Руслан Ряфатевич Агишев
Диверсант Петра Великого
Мне бы за дверь махнуть и дать стрекача, да в ступоре я оказался, причиной которого стали брошенные мордоворотом Монсом слова. Поэтому меня, словно кутенка, подняли в воздух и, сопроводив пинком, выбросили на улицу.
– Голодранец! – с этим воплем массивная деревянная дверь, обильно оббитая железными полосами, и закрылась, оставив меня валяться на дороге.
«Медовая ловушка… Неужели эти черти решили свою деваху Пете подсунуть? Красавцы, блин! А что?! Насколько я успел рассмотреть, все при ней. Ягодка уже созрела». От посетившей меня догадки я вспотел. «Смотри-ка, и князя, оказывается, ей мало… Вот тебе и Анна. На будущего правителя Российской империи наметилась».
Признаться, когда на меня накатывало волнение, я почему-то напрочь забывал про свое искусствоведческое образование и едва не скатывался до уголовной фени. В моей речи тут же начинали проскальзывать блатные или околоблатные словечки. От кого-то я слышал, что таким образом человек старался справиться со стрессом…
Словно в тумане, я встал с каменной брусчатки и побрел от дома прочь. Такие новости нужно было «прожевать» в полной тишине, с толком и расстановкой, что, собственно, я и сделал, добравшись до лефортовского двора и забравшись в свой укромный уголок на сеновале.
Вот, оказывается, что их связывает. Козырный интерес, мать их! К Пете с дальним прицелом решили подмазаться. А ведь как складно-то у них все получается. В памяти у меня снова всплыл притягательный образ юной немки, ладная фигурка, бесстыдный взгляд которой не должны были оставить будущему самодержцу ни шанса. С головой окунувшись в патриархальный мир Ивана Грозного и успев немного познакомиться с почти не изменившимися нравами конца XVII века, я прекрасно понимал, что Петр не устоит перед чарами юной соблазнительницы. И дело было совсем не в том, что царевич рос монахом и пугался «аки библейского Левиафана» обнаженного женского тела. Наверняка он уже был прекрасно просвещен, чем отличаются мужчины от женщин, и не раз на практике проверил это знание. Дело было совсем в другом – в его окружении и царивших там нравах! Не будем забывать, что на дворе был махровый патриархат, который применительно к особам знатных кровей вообще приобретал жесткие нравы мусульманских обществ. Здесь девицы дворянских и боярских семей почти все время проводили на женской половине своих домов, где единственным их развлечением было перемывание косточек соседям. Каждый их выход на улицу больше напоминал выход боящегося за свою жизнь преступного авторитета, плотно окруженного многочисленной охраной. Девиц также сопровождал десяток всяких мамок, кормилиц и служанок, за которыми, в свою очередь, зорко приглядывала многочисленная дворня. Из образования невольным затворницам было доступно лишь изучение Псалтыря и основ ведения домашнего хозяйства.
Кто из современниц Петра в таких условиях смог бы конкурировать с довольно образованной для своего времени, весьма свободной в нравах Анной? Притом соблазнительница имела еще одно немаловажное преимущество перед всеми остальными претендентками на сердце и голову царевича – принадлежность к совершенно иному миру, который был чуждо привлекателен и совершенно не похож на мир Петра. В мире Анны по морям бесстрашно плавали уже целые эскадры кораблей с пушками и сотнями моряков на борту, открывались университеты, гремели роскошные балы у монархов и правителей, города одели свои здания и дороги в камень, горожане щеголяли в удобном новомодном платье и не были скованы старыми патриархальными обычаями и традициями. Это был совершенно новый мир, очень привлекательный для юного Петра, жаждущего чего-то необычного и категорично отличного от его образа жизни.
