Рэйчел Луиза Снайдер
Без видимых повреждений

Салли не знает, почему Мишель не открылась ей за все эти годы; возможно, это было связано с гордостью девушки – она не желала признать свою неправоту – и с попыткой не задеть чувства матери: Мишель не хотела, чтобы Салли винила себя за развод с Полом. Поэтому вместо того, чтобы делиться всем со своей матерью, Мишель иногда разговаривала с Сарой. Она могла рассказать о том, что Роки постоянно употребляет наркотики, о том, как они с мужем далеки друг от друга, – он ночи напролет что-то делает с машиной в гараже или курит всё, что под руку подвернется, превращаясь в заядлого наркомана, а она сидит дома с детьми. Даже те, кто проводил время с Мишель, например, Пол, с которым они вместе обедали за просмотром шоу Джерри Спрингера, не знали, как всё было на самом деле, потому что они никогда не видели Мишель вместе с Роки. Мелани и Мишель не разговаривали по душам; обычно Мелани проводила время в гараже, накуриваясь с Роки. Так что Мишель говорила с Сарой, но даже с ней не была полностью откровенна. «В последние годы она говорила о своей семье и о том, почему, по ее мнению, она стала именно такой, какая есть, – рассказывает Сара, – благодаря урокам по воспитанию и уходу за детьми, которые Мишель посещала в колледже, она многое узнала о работе человеческого сознания, о том, почему люди совершают определенные поступки, какие бывают поведенческие модели, и всё такое… Я прониклась огромным уважением к ее уму и нежности».

И она действительно была умной. Достаточно умной, чтобы понимать, что не сможет просто так взять и уйти. Для этого понадобится четкий план и подготовка. Уход – не однократное событие, а процесс.

После всего случившегося, после убийства Мишель, Салли была в ужасе не просто от того, что узнала, что Мишель боролась с Роки за собственную жизнь, но от того, что она ничего не рассказала об этом собственной матери, – заговорив только за несколько недель до своей смерти, и всё равно утаив очень-очень многое. То, о чем Салли узнала позже.

За несколько месяцев до убийств Сара испробовала несколько способов, чтобы вызволить Мишель из дома, действуя и открыто, и намеками. Однажды она оставила невестке брошюру о местных организациях, помогающих жертвам домашнего насилия, в которой упоминался Гейтвэй Хауз – приют для жертв домашнего насилия в Биллингсе. Сара пыталась заговорить об этом с Мишель, но та не хотела ее слушать. Тогда Сара предложила ей на время уехать с детьми к тете в Аризону, но Мишель отказалась. Все эти предложения были продиктованы тревогой за невестку, но Сара волновалась, что переступает личные границы, без спроса вмешиваясь в жизнь Мишель. Она часто чувствовала себя так в отношениях с женой пасынка, даже в мелочах. На одном из домашних видео Сара сидит с Кристи и Мишель на заднем дворе. Кайл качается на качелях, а Роки снимает их всех. Кайлу еще нет двух лет, и его лохматые волосы торчат во все стороны. Сара спрашивает, стригли ли его когда-нибудь, и Роки говорит, что вроде бы нет.

«Я могла бы подстричь немного сзади», – говорит Сара взволнованным голосом. Летний день, на лицах детей видны липкие следы только что съеденных сладостей. «Если она захочет. Я не хочу встревать».

Сара повторяет это два, три раза. Она может постричь Кайла, но не хочет обидеть Мишель, не хочет влезать туда, где в ее помощи не нуждаются. И это показательный момент. Должна ли Сара как свекровь принять ответственность за что-то, одновременно настолько незначительное и настолько личное?

«Они отрастут, – говорит Роки, – это всего лишь волосы».

Сейчас 2017 год, погожий и солнечный весенний день, и я сижу за столом на заднем крыльце дома Гордона и Сары Мозур в дальнем пригороде Биллингса. Сара принесла чай со льдом, крекеры и сыр. Сегодня День матери. У Сары и Гордона никаких планов. Гордон, как и Пол, никогда ни с кем не говорил об убийствах.

