Руслан Ерофеев
Хтонь. Человек с чужим лицом
Глава 3
Профессор смилодоньих как
Главный герой по достоинству оценивает прелести дурдомовского общепита и узнаёт, что пришельцы среди нас, причем ближе, чем кажется.
В голове Казарина теперь сбесившейся каруселью вертелись великолепные и страшные пушкинские строчки:
Да вот беда: сойди с ума,
И страшен будешь как чума,
Как раз тебя запрут,
Посадят на цепь дурака
И сквозь решетку как зверка
Дразнить тебя придут…
– Мне знакомо ваше лицо, тааристч! Это не с вами я воевал на Малой земле?
Артем отстранил болтливого Леонида Ильича и прошел в свою палату, шаркая растоптанными туфлями, чтобы они не слетели с ног. Шнурки у него отобрали, а тапок не было.
– Ну, ты даешь, Леня! – привстал с койки полуголый «Салтыков-Щедрин», но онанировать при этом не перестал, виртуозно, как заправский жонглер, перехватив свой отросток из левой руки в правую, а освобожденной конечностью опершись на спинку кровати. – Это ж твой дружок, Хонеккер!
И раскатисто заржал, наблюдая, как Брежнев сразу же, словно по команде, полез к Артему целоваться. «Ручной привод» Михаила Евграфовича при этом заработал с утроенной силой. С утра Казарин чуть не прибил его, обнаружив дегенерата онанирующим на маленькую, как на паспорт, фотографию Насти, которую он оставил на своей тумбочке. Обещал повыдергать все причиндалы, если тот еще хоть раз дотронется до фото. Вроде понял, присмирел…
– Иди ты в баню, Бреднев! – ругался Артем, отталкивая от себя любвеобильного генсека, испускавшего пряный аромат мочи и немытого тела.
– Банный день у нас по субботам, – подал голос со своей койки профессор Гаплевский. – Это так, молодой человек, к сведению. А сейчас наступает время завтрака. – И старик мечтательно облизнулся.
Словно подтверждая его слова, по коридору раздался жестяной звон баков, в которых привозят в «дурку» пищу «Баландеры» уже тащили их к пищеблоку. Запахло макаронами. Один из разносчиков – неуклюжий слюнявый дебил – запутался в собственных шлепанцах, споткнулся и выпустил ручку бака. Часть его содержимого вывалилась на потертый линолеум коридора. Дебил расстроенно замычал и принялся сгребать макароны с пола. Брал очередную пригоршню, запихивал в бак, смачно облизывал пальцы и тянулся за новой порцией. Казарин задержал дыхание, подавляя подкатившую к горлу тошноту.
В воняющей прокисшими щами столовке Артем сразу отодвинул от себя тарелку с макаронами и тонким, просвечивающим кружочком колбасы с торчащими из него сероватыми ошметками туалетной бумаги.
– Не любите макароны, молодой человек? – удивился Гаплевский, к которому Артем подсел за столик. – Тогда, с вашего позволения?..
И, не дожидаясь ответа, вывалил содержимое казаринской тарелки себе.
Судя по всему, интеллигентский лоск мигом облезал даже с такого приличного старичка в борьбе за жизнь и пищу. Вскоре, наверное, и Артем станет таким: будет с аппетитом уплетать собранные с пола макароны, норовя отжать у других больных еще тарелочку.
Брежнев за соседним столиком неторопливо и царственно вкушал пищу, которую пять минут назад соскребли с грязного линолеума, и приговаривал:
– Как писал Максим Гордый, человек – это звучит горько…
Рядом с ним сидел Шкуркин и поглощал макароны, словно сбесившийся итальяшка, что, впрочем, совершенно не мешало ему продолжать гонять шкурку под прикрытием столешницы.
– Вы когда-нибудь видели его не онанирующим? – поинтересовался Артем у профессора, кивнув на неутомимого шкуркогонятеля.
– Видел, – подтвердил старик, ловко управляясь вилкой с жалкими колбасными обрезками. – Во сне он иногда прекращает возвратно-поступательные движения руками в области промежности. Но данное явление наблюдается крайне редко. У этого индивидуума просто поразительная половая активность!