К сожалению или, может быть, к счастью, в своих рассуждениях я оказался прав на все сто процентов! Не зная толком исторических подробностей той эпохи, куда меня занесло, я «увидел» этот разворачивающийся прямо на моих глазах хитроумный план с такими далеко идущими последствиями, что диву даешься. Полковник Франц Лефорт, бывший по большому счету одним из многочисленных нашедших приют в России искателей приключений, наемников пистоля и шпаги, задумал кардинально изменить свое социальное положение, приблизившись к будущему правителю огромной державы. Царевич Петр, не по годам развитый подросток, с фанатичной жаждой интересовавшийся морскими кораблями и западноевропейскими военными обычаями и традициями, подходил для этой цели как нельзя лучше. Благодаря своему немалому военному опыту службы у разных европейских царьков и барончиков, Лефорт много интересного поведал юноше о современной армии, ее приемах и тактике, новом оружии и пушках, слабых и сильных сторонах различных родов войск. Собственно, именно этим хитрый швейцарец и занимался последние несколько месяцев, взяв Петра под свою плотную опеку. Лефорт часами рассказывал о войнах, в которых он участвовал; о занимательных случаях, произошедших с ним или с его товарищами в каком-нибудь бою. А что, собственно, еще нужно подростку, который был практически полностью предоставлен самому себе? Приставленные к нему слуги – пожилой стрелец и мужик-выпивоха – просто физически не поспевали за энергичным Петром, который был готов носиться едва ли не двадцать четыре часа в сутки.
Думаю, в какой-то момент швейцарец осознал, что только его усилий для достижения цели явно будет недостаточно. Ведь всегда может появиться какой-нибудь новый наемник, у которого будет еще больше занимательных историй и опыта. Нужно было еще как-то привязать Петра к себе. Как оказалось, ответ на этот почти сформулированный вопрос был до боли простым и вечным как сам мир. Шерше ля фам, как говорят в стране шампанского, или ищите женщину, которая могла бы юного царевича привязать к новым друзьям не хуже пут. На Кукуе с покладистыми девицами подходящего возраста проблем не было. Здесь можно было с легкостью подобрать себе в пару и блондинку, и брюнетку, и рыжую. Однако Лефорта устраивала лишь одна из них – Анна, дочь зажиточного торговца вином Иоганна Георга Монса, так как она обладала некоторыми, очень нужными для дела, качествами. Эта девица была неплохо образованна для женщины, обладала весьма изысканными манерами, и к тому же весьма преуспела в искусстве обольщения мужчин, в чем не так давно смог убедиться и сам Лефорт.
Убедить Монса труда не составило. Какой бюргер, не мечтающий о лишней монете, откажется от того, чтобы пристроить свою дочь в качестве фаворитки будущего царя, а может, и чем черт не шутит, и царицы? Строптивую Анну тоже удалось уломать, пообещав совершенно райскую жизнь. Девица сразу же поняла, что фавориткой царевича быть гораздо выгоднее, чем женой какого-то толстого пивовара с соседней улицы.
Правда, я не видел в планах Лефорта, Монса и его дочки чего-то из ряда вон выходящего и не свойственного духу и этого, и моего времени. Разве и в наше время не считается нормальным, когда ты ищешь выгоды для себя и своей семьи? Разве мы не склонны строить планы, основываясь на обмане и хитрости? Конечно да! Желая получить повышение по службе, добиться расположения особы противоположного пола, получить что-то очень желанное, мы, как правило, с легкостью идем на сделку со своей совестью.
Словом, в выигрыше оказывались все. Лефорт получал новые чины и звания, Монс – будущего царя в почти зятья, Анна – солидное обеспечение. Лишь я, Алексашка Меншиков, оставался не у дел, так как меня в этой комбинации не было и в помине. По крайней мере, я думал именно так. Однако последовавшие уже в этот самый день события показали, что я глубоко ошибался.
– Хей, Лексашка! – к моему глубокому удивлению, я вдруг услышал голос хозяина, в нетерпении стучавшего тростью по доскам сарая. – Ганс сказать, ты здесь. Спускайсь. У меня есть очень серьезный разговор.
Раскидав слежавшееся за долгое время моего сидения сено, я стал спускаться. Было непонятно, чего Лефорту от меня понадобилось. Может, на меня наябедничал его приятель Монс, что я подглядывал за ним и его дочерью. А может, эта скотина Ганс что-то наговорил лишнего.
– Пошли в дом. Будем говорить.
