Руслан Темир
Пурпурный рассвет. Лимон на снегу
Дверь школы, за которой опять перегорела лампочка, поглощает детвору как пылесос мелкий мусор. Постоял в стороне, дожидаясь, когда основная толпа схлынет, и лишь затем, опустив голову в пол, прошел в класс. Все эти массовые скопления детей в школе вызывали в его сознании одну ассоциацию. Когда ему было года три или четыре и мама еще была в рассудке, они поехали в гости с ночевкой. Тетя Наташа, мамина подруга, слыла любительницей домашних питомцев, но самой большой ее гордостью была большая клетка с яркими экзотическими попугаями. В тот вечер птиц на ночь накрыли плотным покрывалом, чтобы они не мешали гостям спать. Утром Кир встал раньше всех и решил рассмотреть пернатых, пока взрослые не встали. Немного старания, и покрывало упало с клетки, как театральная кулиса. Попугаи, завидев утренний свет, показали причину своего ночного заточения. Начали метаться по клетке, хлопать крыльями и издавать все возможные звуки, на которые были способны. Сейчас класс напоминал именно такую клетку, с которой сдернули покрывало. Гвалт детских криков, топот, громкий смех, какофония эмоций.
Кир, стараясь быть незаметным, прокрался вдоль стены и уселся. Одноклассники, как обычно, не обращали на изгоя внимания. Слава нелюдимого психа иногда помогала. Школьники побаивались угрюмого и вечно серьезного мальчика. В младших классах, как это всегда и бывает, пытались донимать, доводя дело до драки. Только в отличие от обычных детских потасовок, стычки с Киром были намного ожесточеннее. Он не испытывал сострадания к противнику и воспринимал драку как угрозу жизни. Невосприимчивость к боли и решительность превращали детскую потасовку в жестокий бой. После пары таких случаев сверстники решили просто игнорировать чудаковатого.
Достав из рюкзака ручку, продолжил рисовать узоры, мысленно прокручивая в голове ход реакции "Лимона". Воображение отрывало кружева чернил от поверхности парты и выстраивало из них объемную конструкцию, подсвеченную, подобно северному сиянию. По синим стеблям узоров пробегали голубые искры, оживляя всю решетку и делая ее похожей на изображение нервной системы из научных фильмов. Мысли прояснялись, суета и шум утихли за иллюзорной оградой. Закусив нижнюю губу и чуть сощурив правый глаз, Кир выстраивал в голове новые варианты испытаний реактора.
Резкий хлопок, и синяя решетка растаяла в воздухе как клубы дыма. Иглы страха впились под ногти и заставили ладони сжаться в кулаки. На парту перед ним опустилась рука учителя.
– Лесной, ты вообще меня слушаешь? – Несвежее дыхание с запахом сигарет ударило в лицо.
Подняв глаза, увидел все то же обрюзгшее лицо, синяки под глазами и сетку капилляров на побагровевшем от злости носу.
– Мало того, что к урокам не готовишься, так еще и порчей имущества занимаешься? – Указательный палец несколько раз нервозно ткнул в узоры. – После уроков жду в кабинете завуча!
Глава 2
Женщина средних лет с собранными в гульку на макушке волосами перелистывает классный журнал, качая в пальцах карандаш. Алексей Иванович стоит рядом, скрестив руки на груди, и изредка указывает на что-то в журнале. Женщина вздыхает, бросая укоризненный взгляд на Кира и записывая что-то на листок.
– И что мы будем делать? – Завуч, захлопнула журнал и вопросительно уставилась на ребенка.
Он никогда не понимал, зачем взрослые задают такие глупые вопросы.
«Что мы будем делать? Вы, после уроков, поедете домой и забудете о том, что моя успеваемость сильно скатилась, ровно до того момента пока не приедет комиссия из ГОРОНО или очередной учитель пожалуется на меня. Я же продолжу заниматься тем, чем и занимался, но постараюсь больше не привлекать к себе столько внимания и опять приведу свою успеваемость к среднему показателю». Хоть в голове Кир и знал ответ на этот риторический вопрос, но лишь молча пожал плечами.
– Вот и что ты предлагаешь? – Завуч театрально вздохнула и закатила глаза. – Твоя мать, уже и не вспомню, когда последний раз появлялась на собрании.
Мурашки страха пробежали по коже, и Кир подскочил со стула.
– Мама болеет, спина, долго сидеть на одном месте не может. Поэтому тяжело ей сюда приезжать. Я постараюсь исправить оценки, не беспокойте маму. – Страх того, что раскроют недееспособность его матери, пересилил страх людей. – Пожалуйста!
