Руслан Мельников
Тропа колдунов
Руки держали оружие уже не столь крепко, узкие глаза мутнели, а побледневшие губы начинали дрожать, но, видимо, самоубийца старался довести дело до некоего логического конца.
И, наверное, довел…
Не очень ровный, но очень глубокий крестообразный разрез разошелся. Тугая склизкая связка кишок вывалилась на камни. Чужеземец повалился на нее, лицом вниз. Что-то хлюпнуло, булькнуло.
Из-под упавшего человека медленно-медленно потекли темно-красные ручейки.
Пленник еще был жив. Вокруг царила гробовая тишина, и в тишине этой отчетливо слышалось хриплое дыхание сквозь стиснутые зубы. Зигфрид знал, что от ран, нанесенных в живот, не умирают быстро. Смерть от таких ран мучительна, и она не приходит сразу.
В кровавой луже подергивалось человеческое тело. Сведенная судорогой рука сжимала изогнутый кинжал.
Зигфрид гадал, чего язычник хотел этим добиться? Напугать их? Показать свое мужество? Молодому германскому барону не было понятно и не было привычно такое. Он видел смерть и не раз, но не такую.
Никогда еще на его глазах пленные не вытворяли над собой ничего подобного. Пленным полагается либо ждать выкупа, либо идти на эшафот, где с ними расправится палач. Самоубийство же… Само по себе самоубийство – великий грех, а столь жуткий способ сведения счетов с жизнью – и вовсе необъяснимое варварство.
Язычник умирал тяжело. Корчился, вытянув шею. Хрипел и захлебывался собственной кровью. Видимо, самообладание покидало его вместе с отлетающим сознанием. Зигфрид услышал первый стон: тихий, слабый, едва-едва различимый.
Все внимание барона и его воинов было приковано к иноземному рыцарю со вспоротым животом. Потому никто и не уследил за вторым пленником. Желтолицый кнехт-сигнальщик воспользовался моментом и неожиданно вскочил с земли.
Рыцарь, стоявший подле него с обнаженным клинком, не успел ничего предпринять. Только…
– Ваша ми!.. – и вскрик стража, брошенного на камни, оборвался.
Прямой рыцарский меч был теперь в руках язычника. Однако пленник не бросился наутек. И не ринулся в битву. Метнувшись стремительной тенью к умирающему господину, он взмахнул захваченным оружием.
Нанес один-единственный удар.
И когда голова самоубийцы отделилась от тела – отбросил меч с видом исполненного долга. Затем спокойно взглянул в лицо Зигфриду.
Что это было? Давние счеты? Или этот желтолицый кнехт, обезглавив старого господина, надеется выслужиться перед новым? Нет, не похоже. В раскосых миндалевидных глазах Зигфрид не видел и намека на холопскую покорность. Страха в них не было тоже. Скорее, уж гордость от содеянного. Взгляд язычника был тверд и холоден.
Может быть, слуга просто хотел прекратить страдания умирающего? «А ведь от него тоже ничего не добиться, – отчетливо понял Зигфрид. – Ни пыткой, ни посулами – никак. Даже если он понимает по-нашему».
– Ваша милость, – осторожно подступил к нему Карл. – Что прикажете делать с пленным?
– Слуга не должен поднимать руки на своего господина, – хмуро сказал Зигфрид. – Никогда и ни при каких обстоятельствах.
Барон повернулся к стрелкам.
– Убить!
Два спусковых механизма звякнули одновременно. Два арбалетных болта ударили язычника в грудь. Стрелы швырнули одного чужеземца на обезглавленное тело другого.
– Уходим, – отдал Зигфрид новый приказ.
– Ваша милость, мертвых бы схоронить, – негромко пробормотал Карл. – Наших хотя бы…
– Господь милостив, – хмуро отозвался барон, – он примет их души и так.
Покойников в камнях быстро не схоронишь. А задерживаться на плато-ловушке после произошедшей стычки было опасно.
– Уходим, – повторил Зигфрид.
На этот раз перечить барону никто не посмел.
* * *
Порывы стылого ветра едва не сбивали с ног. Впрочем, иначе здесь, и быть не могло: в низаритской горной крепости Аламут ветрено всегда. А на открытой верхней площадке Башни Имама, откуда весь мир кажется павшим ниц, ветер и вовсе беснуется так, что трудно бывает услышать даже собственный крик.