Развернувшись, швейцарец потопал прямо по грязи; с его едва ли не метровыми ботфортами себе можно было это позволить, а вот мне, в лаптях, пришлось не сладко.
– Проходи. Садись.
Расположились мы, по всей видимости, в кабинете; по крайней мере, об этом говорили и десятка два книг в тяжелом комоде, и массивный письменный стол с какими-то бумагами. В этой части дома я не был ни разу, поэтому с любопытством вертел головой по сторонам, стараясь увидеть как можно больше. В моем положении любая мелочь могла оказаться полезной.
– Вот, здесь взвар. Горячит и согревает. – Он поставил передо мной глиняную кружку, гигантскими размерами напоминающую классическую пивную. – Ты есть кароший слуга, Лексашка.
Под внимательным, оценивающим взглядом Лефорта я чувствовал себя словно на каких-то смотринах. Что он от меня хотел? Зачем позвал? Пока я слышал от него лишь общие слова и никакой конкретики.
– Ты служить у меня почти месяц, и я доволен. Ты честный, – продолжал швейцарец нахваливать меня. – Не вор. Да, да, я не раз проверять тебя. Я приказал Гансу оставлять в разных местах пфенниги…
Честно говоря, мне все еще не было понятно, куда он ведет. Конечно, я помню, как перед крыльцом несколько раз находил монетки и даже перстень. Думал, их потеряли. А оказывается, проверка это была… Хм, интересно.
– Исчо ты очень умный малшик. У тебя есть голова на плечах, – с усмешкой швейцарец выразительно постучал по своему лбу. – Я уверен, что ты далеко идти. Конешна, если тебе помогать. Ведь с помощью кароших и верных друзей в жизни легше? Они тебе помогать, а потом и ты им помогать. Гуут?!
Естественно, я утвердительно кивнул. Кто в здравом уме не согласится с этим утверждением? Постепенно у меня появлялась догадка, куда клонит Лефорт.
– Ты, Лексей, достоин большего. Ты можешь стать настоящий зольдат, официир. Посмотри вокруг. – Лефорт обвел взглядом свой кабинет. – У тебя тоже должен быть свой дом. Кароший, каменный дом, куда ты привести жена, детишек. Ты хотеть свой дом? Стать знатным?
Я опять кивнул, как фарфоровый китайский болванчик.
– Я могу тебе помогать. Скоро в мой дом приходить знатный человек, который может изменить твою судьбу. Ты стать богат. Потом ведь ты не забыть своего старого хозяина?
А вот теперь-то мне все стало ясно! «Ай да старина Франц! Ай да сукин сын! Он же решил обложить Петра Алексеевича по всем правилам военной науки. Блин, со всех сторон загоняет, как волчару… Смотри-ка, с одной стороны, Лефорт действует на Петра сам, напрямую. С другой стороны, к царевичу подкатывает красотка Анна Батьковна, обязанная Лефорту. Теперь еще появляюсь я в качестве то ли слуги Петра, то ли его друга. Естественно, я тоже буду по гроб жизни обязан „доброму дяде“ Лефорту. Красавец! Нет, даже красавелло! Какой расчет! Просто и гениально… Черт, мне даже завидно».
Согласие я свое, конечно, дал. Правда, пришлось немного подыграть Лефорту, чтобы моя реакция на такое предложение выглядела как можно более естественно. Нужно понимать, что предложение швейцарца для недавнего торговца пирожками было, как вытащить не просто золотой, а бриллиантовый билет. Знакомство с будущим царем, которому вдобавок тебя представят в самом лучшем свете, почти автоматически означало, что на тебя посыпятся многие-многие-многие блага. Это понимали и он и я! Поэтому я и дал жару с многократным именованием Лефорта отцом родным, спасителем убогих и сирот, глубокими поклонами.
Нужно ли говорить, что этой ночью заснуть мне так и не удалось. Так проклинаемая мною судьба или злой рок выкинули очередной фортель, к счастью благоприятный для меня. Теперь мне не нужно было искать выходов на будущего царя. Правда, на горизонте появилась другая проблема: а чем я, собственно, могу заинтересовать Петра Алексеевича? Что я могу предложить будущему потрясателю основ Российского государства, чтобы стать его самым близким сподвижником? Не историями про торговлю пирожками же его заинтересовывать, в самом деле.
