Руслан Скрынников
Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии
Династия и реформы
Пушкин проявлял исключительный интерес к переворотам XVIII века и судьбам династии. На то были серьёзные причины. Сколь бы могущественной ни казалась власть самодержавного монарха, судьбу трона решало в конечном итоге благородное российское шляхетство – дворяне и гвардия.
Династия Романовых пресеклась в мужском колене после того, как сын и наследник Петра I царевич Алексей был засечён кнутом, а внук, Пётр II, умер от оспы. Курляндская династия, представленная вдовой курляндского герцога Анной Иоанновной, принесла России Бироновщину. Попытка императрицы Анны посадить на престол Брауншвейгскую династию в лице младенца Иоанна Антоновича не удалась.
Императрице Елизавете Петровне наследовал Пётр III, сын голштейн-готторпского герцога Карла Фридриха. На российском троне утвердилась немецкая голштинская династия. Пётр III был свергнут и убит в 1762 г. Власть узурпировала дочь прусского фельдмаршала – Софья Фредерика Августа Ангальт-Цербтская, Екатерина II.
Екатерина II была одной из самых ярких фигур XVIII века – века Просвещения. Её реформы доставили немецкой династии популярность и поддержку дворянства.
Николай I был внуком просвещённой государыни Екатерины II. От отца, Павла I, он унаследовал любовь к парадам и муштре. Опыт правления брата, Александра I, убедил его в необходимости реформ. Тотчас после своего воцарения он отстранил от дел Аракчеева, изгнал из столицы Магницкого, попечителя Казанского университета. Эти двое были символами худших сторон предыдущего царствования.
После разгрома декабрьского мятежа Николай I поручил Д.Н. Блудову составить «Свод показаний членов тайного общества о внутреннем состоянии государства». Свод был предназначен для высших сановников государства. По указу самодержца 6 декабря 1826 г. начал действовать Секретный комитет, перед которым была поставлена задача исследовать, «что ныне хорошо, чего оставить нельзя и чем заменить»78. 25 апреля 1827 г. император передал в Секретный комитет записку М.М. Сперанского, лично им одобренную. Записка содержала предложение о разработке нового законодательства о крестьянах.
Власти приступили к кодификации законов Российской империи и изданию Полного собрания законов, ввели меры поощрения промышленности и торговли, открыли Технологический и Лесной институты.
В 1827–1828 гг. в секретном порядке был выработан текст нового устава о цензуре. 22 апреля 1828 г. Николай I подписал новый устав, более либеральный по сравнении с «чугунным уставом» 1826 г. Цензорам предписывалось «принимать всегда за основное явный смысл речи, не дозволяя себе произвольного толкования оной в дурную сторону». Государственный совет дал официальное толкование новому уставу, пояснив, что цензуре «не представляется уже в обязанность давать какое-либо направление словесности и общему мнению»; она может запрещать только те сочинения, которые наносят ущерб вере, престолу, нравам и личной чести граждан79. По существу, речь шла о преобразовании цензуры на основании опыта западных стран, что должно было обеспечить подобие свободы слова. Обсуждение грядущей реформы породили радужные надежды. 16 сентября 1827 г. А.Н. Вульф записал в дневнике: «Играя на биллиарде, Пушкин сказал: „…Я непременно напишу историю Петра I, а Александрову – пером Курбского… Теперь уже можно писать и царствование Николая, и об 14-м декабря“»80.
Либеральные веяния становились всё более ощутимыми. Примирившись с правительством, Пушкин стремился содействовать переменам. В 1826–1827 гг. поэт написал в честь Николая I «Стансы». Восславив Петра I, поэт закончил стихи словами:
Семейным сходством будь же горд;
Во всём будь пращуру подобен:
Как он, неутомим и твёрд,
И памятью, как он, незлобен.
Поэт советовал монарху последовать примеру пращура, посеявшего семена просвещения в России. «Стансы» были гимном в честь Петра Великого.
То академик, то герой,
То мореплаватель, то плотник,
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник.
Пушкин издал стихи в январе 1828 г.