У невысоких каменных зубцов стоял человек в развевающихся одеяниях – просторных и пестрых. Человек на ветру был похож на птицу, раскинувшую крылья и приготовившуюся взлететь, но отчего-то не взлетавшую. Имам Времени, Шейх-аль-Джебель, Хасан-ибн-Шаабахт, Великий Сейд или просто Владыка – его называли по-разному.
Имам задумчиво смотрел вниз, и сейчас можно было видеть только его спину. В спину имама смотрел поднявшийся на башенную площадку крепкий чернобородый мужчина в белой накидке с широким красным поясом. Чернобородый не решался подступить близко и не смел заговорить первым. Он молча ждал приглашения.
Имам держал в руках зурну. Пронзительный звук этого инструмента обычно успокаивал хозяина крепости в минуты волнения и помогал сосредоточиться, когда приходило время размышлять о чем-то особенно важном. Имам любил играть на зурне под свист ветра.
Но сейчас зурна молчала. Имам поднял руку, выкрикнул слово, сотворил знак. Умолк и ветер. Очередной порыв разбился о невидимую преграду. Развевающиеся одежды имама опали.
Стало тихо. Достаточно тихо для того, чтобы говорить негромко. Впрочем, в этой крепости не было необходимости таиться от чужих ушей. В этой крепости все уши были своими и благоговейно внимали лишь словам одного человека.
– Ты пришел, даи?[1] – спросил имам, не поворачиваясь. Голос был сухой и скрипучий. Старческий голос.
– Я пришел, Владыка. Ты звал меня, и я пришел…
Имам отложил зурну. Однако поворачиваться к собеседнику он, по-прежнему, не спешил.
– Взгляни вниз, мой верный даи, – имам простер руку перед собой, и взгляд чернобородого поневоле обратился туда, куда было указано.
В туманную даль у подножия гор.
– Где-то там возятся двуногие муравьи, которых отсюда даже не видно, – продолжил имам. – Они копошатся из века в век, они суетятся без всякого смысла и проку. Муравьи слишком размножились, они повсюду. Муравьи вечно заняты делами, которые кажутся им настолько же важными, насколько мало эти деяния соответствуют замыслу Всевышнего. В своем неведении муравьи рассчитывают обрести спасение, но при этом ничем не способствуют истинной воле Аллаха. Ибо глупцам никогда не хватит разума постичь средоточие мудрости. Ибо без должных знаний ни у кого не достанет сил изменить греховный муравьиный мир… А что есть наш мир, даи?
– Атанор, Владыка. Алхимический тигль, бурлящий и переплавляющий… – тот, кого называли даи, без запинки ответил на неожиданный вопрос. Вернее, повторил многократно слышанное от имама.
– Вот именно! Но только избранные способны помочь Аллаху переплавить содержимое этого мира и тем очистить мир от скверны. Избранными Всевышний сделал нас. Мы должны заставить сверкать омытые кровью алмазы, и нам же предстоит отбросить в сторону и сгноить навоз. Пусть достойное выльется в золотые слитки, а недостойное осыплется грязной окалиной, пылью и пеплом.
– Воистину так и будет, Владыка!
– Так будет скоро, даи. Очень скоро. Так уже почти есть.
Даи вопросительно посмотрел на спину имама.
– Пришло время. Появилось дело важнее всех прочих дел, которые я поручал тебе прежде. Есть задание, которое необходимо исполнить, во что бы то ни стало.
– Я готов, Владыка, – склонился чернобородый. – Нужно кого-то убить?
– Нужно кое-что забрать. Кое-что, чего просто так не отдадут. Поэтому – да, придется убивать.
– Могу ли я узнать, о чем идет речь, Владыка? – не сразу, но все же осмелился спросить даи. – Что именно следует забрать и где?
– Можешь, – ответ прозвучал после недолгой взвешенной паузы. – Потому что ты поведешь фидаинов. Вы отправитесь за Костью Силы.
– Кость? – поднял голову даи. – Удалось найти еще одну Кость?
– Еще нет. Но теперь мне известно, где ее следует искать. Кто-то уже воспользовался силой Кости дважды. Полной силой, дерзко, в открытую, а такое утаить невозможно. Такое открывается рано или поздно. Это все, что тебе надлежит знать, даи. Остальное ты узнаешь позже. А пока созови фидаинов и выбери Жертвующих, на которых можно положиться во всем.