– Хорошо, хорошо! – Женщина опешила от такой резкой смены в настроении ребенка и попыталась его успокоить. – Раз болеет, не будем ее обязывать. Но и ты будь добр, иди нам на встречу. Не давай поводов для ее беспокойства.
Кир в ответ быстро закивал головой, сжимая в руках лямку рюкзака.
– Ладно, беги на автобус, а то опоздаешь. Но помни, до конца четверти ты под пристальным вниманием и спрашивать тебя будут чаще! – Завуч кивнула на дверь. – Можешь идти!
Второй раз ей говорить не пришлось, Кир чуть ли не бегом вышел в коридор и направился к выходу из школы. Как только дверь за его спиной закрылась, Алексей Иванович пересел на освободившийся стул.
– Ну и что думаешь Вер?
– Ой, не знаю Леша. Странный он очень. А ты видел, как он отреагировал, когда я про мать с ним заговорила? – Алексей Иванович кивнул. – Что-то там не так. Может, бьет она его, поэтому он такой зашуганный и нелюдимый.
– Может быть, я сам не знаю, он вообще людей шарахается, как дикий котенок.
– Давай наведаемся к ним в гости. Возьмем Татьяну Александровну, она хоть и терапевт, но вдруг что подскажет, если у нее реально спина больная. Задано выясним все.
– Согласен, давай только ближе к выходным. Я как раз резину поменяю, говорят, заморозки уже скоро будут.
Всю обратную дорогу Кир продолжил ломать голову над запуском «Лимона». Вроде вся схема работает правильно, плазму удается получить, но она слишком не стабильна и удержать ее в магнитом поле не удается. Он понимает, что это вызвано нестабильностью используемых элементов для получения плазмы, но он перепробовал уже все доступные элементы из таблицы Менделеева. Это тупик. Единственное, что остается, это варьировать мощность магнитного поля и интенсивность нагрева плазмы, но Кир прекрасно понимает, что это лишь самоутешение, которое не даст больших результатов. Перед глазами проплывают картины из видения: занесенные снегом пустынные улицы, темные оконные проёмы промерзших домов, заледеневший труп в куче тряпья в кафе. На долю секунды увидел лицо мертвого человека из видения. Сейчас, сидя в автобусе, когда сознание не затуманено видением, смог вспомнить, что замерзшим человеком был он сам. Опять страх. Животный, первобытный страх. Кир понимает, что это всего лишь инстинкт самосохранения сигнализирует организму, о необходимости активизироваться для выживания, но перебороть это чувство все равно не может. Внутренности слиплись в один комок и начали медленно подниматься к горлу, стягивая ледяными жгутами живот и грудь. Мальчик закрыл глаза, вспоминая так успокаивающие его узоры на парте, и сделал несколько глубоких вдохов ртом. Сухой, раскаленной печкой воздух внутри автобуса моментально высушил губы и неба. Он облизнул их шершавым языком, пожалев, что впопыхах забыл дома термос с чаем.
Кир ненадолго задумался о своем отце, ведь если бы их семья была полноценной, у него бы было намного меньше проблем. Ему бы не пришлось ухаживать одному за мамой и тащить на себе все хозяйство. Возможно мама бы вообще не заболела. Может она стала такой из-за его отклонений? А что если папа бросил их, когда узнал что сын не такой, как все? Слишком много вопросов, ответов на которые он, вероятно, никогда уже не получит.
Продавщица в магазине встретила все тем же настороженным взглядом.
– Мне минералку. – Кир указал рукой на ряд зеленых бутылок, сиротливо стоящие на почти пустых полках магазина.
Продавщица удивленно вскинула брови и поставила на прилавок напиток.
– Откроете? – спросил Кир, протягивая помятую купюру.
Достав из-под прилавка затертую открывалку, привязанную бечевкой к весам, женщина открыла бутылку и отсчитала сдачу.
Солоноватый вкус минералки приятно смочил род. Пузырьки газа чуть покалывают пересохшую гортань, но Кир все равно продолжает жадно пить.
– Смотри не поперхнись. – Знакомый старушечий голос проскрипел из-за спины.
Мальчик даже не сбавил шаг, лишь оторвался от бутылки и вытер рукавом губы. Старуха довольно быстро поравнялась с ним и пошла по левую руку, то и дело, заглядывая ребенку в лицо. В руках она крутит большой спелый лимон, то поглаживая его, то чуть царапая грязными ногтями. Хорек пушистой молнией бегает под ногами бабки, время от времени забираясь ей на плечи и так же быстро спускаясь обратно.