В 1830 г. Секретный комитет подготовил проект дополнительного закона о «состояниях» (сословиях), призванный внести изменения в петровскую Табель о рангах. Сам царь передал проект для обсуждения московскому дворянству. В этом шаге поэт усмотрел доказательство того, что «правительство действует или намерено действовать в смысле европейского просвещения». Об этом он писал П.А. Вяземскому в письме от 16 марта 1830 г.81
Николай I приступил к реформам с уверенностью, что его слова будет достаточно для быстрого их осуществления. В царском предписании членам Секретного комитета говорилось: «…еженедельно уведомлять меня… об успехах дела, которое я почитаю из важнейших своих занятий и обязанностей. Успех, который оным докажется, будет лучшая награда трудящимся (членам комитета. – Р.С.), а мне душевное утешенье»82. В увещеваниях государя появились задушевные ноты. Но Секретный комитет не внял уговорам и, невзирая на чётко выраженную волю царя, провалил предложенную им программу. В начале 1834 г. Николай I жаловался новому любимцу П.Д. Киселёву, что его замысел относительно изменений в положении крепостных не находит прямого сочувствия у его сотрудников: «…даже в семействе моём некоторые (старший брат царя Константин. – Р.С.) были совершенно противны. …Помогай мне в деле, которое я должен передать сыну… и осуществлению мысли, которая меня постоянно занимает, но которую без доброго пособия исполнить не могу»83. П.Д. Киселёв оправдал надежды монарха. Его реформа, освободившая от крепостного рабства государственных крестьян, подготовила почву для Великой крестьянской реформы, упразднившей крепостное право в России. Её осуществил сын Николая I Александр II в соответствии с заветом отца. Но на это ушло более 30 лет.
Александровская эпоха выдвинула плеяду талантливых бюрократов, разработавших программу реформ в России. Среди них выделялись граф М.М. Сперанский и П.Д. Киселёв. Пушкин симпатизировал таким людям и поддерживал с ними добрые отношения. Поэт оставил в дневнике запись о беседе со Сперанским в марте 1834 г.: «Я говорил ему, – отметил Пушкин, – о прекрасном начале царствования Александра: Вы и Аракчеев, вы стоите в дверях противоположных этого царствования, как гении Зла и Блага»84. Опальный реформатор рано оценил дарование Пушкина. «Он действительно имеет замашку и крылья гения», – писал он дочери в 1820 г.85Со Сперанским поэт обсуждал «Историю Пугачёва». По воле Николая I Киселёв вместе со Сперанским возглавил секретный комитет по крестьянскому вопросу. 3 июня 1834 г. Пушкин после беседы с Киселёвым у Вяземского записал: «…он, может, самый замечательный из наших государственных людей, не исключая Ермолова…»86 Пушкин поддерживал достаточно тесные отношения с министром внутренних дел Д.Н. Блудовым. В 30-х годах он вёл переговоры о публикации в «Современнике» «Записки об Артемии Волынском», составленной Блудовым по архивным материалам87.
Либералы осудили Стансы в честь Николая I. Нападки рассердили поэта. Отвечая своим критикам, он написал верноподданнические стихи «Друзьям»:
Нет, я не льстец, когда царю
Хвалу свободную слагаю:
Я смело чувства выражаю,
Языком сердца говорю.
Его я просто полюбил:
Он бодро, честно правит нами;
Россию вдруг он оживил
Войной, надеждами, трудами.
Ознакомившись с этими стихами в марте 1828 г., царь передал поэту через Бенкендорфа: «Что касается до стихотворения вашего под заглавием „Друзьям“, то его величество совершенно доволен им, но не желает, чтобы оно было напечатано»88. Николай привык к лести и не скрыл того, что очень доволен хвалой, сложенной Пушкиным в его честь. Но будучи человеком просвещённым, монарх должен был считаться с неизбежной реакцией общества. Стихотворение «Друзьям» должно было вызвать ещё более неблагоприятную оценку образованного общества, чем «Стансы», чуждые откровенной лести. Власти дали знать поэту, что лучше распространять его стихотворение в рукописных списках. То был редкий случай. Жандармерия всегда пеклась о том, чтобы искоренить любое распространение стихов Пушкина в рукописных списках до публикации с разрешения цензуры. Теперь самодержец сам рекомендовал нарушить строго установленное правило!