К счастью, не сильно разбираясь во всех исторических перипетиях эпохи, я обладал многими другими знаниями, ценность которых в глазах царевича могла быть просто неимоверной…
Глава 3. Знакомство с царем Петром
Нас, всех слуг и дворню, собрали с самого утра во дворе, у крыльца дома. Почти десяток человек: цыганистого вида хромой конюх, трое молодых горничных в белых передниках и странных чепцах на голове, красноносый, переваливающийся с ноги на ногу повар, пара мордатых детин-сторожей, угрюмо поглядывавший на всех Ганс и двое каких-то бродяг, которых я редко здесь видел. Сам хозяин долго себя не заставил ждать и появился едва ли не сразу, как мы собрались.
– Все слушайт меня внимательно! Очень внимательно! – Чувствовалось, Лефорт был сильно взволнован. – Завтра сюда приехать очень важный человек. Это очень знатный господин, очень. – Он таким взглядом прошелся по нам, будто хотел удостовериться, что мы действительно прониклись особой важностью завтрашнего мероприятия. – Все должно быть очень карашо! Зер гут! – Его указательный палец взлетел вверх, уверенно протыкая воздух. – Ганс! – вдруг заорал он так, что слуга едва не подскочил на месте. – Все здесь вычистить! Чисто-чисто! Увижу даже маленькую соломинку, шкуру спускать! Брусчатку мыть! Щелоком! Тереть песком! Чтобы блестеть! Вы! – Он перевел взгляд на присмиревших горничных. – Ковры чистить…
Значит, как сказано в одном из старых фильмов, «мы на пороге грандиозного шухера». Пожалуй, точнее было не описать то, что началось в доме Лефорта. Все слуги, дворня, словно наскипидаренные, носились по дому: моя, чистя, полируя, крася все подряд. В открытые ворота двора то и дело въезжали телеги, нагруженные мешками, бочонками, какими-то рулонами. Как чумной бегал и сам швейцарец, старавшийся успеть везде и проследить за всем.
– Лексей! – догнал меня его вопль возле конюшни, где я думал в спокойствии и тишине хоть пару минут дух перевести: загонял меня старина Ганс как сивку. – Что сказать господин Монс? Он и фрау Анна приходить?
Я тут же кивнул в ответ.
– Это есть очень карашо, малшик. Зер гут! Завтра быть знаменательный день!
Высоко поднявший вверх палец швейцарец был явно воодушевлен. Его усики едва не торчком стояли. Сам же Лефорт от переполнявшего его возбуждения не мог устоять на месте и мерил крыльцо шагами.
– Знаить, кто приехать к нам в гости завтра? – хитро взглянул он на меня. – Это сам наследник! Царевич Петр! Это стать великий день для всех. И для тебя, Лексей. – Крючковатый палец сразу же уперся в мою грудь. – Ты ведь помнить о наш с тобой разговор. Запомни, это есть наш шанс…
От Лефорта я уходил в довольно расстроенных чувствах. Не скрою, я думал, что до встречи с будущим императором у меня еще есть время. «Блин! Уже завтра! Жук, раньше, что ли, сказать не мог?!» Я ставил на эту встречу слишком много, скажем, даже все! «Черт, что делать? Что делать?»
Двор я пересек словно метеор. Взлетел по лестнице и рыбкой нырнул в сено, зарывшись в него с головой. Сейчас мне срочно нужно было выработать хоть какой-то план…
– Надо успокоиться, успокоиться, – бормотал я, пытаясь расслабиться. – Блин, успокоишься тут! Вот придет он, что я ему скажу? Добрый день, царевич? Бонжур, наследник престола? Или хеллоу? Да этот пацан меня пошле… – запнувшись, я замолчал; у меня мелькнула какая-то мысль. – Пацан, пацан. Это же всего лишь пацан, мальчишка. У меня же уже получилось один раз стать его другом? Получилось. Что, Петр семи пядей во лбу, что ли? Он обыкновенный подросток, который просто обожает приключения и развлечения! Яркое подтверждение этому его игра с потешными войсками. Как там было? Крепости делали из снега, стреляли из пушки пареной репой, на лодке плавали по озеру.
