Руслан Георгиевич Илаев
Я служил на флоте
Мичман «Фантомас»
Захаренко Николай Борисович, командир эскадренного миноносца «Бдительный», имел воинское звание капитана третьего ранга и был одним из немногих перспективных молодых командиров на Черноморском флоте. Офицеры нашего корабля его уважали и любили, хотя многие из них были старше его на пять- десять лет. Вот взять, например, старпома Латяну Владимира Степановича, он тоже имел звание капитана третьего ранга, но по возрасту был старше командира на восемь лет. Всего офицеров и мичманов было на корабле двадцать девять и личного состава, то бишь матросов и старшин срочной службы, где- то двести восемьдесят человек.
На эсминце я служил начальником медицинской службы второй год. Успел с нынешней командой побывать на шестимесячной боевой службе в Средиземном море. И вот уже пошла четвертая неделя, как мы вернулись в Севастополь – на место постоянной дислокации на Графской пристани. Николай Борисович был умный руководитель и великолепный организатор, редко повышающий голос на подчиненных, но требовавший беспрекословного подчинения младших по званию старшим, или, другими словами, требовал соблюдения воинской субординации. Мы подружились с ним на боевой службе, после одного неприятного случая, который имел место на «Бдительном» в походе. Матрос третьего года службы Опрышко ударил перед строем по лицу офицера – своего непосредственного начальника, командира группы боевой части «три» или минно- торпедной части. Произошло это на глазах стоящих в строю матросов срочной службы, подчиненных пострадавшего лейтенанта.
На офицерском собрании в кают- компании командир довел информацию по происшествию до всех присутствующих начальников. Здесь же указал на молодого офицера, получившего оплеуху от матроса Опрышко, попросил его рассказать подробности произошедшего инцидента. Офицеры хмуро слушали командира группы. Такого случая еще не было ни у кого на памяти. Чтобы матрос перед строем ударил офицера!? Все знали, что матросу грозит суд трибунала и дисциплинарный батальон на мраморных каменоломнях Псковщины. Но ведь тогда – и огласка на весь флот и бесконечные проверки и наказания начальников всех рангов на корабле и в бригаде также. Командир обратился к присутствующим с вопросом: «Что будем делать?». И тут я, еще не понимая до конца своего варианта решения проблемы, предложил не доводить ситуацию до суда, а разрешить мне поработать с матросом. Другими словами, предложил командиру и присутствующему офицерскому составу дать мне лично «побеседовать» с Опрышко, т.е. «сломать» его характер. Попросил командира и замполита один час на его обработку.
В кубрике, где я застал негодяя- матроса в окружении сочувствующих ему срочников- одногодков, попросил всех удалиться и немедленно приступил к работе, использовав для разговора «баночку» –длинный складывающийся алюминиевый стул на четыре человека. Опрышко – матрос последнего года службы – был не робкого десятка и весил около ста двадцати килограммов. Мне, однако, все же хватило тридцати минут непрерывного воздействия «баночкой» по его конечностям, пока, наконец, Опрышко не заплакал. Но заплакал он не от боли и страха, а от бессилия, что не может меня убить или покалечить. Затем мы сидели рядом на этой же злополучной «баночке», и я подробно объяснял Опрышко ход его дальнейших действий, т.е. то, что он должен сделать в ближайшие пять минут, чтобы не загреметь…
После нашего разговора матрос немедленно прошел в каюту своего командира группы и попросил простить его за проступок и забрать рапорт у командира. Попросил у командира корабля разрешения войти и показал сплошные синяки на руках и ногах, при этом высказался, что они справедливо получены им от меня. Попросил командира не направлять его дело в суд военного трибунала, доложил ему, что только что просил об этом и своего командира группы. После чего в своем кубрике заявил, что если кто –то из матросов проговорится о случившемся днем инциденте, лучше пусть сразу утопится… Другими словами он каялся в содеянном и просил его простить, но не передавать дело в суд. Матрос Опрышко вскоре после возвращения в Севастополь был уволен на «гражданку», а мой авторитет в глазах офицеров и мичманов корабля значительно вырос.