Две собаки четы Мозур трутся поблизости в поисках упавшего сыра. По городским, то есть по моим, стандартам задний двор очень просторный, и за ярко-зеленой травой на лужайке явно ухаживают с любовью. В дальнем углу разбита прямоугольная клумба с лавандой и сердцецветом. Посередине сада лежит валун, в который врезана бронзовая табличка.

Отец Роки, как и сын, невысокий мужчина, примерно метр семьдесят, очень неразговорчивый. Когда Гордон говорит, мне часто приходится наклоняться, чтобы что-то услышать. На нем бейсболка Rainbow Run Fly Shop, серая рубашка Eddie Bauer и текстильный ремень с нарисованной рыбой. Он как будто родился в реке, в рыбацких сапогах и со спиннингом в руке. «Я поверил ему как дурак», – говорит Гордон. Он рассказывает о том, как забрал ружье Роки – наследство деда Мишель – и решил, что этим всё кончится. Чтобы поверить, что человек, которого ты растил с пеленок, когда-нибудь может оказаться способным на убийство, нужно иметь невероятно живое воображение. Но это произошло, и теперь Гордон гадает: «Как можно оставить это в прошлом? Как только начинаешь об этом думать, поток мыслей не остановить, в голове вертится “почему, почему, почему?”, и, конечно, ты никогда не узнаешь почему».

Гордон рассказывает, что как-то раз Мишель в панике позвонила ему. Она говорила, что Роки угрожал их убить. Охотничьим ружьем ее деда. Гордон помчался к ним, чтобы забрать Мишель и детей. Роки уже выбежал из дома. Через некоторое время Мишель убедила Гордона, что она знает, как говорить с Роки, и все они вернулись в дом. «Я вывел Роки в другую комнату, – говорит Гордон, – и сказал: “Ты что делаешь, сын? Так нельзя”». Роки ответил, что знает, знает. Конечно, он знал. Гордон разрядил ружье, а затем собрал всё оружие, которое смог найти в гараже и по всему дому, и забрал к себе. Кризис был предотвращен.

По словам Гордона, это было какое-то безумие. «Я наехал на него. Я сказал: “Так не поступают”. [Роки] сказал, что никогда их и пальцем не тронет. А я, дурак, поверил». А я, дурак, поверил.

И Гордон плачет. Молча. Сара обнимает его. Напоминает, что он не виноват. И я чувствую, что его разрывает изнутри. Вина, самобичевание. «Просто, – начинает он, захлебываясь, – я думаю, что мог бы что-то изменить, или защитить внуков, потому что ведь именно так мужчины и поступают, да? И почему до меня не дошло, почему я не понял, что происходит? Не догадался? Ни о чем?!» Гордон говорит, что Роки был молчалив и мог быть очень заботливым: «Я и подумать не мог, что он сделает что-то подобное». Гордон говорит срывающимся шепотом. Я думаю о Поле Монсоне; сколько усилий требуется этим мужчинам, чтобы удержать такую невероятную боль внутри. И как несправедливо, что мы живем в мире, в котором их убеждают, что они должны стыдиться своих слез.

Годы шли, и Мишель выросла и переросла Роки, рассказывает Сара. На многочисленных видео с выездов на природу на лице Мишель практически всегда стоическое выражение. Она усмехается, но редко улыбается. Закатывает глаза. Она отворачивается от камеры, кладет голову на сгиб руки, свернувшись на камне. Она не работает на камеру, как Роки, не играет на публику. Не притворяется счастливой, если не счастлива на самом деле. Не скрывает, что ей не нравится, когда ее снимают на видео или фотографируют. Многочасовые видео, в которых Мишель сидит на валуне и смотрит, как дети рыбачат на берегу или окунают пальцы ног в холодную реку, а на фоне слышны потрескивающие звуки леса – пение птиц, вода, текущая по камням, хруст ветки – оркестр без границ. Эта музыка природы; тоскливый, одинокий стук дятла звучит как воплощенная изоляция.

