С. Дж. Беннет
Виндзорский узел
Посвящается Э.
А также Чарли и Роз, объединяющим прелесть вымысла с поисками правды
Художественное оформление и макет Андрея Бондаренко
© S. J. Bennett, 2020 All rights reserved
© Ю. Полещук, перевод с на русский язык, 2021
© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2021
© ООО “Издательство ACT”, 2021
Издательство CORPUS ®
18+
Часть первая
Honni soit qui mal у pense
Пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает
ДЕВИЗ ОРДЕНА ПОДВЯЗКИ
Апрель 2016 года
Глава 1
Стоял почти идеальный весенний день. Воздух был чист и свеж, в васильковом небе тянулись белые полосы – инверсионные следы самолетов. Впереди, за деревьями Хоум-парка, серебрился в утреннем свете Виндзорский замок. Королева остановила своего пони, чтобы полюбоваться пейзажем. Ничто так не согревает сердце, как солнечное утро в сельской Англии. За восемьдесят девять лет Ее величеству не наскучило восхищаться созданиями Всевышнего. Точнее, эволюции. Но в такой дивный день поневоле вспоминаешь о Боге.
Если бы ее спросили, какую из резиденций она любит больше всего, она выбрала бы эту. Не Букингемский дворец: там живешь словно в помпезном офисном здании на оживленном перекрестке. Не Балморал[1] и не Сандрингем[2], хотя она с ними сроднилась. Но лишь в Виндзоре она чувствовала себя дома. Здесь прошли счастливейшие дни ее детства: особняк Ройал-Лодж[3], рождественские пантомимы, конные прогулки. Сюда возвращаешься на выходных, чтобы отдохнуть от бесконечных городских церемоний. Здесь упокоился папа и любимая мамочка, а рядом с ними и Маргарет[4], хотя захоронить ее прах в уютном родительском склепе оказалось не так-то просто[5].
Если когда-нибудь случится революция, подумала королева, она попросит, чтобы ей разрешили поселиться именно здесь. Хотя вряд ли ей это позволят. Скорее всего, революционеры вышлют ее… куда? За границу? Если так, она отправится в Виргинию, названную в честь ее тезки, – на родину Секретариата, который в 1973-м выиграл “Тройную корону”[6]. Между прочим, не худшая перспектива, если бы не Содружество, бедный Чарльз, Уильям и маленький Джордж, его славный наследник: какое счастье, что после всех ужасов он появился на свет!
Но лучше, конечно, остаться в Виндзоре. Здесь можно выдержать что угодно.
Издалека замок выглядел праздным и сонным: казалось, ничто не нарушает его покой. Однако это была лишь видимость. Внутри трудились пять сотен человек. Целое селение, причем чрезвычайно деятельное. Ей приятно было думать обо всех – от дворцового эконома, который ведет счета, до горничных, стеливших постели после вчерашнего soiree[7]. Но сегодня на все легла тень.
Молодого русского пианиста, выступавшего на вчерашнем приеме, сегодня утром нашли мертвым в постели. Вероятно, умер во сне. Его представили королеве. Она даже потанцевала с ним. Такой юный, такой талантливый. Такое горе для близких.
Пение птиц утонуло в глухом рокоте. Заслышав в небе пронзительный вой, королева подняла голову и увидела заходящий на посадку “эйрбас А330”. Если живешь возле Хитроу, поневоле выучишь наизусть все самолеты, хотя узнавать очертания современных пассажирских лайнеров – невелика хитрость. Гул самолета вывел ее из раздумий и напомнил о том, что пора заняться бумагами.
Она мысленно отметила, что нужно будет спросить, как себя чувствует мать погибшего. Говоря по правде, обычно ее не интересовали чужие незнакомые родственники. И со своими забот хватает. Но что-то подсказывало ей: тут случай особый. Ее насторожило, с каким выражением лица секретарь утром докладывал ей об этой новости. Как ни старались подданные оградить ее от волнений, она всегда догадывалась, если что-то не так. А сейчас, вдруг поняла она, что-то определенно не так.
В малой столовой с узорчатым готическим потолком заканчивали завтракать. Управляющий королевской конюшней, архиепископ Кентерберийский, бывший посол в России и другие гости, оставшиеся ночевать, доедали яичницу с беконом.