Вот так мы с Николаем Борисовичем и начали дружить по- настоящему, благо и возрастная разница с ним была небольшая, и чувство доверия появилось друг к другу… После этого случая он действительно начал мне доверять, что потом неоднократно подтверждалось его отношением ко мне в той или иной ситуации.
А сегодня ранним утром, как всегда, командир прибыл на корабль в семь утра, и осматриваясь по сторонам, стал медленно подниматься по трапу на корму корабля. Я стоял у курительной бочки на юте и видел, как к трапу подбежал Латяну с докладом, что за его дежурство на корабле происшествий не случилось. Владимир Степанович оставался на ночь на корабле старшим, а я как раз попал в его смену. Но, честно говоря, это Захаренко попросил меня оставаться в смене со старпомом, наверное, хотел иметь от меня дополнительную информацию по положению дел на корабле в его отсутствии или же не до конца доверял старпому. Рапорт командир принял молча, поздоровался за руку со старшим помощником, и, заметив меня, махнул рукой, чтобы я участвовал в сопровождении. Владимир Степанович что- то продолжал докладывать командиру, отвечал на его вопросы, я молча шел сзади.
Через сорок минут все офицеры и весь личный состав срочной службы, свободный от вахт, построятся на носу корабля на торжественный подъем флага и гюйса, затем все разойдутся по своим боевым частям и службам отрабатывать боевые задачи. Командир и старпом, разговаривая, поднялись по трапу к каюте командира, Николай Борисович, не оборачиваясь ко мне, попросил меня зайти к нему после построения и подъема флага. Я подтвердил его решение и отправился на построение на верхнюю палубу. Затем был утренний чай с обязательным печеньем, сыром и сливочным маслом. После началась утренняя приборка на корабле, и только лишь в десять часов я смог попасть к командиру. Все морские офицеры обращаются наедине друг к другу по имени и отчеству или же по имени.
– Присядь, Руслан Георгиевич,– попросил Николай Борисович, – хочу с тобой посоветоваться.
Он протянул мне журнал «Спортивная жизнь России», открыл его, и указав пальцем на фотографию ватерполиста, спросил:
– Ты знаешь, кто это?
– Конечно, знаю! Кто же не знает «Фантомаса», он член сборной Черноморского флота по ватерполо и звание его вроде бы мичман, – ответил я.
Николай Борисович продолжил:
– Тебе ведь известно, что мой отец был генералом артиллерии, и что мой младший брат, тоже морской офицер, проживает с семьей в том же семейном общежитии, что и я с женой?
Я утвердительно кивнул головой.
– Отец моей жены в звании генерал- майора, а вот папа жены моего брата – в звании генерал-полковника, – объяснил Николай Борисович.
– А дело в том, – продолжил Николай Борисович, – что этот «Фантомас» также проживает в общежитии с женой и маленькой собачкой породы такса. У жены брата собачка той же породы. Рядом с общежитием парк, где все выгуливают своих собак. Вот там «Фантомас» и снюхался с женой брата. Ему сейчас предложили перейти в сборную России по ватерполо, т.е. в Москву, а он в свою очередь, предложил жене моего брата развестись и поехать с ним в Москву. Брат подошел к нему для выяснения причин его хамского поведения, но «Фантомас» даже слушать не стал, просто избил его. Ростом он за два метра и весит килограммов сто тридцать. Что делать, Руслан Георгиевич, ума не приложу? Вот тебе и вся история вкратце.
– Послушайте, Николай Борисович, – спросил я командира, – а что, он собаку так и продолжает выгуливать в парке?
– Практически каждый день, около семнадцати часов он ходит по одному и тому же маршруту, делает один круг по парку, – подтвердил командир.