– Да, владыка, – кивнул даи. – Я отберу лучших из лучших.
– Сейчас мне нужны Верные из Верных. Самые Верные. Которых магия и гашиш сделает еще вернее.
– Конечно, Владыка… Что-нибудь еще?
– Приготовь курительную комнату. Я встречу Жертвующих там. И поторопись, даи. Время сейчас слишком дорого. Дороже, чем когда-либо.
Даи с поклоном удалился. Имам, так и не повернувшийся к собеседнику, потянулся к зурне.
Взмах руки – и вновь на башенную площадку впущен ветер. Одежды имама взметнулись. Между каменными зубцами засвистело, завыло. Но уже в следующий миг громкий, пронзительный визг заглушил все прочие звуки. Имам Времени играл на зурне.
Ветер подпевал.
Глава 3
Первый залп дали латиняне. Тяжелые итальянские и немецкие арбалеты снизу били дальше, чем луки ищерских дружинников, стрелявших с Острожецких стен.
– Укрыться! – приказал Тимофей. – Всем укрыться!
И сам отпрянул от бойницы.
Вовремя. Что-то промелькнуло перед глазами. Звякнуло за спиной.
– Вот ведь крысий потрох! – выдохнул он.
В воздухе свистели короткие арбалетные болты. Массивные чуть притупленные наконечники выбивали из обращенного в камень дерева пыль и мелкое серое крошево.
К счастью, под вражеские стрелы никто не попал. Но никто не мог теперь без опаски и высунуться из бойницы.
– Тимофей, – позвал Угрим. – Как прикажу – пусть лучники встают к бойницам. И пусть стреляют. Разом. Все.
– Так не достанем же, княже! – опешил Тимофей. – Латиняне, они того… далеко еще слишком.
– Достанем, – пообещал Угрим. – Как – не твоя забота, а моя. Просто цельте по первой линии, понял?
– Да уж чего тут не понять-то…
Князь кивнул. Процедил с кривой ухмылкой.
– Михель хочет узнать, на что я способен. Что ж, он узнает.
Угрим зашептал заклинания. Руки князя медленно поднимались над головой. Прикрытые глаза, растопыренные пальцы…
Тимофей улыбнулся. В самом деле, не все же время прятаться за колдовскими щитами! Волховскую магию можно использовать и иначе. Ею ведь можно и наподдать хорошенько!
– Стрелу к тетиве! – крикнул Тимофей. – Приготовиться! Целить в арбалетчиков. Бить всем вместе, залпом. По моей команде.
Добавил – чтобы понятнее было:
– Князь стреле поможет!
Лучники все поняли быстро и правильно.
– К тетиве! – передавали дружинники друг другу приказ воеводы. – Приготовиться! В арбалетчиков! Залпом! По команде! Князь поможет!
Арбалетные болты перестали, наконец, сыпаться в бойницы. Чтобы перезарядить тяжелые самострелы потребуется время и времени немало.
Угрим прильнул к бойнице.
Руки воздеты, глаза горят, губы шепчут неведомое…
И сквозь волховской шепот – едва различимое…
– Бей!
Выдох-шелест, выдох-приказ…
И…
– Бе-е-ей! – зычный голос Тимофея разнесся над крепостью.
Стрелки, как один, шагнули к щелям бойниц.
Миг – и луки натянуты. И тетива – у уха.
И глаз выбирает цель в сплошном ряду щитов и людей.
И нимало ни смутившись (Князь! Князь стреле поможет!) стрелки отпускают тетивы.
Сухие щелчки плетенных жил по толстым кожаным рукавицам…
Угрим выбросил вперед поднятые длани. Толкнул от себя незримую волну, как толкал ее прежде Михель, придавая дополнительную скорость снарядам камнемета.
Волховская сила дополнила силу тугой тетивы и упругого лука. Стрелы подхватило, понесло… Лишь две или три не попали в колдовской ток и воткнулись в землю, не достигнув цели.
Все прочие долетели. Ударили редким, но смертоносным дождем.
Стрелы били в тяжелые осадные щиты, но не застревали в толстом дереве, а пронзали его насквозь, как хрупкий сухой пергамент, валили с ног щитоносцев, доставали вражеских стрелков. Стрелы свистели над щитами и разили по несколько арбалетчиков сразу.
Кричали и стонали раненые, безмолвно падали убитые.
