Сабин Дюран
Запомни меня навсегда
Я сажусь в баре спиной к залу и заказываю кофе. Надо бы поесть, только не хочется. Молоденькая официантка приносит миску воды для Говарда и опускается на корточки, чтобы его погладить. Она из Литвы, поясняет девушка, родители живут на ферме и держат много собак. Во время беседы она склоняет голову набок, на бледном измученном лице непередаваемое выражение. Так иногда смотрят школьники – одновременно искренние и ранимые. Ее хочется обнять. Мы разговариваем недолго, потому что появляется владелец кафе, официантка хватает стопку меню и бежит сломя голову.
Пытаюсь вспомнить, как зовут владельца. Кумон? Имя странное. Когда Зак приезжал сюда писать, они общались, пили виски, играли в покер.
Заметил меня. Проводит руками по седеющим кудрям, непроизвольно поправляет бледно-голубой свитер. Мы оба не прочь притвориться, что не увидели друг друга, но уже поздно. В его глазах поволока, за которой он пытается скрыть панику. За последний год мне часто приходилось видеть этот взгляд. Я улыбаюсь, потому что хотя люди ждут от меня печали, от улыбки им становится легче.
– Детка! – Он склоняется на барную стойку, почесывая эспаньолку. Вряд ли он помнит, как меня зовут. – Как жизнь? Как сама?
– Хорошо.
Он смотрит на меня и слабо кивает головой.
– Кулон! – окликают его новые посетители.
Раздаются громкие голоса, входит большая компания. Я бросаю взгляд через плечо и быстро отворачиваюсь. Алан Мерфи, член парламента. Его жена Виктория – подруга юности Зака, с которой он проводил лето в Брайтоне. Кажется, они живут в Винчестере, здесь у них загородный дом. Он – восходящая звезда партии консерваторов, она – экономист-аналитик, тоже личность известная. Местные знаменитости, причем не из последних – по их собственному мнению. Зак терпеть не мог Мерфи, поэтому перестал общаться с Викторией; впрочем, однажды мы столкнулись с ними на прогулке по мысу Требетерик. Хотя Зак меня представил, вряд ли Мерфи вспомнит.
– Кулон! – надсаживает голос член парламента. – Как твои дела, старый черт?!
Ну да, Кулон, а не Кумон. Он приветственно машет левой рукой. Отворачивается, и выражение его лица меняется.
– Елена, передвинь столики! Поставь эти два рядом. – Он оборачивается ко мне. – Бедняга Закамундо!
– Да уж.
Кулон качает головой:
– Черт, я по нему скучаю.
– Да уж, – повторяю я.
– Представляешь, сукин сын задолжал мне за ту последнюю игру, прямо перед…
– Он должен вам денег? Боже, я непременно верну…
– Нет-нет! Ерунда! – Он хлопает по стойке, вздыхает с облегчением. С вдовой друга общаться нелегко, но ему удалось выйти из затруднительного положения с помощью щедрого жеста. – Пустяки, забудь!
Я делаю вид, что читаю разложенные на стойке газеты. Хотя вокруг члена парламента Алана Мерфи уже стоит несколько человек, он разговаривает нарочито громко, пытаясь привлечь всеобщее внимание и получить больше слушателей. Заняв пост министра культуры, СМИ и спорта, он стал темой частых обсуждений в нашей учительской. Сэм Уэлхем утверждает, что Мерфи намеренно изображает шута, на деле же он человек совершенно беспринципный. Пегги его обожает, по крайней мере того политика, которого он корчит из себя в телешоу «У меня для вас новость» – сплошное самовосхваление и нахальство. Говорят, он воплощает новую тенденцию в политике – возвращение ярких личностей. Зак называл его надутым петухом. Интересно, что бы он сказал сейчас, видя, как Мерфи обрабатывает посетителей кафе, распушив перья?..
– Надолго приехал? Да здесь просто рай!
Трудно от него отвлечься. К Говарду подходят две девочки, начинают его гладить и нежно ворковать, треплют пса за уши. Я откладываю газету. Голоса кажутся знакомыми. Угги, леггинсы, длинные светлые волосы. Они из Лондона, учатся в средней школе Уэндл. Элли и Грейс Сэмюэлс, близняшки из седьмого класса.
Элли поднимает взгляд.
– Мисс Картер! – радостно вскрикивает она.