– Есть у меня одна задумка, Николай Борисович, я хочу встретиться с ним и поговорить по- мужски, если Вы не возражаете, – попросил я.
– Возражаю, – решительно ответил командир, – этот здоровенный амбал переломает тебе все кости, посмотри, что он сделал с моим братом. Руслан Георгиевич, ты думаешь, что справишься с ним в одиночку? Да он тебя одной рукой сделает и не поперхнётся!
– Ну, это мы еще посмотрим, кто кого и как, но все же я с ним встречусь и поговорю по- мужски, а результат разговора Вам, Николай Борисович, лично и доложу, – закончил я. После чего попросил разрешения и вышел из каюты.
В амбулатории я застал своего санинструктора Любченко. Попросил его найти матросов Батаева и Гиша и направить ко мне в каюту минут через десять. Затем спустился по трапу на вторую палубу зашел к себе в каюту и стал ждать.
Первым появился осетин Батаев и сразу же за ним – адыгеец Гиш. Приглашенные были практически одного роста со мной, а мой рост был без малого метр восемьдесят шесть сантиметров. Попросил их присесть и тихим голосом предложил им увольнительную на берег для проведения культурных мероприятий, куда входили посещения художественного музея и панорамы «Защита Севастополя». Оба балбеса уставились на меня, не понимая, куда я клоню, и что за этим кроется. Предложил увеличить наш коллектив до пяти матросов, пригласив еще штангиста Хапипа, боксера Нальгиева и борца вольного стиля Арбиева. Предупредил, что сход с корабля в два часа дня, и чтобы они к этому времени уже стояли у трапа. Затем занялся составлением накладных на получение расходного медицинского имущества и прочих медикаментов на флотских медицинских складах на Фиоленте, на окраине Севастополя.
Ровно в четырнадцать часов я вышел на корму. У трапа стояла вся великолепная пятерка по форме «два» – черные брюки и белый верх, к форме прилагался головной убор – белая бескозырка. Все спустились по широкому трапу корабля, отдавая честь гюйсу с поворотом головы при движении – дань флотской традиции. Все мы прямехонько направились на мою съемную квартиру. Вопросов мне никто не задавал. Зашли в квартиру, и я предложил всем расположиться на диване и двух креслах, затем спокойным голосом начал разъяснять суть предстоящих действий с причинами, их вызвавшими:
– Послушайте меня внимательно, – обратился я к присутствующим, – дело серьезное, один плохой мичман соблазнил жену брата нашего командира, предложил ей развестись и выйти за него замуж и отчалить в Москву на постоянное место жительства. Отец ее в звании генерал- полковника, и мичмана скорее всего интересует не она, а этот генерал. Наверное, мичман хочет офицером стать, я так думаю, – закончил я свой доклад.
– А что думаете вы? – спросил я присутствующих.
– А что тут думать, – ответил за всех Батаев, – надо мичману в грубой форме объяснить, что он не прав, и чтобы от нее отвалил!
– Все так думают? – обратился я к матросам.
– Хочу спросить Вас, товарищ старший лейтенант, – заговорил Гиш, – этот мичман такой здоровый, что нас здесь пять человек?
– Не пять, а шесть человек, одних я вас на операцию не пущу, идем все вместе. Что касается его внешних данных, можете взглянуть на снимок в этом журнале, – я протянул Гишу потрепанный номер журнала «Спортивная жизнь России», – он в резиновой шапочке снят во весь рост, рядом с ним его тренер кажется пионером. Кличка у него «Фантомас», он член сборной Черноморского флота по ватерполо и звание его вроде бы мичман. Он стрижется на лысо, поэтому такое прозвище.
Журнал пошел по рукам, наблюдая за реакцией рассматривающих его матросов, я не заметил и следа волнения на их лицах. Вероятнее всего, их успокаивало то, что в предстоящем деле я сам буду вместе с ними участником событий.