Этот разговор с самим собой удивительным образом успокаивал. Я бормотал все новые и новые доводы, которые казались мне довольно убедительными. Постепенно выстраивалось и некое подобие плана дальнейших действий.
– Неужели я, человек XXI века, не смогу произвести на него впечатление? Если уж меня при Иване Грозном слушали с открытым ртом, то и сейчас, думаю, будет так же. Что, у меня баек осталось мало? Еще какие-нибудь фокусы бы не помешали. С теми же картами, например, могу много чего показать. Еще с веревками парочка фокусов у меня имеется. Хорошо бы, как Нео в «Матрице» ложку согнуть. Подожди-ка, ложку сгибать не обязательно. Достаточно просто сделать вид, что ты ее согнул, – тут мне припомнился гулявший в Сети ролик про нечто похожее, где паренек на камеру делал вид, что гнет чайную ложку силой воли. – И еще бы что-нибудь убойное, чтобы наследник минут пять-шесть с открытым ртом ходил. Что-нибудь эдакое, взрывающееся…
Вот тут я снова замолк, понимая, что нащупал просто убойный аргумент в разговоре с Петром. О его фанатичной любви ко всему стреляющему и взрывающемуся, я прекрасно помнил из курса истории и думал сыграть на этом. Значит, мне нужен фейерверк. Пусть это будет самый простенький, плохонький, но, главное, настоящий огненный дождь. Хорошо бы, конечно, забабахать что-нибудь грандиозное. Чтобы все взрывалось, гремело, шипело и сверкало, а из центра выхожу я… Блин! Бред какой-то в голову лезет! Какой к лешему фейерверк?! Петр уже завтра будет здесь. А с салютом пару дней ковыряться надо при условии, что с ингредиентами проблем не будет. Как я все успею сделать – и сам фейерверк, и место приготовить? Не дай бог кого-нибудь пораню или вообще убью. В спешке ведь можно такого накуролесить, что за голову будешь хвататься.
– Жаль, конечно, что не получается, – я перевернулся на спину и стал разглядывать лучики солнца, пробивающиеся через обветшавшую соломенную крышу. – Было бы красиво… А может, попробовать что-то попроще? Какой-нибудь детский фокус?
Я вновь задумался, усиленно копаясь в своих детских воспоминаниях. Как на грех, в голову лезли какие-то глупости – бросаемые с многоэтажек презервативы с водой, подкладываемые на сиденье одноклассникам кнопки, мазание лица спящих друзей зубной пастой в пионерских лагерях, засыпка соли в сахарницу, склеивание страниц учебника, привязывание к бродячему кошаку жестяной банки и т. д. Все это, конечно, было смешным для мальчишки определенного возраста, но совсем не тянуло на то, что мне было нужно.
– А может, его не смешить надо, а напугать? – в голову вдруг пришла другая идея. – Возьму вон из деревяшек маленькие клыки настругаю и за губы засуну. Потом выскочу из-за угла и зарычу… – после секундной паузы я добавил: – И в Магадан поеду, снег убирать. Блин, какой к черту Магадан?! В Соловки! Не-ет, Петра пугать глупо. Себе дороже. А вот при нем напугать кого-нибудь другого… Кажется, царевич любил жесткие, на грани фола, шутки. Говорят, Петр I любил устраивать шуточные пожары, когда в городе пускался слух о страшном пожаре, звонили колокола, с ведрами носились стрельцы. Или любил в питье некоторым боярам наливать уксус, который заставлял выпивать залпом.
Словом, идея эта мне приглянулась. Тем более я уже знал, над кем хочу подшутить. Этой жертвой должен стать старина Ганс! Да, да, тот самый паршивец, что почему-то сильно меня невзлюбил и постоянно устраивал мне всякие пакости. То наябедничает Лефорту, то мою еду собакам отдаст, то затрещину мимоходом отвесит. «Будет, значит, тебе, Гансик, ответка. Вечерком прямо из темноты, как выскочу на тебя с клыками, торчащими изо рта! В штаны мигом наложишь!»