– Что молчишь? – Старуха ловко подкинула лимон в воздух и поймала его другой рукой. – А-а-а, понятно. Перепугали учителя мальчонку?
– Отстань.
– Иль замерзнуть боишься? А может и то и другое вместе. Ну, хоть бояться то ты умеешь, не совсем деревянный.
– Я же сказал, отстань.
– А если не отстану, то что? Прогонишь меня или убежишь? – Бабка ехидно улыбнулась, обнажив несколько гнилых зубов на голых деснах.
Кир громко вздохнул, засунул бутылку в карман анорака и прибавил шагу.
– Лимон никак не расцветет? Совсем ты застопорился. Проще надо быть. Думаешь слишком много. – Старуха надкусила лимон и еще раз подкинула его в воздух. Хорек спрыгнул с ее плеча и перехватил цитрус прямо на лету.
– Я уже все попробовал. Может его вообще не реально запустить.
– А точно все? Слишком узко смотришь. Очевидное то прямо перед носом.
Кир посмотрел на собеседницу, которая чуть прищурившись, разглядывает зверька, грызущего лимон. Старуха выглядит так, словно знает очевидный ответ на проблему «Лимона». Но ведь она же просто плод его сознания, и если знает она, то знает и он.
На долю секунды он потерял равновесие, не заметил торчащий кусок асфальта на тротуаре прямо под ногами. Несколько неуклюжих шагов и взмахов руками помогли устоять на ногах, только минералка расплескалась из открытой бутылки и намочила куртку. Потерев мокрое пятно руками, Кир осмотрелся по сторонам, старуха исчезла так же внезапно, как и появилась. В этот раз видений после ее ухода не последовало, и он облегченно выдохнул.
Мама сидит ровно на том же месте, где он ее и оставил, лишь полупустая тарелка с завтраком и шум включенного крана в туалете говорят о том, что она вставала.
Кир молча разделся, оставил рюкзак у входа и выключил воду. Состояние мамы становится только хуже и хуже. Раньше она могла что-то достать из холодильника и самостоятельно поесть, сейчас она начала забывать выключать воду за собой, выключать свет в комнатах и оставляет открытыми двери. Кир убрал со стола, отвел мать в комнату и усадил перед телевизором. Щелчок, еле слышный звон и кинескоп медленно посветлел, показав мужчину в костюме, читающего с бумажки очередную сводку новостей. Оставив рядом с мамой стакан воды, он вернулся на кухню. До ужина у него еще часов пять, так что можно погрузиться в работу. Подкинув дров в почти погасшую печку, он вернулся на кухню и сообразил себе поесть. Все те же бутерброды с сахаром и маслом и молоко в треугольнике заменяют ему почти всю еду.
Гудение люминесцентных ламп, которое перестаешь слышать через минуту и минилаборатрию залил холодный свет. Скинув в мусорное ведро вчерашние бутерброды и прокисшее молоко, он поставил на стол свежее и включил магнитофон. Хоть музыка и не вызывает у него никаких эмоции, но именно электронные мотивы Шульце помогают настроиться на работу.
Стрелка часов бежит неумолимо быстро. Солнце давно опустилось за ломаную линию гор и теперь улицу освещают только тусклые лампы фонарей. Кир не вставал из-за стола, исписав уже больше сотни листов, которые уже лежат по всем поверхностям лаборатории. Но решение так и не идет. Одна из ламп на потолке начала мигать, напоминая, что подошло время к ужину, но он опять ушел с головой в вычисления и не заметил этого. Лишь ближе полуночи, когда выпитое молоко дало о себе знать, он оторвался от ручки и посмотрел на часы.
– Мама!
Первое на что он нарвался, когда вбежал в дом, это тонкий слой воды по всему полу. Мама сидит за кухонным столом, монотонно раскачиваясь и громко мыча. Её левая рука залита кровью. Из переполненной раковины на кухне вода стекает на пол и лишь благодаря высоким порогам залила только кухню и прихожую. Выключив воду, мальчик подбежал к матери и первым делом осмотрел ее руку. Порез на ладони неглубокий, кровь уже успела остановиться.
– Прости мам! Прости. – Кир постарался успокоить маму, обрабатывая и заклеивая пластырем рану. – Я больше не забуду, только прости, пожалуйста!
Мама продолжает раскачиваться, но мычание становится тише и спокойнее. Стерев остатки крови с ее рук влажной тряпкой, он отвел маму в комнату и усадил перед телевизором. На секунду она посмотрела ему прямо в лицо. Где-то глубоко в её глазах он увидел смутный проблеск сознания, но это длилось такой короткий миг, что вполне могло показаться.