– Занятный вечер, – сказал управляющий архиепископу, который сидел слева от него. – Не знал, что вы танцуете танго.
– Я и сам не знал, – простонал его собеседник. – Не устоял перед обаянием этой маленькой балерины. Теперь вот в прямом смысле стоять не могу: до того болят икры. – Архиепископ понизил голос: – Скажите, насколько смешно я выглядел по десятибалльной шкале?
Управляющий скривил губы.
– На одиннадцать баллов, как говаривал Найджел Тафнел[8]. Никогда не слышал, чтобы королева так смеялась.
Архиепископ нахмурился.
– Тафнел? Неужели он вчера был здесь?
– Нет. Я о Spinal Тар.
– Бог мой, – смущенно ухмыльнулся танцор поневоле.
Он наклонился, чтобы потереть ногу, и встретился взглядом с сидящей напротив молодой женщиной, изумительно красивой и стройной, как фотомодель. Казалось, ее большие темные глаза смотрят ему прямо в душу. Женщина слабо улыбнулась. Архиепископ вспыхнул, как мальчишка-хорист.
Но Маша Перовская смотрела не на него, а сквозь него. Никогда еще ей не доводилось бывать на таких приемах, как вчера, и она до сих пор смаковала каждую его секунду.
“Званый ужин с ночевкой, – мысленно повторяла она. – Званый ужин с ночевкой. На прошлой неделе я была на званом ужине с ночевкой в Виндзорском замке. Да. У Ее Величества королевы Англии. Вам не доводилось бывать у нее? Это очень мило. – Можно подумать, она каждую неделю ужинает в Виндзоре с королевой. – Нам с Юрием отвели покои с видом на город. Ее Величество пользуется таким же мылом, что и мы. У нее прекрасное чувство юмора. А какие бриллианты, умереть не встать… ”
Муж ее, Юрий Перовский, лечил мощнейшее похмелье коктейлем из сырых зеленых овощей и имбиря, изготовленным по его личному рецепту. Здешняя прислуга, бесспорно, знала свое дело. Юрий слыхал, будто королева держит хлопья для завтрака в пластмассовых коробочках (правда, утром ее за столом не было). Он ожидал увидеть старинную английскую “потертую роскошь”, читай – запустение, дурное отопление и облупившуюся краску. Однако его явно ввели в заблуждение. Малую столовую, к примеру, украшали изысканные красные шелковые портьеры, обеденный гарнитур с дюжиной позолоченных стульев и девственно-чистый ковер с уникальным орнаментом. Остальные покои тоже были обставлены безупречно. Даже его дворецкий не нашел бы, к чему придраться. А какой вчера подавали портвейн! И вино. Кажется, еще и бренди? Прошлый вечер он помнил смутно.
Превозмогая головную боль, он повернулся к сидевшей слева даме, жене бывшего посла, и спросил, не порекомендует ли она персонального библиотекаря – наподобие того, с кем они познакомились вчера после ужина. Жена бывшего посла таких не знала, однако же у нее была масса начитанных друзей, которые нуждались в деньгах, а потому она постаралась быть обаятельной на одиннадцать баллов из десяти возможных и дала необходимые рекомендации.
Беседу их прервало появление высокой черноволосой женщины в отутюженном брючном костюме, которая театрально застыла в дверях, уперев руки в боки и трагически поджав карминовые губы.
– Ах, прошу прощения! Неужели я опоздала?
– Вовсе нет, – дружелюбно ответил управляющий королевской конюшней, хотя она, конечно же, опоздала ужасно. Большинство гостей уже вернулись к себе, чтобы присмотреть за тем, как собирают их вещи. – Мы никуда не торопимся. Садитесь рядом со мной.
Мередит Гостелоу подошла к стулу, который выдвинул для нее лакей, и благодарно кивнула в ответ на предложение принести ей кофе.
– Вы хорошо спали? – раздался знакомый голос справа.
Это был сэр Дэвид Аттенборо. Услышав эту певучую, заботливую интонацию (точь-в-точь как по телевизору!), Мередит Гостелоу почувствовала себя вымирающей пандой.