Роки выступает в роли оператора. Он снимает панораму из камней и берез, пока объектив не останавливается на его молодой жене. У Мишель длинные, абсолютно прямые каштановые волосы, и она несет Кристи вниз по камням. На Кристи розовые спортивные штаны и толстовка камуфляжного цвета, которая ей велика. Вязаная шапка с символикой американского футбольного клуба Сан-Франциско Форти Найнерс. Девочка выглядит несчастной. Тихой. Слишком задумчивой для ребенка: как будто решает сложную задачку. Может быть, пытается понять, как перебраться через камни. Кайла в кадре нет. Он где-то рядом. Он озорник, любит посмеяться. За кадром Роки говорит жене: «Улыбнись». Она смотрит в объектив. Полуусмешка-полуулыбка. Потом видео, где Мишель сидит на огромном валуне, а дети со скрещенными ногами по обе стороны от нее. Кристи прижимается к матери. Они похожи словно близнецы: обеих природа одарила стройными руками и ногами и широкими улыбками. Камера дергается туда-сюда, от сосны к чертополоху у ее ствола, а затем внезапно мы оказываемся в доме на колесах, где Мишель и Кристи сидят друг напротив друга за покрытым клеенкой столом. На подоконнике за Кристи стоят рулоны туалетной бумаги. Одна рука девочки вытянута вперед на столе: Кристи лежит, облокотившись на эту руку, и кашляет. «Больная девочка, – говорит Роки, – какая-то ты несчастливая». Ему никто не отвечает. Питбуль Бандит лежит на спальных мешках в палатке на улице. Кайл в футболке с Микки-Маусом сидит на бревне. Вдали виднеются водопады, слышится весеннее пение птиц. Эта тишина режет слух на контрасте с домашними сценами, где на заднем плане постоянно гремит хеви-метал. Неважно, смотрят ли дети телевизор, играют в саду, сидят за столом или на диване – эта музыка вездесуща и беспросветна, как зубная боль.

Следующий кадр – за валуном. Роки окружен камнями, по которым струятся ручейки. Он зовет Бандита. Собака не двигается. Зовет снова. Безуспешно. Тогда Роки протягивает руки, хватает пса за передние лапы и пытается притянуть к себе. Но Бандит в страхе сопротивляется, вырывается изо всех сил. Роки пробует еще раз, а потом решает прекратить. Бандит не осознает своей собственной силы и отходит, съежившись. «Правильно, Бандит, – говорит Мишель. – Слишком опасно». Видео обрывается.

Продавленная верхняя койка в крошечном доме на колесах. «Это большая мамочка спит в кроватке», – говорит Кристи. Мишель бормочет: «Большая мамочка». Кристи держит камеру. Роки ищет чистые носки в шкафчике; Кайл спрашивает, можно ли ему «камать». Дети используют слово «камера» как глагол. Изображение покачивается, пока Кристи без возражений передает видеокамеру Кайлу. Мальчик снимает тело отца снизу вверх. Джинсы, бордовая футболка, белая бейсболка с черной каймой. «Большой папа», – говорит Кайл.

«Как меня зовут?» – спрашивает Большой папа. «Роки Мозур». «Какой-какой Роки?» – переспрашивает Большой папа. Дети неуверенно отвечают: «Роки Эдвард Мозур». Нет, Гордон Эдвард Мозур. С ракурса Кайла его отец кажется высоким как уличный фонарь, таким высоким, что его голова вполне могла бы затеряться в облаках. «Почему никто не называет меня Мишель, – спрашивает Большая мамочка у Роки, – я мамочка. Почему не Мишель?»

Видео от весны 2001-го снимала Мишель. Это редкость. На Кристи желто-голубая безрукавка, на Кайле – рыбацкий жилет. Роки расположился чуть подальше: он стоит по бедра в воде, леска удочки змеится, раскачиваясь туда-сюда; Бандит неподалеку принюхивается к песку. Мишель снимает пейзаж. Скрученная сосна, можжевельник, ель. Семья приехала порыбачить в ручье. Может быть, это Моррис-Крик. Или Энтилоп-Крик. Никто уже точно не знает. За Роки громоздятся горные породы. Мишель спрашивает детей, знают ли они, какой сейчас месяц.

“Нет”, – отвечает Кайл.

“Нет?”