– Здравствуйте, девочки. Как отдыхаете?
За нами наблюдает полная женщина в огромном вязаном свитере и в очках, из свиты Мерфи. Она поднимается и быстро идет через весь зал к нам, ловко протискиваясь между стульями.
– Уф! – морщится она. – Извините. Не зря Брайтон называют «Южной столицей»! Это какой-то кошмар – стоило ехать в такую даль, чтобы повсюду натыкаться на ребят из школы!
– Ничего страшного, – отвечаю я. – Они такие милые.
– Я всегда говорю дочкам: встретишь учителя – сделай вид, что не узнала.
– Ну что вы, я отношусь к этому вполне спокойно.
Она заправляет волосы за уши.
– Мы живем с родителями в Пэдстоу, сюда приехали погулять с друзьями. – Она неловко кивает в сторону Мерфи, опасаясь, что я подумаю, будто она хвастается связями. – Алан учился с моим мужем в школе. А у вас вроде бы здесь был загородный дом?
– У покойного мужа. Так, небольшое бунгало. Он приезжал сюда писать картины. Я решила выставить дом на продажу.
Она слегка краснеет.
– Я знала, что ваш муж погиб, просто забыла. Примите мои соболезнования!
– Спасибо. Друзья посоветовали ничего не предпринимать в течение года. Год прошел, и вот я здесь!
– Бедняжка! – Она кладет руку мне на плечо. – Вы слишком молоды для таких потерь! Представляю, какое потрясение!.. Надеюсь, вы приехали не одна?
Ее искреннее сочувствие впивается в меня будто острый кинжал. На глаза наворачиваются слезы. Я опускаю взгляд, качаю головой. Женщина руку не убирает. Передо мной лежит газета, открытая на обзоре новостей, и я смотрю, как на нее будто в замедленной съемке падает слеза и расплывается.
– Что у вас там, Сью?
За миссис Сэмюэлс возникает Мерфи, обнимает ее за живот и кладет подбородок ей на макушку. Я быстро утираю глаза тыльной стороной ладони и пытаюсь улыбнуться.
– Напомните-ка мне! Мы знакомы? – В жизни он ниже, чем на телеэкране, зато гораздо симпатичнее. По словам Зака, успех придал ему уверенность, которой раньше не было.
– Ах, Алан! – Сью пытается вырваться.
Он покачивает ее из стороны в сторону, будто в танце.
– Мы точно знакомы.
Я откашливаюсь.
– Встречались пару раз. Я Лиззи Картер, жена Зака Хопкинса.
– Зак Хопкинс. Ну конечно! – Он выпускает Сью и садится на соседний табурет. – Как поживает старина Зак?
Сью взмахивает руками, словно пытаясь его остановить.
– Алан… – начинает она.
– Вы вовсе не обязаны знать, – говорю я. – Он погиб в автокатастрофе.
– Погиб? Неужели? Господи, я и не знал! Простите! Когда это случилось?
– Год назад.
– Мне ужасно жаль! Примерно тогда же пропал Джолион. Кошмарный месяц! О боже!
– Мисс Картер работает в школе, где учатся Элли и Грейс, – поясняет Сью. – В библиотеке.
К нам подходят двое мужчин из свиты Мерфи и встают за его спиной. Друзья? Родственники? Телохранители?
– Патрик! – громко обращается Мерфи к одному из них. – Ты знал, что Зак Хопкинс умер?
Тот тихо отвечает:
– Вообще-то да.
Мне очень хочется выбраться на свежий воздух. Это выше моих сил, я не заслуживаю их доброты. Непринужденное светское общение и полезные знакомства не для меня. Только не сейчас! Надо уходить. Однако я ничего уже не могу поделать – кто-то перешептывается, что-то затевается. Грейс с Элли забирают поводок Говарда, Сью обнимает меня за плечи.
– Алан прав, Виктория наверняка будет рада вас видеть! – говорит Сью. – Она так расстроится, услышав про Зака.
– Обед! – горланит Мерфи. – Девочку нужно как следует накормить!
– Что вы, право, не стоит, – отнекиваюсь я, но Сью держит крепко, по лицу елозит ее мягкий свитер.
– Поехали с нами в Сэнд-Мартин! Мерфи любит, когда много народу. Выпьем по коктейлю, а потом и по делам можно. Это ненадолго! Вы не должны оставаться одна!