«Это должен делать не я! Папа, где ты? Почему тебя нет рядом, когда ты так нужен?» Мысли об отце, как всегда, полезли в голову. Как человек в трудную минуту обращается мысленно к богу, Кир всегда обращался к воображаемому родителю. Иногда это работало как мантра, и помогало побороть страх, но чаще просто являлось обращением в никуда.
– Сейчас я тебя накормлю, только, пожалуйста, посидит тут. – Кир неловко сжал мамино плечо, подумав, что может это как то поможет ей успокоиться.
Ковер на кухне чавкает под ногами от напитавшей его воды. Сделав матери несколько бутербродов с вареньем, принялся за уборку. Самым сложным оказалось вытащить мокрый ковер, который и так весил не мало, а сейчас больше походил на завернутое в ковер тело, причем очень не маленького мужчины. Изрядно устав, мальчик ненадолго присел за обеденный стол. По белой ламинированной поверхности до сих разбрызганы мириады мелких капель крови вперемешку с крошками хлеба. Подперев одной рукой голову, он начал мысленно соединять капли крови воображаемыми линиями, такими же линиями и узорами как на своей парте. Увлекшись, Кир не заметил, как опустил в одну из капель палец и начал выводить столь привычные для себя узоры, соединяя ими большие и маленькие капли, огибая крошки. Через пару десятков минут почти вся поверхность стола покрылась бордовой вязью. Лишь дальняя часть, куда он не смог дотянуться, осталось чистой. Встав на стул, что бы закончить узор полностью, Кир на мгновение замер. Первый раз он увидел все эти узоры с расстояния. Большие круги, маленькие, соединенные линиями, спиралями и орбитами. Весь узор очень сильно походит на молекулярную структуру – кристаллическую решетку. Соединение атомов, орбиты электронов. Так это же атомный состав какого-то материала. Все это время он рисует какой-то неведомый элемент таблицы Менделеева. Его сознание упорно выводит все эти загогулины и завитки, а он даже не видел этого. Что-то внутри подсказывает, что именно этот элемент – ключ к работе «Лимона».
Кир выбежал в зал и схватил из рюкзака первую же попавшуюся тетрадь. Спешно начал по памяти рисовать узор со стола, повторяя точь-в-точь каждую линию и точку. Завершив набросок, убедился, что мама лежит спокойно и сорвался в лабораторию. Толстые книги с тканевыми переплетами с шумом хлопнули по поверхности верстака. Кир начать искать нужный ему элемент по всем справочникам и энциклопедиям. Состав вещества вроде и знаком, но в то же время кристаллическая решетка сильно отличается от привычной формы элемента. Уже отложив половину стопки пролистанных книг, мальчик не сбавлял темп.
Вот оно! Наконец то! В одном из последних справочников по химическим элементам он обнаружил нужную формулу – изотоп известного химического элемента. На его счастье в справочнике имелось полное описание вещества и весь спектр его применения. Нужный элемент в последнее время получил довольно широкое применение: от строительства ядерных реакторов, до производства полупроводников. И последний пункт очень обрадовал Кира, так как около пяти лет назад недалеко от их районного центра, какая-то германская фирма вместе с российским производителем на базе бывшего крупного завода открыли производство полупроводников. Новости про это крутили по всем каналам тв, да и народ часто обсуждал эту тему, так как многие думали, что это даст хоть какие-то рабочие места в текущее тяжелое время. Кир точно не знал, есть там нужное ему вещество или нет, не знал где оно там находится, и что вообще собой представляет этот завод, но кроме этого варианта раздобыть элемент у него нет. То что придется украсть, не вызывает никаких чувств, в прочем так же как и все остальное, кроме чувства страха, от возможных последствий, если он не запустит «Лимон».
Утром проснулся раньше будильника. Вытащил из рюкзака все тетради, учебники и сложил в него несколько кусков хлеба, треугольник молока, сменные носки на всякий случай и вторую шапку. Накормив маму, Кир оставил на столе еды на весь день, так как знал, что вернется домой только ближе к ночи. Мысли о том, что могут поймать, детское сознание отметало сразу. Автобус, как обычно, задержался на пятнадцать минут и люди раздраженно столпились возле двери. Кир смотрел на их толкотню и ругань абсолютно безэмоционально, если бы он испытывать раздражение то именно это чувство бы его сейчас переполняло. Залез в автобус, как всегда, последним. Сегодня салон забит до отказа и, пройдя в самый конец автобуса, он облокотился на вертикальные перила у задней двери. За окном только начинало светать, и лес вдоль дороги еще выглядит сплошной черной стеной. Сегодня Кир не обращает на него никакого внимания. Он прокручивает в голове ход реакции с новым элементом – шансы на успех очень велики.