…Глубоким вечером, когда большая часть замученных слуг без задних ног дрыхла, меня вновь нашел хозяин. Ему явно не спалось и, похоже, нужна была компания. По крайней мере, на последнее намекали пара бронзовых фужеров и запечатанный сургучом кувшинчик в его руках.
– …Это карошая страна, Лексей, – икнув, начал Лефорт. – Вы все здесь… ты тоже совсем не понимать это. Московия очень карошая страна. Только церковь…
«О-о! Да вы, ваше благородие, нарезались». Швейцарца качнуло, но я вовремя поддержал его за руку. «Так скоро дойдет и до классического – ты меня уважаешь?» Конечно, глядя на разоткровенничавшегося Лефорта, я зубоскалил про себя. Было довольно смешно наблюдать, как всегда выдержанный, строгий, словно затянутый в невидимый корсет полковник буквально растекся на своем кресле.
Чувствуя, что откровения швейцарца затягиваются, я еще подбросил дров в здоровенный камин, который бы с жадностью заглотил еще столько же. Когда же смолистые поленья занялись огнем, заполняя теплом и запахом смолы гостиную, мне послышалось кое-что интересное. «Так… А вот с этого поподробнее, господин полковник».
– Сначала я думать, что здесь церковь другая. У вас можно верить по-другому. – Лефорт кивнул на скромно лежавшую на столе Библию, небольшую книгу в простом черном кожаном переплете. – Можно строить свои кирхе. Можно заводить своих просвитер. – Лефорт все чаще и чаще вставлял слова на родном языке. – Но потом я видеть другое…
Я превратился в «одно большое ухо», так как Лефорт начал рассказывать какие-то просто невероятные вещи. Судя по его сбивчивой, часто прерываемой пьяными бормотаниями речи, наша церковь при полной поддержке царевны Софьи жестко боролась с теми, кто пытался сделать что-то новое или изобретал что-то необычное. Запрещалось что-то изменять в старинных обычаях, военных уставах, домашних традициях, одежде, кухне и т. д. Из школьного курса истории и баек на своей работе в антикварном салоне я, конечно, много слышал про патриархальную Русскую церковь, которая веками словно цепной пес защищала все устоявшиеся обычаи и традиции. Слышал и про пресловутые бороды, которые имели знаковый и едва ли не сакральный характер для владельца; и борьбу с табаком, объявляли дьявольским; и про «немецкое» платье, которое осуждалось среди простого люда; и длинные рукава боярских шуб, что Петр I с такой яростью прилюдно отрезал; и т. д.
«Хм, что-то швейцарец прямо бочку катит на нашу Церковь. Насколько я помню, патриарх и сама царевна Софья, конечно, были противниками всяких петровских задумок, но чтобы прямо бороться с изобретателями… Если честно, лабуда какая-то. Как бы в итоге не узнать, что здесь свою инквизицию создали, чтобы с разными изобретателями бороться».
– …Мне говорить, нельзя другой платье для зольдат, нельзя другой эссен, нельзя другой курирен… э-э-э… лечить. Мол, все не по старине от Сатаны… Делать только так, как говорить они. Слушать, что говорят они. Слышишь? Так не должно быть, Лексей. Так нельзя. Они не понимать.
Полковник зачем-то попытался встать, но у него ничего не получилось. Привстав, он снова плюхнулся в кресло.
– Я говорить зольдат… Вашен… мыть хенде. Ты есть мыть руки, зольдат. Ты есть грязный! Швайне! – Лефорт «хлопнул» еще одну кружку. – А ба…туш…ка против. Так нельзя. Нихт рихтиг… Лексей, слышать меня? Они следить за всеми. За каждым смотреть. Не верь бату…шка… Э-э. – Он попытался еще что-то сказать, но не смог и… захрапел.