– Э-э-э, да, – солгала она, обвела взглядом стол, заметила, что красавица Маша Перовская улыбается ей, и едва не села мимо стула.
– Я вот не спала, – хрипло пробормотала Маша, и сидящие за столом повернули к ней головы – все, кроме мужа, который, нахмурясь, цедил свой коктейль. – Всю ночь думала о красоте, музыке и… вот как в диснеевских…
– Сказках, – прошептал сидящий напротив нее посол, и голос его осекся.
– Да, в сказках. Правда? Я словно попала в сказку! Но в шикарную. – Она примолкла. Вообще-то она собиралась сказать другое, но плоховато знала английский; оставалось только надеяться, что восхищение поможет ей найти слова. – Везет вам. – Она обернулась к управляющему королевской конюшней: – Вы часто здесь бываете?
Он ухмыльнулся, словно она пошутила.
– Еще бы.
Не успела Маша узнать, что его так развеселило, как к ним подошел лакей в великолепном черном фраке и красном жилете, наклонился к ее мужу и что-то прошептал ему на ухо. Юрий вспыхнул, встал, отодвинул стул и молча вышел из столовой вслед за лакеем.
Впоследствии Маша пожалела, что завела речь о сказках. Как ей это в голову пришло? Ведь в каждой сказке, если вдуматься, действует нечисть. Силы зла подстерегают там, где не ожидаешь, и зачастую одерживают победу. Вместо того чтобы говорить о Диснее, лучше вспомнила бы Бабу-Ягу.
Всем и всегда угрожает опасность. Сколько ни надевай бриллиантов и мехов. Однажды я тоже состарюсь и останусь совсем одна.
Глава 2
– Саймон!
– Да, мэм?
Личный секретарь Ее величества, сэр Саймон Холкрофт, поднял голову от списка мероприятий и посмотрел на королеву. Она только что вернулась с конной прогулки и сейчас сидела за столом в серой твидовой юбке и кашемировом кардигане, подчеркивавшем голубизну глаз. Ее личная гостиная была очень уютной для готического замка: видавшие виды диваны, множество драгоценных вещиц и сувениров, скопившихся за целую жизнь. Ему здесь нравилось. Однако интонация государыни встревожила сэра Саймона, хотя он, разумеется, постарался это скрыть. – Тот юный русский. Вы ничего от меня не утаили? – Ничего, мэм. Насколько мне известно, тело отвезли в морг. Двадцать второго прилетит президент, нужно решить, будет ли вам угодно…
– Не отклоняйтесь от темы. У вас было такое лицо…
– Мэм?
– Когда вы сообщили мне эту новость. О чем-то явно умолчали, чтобы не расстраивать меня. О чем же?
Сэр Саймон сглотнул. Он прекрасно знал, о чем именно умолчал, чтобы не расстраивать свою немолодую госпожу. Но босс есть босс. Холкрофт кашлянул.
– Он был голый, мэм. Когда его обнаружили.
– Да?
Королева уставилась на секретаря. Представила стройного молодого человека, который лежит, обнаженный, под одеялом. Что же тут странного? Филип в молодости тоже терпеть не мог пижам.
Сэр Саймон уставился на королеву. Он не сразу сообразил, что известие не вызвало у нее удивления. Придется сказать все как есть; он собрался с духом и продолжал:
– Э-э-э, голый, но в фиолетовом халате. На поясе от которого он, к несчастью… – Холкрофт осекся, не в силах договорить. Государыне через две недели девяносто!
Но королева и сама догадалась – судя по пронзительному взгляду, который она бросила на секретаря.
– Вы хотите сказать, он повесился на поясе от халата?
– Да, мэм. Такая трагедия. В шкафу.
– В шкафу?
– Точнее, в гардеробе.
– Что ж. – Повисло недолгое молчание: королева и секретарь представили себе эту сцену и тут же пожалели об этом. – Кто его обнаружил? – отрывисто спросила она.
– Одна из экономок. Кто-то заметил, что его не было за завтраком, и миссис… – он примолк на мгновение, вспоминая фамилию, – миссис Кобболд пошла посмотреть, проснулся ли он.
– Как она себя чувствует?
– Плохо, мэм. Насколько мне известно, ей потребовалась помощь психолога.