– А когда на дело пойдем, – спросил все тот же неугомонный Гиш,– я так понимаю, сегодня?
– Сегодня, около пяти часов вечера, «Фантомас» пойдет выгуливать свою таксу в парке рядом с общежитием, довольно сильно заросший кустами, что нам вообще- то очень даже на руку. Делает он обычно с собачкой одну ходку вокруг парка. Аллея заканчивается, далее идет тропинка, завершающая круг, а там везде густой кустарник. Вот на этом переходе Гиш проходит ему в ноги и пытается опрокинуть его на спину. Допустим, не получилось его сразу опрокинуть, Гиш, не ослабляй захват руками, держи мертвой хваткой. Батаев, ты сразу же бежишь к нему на помощь и с разбегу толкаешь «Фантомаса» в грудь, помогаешь Гишу опрокинуть его на спину. Допустим, «Фантомас» упал на спину. Хапип, отвечаешь за его правую ногу, блокируй ее намертво. Нальгиев, отвечаешь за его левую ногу. Первоначальный замысел заключается в том, что мичман встать на ноги не должен, а если его не удержать в положении лежа, то вероятность того, что он нас всех сделает инвалидами, очень высокая. Вы вдвоем заблокировали его ноги, Гиш блокирует намертво его корпус. Я вместе с Батаевым и Арбиевым блокирую его руки, затем сажусь ему на грудь, вы продолжаете держать его за руки, ибо обе мои руки должны быть свободными, и я начинаю превращаться в отбойный молоток для морды его лица. Наказав негодяя, по моей команде, мы также тихо и стремительно возвращаемся на такси на исходную позицию, т.е. ко мне домой. Вам все ясно? Едем в парк на такси, осталось полчаса. А сейчас все сняли форменные рубашки и надели мои гражданские рубашки навыпуск, тельняшки тоже снять.
На двух такси подъехали к парку, заняли позицию в условленном месте.
Далее все происходило точь – в – точь по нарисованному сценарию. Да, он появился с собачкой, но рядом с таксой шел не просто высокий мужчина. Двухметровый гигант с дико развитой мускулатурой и заросшей рыжими волосами грудью – он более походил на гориллу, нежели на человека. Не мудрено, что жена брата командира запала на этого примата! В голове у меня появилась шальная завистливая мысль: «Интересно, а член у него такой же огромный? Не этим ли предметом он соблазнил молодую женщину» …
Тем временем Гиш вышел навстречу гиганту, они медленно стали сближаться. Процесс пошел удивительно спокойно и плавно. Поравнявшись, матрос стремительно, по- борцовски, прошел в ноги ватерполиста, обхватил его на уровне ягодиц руками и одновременно резко толкнул плечом, попытался сбить его с ног. «Фантомаса» сильно качнуло назад, но устоял, его такса от испуга завыла и бросилась наутек, громко лая, благо хозяин выпустил поводок. Еще мгновение, и он пришел в себя и правым кулаком нанес два мощнейших удара по голове Гиша, пытаясь оглушить его. Но Гиш хватку не ослабил. Из- за кустов стремительно выскочил Батаев, разогнавшись весьма прилично и не снижая скорости, он двумя руками резко ударил гиганта в грудь. «Фантомас» рухнул навзничь, как спиленное дерево. Словно по команде, на его ноги упали Хапип с Нальгиевым, прижали их к земле своим весом, не давая хозяину ног пошевелиться. Я вместе с двумя оставшимися матросами ринулся ему на грудь. Жертва выла и пыталась кусаться, Арбиева, держащего его руку, он все же укусил за ладонь. Естественно, укушенный бросил боевой пост и катался по земле, тряся разорванной кистью, чем несколько ослабил нашу атаку.