Я критически окинул тушу этого лося взглядом, прикинув, сколько он может весить, и отказался от идеи тащить его до кровати. «Определенно, не дотащу. На русских харчах откормился, боров. Плащом укрою его и хватит… Эх, задал ты мне загадку, Франц Батькович. Нехорошая это загадка… Чую я, и ответ на нее тоже нехороший».
Выбравшись из дома, я отправился в свое убежище, в котором спокойно можно было обо всем поразмыслить. Место тут было спокойное. Никто, кроме меня, на сеновал не лазил. Ганс считал это выше своего достоинства. Конюху, с его деревяшкой вместо ноги, было не до сеновала. Остальная дворня здесь тоже особо не шастала.
– Что-то я не пойму ни черта… – посреди душистого сена, в голову мне стали приходить очень странные мысли. – Помню же, при Ване я столько всего наворотил, что все должно быть совсем по-другому. Лекарни вон же при мне еще начали в городах ставить. Царские глашатаи по всем площадям, деревням и весям трубили, что в царские лекарни всяких травниц и знахарей набирают. Как говорится, приходи ко мне лечиться… А тут, что за херня такая творится? Церковь с цепи сорвалась и руки мыть запрещает? Сплю, что ли? – Я ущипнул себя, и резкая боль подсказала, что это реальность, а не сон. – Блин! Что тут творится?
По пьяному делу Лефорт ведь еще много чего рассказал, что еще больше запутало меня. Перемешивая русские слова с немецкими, он бормотал о какой-то старинной фузее с колесцовым замком и связанной с ней легенде. Мол, есть где-то в царских закромах огнестрельный огнебой, что привезен был из далекой-далекой страны на Востоке. Денно и нощно, рассказывал Лефорт, вот уже сто лет четверо дюжих монахов с пистолями и саблями, окропленными святой водой, сторожат это оружие. Боятся, что нечистый придет за своей фузеей и заберет ее.
– Постой-ка, уж не одно ли это из моих ружей, которое я сделал для Ивана Грозного во время одного из своих путешествий во времени? Шустро палит, замок с колесиками, все как у меня. – Мелькнувшая догадка мне показалась очень верной. – Вот, значит, как. Разобраться с моим ноу-хау не смогли. Лучше, значит, охаять и спрятать под замок. А зачем тогда эту мистическую мишуру наворотили? Сторожа-монахи со святой водой? Дьявола сюда приплели? Странно… Что-то не нравится мне все это. Дурно пахнет, друзья-товарищи.
Честно говоря, реальность, действительно, пахла не розами и подснежниками. Моя недолгая жизнь в личине последнего казанского хана Ядыгара, который в реальной истории должен был сгинуть на стенах осажденной крепости, как оказалось, внесла некоторые изменения в историю эпохи. Мое эффектное исчезновение из подземной темницы произвело на царя и его сподручников поистине неизгладимое впечатление, что не могло не сказаться на многом… И так не сильно светского склада ума, царь Иван Васильевич окончательно ударился в религию, начав с дикой яростью преследовать любые отклонения от традиционного уклада жизни, объявленного едва ли не главной православной ценностью Отечества. Сильно усилившаяся Церковь получила настолько широкие права, что ее структуры стали нередко заменять собой государственные органы. При многочисленных монастырях из иноков – бывших стрельцов и казаков – создавались особые церковные дружины, которые в городах и крупных селах вообще заменяли собой власть.
Церковь рьяно боролась с любыми отклонениями от патриархального канона, мощным катком давя скоморошьи ватаги, светские развлечения, любознательных розмыслов. В только что созданных лекарских школах молитва и пост стали наиглавнейшим средством и методом лечения, а лекарства заменили собой святая вода и крест. Привезенные из других стран книги сжигались, а сказанное в них объявлялось ересью.
Однако превращению России в теократическое государство, где верховный правитель сочетал в себе и высшую религиозную власть, помешала, как и в реальной истории, – Смута. Ослабленное и внутренними раздорами, и тяжелой войной с Речью Посполитой государство вновь погрузилось в пучину анархии.
История в очередной раз показала себя сложным заржавевшим механизмом, для поворота которого было недостаточно малого усилия. Здесь требовалось мощное комплексное воздействие по всем фронтам.