Стихи «Друзьям» имели характер напутствия, как и «Стансы». Они выражали скорее ожидания поэта, чем его подлинные взгляды. Но престижу Пушкина они нанесли серьёзный ущерб.
Сопротивление высшей бюрократии и консервативного дворянства затормозило преобразования, которые Николай I надеялся осуществить в непродолжительное время. Когда Пушкин понял, что государь «нетвёрд» в реформах, как и в литературе, он отказался от сочинения новых стихов, подобных «Стансам».
Поворот к реформам выдвинул новых людей. Некоторые из них были в своё время членами литературного общества «Арзамас» и сохраняли приятельские отношения с Пушкиным. Делопроизводителями в Секретном комитете 6 декабря 1826 г. были Д.Н. Блудов и Д.В. Дашков. В 1832 г. первый стал министром внутренних дел, а второй – министром юстиции. Ещё один член общества «Арзамас», С.С. Уваров, с марта 1833 г. стал управляющим Министерством народного просвещения, а через год – министром просвещения. Стремительную карьеру начал делать П.Д. Киселёв. С мая 1828 г. Пушкин стал посещать дом М.М. Сперанского. Последний советовал ему писать историю своего времени.
Осенью 1828 г. Пушкин написал поэму «Полтава», которая начиналась словами:
Богат и славен Кочубей,
Его луга необозримы…
В первом же примечании поэт спешил напомнить читателю, что казнённый Мазепой генеральный судья Украины Василий Кочубей был одним из предков нынешних графов Кочубеев. Из всех современных Кочубеев Пушкина интересовал только один – Виктор Павлович. В апреле 1827 г. он занял посты канцлера империи, председателя Государственного совета и Комитета министров. В 1828 г. князь и граф Кочубей участвовал в допросе Пушкина по поводу «Гавриилиады». Этот эпизод, по-видимому, не отразился на взаимоотношениях этих людей. В 1830–1831 гг. поэт нередко бывал в доме Кочубея.
С именем Кочубея связывали надежды на поворот к реформам, что сказалось на отношении Пушкина к первому сановнику империи. В 1834 г. по случаю кончины Кочубея поэт записал в Дневник такое суждение о нём: «Это был ум в высшей степени примирительный; никто так превосходно не решал трудных вопросов, не приводил мнений к согласию и т. д.» К тому времени Пушкин полностью разочаровался в деятельности Кочубея. Назвав канцлера ничтожным человеком, поэт заметил: «Новые министры повесили голову. …такова бедность России в государственных людях, что и Кочубея некем заменить!»89
Реформы не могли быть осуществлены без опоры на либеральные общественные силы. Но власти, поручая бюрократическим инстанциям разработку новых законов, внимательно следили за настроениями общества и карали всякие проявления либерализма, не санкционированные сверху. Проводником карательной политики выступало III Отделение.
В сетях III Отделения
Мятеж на Сенатской площади обнаружил полное бессилие тайной полиции, проглядевшей заговор. Пушкин с насмешкой отметил, что о заговоре знали все, кроме правительства и полиции. Бенкендорф предложил Николаю I реорганизовать секретную службу на новых началах.
Каждый раз, когда русские монархи сталкивались с заговорами или недовольством в дворянской среде, они устраивали опричнину, Тайные приказы и тому подобные учреждения. Эти учреждения не подчинялись никому, кроме самодержца.
Бенкендорф и его помощник фон Фок заявляли себя противниками быстро крепнувшей бюрократии, её всевластия и злоупотреблений. Но их ведомство неизбежно должно было превратиться в ещё одну надстройку над бюрократическим аппаратом.
Тайная полиция была выведена из подчинения Министерству внутренних дел и подчинена лично императору, в обход всех промежуточных ступеней. Иван Грозный обрядил своих опричников в чёрные одежды, Николай I – в небесно-голубые мундиры.