– А сидит он тут тоже за это дело? – поинтересовался Казарин и усмехнулся: – Секс-диссидент. Узник пениса!
– Ну зачем же вы так, батенька. – Профессор поморщился, а потом, понизив голос, сообщил: – Он здесь оказался совсем по другой причине… Дело в том, что Михаил Евграфович Шкуркин – потомок инопланетян! Да-да, самых настоящих!
«Ну, началось!» – с тоской подумал Казарин.
До сих пор старик казался ему вполне нормальным человеком, но вот и наступил он – неизбежный момент истины.
– В семье Миши… то есть Михаила Евграфовича, хранится удивительная легенда, – продолжил Гаплевский. – Согласно ей, около двухсот лет назад в лесном массиве неподалеку от Черногрязинска потерпел катастрофу НЛО с четырьмя пассажирами на борту!.. Да вы не смейтесь, Артем, сначала дослушайте!..
Казарин, с трудом сдерживая смех, терпеливо выслушал рассказ старичка. А он, надо признаться, оказался весьма захватывающим.
Один из пилотов НЛО погиб, а оставшиеся в живых – двое «мужчин» и одна «женщина» – будто бы выкопали землянку, а позже построили дом в районе современной улицы Цюрупы областного центра.
– Правда, о внешности пришельцев сведений не сохранилось, – с сожалением покачал лысой, как коленка, головой Гаплевский. – Но, надо думать, они не очень отличались от нас с вами! Иначе бы «мужчинам» вряд ли удалось… жениться на крепостных крестьянках местного графа Орловского! А «женщине», если верить семейному преданию Шкуркиных – даже свести с ума молодого наследника!
Дальше рассказ профессора сбился на форменную мелодраму, но с некоторым привкусом соцреализма ближе к концу.
– Старый граф, охотясь в окрестных лесах, встретил девушку странной, «неземной» красоты, которая собирала ягоды, и увез в барскую усадьбу в качестве горничной. Там ее якобы и увидел молодой барин… – взахлеб рассказывал Артему старик, время от времени ловя на лету выпадавшую изо рта вставную челюсть с застрявшими в ней хвостиками макарон.
Но история, начало которой показалось Казарину сильно смахивающим на сказку, закончилась, если верить профессору Гаплевскому, весьма печально. Загадочной гостье из космоса так и не довелось стать графиней Орловской. Через несколько лет и она, и ее незаконнорожденный сын от молодого графа будто бы умерли от непонятной болезни…
Ненамного счастливее, если верить легенде семьи Шкуркиных, пересказанной стариком профессором, сложилась и судьба другого пришельца. Он якобы спился и умер то ли от ностальгии по навсегда покинутой родной планете, то ли еще от чего, также не оставив после себя потомства.
Зато третьему из звездных гостей все-таки удалось найти себе место в новом мире. Он будто бы создал крепкое крестьянское хозяйство и умер в глубокой старости, всеми уважаемый и окруженный многочисленными детьми, внуками и правнуками. Плодовитость третьего гуманоида косвенно подтверждал его «потомок», который в данный момент вовсю наяривал под столом правой рукой, прихлебывая левой жидкий дурдомовский компот из захватанного стакана.
– А дальше что? – лениво спросил Артем.
– А дальше было все, как у нас бывает. Потомков таинственного пришельца почти начисто уничтожили во время коллективизации. – И профессор тяжело вздохнул. – Большую крестьянскую семью, как и тысячи других, раскулачили. А всех ее членов сослали в суровый Туруханский край, где, между прочим, до революции отбывал ссылку будущий «отец народов». Обратно вернулся, увы, только один: отец Михаила – Евграф. Но произошло это лишь в 1953 году, уже после смерти главного туруханского «сидельца»… Осел в Светлопутинске, женился, завел хозяйство. Через год появился на свет Мишенька…
Артему наконец надоело слушать этот бред.
– И вы что, во все это верите? – раздраженно буркнул он.