За дощатыми щитами воцарилось замешательство. Первая линия атакующих сломалась. И – ни одной стрелы в ответ. Этим следовало воспользоваться.
– Еще раз! – прохрипел Угрим. – Тимофей! Быстрее! Теперь – по лестницам.
Губы князя-волхва снова шептали магические формулы, руки опять поднимались над головой.
– Стрелу к тетиве! – вновь крикнул Тимофей.
Стрелу наложить – это не тяжелый арбалет перезарядить. На это опытному лучнику много времени не нужно. А неопытных в княжеской дружине отродясь не водилось.
– По лестницам! Залпом!
Глянул мельком. Все готовы? Всё поняли?
Вроде, все. Вроде, всё.
– Бей! – вновь прозвучал сквозь колдовской шепоток слабый выдох-приказ князя.
– Бе-е-ей! – во все горло заорал Тимофей.
Снова щелкают тетивы. Оперения стрел мелькают в воздухе.
И – повелительный взмах Угримовых рук.
На этот раз стрелы унеслись за первую линию штурмующих. Пали на вторую. На головы щитоносцев и кнехтов, тащивших лестницы. Каждая стрела находила цель в плотных вражеских шеренгах. И не одну притом.
Латиняне валились друг на друга. На раненых и умирающих падали тяжелые штурмовые лестницы. Ряды наступающих смешались, замедлили шаг…
Арбалетчики противника судорожно заряжали тяжелые самострелы. Но пока не стреляли.
А если еще залп? Еще дальше? По пехоте? По рыцарям?
А по камнемету?
А по фигуре в красном, стоящей возле него?
А по хрупкой женской фигурке, издали толкающей громадный турус?
Получится? Долетит ли стрела, подстегнутая заклинанием князя-волхва? Достанет ли латинянского мага и никейскую ворожею?
Тимофей скользнул взглядом по осадной башне и Арине, по стенобитному пороку и…
Порок! Кр-р-рысий потрох!
Рычаг камнемета дернулся кверху. Михель взмахнул широкими рукавами. Сетчатая праща обвилась вокруг подвижной балки метательной машины. Пустая уже праща!
Пока они осыпали стрелами вражескую пехоту, новая гроздь дымящихся шаров устремилась к крепости. Вон она! Связка зажигательных снарядов достигла высшей точки, разваливалась на части.
– Княже! – вскричал Тимофей. – Греческий огонь!
Увы, запоздалое предупреждение…
– От бойниц! – проревел Тимофей лучникам. – Всем – прочь от бойниц! В укры-ы-ытие!
* * *
Угрим успел-таки вскинуть руки в защитном жесте и шепнуть тайное волховское слово… Быть может, не одно. Князь сумел даже остановить часть зажигательных снарядов на подлете к стенам. Глиняные горшки, наткнувшись на магическую защиту, разорвались в воздухе огненно-дымными кляксами.
Но не все. Далеко не все.
На этот раз добрая половина их достигла крепости, обрушилась огненным дождем на стены и башни. Несколько горшков разбилось на улицах.
Внизу засуетились ополченцы, пытавшиеся бороться с огнем. Здесь же, на стенах, людей было мало, а пламени – много. Глиняные горшки раскалывались один за другим. Жидкий огонь расплескивался по заборалам и крышам, стекал по окаменевшим бревнам, проникал через бойницы на боевые площадки и переходные галереи. Казалось, полыхало все и всюду.
Будь городские укрепления деревянными, участь Острожца была бы решена. Однако и на каменных стенах, где беснуется пламя, а едкий дым забивает глотку и слепит глаза, держать оборону тоже не просто.
А ведь греческий огонь сам собою погаснет не скоро.
Скорее уж латиняне вскарабкаются наверх.
Тимофей слышал, как в клубах дыма кричат сгорающие заживо дружинники. Видел, как люди прыгают из полымя со стен, как летят вниз горящими и орущими головешками. Хорошо, хоть только лучники были на стенах, иначе, почитай, полдружины бы сгорело.
В дыму и пламени засвистело. Зазвенели наконечники об окаменевшее дерево. В бойницы снова влетали стрелы. Латиняне быстро приближались и вскоре к мощным арбалетам генуэзцев и германцев присоединились легкие самострелы швейцарцев и длинные, как рогатины, тисовые луки англичан. Осадная башня тоже уже подползла на выстрел. На верхней площадке туруса появились стрелки.