Форма подчёркивала значение нового ведомства, служившего мостом между батюшкой царём и народом. Уже во время процесса над декабристами Бенкендорф заботился о том, чтобы спасти свою репутацию человека справедливого и снисходительного. Целью нового ведомства он провозгласил обеспечение порядка в государстве и возможность для каждого подданного донести через жандармов правду до монарха, найти справедливость. В особой инструкции Бенкендорф объявлял, что каждый служащий III Отделения «через моё посредство может довести глас страждущего человечества до престола царского, и беззащитного гражданина немедленно поставит под высочайшую защиту государя императора». Корпус жандармов предполагалось укомплектовать исключительно из «добромыслящих людей России»90.
Благодаря стараниям Бенкендорфа жандармерия приобрела фасад почти что благотворительного учреждения. Миф о III Отделении получил широкое распространение. В 1830 г. Пушкин писал А. Гончарову, что Бенкендорф – «человек снисходительный, благонамеренный и чуть ли не единственный вельможа, через которого нам доходят частные благодеяния государя»91.
Сын эстляндского губернатора, Бенкендорф сделал карьеру благодаря придворным связям. Его мать была подругой императрицы Марии Фёдоровны. Сам же он с пятнадцати лет служил Павлу I. Будучи во Франции, Бенкендорф ознакомился с опытом французской жандармерии. Система политического сыска, созданная Фуше в годы Наполеоновской империи, была самой разветвлённой и совершенной в Европе. Бенкендорф предложил реорганизовать русскую секретную службу с учётом западноевропейского опыта. Заставить одну половину общества следить за другой было уже недостаточно. Суть новой системы заключалась в том, чтобы сочетать жёсткое подавление вольномыслия с мерами, которые позволили бы властям направлять общественное мнение. Управляющий III Отделением фон Фок обосновал эту идею в особой записке, поданной шефу. Необходимо, писал он, подчинить общественное мнение, которое «не засадишь в тюрьму, а прижимая, его только доведёшь до ожесточения». Максимилиан фон Фок был почётным членом Вольного общества любителей российской словесности и принадлежал к разновидности полицейских либералов. По словам Филиппа Вигеля, Фок был «немецкий мечтатель, который свободомыслие почитал делом естественным и законным» и «хотел, чтобы просвещённый, по мнению его, образ мыслей не совсем погиб в России, и людей, имеющих его, намерен был защищать от преследований»92.
Штат нового ведомства был невелик – около 20 чиновников, пользовавшиихся услугами примерно 30 осведомителей. Костяк III Отделения составляли опытные полицейские ищейки и тайные агенты, которых вербовали в самых различных слоях общества. Среди агентов была прислуга, литераторы, офицеры, «натуралисты» типа Бошняка, богомольные кокетки вроде Каролины Собаньской и пр.
Розыск о тайных обществах сделал Бенкендорфа одной из самых влиятельных фигур в государстве. Поворот к реформам поставил руководителей вновь организованной жандармерии перед новыми проблемами. Чтобы не отстать от общего течения и угодить царю, шеф жандармов замыслил привлечь на службу в III Отделение людей либерального склада ума. Одним из первых его предложение принял Л.В. Дубельт, ещё недавно слывший либеральным крикуном. Его примеру последовали приятели Пушкина И.П. Липранди, Я.Н. Толстой и другие лица. Наконец, III Отделение пригласило на службу одного из самых известных деятелей тайных обществ генерала М.Ф. Орлова, избежавшего каторги лишь благодаря заступничеству брата. Но Орлов категорически отверг предложение.
Реорганизация секретной полиции стала темой злободневной и получила отзвук в сочинениях Пушкина. Онегин возвращается в Москву:
Замечен он – об нём толкует
Велеречивая Молва,
Его шпионом именует,
Сплетает про него стихи
И производят в женихи.
Пушкину было предписано сноситься с Николаем I через секретную полицию, а потому он не мог избежать общения со шпионским ведомством. Контакты расширились с того момента, как монарх велел Пушкину составить Записку о народном воспитании и передать её в III Отделение. «Я был в затруднении, – рассказывал поэт друзьям, – когда Николай спросил моё мнение о сём предмете»93.
Пушкин имел в виду разговор с императором в Чудовом монастыре.
Получив задание царя составить письменный ответ на свой вопрос, Пушкин обратился к идеям Карамзина, в которых он искал спасения после разгрома декабристов. Видимо, он имел в своём распоряжении «Записку о древней и новой России» Н.М. Карамзина, поданную Александру I в 1811 году94. Записка заключала столь резкую критику современных порядков, что Александр запретил её публиковать.