– Да разве вы не понимаете все колоссальное значение Михаила Евграфовича для современной науки?! – вскинулся старикан. – Ведь, если предположить, что строение легких и важнейшие жизненные функции пришельцев все-таки идентичны функциям человеческого организма, а визуально представители различных гуманоидных цивилизаций, к числу которых, кстати, относится и земная, в общем-то не слишком отличаются друг от друга, то что остается? – почти кричал Гаплевский, давясь от восторга макаронами. – Остается сделать вывод, что эта история отнюдь не вымысел, а чистейшей воды научный факт! А это значит… Вы, надеюсь, понимаете, что сие значит?!
– Не-а, – с ленцой протянул Казарин. – Не понимаю. Совсем не понимаю.
– Ну как же! – возмутился старикан недогадливостью собеседника. – Это означает, что существо из чуждого нам мира может быть искусственно внедрено в наше социалистическое общество!
И Гаплевский победно откинулся на спинку стула, внимательно разглядывая Артема и, видимо, пытаясь разглядеть грандиозный эффект, произведенный на собеседника столь сногсшибательным выводом.
Но эффекта заметно не было, и профессору пришлось снизойти до объяснений.
– Полностью адаптировавшись в нашей советской реальности, этот «имплантат» сможет без проблем существовать рядом с нами. Причем мы даже не будем догадываться о том, что среди нас находится «чужой»! – От избытка чувств чокнутый профессор с большой дальностью и кучностью плевался макаронами. – Раз это удалось предкам Михаила Евграфовича, то кто знает – возможно, и другие подобные «симбионты», инопланетные твари, ставшие псевдолюдьми, давно уже живут среди нас! Во всяком случае, современная наука в моем лице не исключает такой возможности! – И Гаплевский вновь горделиво приосанился.
– В вашу стройную теорию, товарищ профессор, закралась одна маленькая, но убойная ошибочка, – с издевкой проговорил Артем. – Исходная посылка неверна. Никакой этот ваш Михаил Евграфыч не инопланетянин. – Казарин с усмешкой кивнул на Шкуркина, самозабвенно продолжавшего гонять шкурку под прикрытием столешницы. – Он обычный псих и онанист! И эту историю он из своей пипирки выдрочил! А вы и рады верить во всякую чепуху! То в смилодонов, на которых катались скифы заместо коняшек, то в инопланетян! Профессор смилодоньих какашек!
И Артем громко, истерично захохотал на всю столовую, так, что даже Шкуркин прекратил на мгновение свое пожизненное служение культу фала. На них заоглядывались.
– Да как… как вы смеете? – поперхнулся очередной ложкой макарон Гаплевский. – Да я заслуженный деятель науки! У меня Почетная грамота от Академии наук! Да если хотите, у меня есть неопровержимое доказательство! Вот товарищ Шкуркин вам подтвердит: у него в Москве есть брат-близнец, Евграф, которого так назвали в честь отца! Он – экстрасенс по призванию и роду занятий. Евграф с детства проявлял паранормальные способности: «читал» пальцами печатный текст, усилием мысли гнул металлические предметы – ключи, ложки… Миша, голубчик, подтвердите, я ведь не обманываю!
«Голубчик» подтвердил слова профессора очередной серией возвратно-поступательных движений правой руки под столом.
– Он не скажет, – понизив голос, склонился к Артему через стол профессор, округлив свои безумные глаза. – Потому что все это – государственная тайна. Близнец Евграф состоит штатным сотрудником КГБ! Он читает мысли диссидентов!
– Ну и что это доказывает? – Артем уже пожалел, что связался с этим психом, и решил поскорее свернуть затянувшуюся беседу.
– Как – что! – сдавленным шепотом ответил Гаплевский. – Это же означает, что у всех инопланетян имеются паранормальные способности, которые иногда проявляются у их потомков-полукровок! Но не всегда. Вот у Миши они отсутствуют, если, конечно, не считать его феноменально развитую половую функцию. А у его брата они есть! У замаскированных пришельцев же они имеются всегда! И по этому признаку легко вычислить «чужих»! Вы знаете, одного я уже вычислил! И он проживает… – Чокнутый профессор сделал драматическую паузу. – В нашей палате!
Глава 4
«Меня убили пришельцы!»