К тому времени я уже сидел на его груди и отбивал руками чечетку на его лице. «Фантомас» освободившейся рукой смазал меня два раза по голове словно кувалдой. И тут озверевшие матросы, нарушив инструкцию, присоединились ко мне и, решив мне помочь, принялись каблуками и носками уставных ботинок утюжить лицо мичмана. Мои кулаки мгновенно покрылись ссадинами и синяками, дважды слева свои же съездили мне кулаком по голове. Через три минуты любвеобильного извращенца мы все же вырубили, сломав ему нос и выбив пару зубов. По моей команде мы ретировались на стоянку такси, а оттуда стремительно и тихо возвратились на исходную позицию, т.е. ко мне домой. Матросы по очереди умылись в ванной и переоделись в свою форму №2, затем Батаев с Гишем помогли накрыть стол. На столе- жареное мясо, консервированный балык, языки и всякая приправа с салатами. Достаю пять бутылок водки из- под кровати, ставлю молча на стол.
– Пусть каждый пьет столько, сколько может и хочет, сегодня вам можно все, задача выполнена на «отлично», предлагаю присесть за стол и начать переговоры по урегулированию бесправного положения негров в Америке! – закончил я шутливо со стаканом в руке.
Все выпили по полному стакану водки, а затем я, Батаев и Гиш еще по стакану приняли, после чего втроем вышли во двор покурить. Я спросил обоих матросов, увольняющихся осенью домой, какие у них есть желания перед увольнением. Они, будто сговорившись, изъявили желание вступить в партию, ибо на «гражданке» решили пойти на работу в милицию. Водку выпили всю, а еще через час я отвел матросов на корабль, подарив на трапе дежурному офицеру две бутылки водки с пожаренной на мангале свежей свининой. Этот презент был подарен за отсутствие «запаха» у матросов, ничего не поделаешь – благородные флотские законы распространяются на матросов и офицеров одинаково. Коротко, наедине, объяснил дежурному офицеру, что отмечали день рождения матроса Батаева. Тот за подарок поблагодарил, но просил меня зайти в его каюту после отбоя на пять минут, это вроде как соблюдение той же флотской традиции – морские офицеры в одиночку не пьют.
Утром доложил командиру, что «разговор по душам» с мичманом Мищенко состоялся, последний признал свою неправоту и отказался от дальнейших контактов с женой его брата. Удивленный командир попросил подробности «разговора», на что мной были молча продемонстрированы обе кисти, покрытые синяками и ссадинами. Указал Николаю Борисовичу пальцами на кровоподтек на левой верхней скуле, подтвердил, что разговор был тяжелый, но непродолжительный, и все это благодаря регулярным занятиям в секции бокса. Затем обратился к командиру с просьбой о принятии в партию матросов Гиша и Батаева, доложил, что они оба увольняются осенью с действительной воинской службы и хотят продолжить работу в органах внутренних дел.
…Через два дня командир вновь пригласил меня к себе в каюту.
– Хочу выпить с тобой, – сказал взволнованно Николай Борисович, – после твоего разговора «Фантомас» попал в госпиталь с переломом носа и нижней челюсти. Мой брат хотел бы пригласить тебя в гости к себе в ближайшую субботу.
Я принял приглашение. Потом мы с командиром пили водку. Затем в ближайшую субботу я пил водку с его братом и женой брата, которая оказалась весьма милой девушкой.
А еще через три месяца Николая Борисовича приняли на учебу в академию Кузнецова, и он отбыл с супругой в славный город Ленинград. Четыре месяца спустя меня самого перевели в распоряжение Медицинской службы Ленинградской Военно–Морской базы. Я более никогда не встретился с командиром и его братом. Матросов Гиша, Арбиева, Нальгиева, Хапипа я также никогда больше не встретил. В 1989 году на Финляндском вокзале я признал в проходившем мимо капитане первого ранга Латяну Владимира Степановича. Но зато несколько раз встречался во Владикавказе с бывшим матросом Батаевым. Полысевший и раздобревший Батаев работает в силовой структуре – он заместитель прокурора одного из районов Владикавказа. Я, офицер в отставке, продолжаю чтить флотские традиции – первый всегда за товарища Сталина, второй – за тех, кто в море....