Поэт вновь призвал на помощь тень великого историографа. В своей Записке о народном воспитании Пушкин подчёркивал важность исторического образования молодёжи. «Историю русскую, – писал он, – должно будет преподавать по Карамзину. История Государства Российского есть не только произведение великого писателя, но и подвиг честного человека»95.
Историю мировую, развивал свой взгляд Пушкин, следует излагать столь же честно, как и русскую: знакомить с идеями республиканцев, «не хитрить, не искажать республиканских рассуждений»; не превозносить Цезаря, ибо он был «возмутитель» и узурпатор; «не позорить» Брута, защищавшего традиционные и законные республиканские порядки.
Пушкин был встревожен слухами о предстоящей выдаче царскому правительству Н. Тургенева, находившегося за рубежом и заочно приговорённого к смерти во время суда над декабристами. Вступившись за него, поэт хвалил его «нравственность и умеренность – следствие просвещения истинного и положительных познаний»96.
Вслед за Карамзиным Пушкин писал о пагубности либеральных идей для России. В целом его Записка носила благонамеренный и верноподданнический характер.
Пересылая рукопись царю, Бенкендорф писал о Пушкине: «…он мне только что прислал свои заметки… которые прилагаю. Заметки человека, возвращающегося к здравому смыслу»97.
Николай I был в целом доволен представленным ему сочинением. Бенкендорф сообщал поэту: «…государь император с удовольствием изволил читать рассуждения ваши…»
Однако царя в Записке Пушкина удовлетворило не всё. Поэт слишком пылко ратовал за полезность и спасительность для России просвещения. Защищая Н. Тургенева, он не побоялся выставить его образцом истинного просвещения. При чтении рукописи царь поставил на полях множество вопросительных знаков. Наконец, он не удержался и от выговора. Просвещение и гений, поучал государь подданного, – не могут служить исключительным основанием совершенству: это правило опасно для общего спокойствия; оно уже завлекло «вас (Пушкина. – Р.С.) на край пропасти… Нравственность, прилежное служение, усердие предпочесть должно просвещению неопытному, безнравственному и бесполезному»98.
Прилежное служение трону – вот чего требовал монарх от поэта.
Записка Пушкина в III Отделение не была единственной. В 1828–1832 гг. Пушкин составил ещё три Записки для секретной полиции. Все они не имели подписи и должны были послужить черновиком для официальных бумаг, исходящих из III Отделения. Всё это строго соответствовало порядкам, царившим в жандармерии. В отличие от первой Записки, три последующих были составлены без царского повеления, по собственному почину поэта.
Пушкин пытался использовать свои особые отношения с царём и его жандармерией в своих целях. Сначала он попытался оправдать в глазах самодержца декабриста Н. Тургенева, а затем заступился за польского поэта Адама Мицкевича.
Автограф первой Записки Пушкина сохранился в бумагах фон Фока и имеет дату 7 января 1828 г. Зимой 1827/1828 г. общение Пушкина и Мицкевича было особенно тесным. Со слов польского поэта Пушкин записал рассказ о том, как 17-летний Адам Мицкевич был арестован за принадлежность к литературному обществу, которое просуществовало всего несколько месяцев. О втором литературном обществе, проповедовавшем национальную идею, юноша только слыхал, но не знал его целей. После семимесячного заключения Мицкевич в 1824 г. был выслан в российские губернии, где и находился более четырёх лет. Суть «доношения» о ссылке польского поэта Пушкин изложил отрешённо: Мицкевич надеется, что правительство позволит ему возвратиться в Польшу, куда его призывают домашние обстоятельства99.
Записка Пушкина была весьма своевременной. В марте 1828 г. великий князь Константин был возмущён публикацией в Варшаве статьи о чествовании ссыльного Мицкевича в Петербурге. Его запрос побудил Бенкендорфа поручить Булгарину составить справку о поведении польского поэта в Петербурге. Булгарин составил Записку о Мицкевиче, всецело его оправдывавшую.