Главный герой в очередной раз убеждается, что наш мир – большая деревня, и узнаёт о вреде макаронной диеты.
Артем задумчиво почесал макушку, где еще недавно торчал непокорный ежик, а сейчас было гладко, как на девчоночьей коленке, и протянул:
– Так-таки прямо в нашей палате? И кто же он, позвольте полюбопытствовать, товарищ профессор? Уж не я ли, часом?
– Да при чем здесь вы! – нетерпеливо отмахнулся старикан и, понизив голос до самого тихого, едва различимого среди бряканья ложек о тарелки, продолжал заговорщицким тоном: – А знаете ли вы, что наш барон на самом деле – совсем не барон?
– Да что вы говорите! – изумился Артем. – Ни в жисть бы не догадался!
– Да! – не замечая иронии, с жаром воскликнул старик и вновь перешел на шепот: – Он – «чужой»! Пришелец! Нелюдь!
Артем поскреб покрытую недельной щетиной щеку и с сомнением взглянул на долговязого «барона», который, оттопырив мизинец, брезгливо прихлебывал компот, сидя через столик от Казарина и Гаплевского. К ушам «аристократа» была привязана обрезками резинки от трусов синяя выцветшая мочалка, концы которой полоскались в тарелке с остатками супа. Очевидно, мочалка изображала бороду. А голова «барона» была обмотана вафельным полотенцем не первой и даже не второй свежести. Вид «аристократ» являл собой довольно плачевный – типичный псих с трясущейся головой.
– Этот? Хм… Вы уверены? Это он, что ли, нелюдь? А какие ваши доказательства?
– А такие мои доказательства, – взволнованно прошептал профессор. – Что я своими глазами видел: он владеет телекинезом! Вы знаете, что такое телекинез?
– Передвижение предметов с помощью взгляда, кажется? – с сомнением молвил Артем, который никогда особенно не интересовался статейками о непознанном, изредка просачивавшимися в советскую прессу, но все же в последнее время нахватался кое-каких верхушек в связи со странным делом, которое ему было поручено расследовать. Впрочем, это все уже в прошлом – и прокуратура, и уголовные дела. Есть только мир, сузившийся до размеров больничной палаты, и вот этой вот провонявшей тушеной капустой и несвежими щами столовки.
– Именно! – просиял меж тем Гаплевский. – Именно, черт возьми!
И смущенно прикрыл рот – на них снова заоглядывались и зашушукались завтракавшие в столовой пациенты.
– Профессор, извините меня, но мне кажется, что вы просто псих! – жестко произнес Казарин.
На этот раз Гаплевский не обиделся, а лишь устало произнес:
– Ну, допустим, я псих, и что с того? Да сейчас, дорогой мой, любой нормальный человек – псих! Времена такие. И все же я собственными глазами видел, как этот человек двигает предметы, не прикасаясь к ним руками, ногами или чем-либо еще.
– Ну хорошо, и что же он двигал? – с иронией поинтересовался Казарин. – Гору Арарат? Так я, когда трубы горят, могу не только двигать ее взглядом, но и опустошить содержимое бутылки, на которой она нарисована, не прикасаясь к оной! Одной лишь силой мысли!
– Шикарная хохма, батенька! – одобрил чокнутый профессор. – Кстати, знаете ли вы, что «хохма» в переводе с древнееврейского означает – «мудрость»?.. Так вот, дорогой мой, у этого самозваного барона имеется очень необычный брелок – в виде металлического фаллоса. Заграничный, наверное, – у нас вряд ли такое производят. Культ фалла, существовавший у почти любого древнего народа, не совместим с пуританской моралью советского общества…
– А при чем здесь этот брелок? – Казарин неожиданно заинтересовался рассказом старца, который пробудил в его затуманенной медицинскими препаратами голове какие-то смутные воспоминания.
– Очень даже при том! – горячо зашептал Гаплевский. – Он, то есть наш барон, заставляет этот фаллос… летать!
– Летать?! – Артема передернуло, будто его только что втолкнули в работающий морозильник и захлопнули дверь снаружи, больно прищемив ему вдобавок пятку. – Вы уверены?
