышит хоть кто-то из моих знакомых-итальянцев. – Йенни задумчиво покрутила в руках упаковку двадцатипроцентных сливок. Вскоре Аксель забрал ее для готовки. – Мне кажется, по степени тяжести этот грех идет сразу после пиццы с ананасами.

– Нет, ну пицца с ананасами – самое настоящее извращение! Даже для меня!

– Наверное, я с тобой соглашусь. Хотя, знаешь, Луи вот любит пиццу с ананасами. Он даже пытался убедить меня, будто это вовсе не так уж и по-извращенски.

– Мне кажется, людям, которые любят пиццу с ананасами, нужно запретить въезд в Италию. Или как минимум запретить им рассказывать о своих пристрастиях местным, – рассмеялся Аксель. Он несколько раз стукнул теркой о края чаши, очищая ее от остатков сыра, и начал взбивать яйца с пармезаном.

– Слушай, я хотела спросить… тебе не стыдно во всем быть таким талантливым? Я там видела… У тебя стол завален рисунками, и рисуешь ты очень круто! Только ты не подумай, что я специально в твоих вещах рылась. Просто не заметить ту гору рисунков было нереально.

– Да ничего особенного. Это так, баловство. Рисую, когда есть настроение.

Еще минут десять Аксель колдовал над ужином. Он перевел тему на проект, стал рассказывать о своих идеях насчет исследовательской работы для доклада. Йенни стояла рядом, привалившись бедром к столешнице. Она обнимала себя за плечи и внимательно слушала Акселя, глядя в пол.

Когда с готовкой было кончено, Йенни уговорила Акселя, чтобы он позволил ей разложить спагетти по тарелкам.

– Только не падай в обморок. Это итальянские порции, а не моя прихоть, – оправдывалась Йенни, неся блюда с еще дымящейся пастой к обеденному столу.

– Ну да, раз уж мы решили есть пасту, то не имеем права отступать от итальянских традиций, – с нескрываемой иронией произнес Аксель. – Я-то вполне осилю такую порцию. А вот насчет тебя я чего-то сомневаюсь.

– Это был вызов, Экланд, м? – Йенни угрожающе понизила голос, но Аксель на это лишь усмехнулся. – Не переживай, за месяц в Италии я научилась съедать такие порции, что эта – нефиг делать. – Йенни озорно улыбнулась и села за стол. – Ты идешь?

– Да, только у меня появилась идея… Раз уж мы решили устроить настоящий итальянский ужин, может, выпьем хорошего итальянского вина? В мини-баре есть одно, и оно просто идеально подходит к пасте. «Таурази» две тысячи девятого. Понимаешь, насколько это будет круто?

– Аксель, я не пью. Совсем.

– Это же не дрянное пойло, которым давятся на вечеринках. Это почти что произведение искусства, поэтому ты должна его попробовать. Я просто не выпущу тебя отсюда, пока ты не попробуешь!

– Я на самом деле не фанатка алкоголя, – пожала плечами Йенни.

– Пожа-а-алуйста. Один глоточек. Можешь просто отпить из моего бокала.

– Ладно, один глоток как-нибудь переживу.

Аксель улыбнулся.

– Вот и славно.

– Боже, не успела я даже полчаса побыть у тебя дома, как ты меня уже спаиваешь! – крикнула Йенни Акселю вслед, когда он отправился к мини-бару. Из коридора послышался смех.

Вскоре он вернулся, захватив по пути бокал, и наконец-то уселся за стол.

Накрутив спагетти на вилку, Йенни сказала:

– Buon appetito!

– Grazie, altrettanto! Надеюсь, тебе понравится.

Йенни приступила к ужину. Аксель же внимательно следил за ее реакцией, не притрагиваясь пока к своей порции. Прищурившись, он наклонился немного вперед, сосредоточенный на эмоциях, что мелькали на лице гостьи.