Криминальный Кронштадт
Так получилось, что конец девяностых я застал в должности начальника Кронштадтской гарнизонной поликлиники. Назначен был на должность майором, а увольнялся в запас через десять лет в звании подполковника медицинской службы. До моего назначения в поликлинику я служил на кораблях Черноморского и Балтийского флотов. Ленинградская Военно- морская база, хотя официально и являлась частью Балтийского флота, на деле была все же самостоятельным подразделением, имеющим в своем составе Военно- морскую академию им Н.Г.Кузнецова, пять Военно- морских училищ, Нахимовское училище и всевозможные секретные объекты, где проектировали и строили корабли и двигатели для кораблей и подводных лодок. А еще в Ленинградской Военно- морской базе находилось множество доков для чистки и покраски днища и бортов кораблей, а также проведения ремонтных «сухих» работ. Дивизия надводных кораблей в Кронштадте являлась подчиненной частью Ленинградской Военно- морской базы. А 35 Военно- морской госпиталь и 102 поликлиника обслуживали личный состав дивизии и воинских частей, располагавшихся на острове, а также членов их семей. Получалось, в общем, где- то около пятидесяти тысяч взрослого населения.
Кронштадт – искусственный насыпной город на острове Котлин (переводится дословно со шведского как «котел»), длина его составляет двенадцать километров, ширина пять километров. Когда- то он действительно играл существенную роль в обороне Северной столицы и морских рубежей Российской империи, однако со временем Кронштадтская крепость утратила свое значение и предназначение, и город стал доступным для всех желающих россиян и зарубежных туристов. Население Кронштадта проживает в трех жилых массивах: собственно старый город, и пристроенные к нему новостройки – 16- ый квартал, где преимущественно проживали офицеры флота с семьями, и 19- ый квартал, населенный преимущественно строителями дамбы, т.е. бывшими уголовными элементами.
В середине девяностых Кронштадт стал заселяться различными этническими группами, преимущественно выходцами из северокавказских республик и Закавказья. Всех приезжих практически сразу же окрестили этническими прозвищами: чеченцев – «чехами», азербайджанцев и армян – «чайниками», молдован –«мамалыжниками» или «гагаузами». Одни пооткрывали магазины, кафе и рестораны, другие начали крышевать различного рода учреждения, приносившие немалые доходы хозяевам, третьи занимались транспортными перевозками товаров народного потребления. И только мы, морские офицеры, жили на одну зарплату и, чего греха таить, тихо завидовали «новым» бизнесменам. Потом завидовать перестали, когда они, борясь за новые территории и рынки сбыта, стали физически уничтожать друг друга.
До меня быстро дошло, что надо дослужить до пенсии и валить отсюда быстрее. Этнические разборки, тем временем, стали приобретать более частый и беспощадный характер. На проспекте Ленина перед Гостиным двором в небольшом скверике, в ста метрах от Кронштадтского отдела внутренних дел, грузинская и чеченская «мафия» устроила разборки, мягко перешедшие в перестрелку среди белого дня. С обеих сторон были раненые, но слава богу, обошлось на этот раз без убитых. Но самое главное, многих из участников этого кровавого дня кронштадтцы, да и я сам, знали в лицо и даже их родителей тоже. Вот в такой обстановке мне пришлось дослужить еще два года до ухода в запас на заслуженный отдых.
…В восемнадцать часов я закрыл поликлинику на ключ и опечатал печатью, выданной в секретной части госпиталя. Затем вышел через ворота госпиталя и по улице Советской двинулся в направлении своего дома.
Улица Советская длиной полтора километра и противоположным концом упирается в проспект Ленина, затем мне надо перейти Посадскую улицу, идущую параллельно проспекту, выйти через кронштадтские ворота на Кронштадтское шоссе и через двести метров я дома на 16- ом квартале.