– Так же, как и в том, что саблезубые кошки могли дожить до времени строительства египетских пирамид! – победно заявил профессор.
Видимо, ни белая горячка, ни еще более страшный зверь – советская карательная медицина, – все-таки не смогли до конца вытравить у Артема его хваленую эйдетическую (она же – идиотическая) память. Реланиум и тиоридазин не смогли превратить его в безразличный ко всему овощ. Одно за другим проносились в его голове воспоминания, всплывавшие, казалось, из невообразимой бездны времен. Парк. Пацаненок Славик и его самодельный автомат с магазином из консервной банки. Странная считалка: «Стояли звери около двери…» Дядя Петя Фокусник и кунштюк с «летающей пиписькой», который тот любил демонстрировать обмирающей от восторга пацанве… Казалось, с тех пор пронеслись века и тысячелетия. Не меньше, чем со времени строительства египетских пирамид.
Казарин еще раз взглянул на синебородого «барона», сосредоточенно выковыривающего сухофрукты из опорожненного стакана, и их взгляды встретились. Только тут Артем разглядел, что глаза у психа разноцветные: левый – выцветший, бледно-серый, а правый – ярко-желтый, как у хищного зверя. Да к тому же они еще и смотрят в разные стороны: один – в Арзамас, другой – на Кавказ. Казарин прочел в разноглазом взоре… злорадство? Нет, скорее любопытство. И… ожидание? Ожидание чего?
Так вот ты какой, дядя Петя из парка, он же – Абрам Моисеевич, он же – зэк по кличке Фокусник, он же – барон Жиль де Ре, сеньор и граф чего-то там, и он же – сексуальный маньяк-убийца Занюхин, которого госпитализировала «психовозка» с завода имени Цюрупы с подозрением на шизофрению… Как же Артем сразу-то не догадался?!
Поразительный поединок взглядов сыщика и убийцы прервал неожиданный звук. Казарин повернул голову к сидевшему за столом Гаплевскому – и никого не обнаружил. Звук повторился, и он понял, что его источник находится под столом. Артем нагнулся и увидел стоявшего на карачках профессора. Тот захрипел – как-то странно, будто заскрипели пружины старого дивана. Так вот что это был за звук… Артем бросился старику на помощь и, с трудом подняв его, усадил на хлипкий столовский стульчик. Гаплевский мучительно икал, перхал и нехорошо, утробно стонал. В его животе громко урчало и булькало. Вокруг сидели, вяло ковыряя макароны гнутыми штопором алюминиевыми вилками, безучастные ко всему, обдолбанные лекарствами психи.
– Что это с вами, товарищ профессор? – в ужасе спросил Артем.
Вместо ответа Гаплевский оглушительно чихнул, и из его носа и ушей хлынула кровь. А вставная челюсть пулей вылетела у него изо рта и резво заскользила по столешнице, пока наконец не остановилась перед Артемом, страшно щелкнув напоследок зубами.
– Пришельцы! – прохрипел вдруг беззубым ртом Гаплевский. – Меня убили пришельцы!
Затем старик навзничь рухнул на загаженную хлебными крошками и пролитым компотом столешницу, и под его головой расплылась лужа из содержимого профессорского желудка, большую часть которого составляли недопереваренные макароны.
Артем в отчаянье обернулся, ища чьей-то помощи – хотя чем тут было помочь? На столе, за которым только что восседал «барон де Ре», сиротливо стоял тусклый жестяной поднос с грязными тарелками и стаканом, в котором остались недоеденными сухофрукты. А сам Петя Фокусник словно растворился в воздухе.
Глава 5
Глаза енота
Главный герой в очередной раз сталкивается с возмутительным нарушением советской конституции, обнаруживает пропажу единственной дорогой ему вещи и бросается по следу похитителя.
Историю со странной кончиной профессора персонал больницы замял на удивление быстро и четко. Чувствовался немалый опыт в делах подобного рода. На все расспросы Артема дебелая баба-санитарка лишь огрызалась:
– Инфаркт у яво! Инфаркт микарда! Дохтуру виднее! А будешь лезть, куды не просють, – гляди, кабы самого кондрашка не хватила!