Время шло, а стрелы все сыпались и сыпались. Выглядывать из укрытия стало еще опаснее, чем прежде. Но и ждать штурма вслепую – тоже ведь никуда не годится. Тимофей рискнул. Прикрывшись щитом, шагнул к бойнице.
Проклятье! Кнехты из первых рядов уже бросают в нечищеный оплывший ров большие осадные щиты, настилают поверх воды гать. И лезут, лезут дальше – на вал, на щербатый частокол…
Вражеская стрела ощутимо тряхнула щит, пробила железный умбон. Массивный наконечник короткого арбалетного болта расщепил дерево над ременным креплением. Едва руку не задел. Звякнул о зерцало, но ослабленный щитом не смог одолеть нагрудную пластину доспеха – только оставил вмятину.
Тимофей отшатнулся, выждал немного, выглянул в другую бойницу.
Ко рву подходит… нет, подбегает вторая линия штурмующих. Латиняне подтягивают лестницы под стены. Турус, гонимый магией Арины, тоже движется со скоростью бегущего человека. Для осадной башни уже готовят проход. В ров летят земля, камни, вязанки хвороста и бревна. Дальше, за рвом, кнехты ломают на пути туруса частокол и пробивают брешь в валу.
– Княже! – закричал Тимофей. – Латиняне скоро…
По верхнему краю щита ударила вторая стрела – длинная на этот раз пущенная, не из самострела, а из лука. Оперение затрепетало перед глазами Тимофея. Узкое граненое острие, показавшееся с внутренней стороны щита, целило в лицо. На пол ладони бы выше прошла – и щит бы уже не спас.
– …скоро на стены полезут!
Третья стрела шла еще точнее: между щитом и шлемом. Но рука Угрима вовремя отдернула Тимофея.
– Не подставляйся без нужды, дурень! – строго отчитал его князь.
– Дружину наверх пора поднимать! – бросил Тимофей в хмурое лицо волхва.
– Куда? В огонь?
Пламя, растекшееся по боевым площадкам, бушевало вовсю. Дымные клубы заволакивали башни и стенные пролеты. Да, Угрим прав: сначала следовало справиться с этой напастью.
– Княже? А землей потушить? – отрывисто спросил Тимофей. – Ты сможешь?
Как тогда… как детинец…
Князь качнул головой:
– Слишком высоко, и слишком много земли понадобится. Да и засыпать стены нельзя. Переходы должны быть свободными.
– Тогда что? Тогда как?
Приказать таскать наверх воду? Но вода греческого огня не зальет, а лишь раззадорит его.
– Любому огню нужен воздух, – проговорил князь. – Без воздуха он гореть не сможет.
– Не понимаю.
– Вдохни поглубже.
Тимофей в недоумении воззрился на князя.
– Это будет недолго, – пообещал Угрим.
– А-а-а?..
– Но это будет неприятно, – предупредил волхв.
Что «это»?
Расспрашивать уже не имело смысла. Князь снова чародействовал. Угрим издал протяжный шипящий звук, положил ладони одна на другую – будто снежок лепил. А после сжал с видимым усилием.
Лицо князя налилось красным, на лбу вздулись жилы.
Тимофей оглох. Нет, не оглох даже. Оказался накрыт незримым куполом, не пропускающим ни звука, ни дуновения ветерка.
А Угрим все давил и давил заключенный между ладоней воздух.
Воздух… Воздух!
* * *
Тимофей попытался вдохнуть. Не смог.
Ни вдохнуть не смог, ни выдохнуть, ни пошевелиться.
Потому что воздух вокруг него…
О-ка-ме-нел!
Да, именно так. Воздух стал подобен бревнам Острожецких стен, что превратились в сплошную монолитную глыбу на выпирающем скальном основании, сохранив былую форму, но не суть.
Лицо Тимофея упиралось в пустоту и твердь. В пустую твердь. В твердую пустоту, которая не желала больше вливаться в легкие живительным потоком.
«Воз-дух-стал-кам-нем!» – мучительно осознавал Тимофей и никак не мог до конца осмыслить случившееся.
Его словно в одно мгновение замуровали заживо. Словно все тело заключили в одни сплошные кандалы. Он почувствовал себя Кощеевой Костью в прозрачном яйце-кристалле.
Жуткое ощущение. Грудь сдавлена, уста будто залиты холодным свинцом.