Они долго молчат. А потом Кристи говорит: «Апрель».

«Апрель? Нет, май, – возражает Мишель, – а день какой?»

Но дети не отвечают. Они сидят на песке. Кайл рыбачит. Кристи смотрит на воду. Бандит пробегает мимо: светло-бурый мех, большое белое пятно на шее. Камера мельком снимает пейзаж, семью, и опускается ниже и ниже, фокусируясь на руке Мишель. Левая рука, обручальное кольцо. Камера замирает. Ровно настолько, чтобы было понятно – это действие не случайно. У Мишель длинные, тонкие пальцы, ее кольцо для помолвки – небольшой квадратный бриллиант на ленточке из более мелких бриллиантов. На обручальном бриллианты того же размера. Камера останавливается, отмечает это и движется дальше. Затем снова возвращается и выключается.

В следующем кадре Роки идет по упавшему дереву, перекинутому через пропасть над огромными валунами и несколькими водопадами. Он ухмыляется на камеру, усмехается, поднимает одно колено и руки как каратэ-пацан. Дети смеются. Папа чокнулся! Роки переходит пропасть, прыгает на камень, оглядывается, а затем идет обратно, для баланса расставив руки в стороны. Когда он благополучно сходит с бревна на кучу листьев, Кайл говорит: «Папа всегда выживает».

Мишель целится из охотничьего ружья в мишень на дереве. Промах. Теперь очередь Роки. А теперь Кристи в ее зеленом купальнике. Теперь Кайл; ружье больше, чем дети. В этот раз с ними поехали Алисса и ее парень Эйван Арн. Блондинистые волосы Эйвана собраны в длинный неряшливый хвост. Роки называет себя семейным фотографом.

«Алисса, если хочешь, поработай за меня», – говорит Мишель, имея в виду, что Алисса может поснимать те несколько раз, которые должна была снимать Мишель. Эйван перекладывает топор поближе к дровам. Роки закрепляет блесну, а затем они с Эйваном идут к берегу и забрасывают удочки. Река бежит быстро, и белая пена перескакивает через камни. «Зая, – говорит Роки, – у тебя нет работы».

Медведь атакует

С Эйваном я встретилась у него дома: парень живет с несколькими большими собаками, и они неустанно пытаются выпросить кусочек мяса, которое Эйван только что сам закоптил и принес мне на бумажной тарелке. Вкуснее мяса я не пробовала. Коптильню на заднем дворе в Монтане можно встретить так же часто, как гриль на задних дворах в других штатах. Для меня это культурологическая странность; я даже не знала, что обычный человек может иметь коптильню, пока не приехала в Монтану и своими глазами не увидела, что они здесь есть у всех. Алисса с дочерью тоже зашли к Эйвану. Они уже давно расстались, но по-прежнему дружат. Люди курсируют туда-сюда. Крутые парни из тех, что ходят в кожаных куртках и ездят на мотоциклах, жмут мне руку, жуют копченое мясо, выходят покурить и глотнуть пива. Сейчас волосы у Эйвана покороче, а лицо покруглее, чем на видео, но он по-прежнему выглядит как настоящий потомок викингов.

В детстве Эйван был лучшим другом Роки. Они играли в приставки Atari и катались на велосипедах по району. Эйван говорит, что у Роки всё время были неприятности – он воровал, пил, – но не рассказывал о своих проблемах дома. Однажды Роки просто исчез, и оказалось, что на большую часть года его отправили в Пайн-Хиллз, а после этого он на некоторое время переехал во Флориду, чтобы пожить с родной матерью, которая туда переселилась, так что Эйван больше ничего о Роки не слышал.

Эйван и Роки снова начали общаться после того, как Роки и Мишель сошлись и завели детей. Потом Эйван начал встречаться с Алиссой, они съехались, и Роки иногда приезжал в гости, чтобы пообщаться с другом, но Мишель почти совсем не появлялась. «Он никогда не упоминал ее возраст, – говорит Эйван, – я знал, что он ее контролировал, но о его жестокости понятия не имел».