Но Казарин и так уже понял, что разговаривать с медперсоналом бесполезно. И все же даже слепоглухому было ясно, что чокнутый профессор мог умереть от чего угодно, только не от инфаркта. Но вот от чего именно? Почему старика так внезапно скрутило? Артем терялся в догадках. Особенно его пугал взгляд, которым следил за гибелью соседа Петя Фокусник. Не оставляло ощущение, что он очень много знает, но молчит.
С этими невеселыми мыслями Артем поужинал и лег спать, накрывшись с головой одеялом, чтобы Занюхин не сверлил глазами его затылок. Тяжелый взгляд подозреваемого Казарин физически чувствовал везде – и в столовой, и в палате, и ночью просыпался в холодном поту от гадкого ощущения, что на него смотрят. Однако больше ничем Занюхин себя по-прежнему не проявлял.
Перед сном опять вспомнилось пушкинское:
А ночью слышать буду я
Не голос яркий соловья,
Не шум глухой дубров -
А крик товарищей моих,
Да брань смотрителей ночных,
Да визг, да звон оков.
Артем проснулся рано утром с дурным настроением и гудящей головой: всю ночь ему снились кошмары, и толком выспаться не удалось. Стоило только прикрыть веки, как начинал мерещиться подкрадывающийся к кровати Занюхин… Впрочем, его самого в палате уже не было. Вышел куда-то. Были Брежнев, Шкуркин и новый жилец, дряхлый трясущийся старик – жалкая замена интеллигентнейшему, хоть и совершенно чокнутому профессору, мир его праху. Шкуркин, стоя у окна, привязывал нитку к целлофановому пакетику, в котором плескалась какая-то мутная жидкость.
– Ты чего творишь? – удивился Казарин.
Шкуркин загадочно улыбнулся, запрыгнул босыми ногами на подоконник и просунул руку с пакетиком в форточку, сквозь защищавшие окно прутья решетки. Хотя мужское отделение и находилось на втором этаже, руководство больницы считало такую предосторожность отнюдь не лишней.
Секс-диссидент принялся осторожно спускать пакет на нитке. Наконец за нее кто-то подергал снизу и Шкуркин смотал ее обратно. Пакетика на ее конце уже не было: его забрал кто-то на первом этаже. Там, как было известно Казарину, располагалось женское отделение.
– Товарищ протянул руку интернациональной помощи трудящимся женщинам братских палат, – промычал Брежнев. – Раскрепощенные женщины нашей больницы никому не уступят своих социалистических заболева… завоеваний!
– Да мне чё, жалко, что ли? – ухмыльнулся Шкуркин, спрыгнув с подоконника и удобно устраиваясь на койке. – У меня ж этого добра цистерны! Девать некуда! А бабам ребеночков хочется, даже шизнутым! Их тут закрыли без мужиков. Но нате-кось, выкусите! Скоро по всей больнице будут Михалычи бегать! Эх, пустили бы меня хоть разок в женское отделение – я бы там за пару часиков всех осчастливил! Даже самых страшненьких!
И секс-террорист мечтательно закатил глаза.
Казарин плюнул от отвращения и сел на кровати. Привычно пошарил рукой на тумбочке – пусть день начнется с чего-то хорошего, а не с проделок сумасшедшего извращенца. Но фотографии Насти там не было.
Артем сунулся сначала в один ящик, затем в другой – все было на месте. Немудрящий джентльменский набор пациента психушки: зубная щетка, порошок, мыло (даже бритвы психам не полагалось – их брил раз в неделю специально приглашенный парикмахер). Все – кроме фото.
– Народ, здесь фотография была… – растерянно проговорил Казарин.
– Порнография?! – моментально оживился Шкуркин, не прекращая возвратно-поступательные движения правой руки под одеялом.
– Да не порнография, а фотография! – раздраженно заорал Артем. – Признавайся, шкуркогонятель марсианский, ты спер?!
Казарин подскочил к тумбочке Шкуркина и вывернул содержимое ящиков на пол. Среди кучки убогого барахла, принадлежавшего психу, там обнаружилась пачка порнографических открыток, которые веером рассыпались по полу. Артем брезгливо поднял их и перетасовал, как колоду карт. Фотографии Насти среди них не было.