– Странная история… – Королева никак не могла отделаться от стоящего перед глазами образа.
– Да, мэм. По-видимому, это был несчастный случай.
– Неужели?
– Судя по тому, как он… и по состоянию комнаты. – Сэр Саймон снова кашлянул.
– Что – как он, Саймон? И что с комнатой?
Холкрофт глубоко вздохнул.
– Там обнаружили дамское… исподнее. Губную помаду. – Он закрыл глаза. – Салфетки. Похоже, он… экспериментировал. Для удовольствия. Вряд ли он хотел…
Секретарь уже побагровел. Королева сжалилась над ним.
– Какой ужас. Полицию вызывали?
– Да. Комиссар поклялся вести дело строго конфиденциально.
– Хорошо. Родителям сообщили?
– Не знаю, мэм. – Сэр Саймон сделал пометку. – Но выясню.
– Благодарю вас. Это всё?
– Не совсем. Днем я собрал прислугу и попросил хранить случившееся в тайне. Миссис Кобболд отнеслась с пониманием. Я более чем уверен, что мы можем на нее положиться, и предупредил остальных, чтобы не болтали. Придется сообщить гостям о смерти мистера Бродского – разумеется, умолчав о том, как именно это произошло. Мистера Перовского уже известили: это ведь он его привез.
– Ясно.
Сэр Саймон покосился на список мероприятий.
– Еще нужно решить, где именно вам будет угодно встретить мистера и миссис Обаму…
И они вернулись к обычным делам. Однако утреннее происшествие не давало королеве покоя.
Подумать только, тело бедного юноши нашли не где-нибудь, а в Виндзоре. В шкафу. В фиолетовом халате.
Она и сама не знала, кого жалеет больше, человека или замок. Разумеется, смерть молодого пианиста – трагедия. Но замок ей ближе. Как вторая кожа. Ужасно, ужасно. И после такого чудесного вечера!
Весной королева любила провести месяц в Виндзоре: именно здесь она обычно встречала Пасху. Праздники проходили без избыточных дворцовых формальностей: вместо званых обедов на сто шестьдесят персон можно было устраивать вечеринки на двадцать человек и общаться со старыми друзьями. Однако на вчерашний прием Чарльз вынудил ее пригласить этих богатых русских: он рассчитывал уговорить их дать денег на какие-то его проекты.
Чарльз попросил позвать Юрия Перовского с его сверхъестественно красивой молодой женой и некоего Джея Хокса, управляющего хедж-фондом, который специализировался на российских рынках и был невыносимым занудой. В качестве одолжения сыну королева согласилась и вдобавок позвала кое-кого из своих знакомых.
Она пробежала глазами список гостей, копия которого до сих пор лежала меж бумагами на столе. Разумеется, в нем был сэр Дэвид Аттенборо. Неизменно приятный собеседник, вдобавок ее ровесник, а это теперь редкость. Правда, вчера настроение его омрачали последствия глобального потепления. Подумать только! Вдобавок на несколько дней приехал управляющий королевской конюшней: слава богу, его настроения никогда ничто не омрачало. Пригласила она и писательницу с мужем-сценаристом, чьи тонкие, полные юмора фильмы воплощали в себе квинтэссенцию всего британского. Были также ректор Итона с женой: они жили неподалеку и часто гостили в Виндзоре.
Ради Чарльза она пригласила и тех, кто имел какое-то отношение к России. Бывшего посла, который недавно вернулся из Москвы… Оскароносную актрису с русскими корнями, известную своей тучностью и острым языком… Кого еще? Ах да, ту знаменитую женщину-архитектора, которая сейчас строит в России величественный флигель какого-то музея, и преподавательницу русской литературы с мужем (в наши дни сложно догадаться, какого пола и ориентации тот или иной преподаватель – в чем Филипу пришлось убедиться на собственном горьком опыте, – но конкретно эта была замужняя женщина).
И кого-то еще… Она сверилась со списком. Ну конечно, архиепископа Кентерберийского. Он тоже был частым гостем и всегда умел поддержать разговор, если кто-то из собеседников вдруг от смущения лишался дара речи, что, к сожалению, случалось нередко. Правда, в том, что порой они говорили не умолкая и не давали никому вставить слова, тоже не было ничего хорошего. Тут уж ничем не помочь: разве что бросить на болтуна строгий взгляд.