На первых порах Роки и Эйван тусовались вместе, нюхали кокс и напивались до беспамятства. Но через некоторое время Эйван сказал, что с него хватит. Он немного успокоился, прекратил ходить на вечеринки, поступил в университет и стал дизайнером в фирме, предоставляющей консалтинговые услуги для электроэнергетических компаний. «Он не хотел останавливаться, – рассказывает Эйван, – вообще не собирался… Я ему говорил: чувак, ты так убьешься. Ты че делаешь? Давай закругляйся. А он мне: да всё будет тип-топ».

Они могли не разговаривать неделями, а иногда и дольше. Роки не шел на конфликт, когда дело касалось его личной жизни, то есть Мишель и детей. Эйван начал встречаться с Алиссой, когда ему было чуть больше двадцати, и через некоторое время Алисса стала делиться с ним историями о том, что происходит в доме Мишель; Эйван пытался затронуть эту тему с Роки. «[Роки] отвечал что-нибудь в духе: чувак, это не твое дело. Он сам с этим разбирался; это его семья, так что я не должен был влезать», – сказал мне Эйван.

Он знал, что всё плохо, но не знал насколько, и понятия не имел, что с этим делать. Несколько раз, когда Мишель удавалось вырваться к Алиссе и Эйвану, она вслух размышляла о том, на что способен Роки. Намекала на то, что он угрожал ей и детям. Эйван говорит, что не понял, о чем Мишель спрашивала его на самом деле, а ведь он был единственным известным ей другом, который вырос вместе с Роки, и она хотела знать, ей было необходимо знать, сможет ли ее муж на самом деле решиться воплотить в жизнь свои угрозы: убить ее и детей. Эйван не понимал, что она говорила на особом языке; приглушенными стыдом, страхом и экономической зависимостью словами, которые используют большинство жертв домашнего насилия. И Эйван отвечал Мишель: «Я себе представить не могу, чтобы он поднял руку на тебя, и уж тем более на детей». Только не на детей.

Но Мишель не рассказывала, что когда Роки был на нее зол, он забирал детей. Их не было часами: он увозил их в кино, за город или еще куда-нибудь, а Мишель сидела дома, волнуясь, в отчаянии, что в этот раз он может не вернуться, так дети стали пешками, с их помощью Роки подчинил жену себе, сделал покорной. К моменту его возвращения она была благодарна просто за то, что с детьми всё в порядке. Роки не нужно было бить Мишель. Она и так была в его власти.

За эти годы Алисса и Мелани пробыли в доме Мишель дольше, чем кто-либо еще. К тому времени Мелани сама сильно подсела на наркотики. Когда она училась в старших классах, Роки предложил ей попробовать мет, и впервые в жизни она почувствовала, что может сосредоточиться. Это было что-то вроде самолечения: у Мелани целыми днями не терялась концентрация, она могла делать домашку, зависать с друзьями, и еще оставалось время на любую движуху. Мелани не нравился Роки, не нравилось быть рядом с ним, но он доставал ей наркотики, так что она терпела его маниакальное поведение. Они сидели в гараже, вдалеке от дома, и Роки возился с одним из своих мустангов – кузов открыт, колеса сняты – и говорил, говорил без остановки, совсем не похожий на того молчаливого мужчину с опущенными глазами, который сидел с ними за праздничным столом. Мелани говорит, что Роки пробавлялся дилерством, чтобы немного подзаработать. Он был строителем и зимой часто оставался без работы, а Мишель работать запретил, так что денег всегда не хватало.

По словам Мелани, однажды Роки взял ее с собой на наркосделку в другой штат – Северную Дакоту. Сказал, что если их поймают, то пересечение границ штата повлечет за собой более серьезное обвинение, и именно на этот случай он берет ее с собой: ей только нужно будет сказать, что это ее наркотики. Она ведь несовершеннолетняя, так что никаких проблем не возникнет, обещал Роки. Мелани была молодой и глупой, и ей были нужны наркотики, так что она согласилась. И они периодически мотались на такие сделки: уезжали после того, как Мишель ложилась спать, возвращались до того, как она просыпалась. За это Роки давал Мелани 28 граммов травки. Иногда она с ужасом вспоминает эти времена, особенно с тех пор, как у нее самой появились дети. Мелани не употребляет уже давно, несколько лет, но тяга никуда не делась, и назойливая мысль о тех ужасных вещах, которых ей чудом удалось избежать, неусыпно мелькает в ее мозгу как красная лампочка пожарной сигнализации.