– Слышь, сынок, – проговорил с бывшей койки Гаплевского немощный старик, который поступил в палату взамен скончавшегося профессора. – Возле твоей тумбочки летось наш сосед все чего-то крутился. Ну тот, что в полотенце и с мочалкой на морде. Повертелся-повертелся и пошкандыбал, куды – не знаю…
«Прятать!» – сразу догадался Артем и, забыв даже сказать спасибо новому соседу, пулей вылетел из палаты.
«Что задумал этот урод? – лихорадочно соображал Казарин на ходу. – Зачем ему фотография Насти? Просто решил мне сделать козью рожу? Или… – Тут Артем похолодел. – Присмотрел себе новую жертву?! Вот уж хрен ему, а не Настя!»
В коридоре унылые психи мыли пол – младший персонал психушки этой работой себя не утруждал, сваливая ее на пациентов. Да те и сами были рады получить папироску за мытье полов или душевых. Особенно престижно было убирать именно душевые. Правда, психи между собой перешептывались – это потому что там происходят настоящие оргии, на которые персонал смотрит сквозь пальцы: лишь бы не в палатах.
Расспросить уборщиков и просто слонявшихся по коридору, словно тени, психов было делом нескольких минут. Столь приметную личность, как высокий человек с прицепленной к ушам мочалкой, они никак не могли прошляпить. Оказалось, путь ворюги пролегал в заброшенную часть больницы. Номинально аварийное крыло здания было закрыто, но Артем не сомневался, что в него можно проникнуть. Он уже достаточно изучил повадки Пети-Фокусника.
Вход в пустое крыло был забит досками – кривыми и сучковатыми, будто они сделаны из деревьев, переживших ядерную катастрофу. Артем плюнул от досады: опять этот чертов взрыв в башку лезет! Он осмотрел занозистый горбыль, осторожно потянул на себя: ну, конечно, кто бы сомневался! Гвозди легко вышли из своих дыр, и Казарин нетерпеливо швырнул доску на пол. То же самое он проделал и с остальными тремя. Потом, ломая едва отросшие после недавних приключений ногти, поддел дверное полотно: ручки с дверей тут были сняты. Створки отворились со скрипом, но довольно легко. Здесь явно кто-то уже был. По пыльному полу тянулась цепочка свежих следов. Даже две. Артем присмотрелся. Некто с очень большим размером ноги – никак не меньше сорок четвертого – прошел по коридору куда-то вглубь корпуса и вернулся. Ну, конечно, вернулся, раз вернул на место доски. Артем пошел по следу Занюхина вперед. А то, что это именно его след, не было никаких сомнений – даже размер ноги сходится.
В конце пыльного коридора обнаружился лестничный пролет. Наверху, в крыше, зияла огромная дыра – так вот почему это крыло заколотили досками! Казарин шагнул на лестничную площадку и обомлел: там, в куче строительного мусора, очевидно нападавшего с крыши, копошился человек!
Неизвестный был одет в такую же полосатую пижаму, как Артем и большинство из пациентов. Человек-матрас. Но даже со спины он никак не походил на долговязую нескладную фигуру Пети-Фокусника. Да и полотенца на голове не было. Откуда он взялся-то? Следы, которые привели сюда Казарина, принадлежали одному человеку. Да и вернулся же он, даже дверь обратно закрыл досками снаружи.
Полосатый между тем наклонился, отковыривая от кучи какой-то кирпич. Из образовавшейся ямки он что-то вынул – Артем не разглядел, что именно, так как человек-матрас стоял к нему спиной. Затем одетый в пижаму мужик начал разгибаться. Одновременно наверху, в проломе крыши, мелькнула какая-то тень. И вслед за этим, как в замедленной киносъемке, внушительный кусок строительных конструкций неторопливо полетел вниз, постепенно ускоряясь на лету.