Его Записка за подписью Бенкендорфа была отправлена в Варшаву100.
Россия стояла на пороге войны с Турцией. Император надолго покинул Петербург. Лишь после его возвращения дело получило ход, и Мицкевич смог покинуть Россию. Власти считали слишком опасным отпускать его в Польшу, но разрешили выехать в Германию и Италию.
…Он
Ушёл на Запад – и благословеньем
Его мы проводили.
Слова Пушкина соответствовали истине. Он не только благословил отъезд Мицкевича, но и содействовал осуществлению его планов. Усилия Пушкина были своевременны. Грянувшее в 1830 г. польское восстание до крайности затруднило бы вызволение Мицкевича из русского плена.
III Отделение никогда не оказывало услуг даром. С согласия Бенкендорфа фон Фок принял от Пушкина Записку в пользу освобождения Мицкевича. Почти сразу вслед за тем Бенкендорф пытался использовать ситуацию, чтобы добиться от Пушкина согласия на службу в его ведомстве. Поэту предложили поступить на оплачиваемую должность в канцелярии секретной полиции. Происшествие это заслуживает внимания.
В 1828 г. началась война с Османской империей, пробудившая патриотические настроения. Русское общество сочувствовало грекам, которые вели безнадёжную борьбу против поработителей-турок. Захваченные общим течением, Пушкин и Вяземский в апреле 1828 г. обратились к императору с просьбой отпустить их в действующую армию. После долгих обещаний оба получили отказ. По свидетельству Вяземского, противодействие исходило со стороны его племянника министра Нессельроде. Бенкендорф получил также прямые указания от великого князя Константина, который писал ему по поводу ходатайства Пушкина и Вяземского: «…как бы они ни старались выказать теперь свою преданность службе его величества, они не принадлежат к числу тех, на кого можно было бы в чём-либо положиться»101.
Николай I отказал Пушкину. Тогда последний обратился в апреле 1828 г. с письмом к Бенкендорфу. Он просил исходатайствовать от государя для него разрешение на поездку в Париж на 6 или 7 месяцев, т. е. примерно на то время, пока царь будет занят в кампании на Балканах102.
В марте царь передал Пушкину, что с большим удовольствием читал новую главу из «Евгения Онегина». Сердечное согласие вновь определяло взаимоотношения между императором и его подданным. У Пушкина возникла надежда на то, что его августейший друг наконец отпустит его за рубеж. Бенкендорф опасался такого исхода дела и потому не довёл просьбу поэта до сведения Николая I.
В 1828 г. поэт близко сошёлся с штаб-ротмистром Н.В. Путятой, который должен был быть его секундантом в дуэли с Т.-Ж. Лагренэ. Записные книжки Путяты сохранили сведения о беседе Пушкина с Бенкендорфом по поводу его отъезда на театр военных действий. Сообщив Пушкину об отказе царя определить его в армию, Бенкендорф продолжал: «Хотите… я вас определю в мою канцелярию и возьму с собой?» «Пушкину предлагали служить в канцелярии III Отделения!»103
Предложение Пушкину о сотрудничестве с III Отделением не осталось тайной для общества. Молва определила даже размеры жалованья, предложенного поэту. Прошёл слух, жаловался Пушкин Вяземскому в 1829 г., «что я шпион, получаю за то 2500 в месяц[?] …и ко мне уже являются трою[ро]дн[ые] братцы за местами [?] и за милостями[?] царскими[?]»104.
Определение первого поэта России на службу в тайную полицию отвечало честолюбивым замыслам шефа жандармов. III Отделение было новым учреждением и искало всевозможные средства к тому, чтобы укрепить свою репутацию. В случае согласия Пушкина Бенкендорф приобрёл бы сотрудника, какого не имело ни одно министерство. Жандармы получили бы в своё распоряжение мощное средство влиять на общественное мнение.
Пушкин отклонил предложение о службе в жандармерии, но не отказался от попыток использовать свои связи там, чтобы помочь гонимым. В 1829 г. поэт познакомился с молодым казачьим сотником В.Д. Сухоруковым. В течение пяти лет сотник, в то время поручик лейб-гвардии Казачьего полка, собирал материалы для составления Истории Войска Донского. За участие в заговоре молодой офицер-литератор был арестован и выслан на Кавказ, а все собранные им материалы отобраны. Главнокомандующий Паскевич оценил способности Сухорукова и взял его к себе в адъютанты. Но военный министр Чернышёв велел арестовать сотника и с фельдъегерем отослать его в донскую казачью станицу без права выезда.