По словам Мелани, с годами состояние Роки становилось всё более параноидальным, наркотики притупили логическое мышление и рациональное восприятие действительности. Однажды он сказал девушке, что за ним, за ними обоими, следит ФБР. Что им нужно быть как можно осторожнее. Роки считал, что в переулке за домом установлены камеры. Мелани знала, что это всё из-за наркотиков, но молчала и старалась игнорировать такие тирады. Она перестала приходить к Роки после того, как он начал колоться. Мелани было почти двадцать, когда однажды Роки сказал ей, что федералы вылезают из мусорных баков в переулке, и с тех пор она больше не могла находиться рядом с ним. Это утомляло. Хотя за год до убийств Роки перестал употреблять. Но, по мнению Мелани, было уже слишком поздно, последствия для мозга оказались необратимы.

Алисса говорит, что Роки пытался и ее подсадить на наркотики, когда они только познакомились, но она отказалась. Говорит, что перестала доверять Роки после того случая, когда он выехал на встречную полосу, чтобы наорать на Мишель. Это открыло ей глаза на его безумие, на то, с какой легкостью он рискнет своей жизнью и жизнями других, лишь бы отомстить за то, что принял за обман. Иногда Роки кричал на Мишель из-за того, что Алисса слишком часто к ним заезжает, что они слишком много времени проводят вместе, но, судя по всему, Алисса осталась единственным человеком, с которым Мишель продолжила общение, несмотря на запреты Роки.

И всё же Мишель не рассказывала Алиссе о том, как много она вытерпела от Роки. В ее браке были и обычные сложности: стесненное материальное положение, маленькие дети, ожидания и обязанности по дому и вне дома.

Салли рассказывает, что Мишель всегда хотела учиться в университете, но была вынуждена дождаться, пока ее дети пойдут в школу. Как только Кайлa приняли в детский сад, она сразу же поступила в Университет штата Монтана в Биллингсе (МБУ) и подала заявление на материальную помощь. В приемной комиссии Мишель сообщили, что для того, чтобы иметь право на любое пособие, необходимо предоставить налоговые декларации родителей; девушка пришла в ужас. К тому времени она уже много лет не зависела от родителей; они не содержали ее лет с пятнадцати, так что она сказала комиссии, что не станет подавать декларации, и что должен быть другой способ получить материальную помощь. Мишель думала, что автоматически удовлетворяет критериям, ведь она совершеннолетняя, и у нее нет никаких сбережений и никакого дохода, кроме тех денег, которые поступают от Роки.

Ей сказали: выходи замуж, это даст право на стипендию. Тем же вечером Мишель позвонила Салли. Девушка сообщила, что в следующую среду они с Роки собираются пожениться у мирового судьи, и пригласила Салли на церемонию. Это было неожиданно, но восторгов не вызвало. К тому времени Мишель и Роки были вместе уже почти восемь лет. Такая горькая насмешка судьбы для Мишель – она столько усилий прикладывала для того, чтобы уйти от Роки, и была вынуждена выйти за него замуж из-за выверта системы. На свадебных фотографиях Мишель одета в пастельное платье по щиколотку и выглядит болезненно-худой. Кристи и Кайл ползают по траве под столом, на котором Мишель и Роки разрезают торт. На церемонии, которая состоялась в парке под навесом для пикника, присутствовали обе семьи и несколько гостей. Солнечный день, кругом изумрудная зелень. Мишель не улыбается.