То ли она слишком добрая, то ли я слишком безвольная (как говорил Зак), то ли из-за остроты ощущения утраты я позволяю отвести себя к машине и еду с ними.
Глава 4
Лиззи
До Сэнд-Мартина ехать недалеко, но дорога непростая – вверх по крутому утесу позади деревни, влево от стоянки домов-фургонов, вдоль широкого поля. С каждым переключением скорости я все больше жалею, что поддалась уговорам.
Мерфи и его свита едут впереди в длинном черном лимузине с тонированными стеклами. Меня усадили в обшарпанный мини-вэн вместе с Сэмюэлсами. У Тима Сэмюэлса мешки под глазами, настроение наигранно бодрое. По пути он рассказывает, что он профессиональный аудитор (скука смертная, моя дорогая) и уже полтора года ищет работу.
– Мы по-прежнему надеемся! – бодро восклицает с заднего сиденья Сью, а Тим всем своим видом выражает сильное сомнение.
За коваными воротами возникает загородный дом Мерфи – квадратный и белый, с высокими георгианскими окнами и покрытой серым шифером крышей. Будто домик из детских сказок или из романов Мэри Уэсли, он разительно отличается от плотной застройки приморского курорта.
Мы захлопываем дверцы машины и идем по покрытой гравием дорожке на крики галок. Подъездную аллею обрамляют рододендроны, вокруг большой лужайки растет самшит, на террасе расставлены горшки с лавандой. На газоне между машинами и деревьями стоит засыпанный палой листвой огромный батут. Вокруг страховочная сетка, вся в дырах. Рядом валяются два детских велосипеда.
Из травы взлетает стая белых голубей. Говард вырывается от Грейс и мчится за птицами, потом забывает про них и ныряет в кусты.
– С ним ничего не случится! – кричит Мерфи. – Кролика почуял. Далеко ему не убежать.
Парадный вход и крыльцо находятся сбоку, хозяин открывает защелку и распахивает дверь. Гости гурьбой просачиваются в широкий холл с покрытой ковром лестницей. Стены бледно-розовые, кое-где висят маленькие акварели в рамках. Чучело лисы на задних лапах держится передними за кованую подставку для зонтов, забитую теннисными ракетками. Мерфи проводит Сэмюэлсов в гостиную, велит им чувствовать себя как дома, потом берет меня за руку, бросает пальто на перила и кричит:
– Дорогая! Почисти еще пару картошек. Я привел к нам на обед Лиззи Картер.
– Кого?! – раздается голос из другой комнаты.
– Ну, помнишь прелестную Лиззи Картер из…
– Нет! Никакую, черт возьми, Лиззи Картер я не помню! – Неожиданно голос становится громче. – Какого черта, Алан?! Откуда в моей кухне гребаная собака?
– О боже! – Я срываюсь с места и едва не сталкиваюсь в дверях с Викторией, вытирающей руки о передник. – Извините! Это мой пес. Ради бога, извините!
Говард выскакивает у нее из-за спины, поводок волочится следом, подсекает Викторию, она раскидывает руки со страдальческим видом, чтобы все заметили, как непросто ей сохранить равновесие. Высокая и стройная пепельная блондинка с длинными волосами, одета в зауженные джинсы и серый мужской кашемировый свитер, на губах матовая розовая помада. Один передний зуб чуть заходит на другой. Лицо хмурое и недовольное.
– Ради бога, извините! – повторяю я.
Мерфи кладет руки мне на плечи.
– Вик, ты помнишь Лиззи – жену бедняги Зака Хопкинса? Ужасная авария. Ты знала?
Я снова смотрю на Викторию, ожидая, что она хоть немного смягчится, однако на ее лице появляется странное выражение: то ли любопытство, то ли презрение.
– Знала, – кивает она. – Сожалею о вашей утрате.
– Спасибо, – отвечаю я.
– Мы с Заком давно не виделись, пожалуй, с юности.
– Вы познакомились на острове Уайт, да?
– Мои друзья по Бенендену ездили туда каждое лето. Ну, вы знаете, эти закрытые частные школы… ученики всегда дружат большими компаниями.
Я молчу, и она поворачивается к Мерфи:
– Где остальные?
– Я как раз собирался предложить им выпивку.
– Мясо! – вспоминает Виктория и уходит обратно на кухню.