Королеве нравилось придумывать развлечения для гостей; мистер Перовский сказал Чарльзу, что привезет своего юного протеже, который “волшебно исполняет Рахманинова”. Пригласили также двух балерин: они должны были станцевать под фонограмму вариации из “Лебединого озера” в стиле имперского русского балета. Предполагалось, что зрелище будет изысканное, серьезное и проникновенное – и это, признаться, внушало королеве опаску. На Пасху нужно веселиться, Чарльзов же fete a la russe[9] грозил оказаться унылым.
Однако попробовать стоило: никогда не знаешь, как все обернется в итоге.
Угощение было превосходное. Новая повариха, стремясь показать себя с лучшей стороны, сотворила чудеса; продукты взяли из Виндзора, Сандрингема и с огородов Чарльза в Хайгроуве. Вино, как всегда, было отменным. Сэр Дэвид, когда не пророчил планете неминуемую гибель, очень мило шутил. Русские оказались вовсе не такими унылыми, как она опасалась, и Чарльз лучился благодарностью (хотя они с Камиллой после кофе откланялись – назавтра в Хайгроуве должен был состояться прием, и она почувствовала себя матерью студента, который появляется дома исключительно чтобы ему постирали одежду).
В легком подпитии они присоединились к прочим членам семьи, ужинавшим в Восьмиугольной столовой башни Брансуик, после чего перешли в библиотеку: королева хотела показать гостям кое-какие интересные книги из своей коллекции, в том числе прекрасные первые издания стихов и пьес русских авторов в переводах, которые она все хотела прочесть, но пока так и не собралась. Филип, который встал чуть свет, незаметно ушел к себе; оскароносную актрису, чьим профилем все любовались и чьи высказывания о Голливуде немало всех позабавили, умчали в гостиницу неподалеку от киностудии “Пайнвуд”, где с утра пораньше должны были начаться съемки. Ну а потом… фортепиано и балерины.
Расслабившись как следует, оставшиеся перебрались в Малиновую гостиную слушать фрагменты Второго фортепианного концерта Рахманинова. Королева особенно любила эту комнату: стены здесь были обиты красным шелком, по бокам от камина висели величественные портреты мамочки и папы на коронации, днем из окон открывался вид на парк, вечерами горела роскошная люстра, а чуть дальше, в анфиладе залов, просматривалась Зеленая гостиная. Пожар 1992 года едва не погубил Малиновую гостиную, но теперь об этом ничего не напоминало: интерьерам вернули былую безупречность, и в такие вечера, как этот, было очень приятно собираться здесь.
Юный пианист, как и обещали, играл превосходно. Кажется, Саймон говорил, его фамилия Бродский? Лет двадцати с небольшим, подумала королева, однако манера исполнения вполне зрелая. Музыка захватила его совершенно; королева же вспоминала эпизоды из “Короткой встречи”[10]. А еще музыкант был хорош собой. Дамы не сводили с него глаз.
Потом настал черед балерин, и они премило станцевали свои номера. Маргарет бы понравилось. Правда, топали как лошади, но в этом, видимо, виноваты пуанты. Затем юный мистер Бродский вернулся за фортепиано и исполнил танцевальные мелодии тридцатых годов. Откуда он их знает? Королева приказала отодвинуть мебель, и начались танцы.
Сперва гости робели, но потом Бродского за фортепиано сменил кто-то другой – кажется, муж преподавательницы русской литературы. Играл он тоже на удивление хорошо. Юный русский присоединился к танцующим. Подошел к хозяйке вечера, щелкнул каблуками, поклонился и спросил с мольбой во взгляде:
– Ваше Величество, не соблаговолите ли потанцевать со мной?
Что ж, манеры у него безукоризненные. Разумеется, она согласилась – и, не успев опомниться, уже позабыв о радикулите, танцевала фокстрот. В тот вечер на ней было легкое шифоновое платье с летящей юбкой. Мистер Бродский оказался опытным партнером и напомнил ей многие забытые шаги. У него была безупречная координация. С ним она почувствовала себя Джинджер Роджерс.