В 1831 г. Пушкин ходатайствовал за Сухорукова перед III Отделением. Составленная им Записка заключала просьбу позволить ссыльному возобновить занятия по истории Донского войска, для чего разрешить скопировать ранее собранные документы.
Записка была принята фон Фоком, и летом 1831 г. Бенкендорф имел беседу по поводу Сухорукова с военным министром. Граф Чернышёв был взбешён попыткой вмешаться в дела его ведомства. Ходатайство закончилось полной неудачей. Глава III Отделения сообщил об этом Пушкину 29 августа 1831 г. К тому времени Сухоруков получил возможность покинуть Кавказ и приехал в Москву. 26 ноября М.П. Погодин видел его и «рассказал действия Пушкина для него»105.
Поэт пытался использовать III Отделение и для того, чтобы подорвать монополию Булгарина в литературе. Ещё в мае 1830 г. он писал Вяземскому: «…неприлично правительству заключать союз – с кем? – с Булгариным и Гречем»106.
Летом 1830 г. поэт составил для передачи секретной полиции черновик Записки об издании газеты, которая была бы противовесом для булгаринской «Северной Пчелы». Этот демарш был предпринят не без колебаний. Прошёл год, прежде чем Записка была подана в III Отделение.
Пушкин начинает с замечания о том, что литература есть отрасль промышленности и всё больше приобретает торговое направление, что благоприятствует её процветанию при новом монархе. Однако же известные писатели (Булгарин и Греч), издающие огромным тиражом «Северную Пчелу», приобрели слишком большое влияние на читающую публику и на книжную торговлю. Критика и политика сделались их монополией. «От сего терпят вещественный ущерб все литераторы, не находящиеся в приятельских отношениях с „Северной Пчелой“: ни одно из их произведений не продаётся, ибо никто не станет покупать товара, осуждённого в самом газетном объявлении». Чтобы избавиться от монополии Булгарина и Греча, Пушкин предлагал учредить новый журнал, «в коем печатались бы политические и заграничные новости». Поэт заверял жандармов, что его газета будет лояльной по отношению к властям и в ней не будет ничего злонамеренного: «Направление политических статей зависит и должно зависеть от правительства, и в сём случае полагаю священной обязанностью ему повиноваться… Злонамеренность была бы с моей стороны столь же безрассудна, как и неблагодарна»107.
Записка Пушкина написана была в исключительно корректном тоне. Поэт избежал каких бы то ни было характеристик «двух известных писателей». Всё, чего он требовал, было восстановление равновесия в литературе, т. е. предоставление другим журналам таких же прав на публикацию официальных материалов, которыми монопольно пользовалась «Северная Пчела».
В начале июня 1831 г. Пушкин подал Записку об издании газеты управляющему делами III Отделения фон Фоку. Руководство III Отделением отнеслось к новому проекту Пушкина с недоверием. Бенкендорф несколько лет трудился над тем, чтобы подчинить журналистику своему контролю, а теперь ему предлагали разрушить воздвигнутый им бастион! В действиях Пушкина он, естественно, усмотрел проявление прежнего духа либерализма. С ведома Бенкендорфа фон Фок отказался поддержать новую затею Пушкина. Его Записка не была принята к производству.
Итог «сотрудничества» поэта с тайной полицией был впечатляющим. По его инициативе III Отделение выхлопотало разрешение Мицкевичу выехать за границу. Когда в Польше вспыхнуло восстание, голос Мицкевича в защиту поляков прозвучал как набат по всей Европе. Жандармы должны были признать свой промах.
Ходатайство в защиту бывшего декабриста Сухорукова, также начатое по почину Пушкина, завершилось тем, что Бенкендорфу пришлось выслушать резкую отповедь от военного министра.
Записка Пушкина об издании газеты была отвергнута с порога. Надежды поэта рухнули.
