Я обхожу машину сзади и направляю обрез на того, что закидывал меня в машину.
– Смирно сиди. И смотри.
Вынув из рукава нож, которым перерезала стяжки я распахиваю дверь у водителя. Водитель может тут и вообще не причем. Но только это его голос:
– Эй, эй. Постой. мы просто пошутили.
Это его голос, что-то бормотал про глаза.
Я бью его в грудь ножом. Он пытается отбиваться, но это не так уже удобно делать сидя.
Задний пытается рыпнуться и мне приходится прострелить ему плечо.
– Смирно сиди. Смотри.
Я наношу пятнадцатый, шестнадцатый, двадцатый, двадцать второй удары в грудь этому парню. Он все ещё живой.
Я беру его ослабевшее тело. Мокрый свитер. и вываливаю его на ноябрьскую грязь. Бью сапогом в лицо.
Много раз.
Иду за вторым. Все эти детские сказки про то, что когда убиваешь своими руками все "как в тумане". Не верь им. Более трезвой я себя еще не чувствовала.
Я стараюсь не касаться его. Он забрасывал меня в машину. Он забрасывал всех их туда. В их последнюю камеру исповедания.
Под дулом не было бы так страшно, если бы я не превратила его приятелей в фарш на его глазах.
Я указала стволом на скотч. Что может быть сексуальней мужчины заклеивающего себе рот монтажными скотчем?
– Выходи. Иди к нему.
Потом он вырезал один глаз у водителя и показал ему его в упор. Я спросила его:
– Чем тебе не нравятся твои собственные глаза? Они ничуть не хуже.
Ты думаешь это все было быстро? Нет.
Быстро сказка сказывается, да не быстро долго дело делается.
Через шесть часов могила была готова. Он милостиво помог мне отнести оба мертвых тела на одно ямы.