Той же осенью Мишель начала посещать обязательные общеобразовательные курсы в МБУ. Она хотела стать медсестрой. Девушка навсегда запомнила то, как медсестры заботились о ее дочери, когда Кристи лежала в отделении интенсивной терапии, и была глубоко благодарна им за то, что они сохранили Кристи жизнь. Университетский городок располагался так близко к дому Мишель, что она могла ходить туда пешком. Так что она оставляла детей в школе, а затем сама шла в университет и всегда, всегда Роки следил за ней, ходил за ней, когда мог, убеждаясь в том, что она идет именно туда, куда сказала, делает то, что обещала делать. Роки не пытался скрыть того, что следит за женой, как будто хотел, чтобы она об этом знала, хотел, чтобы она понимала, что принадлежит ему, что он ее контролирует, что он позволяет ей это излишество – посещение университета; но один неверный шаг, и он всё отнимет.

Мишель было сложно заниматься в послеобеденные и вечерние часы, когда детям постоянно было что-то нужно – еда, развлечения, вечерние ритуалы – и Роки всё время ее отвлекал, поэтому она сказала мужу, что ей нужно заниматься в библиотеке, иначе экзамены не сдать. Но Роки не позволил. Тогда она сказала ему, что у ее однокурсников есть учебная группа. И они все вместе занимаются в библиотеке. Но Роки всё равно не позволил. Или она занимается дома, или никакого университета. И Мишель соврала. Сказала, что записалась на еще один курс, а сама ходила в библиотеку, чтобы заниматься в тишине и покое. Ей приходилось внимательно отслеживать расписание, чтобы ничего не перепутать, ведь если бы она пропустила пару, Роки узнал бы об этом. И Мишель сохранила этот секрет от мужа до самой своей смерти.

Осенью 2001-го года Мишель стала подозревать, что у Роки есть любовница. Она утверждала, что у нее есть доказательства, но Роки всё отрицал. Алисса помнит, как они с сестрой обсуждали это, помнит, как Мишель говорила, что и так много вытерпела от Роки, и не собирается мириться еще и с этим. Салли видит ситуацию в несколько другом свете: «Мишель искала причину уйти от Роки. Она была слишком гордой, чтобы просто уйти, и знала, что он будет ее искать». Измена мужа стала для Мишель чем-то вроде прикрытия, понятным любому рациональным завершением отношений. Мишель сказала, что боится подхватить что-нибудь, так что Салли отвезла ее к доктору в клинику Риверстоун. Мишель говорила, что не может заниматься; гнев и страх поглощали ее. По словам Салли, она всегда была мнительной. А Мишель нужно было сохранять внутренние ресурсы, чтобы делать домашнее задание. Доктор прописал ей антидепрессанты. Позднее Мишель рассказала Салли, что Роки нашел таблетки, сказал, что ему не нужна «жена-психопатка» и выбросил их.

Как-то вечером в конце сентября Мишель приехала к Салли с детьми и попросила мать побыть с внуками. Она сказала, что собирается открыто поговорить с Роки об измене. Салли помнит, как Мишель сказала ей: что бы ни случилось, не отдавай ему детей. И Мишель ушла.

Через полтора часа к дому Салли подрулил Роки. Она увидела, как его белый субару подъезжает к обочине и, следуя инструкции Мишель, побежала закрывать входную дверь. Позже Салли сказала, что ее напугал взгляд Роки. Она привыкла, что зять безмолвно присутствует за обеденным столом или незаметной тенью сидит в машине. Но в тот раз его искаженное гневом лицо шокировало женщину. Роки рванулся через двор и подскочил к задней двери в ту самую секунду, когда Салли задвинула щеколду. Он навалился всем телом о дверь, и послышался треск. Салли велела Кристи и Кайлу идти в гостиную. Мелани, которая была на шестом месяце беременности, пошла с ними. Роки продолжал выламывать дверь, и Салли вновь услышала треск. Она прокричала Мелани, чтобы та звонила 911. Кристи и Кайл сидели на диване, и когда Салли посмотрела на них, она увидела то, отчего кровь до сих пор стынет у нее в жилах. Дети не казались напуганными, не бились в истерике. Не кричали. Не плакали. Они впали в ступор, их глаза затуманились. «О Господи, – подумала Салли, – ведь они это уже видели. Они видели отца в таком состоянии».