Тимофей попытался крикнуть. Не смог.
Вопль застрял в глотке. Даже стон, даже хрип не вырывался наружу.
Отчаянно колотится сердце. Бешено стучится кровь в висках.
И мертвая тишина вокруг.
Угримово колдовство накрывало весь гребень стен. Скосив глаза, Тимофей увидел, как вражеские стрелы беззвучно отскакивают от затвердевшего воздуха в паре локтей от бойниц.
А главное: опадало и исчезало задавленное пламя. Лишь оставались густо чернеть на площадках и переходах неподвижные, размазанные клубы дыма. Князь оказался прав: даже греческому огню было не под силу разгрызть такой воздух. Вот только…
Да, задушенное пламя на стенах гасло. Но вместе с ним чародейство Угрима душило людей.
Тимофей с отчетливой тоской понял: все! Воздух в легких кончился. Ноги подкашивались и лишь незримая твердь, сдавившая тело, не позволяла ему упасть.
«Значит, умру стоя, – промелькнула нелепая мысль. – И буду стоять после смерти».
Потом связных мыслей не стало. Только отчаянно билась одна. Последняя. Полумысль-полукрик. Крик немой и бесполезный.
Дышать! Дышать!
И – никак не получалось.
Тимофей почувствовал, что умирает.
Смерть от удушья – не самая страшная смерть, но, как выяснялось, и не самая легкая.
Впрочем, не он один стоял сейчас на краю могилы.
Князь вон тоже весь аж побагровел.
Сквозь застывший дым Тимофей видел лучников на стенах. Стрелки, накрытые внезапным колдовством, замерли в нелепых позах. Красные (а кое у кого – и синие уже) лица, выпученные глаза, раскрытые рты, жаждавшие одного. Воз-ду-ха!
Колдовство закончилось внезапно.
Шум. Штурм. Ожившие и обрушившиеся со всех сторон звуки.
Вновь засвистевшие над головой стрелы.
Каменные тиски отпустили. Тимофей навалился на заборало и чудом удержался на ногах. Ветер – вперемежку с дымом от огня, которого больше не было, ударил в лицо.
И – вдо-о-ох. Долгожданный, глубокий, пьянящий…
Тимофей дышал шумно, жадно и никак не мог надышаться. Воздух, пропитанный гарью, но такой желанный и сладкий, живительной струей входил в легкие. Наполнял их и выносил прочь давящую пустоту. И входил снова. Рядом, опершись руками о шершавые бревна-камни, хрипло дышал Угрим. Видать, князю тоже пришлось нелегко.
Уцелевшие в огне лучники хватали воздух ртами, будто выброшенные на берег рыбы. Несколько мгновений никто не был способен с бою. А между тем конец первой латинянкой лестницы уже возник над стеной справа от ворот.
– Княже! – с трудом выкашлянул Тимофей.
– Вижу, – отозвался князь-волхв.
Взмах руки – и лестницу словно отбросила тугая тетива гигантского лука.
Внизу закричали придавленные люди.
А к стене прислонены еще две лестницы.
Град пущенных снизу стрел засыпал крепость. С верхней площадки осадного туруса тоже метко били лучники и арбалетчики.
– Прикрой меня, Тимофей, – потребовал князь, – Мне самому сейчас защищаться будет недосуг.
Угрим шагнул к бойнице. Тимофей перекрыл щитом узкую щель в стене. По щиту ударило. Сильно. И еще раз, и другой, и третий. Арбалетный болт свистнул над головой князя. Длинная стрела звякнула о шлем Тимофея.
Одного взгляда, брошенного вниз, хватило, чтобы понять: плохо дело. Под стеной уже бурлило людское море. Рыцари, оруженосцы, наемники, кнехты, стрелки – все смешалось в пеструю орущую массу, над которой медленно вздымались огромные лестницы. По двум из них – уже приставленным к стенам – как муравьи карабкались человеческие фигурки. Осадный турус почти подполз ко рву. Скоро и для него будет готов проход.
Угрим вновь что-то забормотал. Руки выставлены вперед, пальцы скручивают незримый валик. И…
Словно тяжелое бревно обрушилось на приставленные лестницы. Лестницы переломились, рухнули. Горохом посыпались вниз облепившие их латиняне.
Но штурмующие уже перебрасывают из-за частокола новые лестницы, лезут через тын сами. Десятками, сотнями. Подходят ближе, ближе… Вражеские стрелы летят все гуще.
