– На рассвете так страшно умирать?
Я спросила его. Это последнее, что мне было интересно.
– Целуй их. Вы же уснете навеки здесь.
Он смотрел на меня умоляющим взглядом. Он мотал головой как ребенок.
Самые жалкие всегда испытывают самую болезненную потребность в самоутверждении. Бедный.
Он смотрел на меня со дна могилы.
– Целуй их.
Тварь целовала изувеченное лицо первого и целовала остывшее от потери крови слепое лицо второго. Целовала сквозь скотч. Не чувствуя их тепла. Так глупо.
Я засыпала его землей все это время. Пока не остались одни глаза. Одни белейшие белки глаз вытаращенных из-под зернистого творога земли.
Он дрожал. Он все еще верил. Вот, что бывает, если не дать жертве настояться в багажнике. Она не теряет надежды.
Я направила ему обрез прямо в лицо. Знаете так, как делают в фильмах. Когда его глаза и дуло и мои глаза. Они в общем-то на одной линии.
– Ты кажется хотел узнать как меня зовут. Я хочу, чтобы ты знал. А то получится, что мы вроде как и не познакомились. Верно? Ты хороший парень. Ты мне нравишься. Хочешь узнать как меня зовут?
В этот момент он закивал как последний раз. В этот момент ты чувствуешь, что он готов делать все что угодно.
– Хочешь узнать как меня зовут?
Даже псы не так послушно виляют хвостом.
– Ты ведь хочешь познакомиться, да?
Кивает сто тысяч миллионов раз.
– Люси.
И спускаю крючок.