К этому времени почти все гости пустились в пляс. Музыка стала громче, энергичнее. Заиграли аргентинское танго. Кажется, за фортепиано по-прежнему был муж преподавательницы? Даже архиепископ Кентерберийский не удержался от соблазна, чем всех развеселил. Как бы красиво ни двигались гости, никому было не сравниться с русским и его партнершей – одной из балерин: до того величественно они танцевали.
Вскоре она удалилась к себе, заверив гостей, что они могут продолжать сколько им будет угодно. В былые дни королева перетанцевала бы половину чиновников из Министерства иностранных дел, теперь же в одиннадцатом часу ее уже клонило в сон. Однако это не повод прерывать хорошую вечеринку. Горничная потом сообщила ей, что, по словам одного из помощников дворецкого, веселье закончилось далеко за полночь.
Когда она уходила, мистер Бродский кружил по гостиной прелестную юную балерину. Таким королева его и запомнила – очаровательным, счастливым… полным жизни.
После обеда Филип пришел выпить с ней кофе; ему не терпелось поделиться новостями.
– Лилибет, ты уже слышала, что он был голый?
– Да, вообще-то слышала.
– Повесился, как тори. Кажется, для этого есть название. Автосекси… как его бишь?
– Аутоэротическая асфиксия, – мрачно поправила королева: она уже загуглила это на айпаде.
– Вот-вот, оно самое. Помнишь Баффи?
Разумеется, она помнила Седьмого графа Уондла, старого друга, который, если верить слухам, в пятидесятые был неравнодушен к подобным утехам. Тогда в определенных кругах это считалось едва ли не de rigueur[11].
– Каково приходилось дворецкому, а? – заметил Филип. – Сколько раз он вынужден был спасать этого паршивца. А ведь Баффи и в одежде был далеко не красавчик.
– О чем он только думал? – удивилась королева.
– Ну, дорогая, я не желаю входить в подробности сексуальной жизни Баффи.
– Нет. Я о молодом русском. О Бродском.
– Что ж, нетрудно догадаться. – Филип обвел рукой комнату. – Ты же знаешь, как чувствуют себя люди в таких местах. Попав сюда, они решают, что это апогей их жалкого существования, вот и выпускают пар. Какое шумное веселье бурлит здесь, когда они думают, что мы за ними не наблюдаем… Бедняга. – Он сочувственно понизил голос. – Видимо, не подумал. Никому не хочется, чтобы его нашли с голым срамом в королевском дворце.
– Филип!
– Я не шучу. Неудивительно, что прислуга помалкивает. Вдобавок они щадят твои слабые нервы.
Королева впилась в него взглядом.
– Они забыли. Я пережила мировую войну, скандал с этой Фергюсон и твою службу во флоте.
– Однако ж они полагают, что при малейшем намеке на пикантную историю тебе понадобится нюхательная соль. Они видят лишь старушку в шляпке. – Королева нахмурилась, и он ухмыльнулся. Последнее было справедливо, исключительно проницательно и довольно грустно. – Не расстраивайся, милая, они обожают эту старушку. – Он неуклюже поднялся со стула. – Ты помнишь, что днем я уезжаю в Шотландию? Дикки уверяет, что лосось в этом году клюет как никогда. Тебе что-нибудь принести? Может, помадку? Или голову Николы Стерджей[12] на блюде?
– Нет, спасибо. Когда ты вернешься?
– Где-то через неделю – как раз ко дню твоего рождения. Дикки не прочь загрязнить атмосферу и привезти меня на своем самолете.
Королева кивнула. Филип теперь предпочитал существовать по своему расписанию. Прежде ее расстраивало, когда он уезжал бог знает куда заниматься бог знает чем, а дела оставлял на нее. Быть может, в глубине души она завидовала его самостоятельности и свободе. Но он всегда возвращался – с новым энтузиазмом, овевавшим коридоры власти, точно свежий морской бриз. И она приучила себя быть благодарной.
– Вообще-то, – сказала она, когда он неловко – из-за артрита – наклонился поцеловать ее в лоб, – я бы не отказалась от сливочной помадки.
– Твое желание для меня закон.
Он улыбнулся (сердце ее, как обычно, растаяло от его улыбки) и направился к двери.