Мерфи пожимает плечами:
– Атмосфера у нас слегка накалилась. Редактор изрядно поглумился над колонкой Вики в «Санди таймс». – Он громко хохочет в сторону кухни, потом добавляет, кажется, с нежностью: – Ох уж эти гребаные редакторы!
Берет меня за руку и ведет в гостиную. На обтянутом цветочным гобеленом диване сидят Сэмюэлсы, положив руки на колени. На стенах висят еще несколько акварелей, повсюду кресла с бахромой. Возле камина стоит набор причудливых кочегарных инструментов из начищенной меди. Я подхожу к окну и смотрю на широкий морской простор, обрамленный деревьями: вода темно-серая со стальным отливом, над нею низкое небо. Мне так одиноко, что хочется плакать.
Мерфи суетится с бутылкой шампанского и бокалами, открывает пакетики с арахисом, подходит к двери и зовет:
– Том! Патрик! Вик! Идемте выпьем!
Заходит Том, одетый в брюки и застегнутую на все пуговицы клетчатую рубашку от Фреда Перри. Нарочито разнузданный стиль, которые так любят подростки. Мерфи смотрит на него с гордостью и объявляет:
– Мой сын, приехал из Оксфорда. Он у нас парень смышленый.
– Ну, должны же они быть хоть у кого-то в нашем семействе, – отвечает Том.
– Кстати, о безмозглых – где наша Онни? – Мерфи выходит на порог и громко орет: – Онни! Патрик! На черта мне сдался подручный, если его никогда нет под рукой?
Похоже, дом полон гостей, которых я еще не видела. Временами я замечаю краем глаза какое-то движение.
– Я пойду, – тихо говорю я. – Вы очень добры, но у меня столько нерешенных дел… Честно, мне пора!
В холле Виктория беседует с Патриком. Он заложил руки за спину и наклоняется вперед с непроницаемым лицом. Их головы находятся близко-близко.
– Хотя бы выпейте с нами! – настаивает Мерфи. – Каникулы ведь. Кто-нибудь скажите Онни, чтобы шла к нам!
– Я пыталась! – Виктория врывается в гостиную и плюхается в кресло. – Ничего не могу с ней поделать! Попробуй сам!
– Я позову ее. – Патрик, одетый в аккуратно отглаженные синие брюки и белоснежную сорочку, поспешно направляется к лестнице. Его стильные кожаные кроссовки скрипят на каждой ступеньке.
Сью шепчет себе под нос:
– Бедняжка Онни! Ей сейчас нелегко. Только что вернулась из Швейцарии, где пыталась учиться. – Она морщится. – Как говорится, в семье не без урода.
Мерфи громогласно объявляет:
– Муж Лиззи помогал Онни готовиться к выпускным экзаменам. Помимо платы за обучение, я нанял для дочери кучу репетиторов, и его в том числе. Ни черта не вышло! Единственное, с чем она справилась в жизни – экзамен по вождению. – Он поднял руки, признавая собственное поражение, потом с опаской оглянулся: – Сдается мне, во всем виноваты частные заведения, где с детьми носятся как с хрустальными. Учись она в обычной школе, где требования более жесткие, все было бы как надо.
Том сидит в кресле у камина, вытянув ноги и заложив руки за голову.
– Давно это было? – спрашиваю я. – Ну, занятия с Заком?
Виктория натянуто улыбается:
– Два года назад – позапрошлым летом. Она пыталась сдать экзамены несколько раз: сначала в школе Бедейлс в Хэмпшире, потом в колледже Эшер в Элмсбридже, затем в колледже Бодмин в Корнуолле и, наконец, в самом дорогом заведении из всех – в католической школе для девочек Ла-Ретрет в Лозанне. Как выяснилось, они не заинтересованы в ее дальнейшем там пребывании и обучении. Моя дочь повсюду оставляет хаос. И это совсем некстати, ведь ее отец может в скором времени возглавить партию консерваторов!
– Дорогая, придержи язычок!
Я смотрю на след от сигареты на ковре. Два года назад. Позапрошлое лето, а потом он погиб. Тогда он часто ездил сюда один. Много писал, был очень оптимистично настроен. Бристольская арт-галерея обещала выделить ему место на какой-то выставке, потом из этого ничего не вышло. Зак настаивал, чтобы мы делились друг с другом всем. Сам же занимался репетиторством с девочкой-подростком и не сказал мне ни слова! Его маленькое предательство неожиданно задевает меня за живое.