…Я же уже пригрелся под теплым покрывалом, лежа в своей каморке под лестницей, когда мне с жуткой силой захотелось по-маленькому. Выпитый на ночь ядреный квас настойчиво запросился на волю, и игнорировать это желание было бы очень опрометчиво. С проклятиями я вылез из тепла и, накинув на себя какую-то дерюгу, выбрался на крыльцо. От идеи справить нужду прямо здесь отказался.
– Сегодня с крыльца отливаешь, завтра срать в доме начнешь. Не-ет, друг любезный, давай-ка отойдем подальше, – с бормотаниями я пошел в сторону конюшни, за которой было подходящее место. – Блин, тут уже все заминировано! Чуть не вляпался! Немецкая слобода, мать их, сортир нормальный сделать не хотят! Планы тут по захвату вселенной строят, а гадим у забора.
В этой самой позе писающего мальчика я и замер. Не знаю, что так подстегнуло мою умственную деятельность, – то ли тихая ночь, то ли великолепное звездное небо над головой, – но я вдруг начал фонтанировать интересными идеями.
– Вот чем можно заинтересовать царевича. Не детскими фокусами и быдловатыми развлекухами… Его можно поразить лишь настоящей Идеей, – остекленевшими глазами я смотрел в темень и шептал и шептал: – Мечтой! Целью! Он же фанатик. Целеустремленный до ужаса, верящий до упора в свое дело. Пусть сейчас он еще не такой, но уже скоро им станет. – Улыбка тронула мои губы; я определенно был на верном пути. – И я должен стать тем человеком, кто и заразит его этой мечтой – мечтой о сильной стране, крепко стоящей одной ногой на огромных многопушечных линейных кораблях, а другой – на многотысячных полках прекрасно обученных солдат.
Да, да, теперь я точно знал, что должен рассказать будущему императору. Расскажу ему про великую страну и великого самодержца, который заботится о своих подданных, а те, в свою очередь, его любят и уважают. Упомяну про разумно организованную и работающую экономику страны, основанную на тысячах мануфактур с разнообразными механизмами и довольными работниками. Мягко ткну его в сегодняшние феодальные заводики, больше похожие на рабовладельческие латифундии и производящие совершенные крохи продукции. Не забуду и про крестьян, которым как воздуха не хватает земли; и про мздоимцев, что кровопийцами присосались к государству.
Потом «зайду с козырей», начав рассказывать про армию нового типа. Ведь флот еще может подождать. Строить его долго, а учиться его водить еще дольше. Армия же ждать не будет. Пусть юный Петя послушает и мотает себе на ус, что сегодняшние стрелецкие полки – это вчерашний день. В современных войнах, где на поле боя господствует быстрый маневр и жесточайшая дисциплина, не место старым традициям и обычаям. В красках расскажу про стройные колонны шведских полков, которые перестраиваются с четким изяществом роботов и залповой стрельбой накрывают ряды солдат противника. Поплачусь о древних фузеях, которые едва достреливают до врага; о сотнях орудий разного калибра; об отсутствии полковых кухонь; о косящей солдат дизентерии от плохой воды; о неудобной военной форме и т. д. и т. п.
В конце своей речи перейду к морю, которое с самого детства манило Петра. Благодаря тоннам прочитанных пиратских романов и сотням просмотренных фильмов морской тематики я в красках и запахах опишу наследнику красоту морского заката, страх и ужас бушующего шторма, отчаяние выброшенного на необитаемом острове. Будут в моем рассказе и яростные сражения многопушечных фрегатов и галеонов, везущих из далекой Новой Испании тонны серебра и золота; и визжащие от страха пленные, запертые в тонущих кораблях; и радость моряков, с победой возвращающихся домой. Не забуду рассказать про прославленных пиратов Запада, корабли которых с развевающимся на мачте Веселым Роджером наводили ужас на целые страны. Пусть имена Ф. Дрейка, У. Кидда, Черной Бороды и многих других звучат таинственной музыкой в его ушах и заставляют еще сильнее бредить морем.