Салли услышала, как разбивается стекло задней двери, а потом стук шагов Роки по кухонному полу. Она накрыла своим телом Кристи и Кайла, ухватилась за диван и попыталась защитить их от отца. Роки схватил Салли за шею и за руку и скинул с них. Схватил Кристи, удерживая ее за талию. Кристи даже не вскрикнула, и только сказала: «Всё нормально, Бугга, я пойду». К этому времени Мелани уже позвонила 911. Салли всё еще частично прикрывала Кайла своим телом. Из руки Роки хлестала кровь. Он рванулся к входной двери мимо Мелани, которая пыталась ему помешать. Он яростно отбросил девушку свободной рукой. И вот Роки уже открывает дверь в машину и бросает Кристи внутрь, как огромную мягкую игрушку, которую выиграл на деревенской ярмарке. И стремительно уезжает в неизвестном направлении.

Всё закончилось очень быстро.

По словам Салли, приехавшие полицейские повели себя равнодушно. Спросили, какое обвинение она хочет выдвинуть против Роки. Салли помнит свои мысли в тот момент: «Но разве это не ваша работа?» Через год после убийств тогдашний начальник полиции Рон Тассинг в разговоре с местным репортером признал, что его сотрудники могли бы вести себя более «чутко», при этом добавив, что «очевидно, такие случаи для нас – гораздо более будничное явление, чем для жертв».

В конечном итоге Роки предъявили обвинение в незаконном проникновении в жилище и сопутствующий имущественный ущерб. По мнению Салли, полицейский отчет преуменьшил ужас ситуации… разбитое стекло, крики, исступленная ярость Роки. А в отчете значилось, что «в ходе проникновения в дом тещи ответчик выломал стекло задней двери, чтобы забрать свою девятилетнюю дочь» (Кристи было семь). Но у Салли сохранились сделанные тем вечером фотографии: разбитое стекло, кровь на стене, нанесенные Мелани повреждения – руку девушки от локтя к запястью покрывают синяки – и застывшая корка на полу в тех местах, где кровь капала с рук Роки. И Салли помнит глаза детей – пустые, бесстрастные – и этот ужасающе-холодный взгляд зятя. Взгляд, который она назвала воплощенным злом.

Ту ночь Мишель и Кайл провели в доме Салли. Это был конец сентября 2001 года, и впервые за всё время с тех пор, как она сошлась с Роки, Мишель начала рассказывать Салли об их совместной жизни, о том, как муж контролировал ее передвижение и круг общения, как он пытался запретить ей видеться с Алиссой, как забирал детей, используя их как рычаг, чтобы управлять ею, как угрожал убить всех троих. Истории о том, как Роки бил ее при детях. Многие говорили мне, что и не подозревали о физическом насилии со стороны Роки. Гордон и Сара, Пол, Мелани. По их словам, никто из них не видел этому явных подтверждений. Сара говорит, что обязательно увидела бы синяки на теле Мишель, но такого ни разу не было. Но Салли и Алисса знали: Роки поднимал на Мишель руку, да и сама девушка в письменном заявлении, которое позже отозвала, написала о том, что муж ее бил. Салли рассказывает мне об этом, мы сидим на диване, а в углу комнаты висит большая помещенная в рамку фотография Мишель с детьми. Дом Салли всего в полутора километрах от места, где жили и были убиты Мишель и ее дети, в тихом закоулке Биллингса, невдалеке от аэропорта и Университета Монтаны, в котором училась Мишель. Прямо за домом Мишель, буквально в нескольких шагах от места, где погибла девушка, расположена парковка пункта неотложной помощи больницы Святого Винсента. В ту ночь Салли впервые услышала о гремучей змее, которую Роки недавно где-то поймал и посадил в клетку в гостиной. Мишель пришла в ужас. Сказала, что Роки может подложить змею в кровать, пока она спит, или подбросить ей в душ. Такое убийство будет похоже на нелепую случайность. Салли сразу же поняла, что ситуация, в которой оказалась дочь, выходит за рамки ее собственных представлений о домашнем насилии. Сидела, слушала и не понимала, как именно поступить. Она позвонила Полу и попросила его избавиться от змеи. Она умоляла Мишель добиться судебного запрета на приближение Роки к ней и детям. Дочь обещала сделать это.