Через просвет в облаках проглядывает солнце, и в центре ковра появляется прямоугольник света. Патрик спускается по лестнице с высокой молоденькой девушкой, ее длинные волосы выкрашены в два контрастных цвета – блонд и каштановый. Хотя она одета в пушистый розово-белый сдельный комбинезон, я мигом узнаю в ней девушку, которую видела рядом с домиком Зака в Галлзе.
– Какого черта ты так вырядилась? – восклицает Виктория. – У нас сегодня гости!
Онни смотрит на нее исподлобья, плюхается на стул напротив меня, всем своим видом демонстрируя, что она здесь не по своей воле. Достает из кармана щипчики для ногтей и принимается аккуратно обрабатывать кутикулу. Никто нас друг другу не представляет.
Виктория с Мерфи обмениваются взглядами.
– Классный прикид, – замечает Сью. – Мои близнецы такие обожают.
– Что может быть приятнее, – говорю я, – чем проходить все воскресенье в таком вот удобном комбинезоне! Скажи честно, я не слишком для него стара?
Онни поднимает взгляд. Внимательно осматривает меня с головы до ног, от нечесаных волос до резиновых сапог и молчит. Через минуту громко выдает:
– И как это мама пустила вас в дом с собакой?!
Говард лежит у моих ног. Заслышав слово «собака», оживляется, вскакивает и лупит хвостом по круглому журнальному столику. На нем скатерть из набивного ситца, и я поскорее хватаю ее, чтобы не соскользнула на пол. Сидящий у камина Том восклицает:
– Онни, иногда ты ведешь себя как последняя стерва!
Онни вспыхивает. Я понимаю, что она хотела пошутить, но об этом никто даже не подумал. Возобновляется шумная беседа, из которой она исключена. Девушка оставляет в покое свой маникюр, берет орешек, подбрасывает и ловит ртом. Обсосав соль, выкладывает его на номер «Экономиста», в аккурат по центру буквы «т».
– Не тебя ли я видела на другом конце деревни сегодня утром? – тихо спрашиваю я.
Она смотрит в сторону, кожа на шее покрывается пятнами. Онни качает головой.
– Ты уверена? – спрашиваю я. – Выходила к машине кое-что забрать и увидела девушку, очень похожую на тебя.
– Ну, может, я и гуляла там.
– Что ж, ясно. – Я замолкаю. Не стоит на нее давить. Подростки не любят, когда их расспрашивают. Они не скрытничают, просто очень стесняются. – Ты хорошо знала моего мужа?
Она не поднимает глаз.
– Совсем нет.
Несмотря на высокий рост, у нее миниатюрные черты лица. Наконец она поднимает голову и глядит на меня в упор, облизывая губы.
– Скучаете по нему?
Я чувствую, как стремительно краснею.
– Конечно, да! Очень скучаю. – Голос дрожит, и я поскорее перевожу разговор на другую тему: – Так значит, ты увлекаешься живописью? Какой у тебя любимый предмет?
Она проводит пальцами по бровям.
– В отличие от своего брата Тома, я вовсе не блистаю знаниями по всем предметам. Даже выпускные экзамены пока не сдала. И никуда не поступила. Все махнули на меня рукой.
– Я тоже не блистала на экзаменах, – говорю я. – А вот моя сестра была светлая голова. Сразу после школы я устроилась на работу, и это совсем не плохо.
– Мне нравится мода, – признается Онни и смущенно рассматривает свои ногти. Мне становится ее очень жаль. – В Ла-Ретрет училась одна девочка, чья тетя работает в «Шелби пинк». Так вот, она говорит, что я могла бы пройти у них стажировку. Только родители не позволят, потому что надо ехать в Лондон. У папы есть квартирка в Кеннигтоне, возле палаты общин, но там всего одна спальня.
Облокотившись на каминную полку, Мерфи с увлечением рассказывает какую-то байку или просто разглагольствует.
– Разве ты не можешь пожить у друзей? – спрашиваю я.
– Родители не позволят.
– Ты могла бы пожить в семье, – говорю я. – Помогала бы по дому, сидела с детьми в обмен на жилье.
Зак считал, что у меня нездоровая тяга к решению чужих проблем.
Онни смотрит на меня в упор.
– Вы ведь живете в Лондоне?