– Это не поможет, княже! – пробормотал Тимофей. – Этим латинян не остановить!
Нужно было что-то другое. И Угрим сделал. Другое.
Князь широко – словно сеятель, разбрасывающий зерно, махнул рукой в сторону бойницы. Блеклые едва-едва заметные искорки слетели с кончиков пальцев волхва и тут же погасли по ту сторону стен. Вражеские стрелы, летевшие к надвратной башне, закружило невидимым смерчем, повернуло и швырнуло обратно на головы латинян.
Не все успели вскинуть щиты…
* * *
Волшба продолжалась. Руки князя метались, раскручивая незримые вихри – вправо, влево, вдоль стен, по-над заборалом. Волна магических токов и завихрений ширилась, подхватывая и разворачивая все больше и больше вражеских стрел.
Латиняне перестали стрелять.
Тогда Угрим ударил иначе. Земляной фонтан – вроде того, которым князь тушил пожар в городе – взлетел между валом и крепостной стеной. Фонтан разбил еще пару лестниц, разбросал орущие, дергающиеся человеческие фигурки, расшиб латинян о каменное подножие стен, нанизал на заостренные бревна тына, накрыл сверху тяжелой осыпью глиняных комьев, валунов и щебня.
Второй фонтан ударил из-под туруса, подведенного ко рву.
Вздыбившаяся земля разметала бревенчатый настил под осадной башней, стряхнула стрелков с верхних площадок. Башня качнулась вправо, влево…
По-ва-ли-лась.
Но не упала.
Массивное сооружение словно на невидимых канатах зависло над головами латинян.
«Арина!» – догадался Тимофей. Гречанка, подталкивавшая башню к крепости, теперь пыталась ее удержать.
Далекая женская фигура стояла неподвижно, вытянув вперед обе руки. Угрим, выставивший ладони перед грудью, тоже не шевелился. Между ищерским волхвом и никейской ворожеей шла незримая борьба. Угрим давил турус к земле. Арина не давала башне упасть. И если бы только она одна!
Бросив взгляд в сторону камнемета, Тимофей увидел, как к накренившейся башне простер руки Михель.
Громоздкий турус, так и не коснувшийся земли, начал медленно-медленно поднимался.
А в крепость снова полетели стрелы. Вших-вших-вших-вших… Тук-тук-тук-тук… Вражеские стрелы шелестели над головой, били в щит Тимофея и в края бойницы. Угрим не мог отвлечься, и Тимофею приходилось прикрывать и себя, и князя.
Угрим как будто не замечал стрел. Пот ручьями стекал по лицу волхва. Руки дрожали. На лбу князя вздулись вены. Из перекошенного рта вырывалось хриплое дыхание. Но противостоять объединенному натиску Арины и Михеля Угрим не мог.
Еще немного и…
Оглушительный хруст и грохот. Ага, вот чего добивался князь! Деревянная конструкция попросту не выдержала магического давления с двух сторон. Башня треснула. Переломилась. Посыпалась смятыми в труху бревнами.
Турус развалился на части. Рухнул…
Князь отступил от бойницы сам и отдернул Тимофея.
– Готово! – шумно выдохнул Угрим.
Тимофей тоже перевел дух. Щит ощутимо тяготил левую руку. Еще бы! Из кожаной обивки торчало десятка полтора стрел. Оперения царапали заборало при каждом движении. С таким щитом много не навоюешь.
Тимофей вынул из ножен меч. Взмахнул пару раз. Обрубил древка под самые наконечники. Вот так гораздо лучше! А острия можно выковырнуть позже. Когда будет время. Если будет.
За стеной послышался гулкий протяжный рев. Рог? Латиняне трубят отступление?
Тимофей не удержался. Снова выглянул из-за бойницы.
Да, это звучал боевой рог. Только он не звал назад. Он гнали к крепости вторую волну штурмующих. Свежие силы латинян двигались к Острожцу ровными, не смятыми еще рядами. К крепости на людских плечах плыли новые лестницы.
– Княже! – Тимофей повернулся к Угриму. – Латиняне…
– Знаю, – кивнул князь. – Слышу. Михель шлет подмогу.