Однако, переходя на противоположную сторону проспекта, я увидел знакомого чеченца Беслана Хамагова, оживленно разговаривающего с какими- то незнакомыми ребятами его возраста, и судя по их внешности, скорее всего чеченцами. Поздоровались, Беслан объяснил мне, что только вышел из «чеченского кафе», где обо мне спрашивал Салман – владелец кафе- ресторана. Салман Ватаев – старожил Кронштадта, был женат на местной девушке, с которой они вместе учились в политехническом институте, она же его и перетянула на постоянное место жительства в Кронштадт после окончания политеха. Умный, начитанный и не лишенный логического восприятия и понимания меняющейся обстановки, он нравился мне тем, что практически никогда не терялся в критической ситуации и мог выбрать в любой сложной комбинации наиболее оптимальный выход. Впоследствии он развелся с русской женой Ольгой из- за отсутствия детей в пятилетнем браке. Салман мог стать хорошим инженером, но не стал. Зато открыл свое дело в виде кафе- ресторана с барной стойкой и игровыми автоматами. Судя по всему, заведение приносило Ватаеву неплохой доход. Однако я предполагал, что в конечном итоге его прикроют, и не только потому, что он чеченец, а в силу его природной жадности и неумения делиться с теми, кто тебя поддерживает и оберегает.
Вместе с Бесланом вошли в зал ресторана, за столиком в правом углу сидел Салман в окружении трех молодых соплеменников, они что- то возбужденно обсуждали. Увидев меня, они приумолкли. Одного из них я признал, его звали Резваном, двое других мне были незнакомы. Все трое не старше двадцати лет, за соседним столом восседал в одиночестве Ибрагим, ему уже лет тридцать – приятель Беслана. Я смекнул, что здесь произошел какой- то конфликт: на полу – свежая затертая кровь, свежие кровавые пятнышки разбрызганы и по стене, и даже на ножках стола и двух стульев. Поздоровавшись с Салманом, поинтересовался у него:
– Что здесь произошло и что это за кровь?
– Да вот сейчас эти орлы избили двух братьев Васильевых! – ответил Салман раздраженно, – посмотри на этих идиотов, они даже сейчас не понимают, что натворили, кретины!
– Братья вроде как с тобой работали и у вас были общие дела? – поинтересовался я у Салмана.
– Дела были до сегодняшнего дня, но больше дел у нас быть не может, – ответил Салман, – побили братьев капитально, здесь все было залито их кровью.
Пообщавшись с Ватаевым еще минут пять, я окончательно убедился, что пора делать ноги. Дело в том, что братья Васильевы были огненно- рыжими близнецами, не совсем здоровыми психически. То есть, в спокойной обстановке были нормальными людьми, но в критической ситуации становились бешенными ротвейлерами. В том, что они вернутся, я даже не сомневался, но это было не главным. Вот, как и с чем они вернутся, пугало по- настоящему только меня, остальные присутствующие находились в неведении или же в иллюзорно- героической эйфории. Но оставлять Беслана Хамагова в ресторане я тоже не желал, предполагая надвигающуюся беду в виде неотвратимого возмездия. Заказав графин водки, пожаловался чеченцам на плохое самочувствие, выпил стакан водки и попросил Беслана подвезти меня до дома, еще раз сославшись на непонятное недомогание. Он внял моей просьбе, подвез меня на своей машине к дому и хотел было развернуться, однако я настоял на том, чтобы он проводил меня наверх до квартиры. Поднялись на четвертый этаж, и далее я сделал все для того, чтобы подольше задержать его у себя.
Неожиданно, раздался звонок телефона, с Бесланом говорил Салман на чеченском не более пятнадцати секунд. Мертвенная бледность покрыла его лицо, он медленно присел на край дивана.