– Да. Могу поспрашивать. У моей сестры есть дети, вдруг она кого посоветует.
– А у вас есть свободная комната?
– Разве что диван.
– Можно я поживу у вас?
– У меня?!
– Вы ведь сейчас все равно живете одна. А я составлю вам компанию!
– Ну, полагаю… – Она застала меня врасплох, не знаю даже, что и сказать.
К счастью, в беседу вклинивается Виктория. Она холодно улыбается и заявляет:
– Вы очень добры, только сперва пусть Онни расставит приоритеты. Ей нужно о многом подумать.
Мерфи закончил рассказ, и все дружно смеются. Онни замыкается, опускает голову и продолжает мучить свои ногти. Так и вижу, что встаю и благодарю хозяев за гостеприимство. Я настолько четко это представила, что не могу понять, почему я до сих пор сижу. Мерфи одобрительно кивает на комментарий Тома, будто тот заработал оценку «отлично».
– Тяжело быть вдовой?
Онни смотрит на меня в упор. Я не знаю, спрашивает она или утверждает, но отвечаю:
– Да, конечно. И очень грустно. Вчера ездила к месту аварии, положила там цветы.
– Неужели?
Она не сводит с меня глаз, и я не в силах отвернуться. Меня охватывает приступ острой тоски, горечь утраты буквально переполняет, и в то же время я как никогда ярко ощущаю присутствие Зака. Голова идет кругом, стены сжимаются – кажется, сейчас я упаду в обморок.
Встаю, ничего не видя, и спрашиваю, ни к кому конкретно не обращаясь:
– У вас есть уборная?
Мерфи вскакивает.
– Конечно, – отвечает он. – Вообще-то в доме их несколько. Выбирайте любую! – И ведет меня по коридору. – Наверху шикарная, внизу без претензий, первая дверь справа. – Мерфи указывает в конец холла, потом с громким хлопком смыкает ладони. – В общем, чувствуйте себя как дома!
Сразу за холлом не кухня, как я предполагала, а чулан с верхней одеждой и грязной обувью, крикетными битами и набором шаров. У стены стоит пневматическое ружье. Здесь теплее. В духовке на кухне что-то яростно шкварчит. Я привязываю Говарда к стойке для обуви и поражаюсь, насколько хорошо организован быт некоторых людей и сколько у них всяких хитроумных приспособлений. Вхожу в ванную, сажусь на крышку унитаза, прислоняюсь головой к стене и пытаюсь отдышаться. Пахнет дезсредством с отдушкой сосны. Вдруг вижу в рамке карикатуру: Фред Астер подмигивает и отплясывает на столе чечетку, из его кармана торчат члены кабинета министров. Над раковиной висит фотография студентов-первокурсников колледжа Брэйсноуз, Оксфорд, 1986 год. Думаю, если как следует приглядеться, среди них отыщется и премьер- министр.
Я свешиваю голову между колен и закрываю глаза. Я никак не вписываюсь в эту компанию, мне тут явно не место. Все в тумане. У меня жуткая паника, будто я занималась каким-то важным делом и неожиданно бросила его на полпути; такое ощущение, что я должна быть совсем в другом месте.
Приближаются тихие шаги, тишина, потом шаги удаляются. Хлопает дверь.
Заставляю себя встать и открыть дверь в чулан. Прислоняюсь к стене, пытаюсь взять себя в руки. Говард по-прежнему сидит возле обувной стойки, на ней стоят в ряд перевернутые подошвой вверх резиновые сапоги. Последняя пара, почти заслоненная бежевым макинтошем, – зеленые охотничьи. Я отвязываю поводок, и вдруг мое сердце замирает. Что за абсурд! Это всего лишь сапоги. Откуда тут взяться сапогам Зака?
В отличие от остальных сапог подошвы этой пары чистые. На них ни пятнышка, грязь счищена, шнурки выстираны, метка размера отчетливо видна. Сорок третий.
Руки дрожат. Я отодвигаю плащ, снимаю со стойки левый сапог и переворачиваю. На носу царапины и следы от резинового клея. Сбоку – пятнышко масляной краски…
Не попрощавшись, я ухожу через черный вход и бегу вниз с горы. Следом несется Говард, подпрыгивает, дергает поводок, будто мы играем. По грунтовой дороге добираемся до стоянки домов-фургонов, перейдя поле, выходим на шоссе.