Первый урок – изобразительное искусство. Лесной к рисованию всегда относился холодно. Его не привлекает способность переносить изображение на плоскость, тем более приходится рисовать хуже, чем он может, чтобы не привлекать внимания. Почти фотографическая память позволяет изобразить любой объект с сохранением пропорций и очень мелкой детализацией, но он нарочно рисует не лучше, чем его сверстники. Незачем привлекать лишнее внимание. Грузный высокий мужчина, Павел Сергеевич, нарисовал на доске рабочего втыкающего в землю штыковую лопату и объяснил обычные пропорции человеческого тела. Вторую часть урока дети должны рисовать любого человека за работой, отталкиваясь от услышанного.относился Первый урок – изобразительное искусство. Лесной к рисованию всегда относился холодно. Его не привлекает способность переносить изображение на плоскость, тем более приходится рисовать хуже, чем он может, чтобы не привлекать внимания. Почти фотографическая память позволяет изобразить любой объект с сохранением пропорций и очень мелкой детализацией, но он нарочно рисует не лучше, чем его сверстники. Незачем привлекать лишнее внимание. Грузный высокий мужчина, Павел Сергеевич, нарисовал на доске рабочего втыкающего в землю штыковую лопату и объяснил обычные пропорции человеческого тела. Вторую часть урока дети должны рисовать любого человека за работой, отталкиваясь от услышанного.
Кир достал из пенала предварительно расколотый вдоль карандаш и поддел ногтем блестящий в свете люминесцентных ламп грифель. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что на него никто не смотрит, он отправил несколько кусков графитового стержня в рот. Грифель захрустел на зубах, раскалываясь на мелкие почти безвкусные кусочки. Один из них больно впился в десну, но мальчик не подал виду и продолжал жевать. Проглотить стержень оказалось сложнее, чем он думал, жаль что сегодня они не рисовали акварелью или гуашью, можно было бы запить из стакана с водой для краски. Через пятнадцать минут графит дал о себе знать и Кир почувствовал озноб, пробежавший по всему телу. Ладони вспотели, взгляд затуманился, и голову сдавило тисками боли.
– Павел Сергеевич? – Кир поднял руку и, пересилив страх, обратился к учителю.
– Да? – Преподаватель оторвал взгляд от классного журнала и посмотрел на ребенка через верхний край очков.
– Можно я в медпункт, мне что-то плохо.
Павел Сергеевич чуть сощурил взгляд, привычка всех плохо видящих, посмотрел на стрелки часов и только потом отпустил.
Своего медпункта у сельской школы нет, и всех детей отправляли в поселковую амбулаторию. Невзрачное одноэтажное здание с бледно-синими стенами и белыми решетками на окнах, больше похожее на дом какой-нибудь старушки. В одном из двух кабинетов за облезшим лакированным столом сидит женщина средних лет в белом халате поверх длинного шерстяного платья. Оно внимательно посмотрела на Кира и кивком указала на стоящий напротив нее стул.
– Что у тебя, рассказывай. – Голос у нее оказался очень мягким, как будто проводишь рукой по бархатной подушке.
– Не знаю, на уроке стало плохо. – Кир опустил глаза в пол, ему казалось, что если она посмотрит в глаза, то сразу поймет, что он врет.
Фельдшер встала и подошла. Прикоснулась холодной рукой ко лбу и удивленно вскинула брови. Взяв ртутный градусник из стаканчика на столе, она встряхнула его несколько раз, проверила, где находится столбик и засунула под мышку ребенку. Холодное стекло неприятно обожгло кожу, но быстро нагрелось, и Кир перестал его ощущать. Женщина проверила ему горло, спросила, не болит ли голова, послушала дыхание и прощупала лимфоузлы на шее. После этого она вернулась к себе за стол, и принялась что-то писать в большом журнале с зеленой обложкой. Страх. Опять это чувство. А вдруг она не выпишет ему освобождение от уроков? Тогда его планы сорвутся. Если он все же прогуляет уроки без уважительной причины, то завуч непременно попытается вызвать маму в школу. Но тут врач взяла прямоугольник желтой бумаги, что-то быстро написала, шлепнула штамп и протянула.
– Отнеси в учительскую и езжай домой, освобождаю тебя на пять дней. Вот еще возьми и передай маме, тут рекомендации по лечению. И одевайся лучше, скоро заморозки обещают.
Благодарно кивнув, Кир вышел из амбулатории.
«Заморозки, еще какие заморозки, вы еще даже не представляете какие, только если я вам скажу, вы же все равно не поверите».