– Наших в кафе перестреляли, – начал Беслан, – близнецы пришли в кафе с помповыми ружьями и картечью убили Ибрагима, тяжело ранены Резван и Муса. Мне надо ехать немедленно в кафе.
– Едем вместе, – предложил я. Оставлять друга одного в таком состоянии я не мог, сейчас ему особенно нужна была моя поддержка.
В ресторане все вверх дном – опрокинуты столы, стулья. На полу и на стенах – везде кровь, «рваные раны, причинены картечью с повреждением крупных сосудов», – фиксирует беспощадно мой мозг. Салман тут же. Вся его одежда в крови.
– Пытался жгут наложить на бедро Резвану, затем помогал раненых на носилки укладывать, – объясняет Салман. Затем вслух восстанавливает картину происшедшего:
– Они вошли через кухню, в руках – помповые ружья, стрелять начали практически сразу. В зале сидели Ибрагим, Муса, Резван и еще двое ребят – они с Ленинграда, ты их не знаешь. Первым под огонь попали Резван и Муса, – продолжал горестный рассказ Салман, – один получил ранение в руку, другой в бедро. Меня они сразу не заметили, я как раз сидел за барной стойкой. Отвлек их Ибрагим, услышав выстрелы, он бросился из ресторана к своей машине. Братья, скорее всего, подумали, что он за оружием бежит, за ним рванули – они дуплетом из двух стволов ему всю грудную клетку разворотили. Он как раз присел за дверцу своей машины, когда ее открыл. Этим самым он спас жизнь мне, Резвану и Мусе. Добивать нас у них уже не было времени. Отдел милиции от нас в ста метрах, через три минуты половина личного состава набежала на выстрелы. Ибрагим умер по дороге в больницу, всё жаловался, что воздуха ему не хватает. Резвану разворотило руку ниже локтя, я ему рану чистым полотенцем перевязал, на плечо жгут наложил – крови он много потерял. Хуже было Мусе- картечь перебила бедренную кость и, наверное, артерию, кровь из него хлестала фонтаном. Официанткой у нас работает Ира, она раньше, до прихода к нам, медсестрой была в госпитале. Так вот, эта Ира и спасла Мусу, пальцами артерию передавила, и пока скорая не приехала, так и держала руки на его артерии.
Печальный итог бывает неизбежен, когда недооцениваешь способность противника нанести тебе ответный удар. И вот он, результат пренебрежения и легкомыслия чеченской братии- один убитый и двое тяжелораненых. Ну, а дальше пошло как по заранее написанному сценарию, рыжие братья ударились в бега. Страна большая, пойди сыщи их теперь. Тело Ибрагима отправили домой в Чечню. Сам я через два года был уволен в запас по выслуге лет и вместе с матерью и сыном отбыл на малую родину – в Северную Осетию.
Однажды, лет эдак через десять, мне позвонили по мобильному телефону. Номер мне был незнаком, но я ответил на звонок. Звонил Беслан Хамагов. Как он узнал номер моего телефона, для меня и сейчас остается тайной. Он расспрашивал меня о здоровье матери, о моем сыне Тимуре. Проговорили с ним около часа. Проживает Беслан с семьей сейчас в Караганде, на севере Казахстана. У него четыре сына и вроде бы все благополучно. В Казахстан его пригласил родной дядя – брат отца. Беслан попросил зафиксировать его номер в памяти моего телефона. А затем внезапно перевел разговор на совсем неожиданную тему. Он спросил, помню ли я перестрелку в ресторане у Салмана в Кронштадте.
– Конечно, помню, Беслан, – ответил я удивленно, – а чего ты вдруг про это вспомнил?
– Руслан, ответь, пожалуйста, на один вопрос. Ты ведь меня тогда намеренно увел из ресторана? Зачем ты это сделал? – задал прямой вопрос Беслан.
– Абсолютной уверенности у меня не было, что рыжие вернутся, но подозрения сохранились, поэтому тебя и увел. Не хотел, чтобы тебя случайно убили....