Ключи от студии Зака, что в старом гараже рядом с Галлз, лежат под глиняным горшком на садовой дорожке. Я опрокидываю горшок, внутри земля и спутанные корни. Руки трясутся, я едва справляюсь с замком.
Толкаю дверь, опрокидываю бутылку денатурата, та выкатывается на середину студии. Зак во всем отличался педантичностью, в том числе и в живописи. Ему были необходимы тишина и чистота, много места и никакого беспорядка. Кисти он всегда расставлял по номерам, тюбики с красками выкладывал аккуратными рядами, названиями кверху. Пол должен быть чистым, никаких посторонних предметов в поле зрения. Когда он писал, то ставил мольберт в центр комнаты и отворачивал лицом к стене все другие картины.
Я не верю своим глазам. Повсюду разбросаны краски, кисти, тряпки, клей, газеты. Шкаф лежит на боку. Стол, где Зак раскладывал инструменты, на месте, потому что прикручен к полу, но стул опрокинут, буковый мольберт, который он так тщательно оттирал и смазывал маслом перед началом работы, пропал. Нет, не пропал – разбит на части. А стены…
Стены забрызганы кровью.
Я застываю на пороге, прикрыв рот рукой. В ушах звенит, в горле ком. На столе картина. Я хорошо ее помню. Это морской пейзаж: серо-стальная гладь, черный горизонт, низкие облака – его любимый вид, его экранная заставка. На переднем плане темная тень – пустая рыбацкая лодка, плывет в никуда. Воплощение одиночества. «Моя жизнь без тебя», – как-то пояснил он.
Однако картина испорчена. Я хватаюсь за дверной косяк, чтобы не упасть. Внезапная догадка жжет меня как огнем. Он намалевал углем фигуру на носу лодки: спиной к зрителю сидит мужчина в шляпе и пальто, смотрит вдаль.
Мне становится страшно. Так и слышу знакомый голос, шепчущий прямо в ухо: «Не смей меня бросать! Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю, если ты уйдешь!»
Я звоню Джейн с автозаправки. Мечусь между грузовиками и магазинчиком. Говорю, что все выяснила. Зак добрался до своего бунгало и прочел мое письмо. Он знал, что я ухожу от него. Он ни от кого не потерпит отказа, Джейн, ни за что на свете. Видела бы ты его мастерскую! Он всю ее разгромил! И там кровь! Не знаю, чья. Он не покончил с собой, Джейн! Нет! Он бы не стал. Я его знаю. Знаю, что ты хочешь сказать, но это не самоубийство. Я бы не смогла… Нет, не из-за меня! Все намного сложнее. Я разговаривала с ним по телефону и ни о чем не догадалась. Он прекрасно контролировал свои эмоции. Джейн, он такой предусмотрительный! Там для меня послание – на картине! Это моя кара. Тело в машине… точнее, то, что осталось от водителя… Джейн, говорю тебе, это не он!
Джейн спрашивает, где я. Велит оставаться на месте, выпить или съесть что-нибудь горячее, а она за мной приедет. Голос спокойный и ласковый. Подруга думает, что я рехнулась.
Мне все равно, что она думает! Я снова и снова повторяю:
– Зак жив! Зак жив!
Зак
Сентябрь 2009
Сегодня ездил в Лондон. Сказал Шарлотте, что мне нужно поработать, взял альбом для набросков и краски, повесил на плечо сумку-портфель «для художника», которую она недавно мне купила. Я не поленился и нашел такую на сайте Элли Капеллино – двести семьдесят восемь фунтов! Неужели она решила, что сможет удержать меня подарками?!
Доехал поездом до вокзала Виктория и обратно, в голове крутилась смутная идея переехать подальше на запад, хотя бы в Корнуолл. Мои метания довольно бесцельны. Сам не знаю, чего ищу. Ненавижу быть неприкаянным. Вот Нелл и Пит везде чувствуют себя как дома. Я и к Шарлотте так привязался отчасти из-за ее постоянства. Она не оставит родной Брайтон, даже если ей приплатят. А вот я могу жить где угодно. В том-то и проблема уроженцев глухих местечек. Возможно, моим прибежищем станет Корнуолл, только один я туда не поеду! Мне нужна вторая половинка. Как ни прискорбно, после всех потраченных усилий и убитого времени теперь я точно знаю, что это не Шарлотта.