Вот полосатый выпрямился, нервно комкая в руках что-то все еще не видимое Артему. Вот он воровато огляделся вокруг. Вот, видимо, заметил накрывшую его тень, потому что начал подымать голову вверх. Но сделать это он не успел. Кусок кирпичной кладки опустился ему точно на темечко. Звук был такой, словно лопнул упавший на асфальт арбуз. Пижамный как-то весь скукожился, затем покачнулся, схватившись за голову, и плашмя полег на кучу битого кирпича.
Артем подобрался, в кровь ударила мощная струя адреналина. Он всегда испытывал чувство, подобное алкогольному опьянению, в те моменты, когда нужно было действовать решительно и быстро. Казарин бросился к упавшему и, схватив его за обутые в шлепанцы ноги, оттащил от опасного места, где по краям дыры угрожающе нависали обломки стен и балок. Затем перевел дух и взглянул на пострадавшего.
Голова бедняги от удара ушла в плечи чуть ли не по самые уши, так, что Артем сразу понял: дело – труба, позвоночнику хана. Однако даже в изуродованном почти до неузнаваемости человеке Казарин сразу опознал Шкуркина – его глуповатую добродушную морду было ни с чьей не спутать. Рядом лежала помятая фотография Насти, которую псих только что выронил из ослабевших рук.
– Шкуркин, ты как здесь? – только и мог вымолвить Артем. – Ты ж в палате остался?
Кожа вокруг глаз «секс-диссидента» уже наливалась угрожающей синевой, словно он надел темные очки. Скорее всего – перелом основания черепа[3], сообразил Казарин. Не жилец…
– Я через подвал пролез, пока ты с заколоченными дверями возился, – с трудом разлепил опухшие губы Михаил Евграфыч, жалобно глядя на Казарина глазами смертельно раненного енота. – Есть там одна лазейка…
– Я сейчас за врачами сбегаю… – проговорил Артем, в душе понимая, что все уже бесполезно.
– Не надо, – остановил его Шкуркин. – Артем, я умираю…
Казарин сорвал с себя верхнюю часть пижамы, скомкал и подложил бедолаге под голову. А сам направился к выходу, чтобы привести помощь или хотя бы рассказать кому-нибудь из персонала о случившемся.
– Артем! – вновь прозвучал за спиной слабый голос.
Казарин обернулся.
– А вместо профессора должен был умереть ты, – печально сказал Шкуркин.
– Ты чего несешь! – не поверил своим ушам Артем.
– И вместо меня тоже, – продолжал умирающий, будто не слыша. – То, что вместо меня, я только сейчас понял… Это я Синей Бороде мышьяк раздобыл. У меня ж тут любовь с тремя медсестрами и с одним медбратом. Была… Я ж половой гигант! Секс-террорист! Кто мне сможет отказать!
– Эх, ты… Великий палковводец, – грустно сказал Артем. – Злости на отравителя у него почему-то совсем не было.
– Он мне за это дал гайкой пофорсить перед одной санитарочкой, – продолжал Шкуркин. – Зыкая гайка у него, с каким-то волком на печатке. Он ее у себя в заднице прячет, чтобы при обходе наши живодеры белохалатные не нашли… Я уж не знаю, как этот хренов фокусник ухитрился тебе в тарелку мой гостинец подсыпать. А ты макароны старику отдал…
У Артема перед глазами забрезжила блестящая лысина Гаплевского, словно яичко в гнезде – пегие кустики волос вокруг забрызганы содержимым профессорского желудка… Казарин помотал головой, прогоняя кошмарное воспоминание.
– Ну а здесь-то что за хрень произошла? – нетерпеливо спросил он.
– Хрень… – проскрипел Шкуркин. – Неужто ты так и не понял? Это же ловушка была. На тебя! Петя-Фокусник, или как там его по-настоящему, нарочно битый час отсвечивал перед твоей тумбочкой. Фотку спер и с понтом пошел прятать. Знал, гад, что ты за ним отправишься ее искать. А сам под шумок пробрался на крышу и устроил фокус-покус! Только просчитался малость. Второй раз уже просчитался… с-сука! И зачем я только поперся за этой фотографией? Ведь как сердце чувствовало, что дело нечисто! Что Фокусник опять затеял какую-то подлянку! Но не смог я устоять – уж очень мне девушка на фото понравилась…