Тимофей отыскал взглядом латинянского мага и ворожею-гречанку. Вражеские чародеи, похоже, утратили интерес к развалившемуся турусу и разочаровались в стенобитном пороке. Сейчас они творили за спинами надвигающихся отрядов какую-то новую волшбу. Правда, ее последствий пока видно не было.
– Что происходит? – пробормотал Тимофей. – Что делают Михель и Арина?
– Изгоняют страх, – хмуро ответил Угрим, даже не взглянув за стену. Наверное, не нужно было. Наверное, князь все чувствовал и так. – Внушают воинам отвагу. Это сложная магия, она требует полного сосредоточения и концентрации сил. К ней прибегают редко. Но она того стоит. Поднимай ратников на стены, Тимофей. Дружинников, ополченцев – всех. Пришло время…
Тимофей перегнулся через внутреннее ограждение.
– Все наверх!
Приказ воеводы подхватили сотники и десятники. Воины взбегали на боевые площадки, становились у бойниц. И вовремя: латиняне прислоняли к стенам лестницы. Одну, вторую, третью…
– Тимофей, – окликнул Угрим, – ты с ратниками бери на себя тех, кто полезет наверх. Я сделаю так, чтобы за ними не прорвались остальные.
– Ясно, княже, – отозвался Тимофей.
Хотя ясно ему было пока далеко не все.
– Придется показать Михелю с Арине кое-что еще, – пробормотал князь.
Но Тимофей его уже не слушал. На заборало оперлась четвертая лестница. И – тут же, рядом – пятая. И – шестая. Лучники и арбалетчики латинян прекратили обстрел. Видимо, опасались задеть своих. Значит, по лестницам уже лезут.
– Бей! – крикнул Тимофей.
Вниз полетели стрелы, сулицы, камни и бревна. Мужикам-ополченцам длинной раздвоенной рогаткой удалось оттолкнуть от стены одну из лестниц. Латиняне приставили еще три. И – еще две.
Тимофей подскочил к ближайшей. Тяжелая, крысий потрох, устойчивая! В одиночку не свалить. С такой лестницы можно только сбивать врага мечом. Тимофей поднял клинок…
Над гребнем стены показалась голова. Кнехт в широкополой стальной каске увидел Тимофея, яростно завопил, вытаращив глаза. В руке – топор. Щит заброшен за спину. И напрасно…
Рубящий удар под покатые поля каски. Крик кнехта оборвался. Снесенная с плеч голова летит вниз. Кровь заливает лестницу и стену. Вслед за головой падает тело. Но на месте первого латинянина уже стоит второй. Рыцарь в легком шлеме, прикрывается щитом и пытается достать Тимофея длинным мечом. Только драться стоя на скользкой от крови лестнице неудобно.
Тимофей отводит клинок противника в сторону, рубит сам. По щиту, по намалеванному гербовому орлу. Сверху вниз. Прямым бесхитростным ударом. Но си-и-ильным.
Щит трескается. Рука в латной перчатки соскальзывает с перекладины. Нога – тоже. Рыцарь срывается и летит вниз, на головы лезущих следом. Сбивает кого-то. И кого-то еще.
Краткая передышка.
Тимофей смотрит по сторонам. К стенам прислонены новые лестницы. Битва кипит вовсю. Ищерцы держатся. Не пускают врага дальше заборала. Пока не пускают…
Кнехты и рыцари десятками падают к подножию стен. Но убитые и раненые есть уже и среди защитников. Их мало, гораздо меньше. И все же они есть.
Копье! Тычет снизу. В лицо.
Тимофей увернулся. Срубил наконечник, перегнувшись через стену, вытянул руку, достал вражеского копейщика кончиком меча.
Еще одним латинянином на лестнице стало меньше.
Урвав свободное мгновение между взмахами меча, Тимофей глянул на князя. А князь…
Холодный взгляд, плотоядная улыбка, чуть заметно шевелящиеся губы, руки, живущие своей особой волховской жизнью…
Князь колдовал.
Угрим медленно, с усилием, разводил перед собой ладони.
Зачем?
Зачем-то…
* * *
Снизу доносятся дикие вопли. Не из-под стен, дальше – из-за вала и частокола. От рва.
Что там творится? Нет ни времени, ни возможности посмотреть: еще один латинянин вскарабкался по штурмовой лестнице. Стоит у самого заборала, почти вровень с Тимофеем. Одной рукой держится за окровавленную перекладину, второй – бьет тяжелым кистенем. Целит в голову Тимофею.