Сперва я подумывал о Ричмонде. Мне нравится, что он на западе – оттуда легко добираться до Корнуолла. Шагая к реке через парк, я было обрадовался. Просто волшебный мир Диснея: сверкающая под мостом вода, старинные фонари, лодки в прокат. Я вполне мог бы здесь поселиться, полюбить, жить обычной жизнью. Вдруг низко надо мной пролетел самолет, и я буквально почувствовал вкус помоев, которые раздают пассажирам на борту. Подумать только, все эти жители шикарных домов каждые три минуты вынуждены прерывать беседу и ждать, пока прекратится шум!
Потом я поехал обратно в Лондон, выходя ненадолго на каждой остановке. Барнс: очень похож на деревню, да и взлетная полоса близко – ни разговаривать, ни думать невозможно. В Патни не слышно самолетов, но разве там вообще можно жить? Сплошная магистраль с вереницей разорившихся магазинов. Вандсуорт: дорога в один конец. Клэпхем: на первый взгляд просто свалка.
Удрученно стоя возле унылого универмага «Маркс и Спенсер» на совершенно безотрадной центральной улице, провонявшей жареным картофелем из «Макдоналдса», я понял, что голоден, и отправился на поиски более или менее пристойной еды. Кулинарный отдел отпал сразу, так же как и готовые сэндвичи, и я шел до тех пор, пока не наткнулся на улочку с кафе и магазинами, небольшим рынком и итальянским рестораном, где подавали нормальную еду.
Заказал бифштекс и шпинат на отдельной тарелке. Разогрев кровь бокалом неплохого бардолино, я вышел на улицу и посмотрел на нее другими глазами. На углу обнималась тридцатилетняя парочка: он просунул колено между ее бедрами, она сжимала его ягодицы. На безымянном пальце девушки блеснуло кольцо. Может, они были тайными любовниками, но я охотно представил, что они женаты. После этого вошел в первую попавшуюся контору агента по недвижимости. Надутый придурок в костюме в тонкую полоску сообщил, что район называется «Межпарковая зона».
– Какой суммой вы располагаете, сэр? – осведомился он. – Сейчас спрос превышает предложение.
Ага, всегда у них спрос превышает предложение.
Пока я просматривал выставленные на продажу дома, Шарлотта оставила на автоответчике целых три сообщения. Я послушал ее взволнованный голос по пути на станцию. Она придет домой пораньше. Когда вернусь я? Она раздобыла куриные грудки и мои любимые спагетти. Приготовить ужин или я хочу пойти в ресторан? Она убрала квартиру и купила подарок: рубашку в крапинку от Пола Смита, которая приглянулась мне в витрине. «Приезжай скорее. Посмотрим, впору ли она тебе».
Надо же, какая забота. Чувствует, что я ускользаю. Я уже почти ушел. Пытаюсь представить, как целу́ю Шарлотту на улице, прижав к стене, и не могу. Конец роману. Она упустила свой шанс. Могла бы раньше задуматься. И тогда я остался бы с ней. Теперь слишком поздно. Ничто в женщине так не отталкивает, как чрезмерная навязчивость. И вообще, зачем мне столько рубашек от Пола Смита?!
На ужин пришли Нелл с Питом. Я почти ничего не ел. Вообще-то я люблю жареную свинину, но она купила ее в супермаркете «Вейтроуз», и у мяса был мерзкий привкус. Шарлотта выкинула упаковку, чтобы я не видел. Подозреваю, там был маринад или еще какая-нибудь дрянь. Воняло ужасно. Есть не стал.
После того как они ушли, набрала воду в ванну. Я был на взводе, чего я не люблю, поэтому пришлось принять таблетку из тех, что дал мне Джим. За дверью послышались сдавленные рыдания, явно предназначенные для моего слуха. Я распахнул дверь, и Шарлотта метнулась к дивану. У ее ног валялись ошметки грязи с ботинок Пита. От бокала Нелл на журнальном столике остался круглый след, будто слизень прополз. Меня передернуло, но я попытался не обращать внимания и спросил, в чем дело. Она заявила, что я специально ничего не ел, чтобы ее обидеть. Будто я «играл с ее чувствами» – фразочка из лексикона ее подруг. Сказала, что не понимает, как я мог вести себя нормально в присутствии Нелл и Пита, а потом «стать таким».
