Розанна А. Браун
Псалом бурь и тишины
11. Малик
Фарид принял известие о том, что всем им суждено умереть, с куда большим спокойствием, чем ожидал Малик.
– Конечно. Сердце царя для воскрешения. Душа царицы для обновления. Два обряда. Две жертвы.
Малик рассеянно кивал в такт словам учителя. Он не мог по-настоящему разделить воодушевление Фарида, потому что у него сильно болела рука. После погружения в воспоминания Идира ему удалось восстановить контроль над собственным телом, только порезав внутреннюю сторону правого предплечья. Как и на испытании со Стражами, распустившаяся боль помогла делу, но теперь у него кровоточили и болели обе руки.
Фарид не заметил второй повязки, как не замечал и первой. Он оживленно ходил взад-вперед по кабинету.
– Когда я много лет назад проник во владения Царя Без Лица и беседовал с ним, он не сказал, что Обряд Воскрешения – только первый из двух ритуалов.
Эта говорящая мартышка не сообразила, что надо спросить.
Малик решил не делиться с учителем этим замечанием обосуме. И не надо расстраиваться, что Фарид не заметил его новой раны. У дворцового камергера было множество гораздо более важных забот, чем самоповреждения Малика.
– Все это кажется таким знакомым, – задумчиво сказал Малик. – Нашествие саранчи, потом землетрясения, потом мор, потом чудовища. Где-то я об этом уже слышал.
Фарид некоторое время обдумывал его слова, затем его глаза загорелись. Он бросился к столу и принялся рыться в груде свитков на нем. Откуда-то снизу он выудил кипу распадающихся листов пергамента, сшитых вместе ветхой нитью. На первом листе был нарисован гриот, сидящий на бревне у костра, а перед ним – расположившиеся полукругом дети. Книга детских сказок.
– «Сказка о четырех друзьях», – с ликованием объявил он и, найдя нужную страницу, стал читать вслух.
Давным-давно, во времена странствий и страданий, четыре друга – правитель, пророк, глупец и зверь – собрались за одним столом. Сначала они мирно беседовали и угощались яствами, но тут правитель изрек, что во всем Сонанде один он равен по силе Великой Матери.
«Иначе отчего у меня столько земель, на которых произрастает столько сладких и сытных фруктов?» – произнес он.
В то время боги были ближе к нашему миру, чем сейчас. Услышав похвальбу правителя, Великая Мать цыкнула в недовольстве и сказала: «Раз ты мыслишь так, я пошлю саранчу, которая пожрет все твои сладкие фрукты, – твои земли опустеют, а дети будут голодны. Тогда ты узнаешь, что нет никого, равного мне.
– Разве это не напоминает вчерашнее нашествие саранчи? – Фарид указал на картинку, на которой были изображены опускающаяся на поле туча саранчи и разбегающиеся в разные стороны испуганные люди.
Но хотя саранча поела все фрукты и хлеб и поля стали пусты, четыре друга не вняли предостережению Великой Матери. На следующий день они вновь встретились для беседы, и в этот раз уже пророк изрек: «Во всем Сонанде один я равен по силе Великой Матери, иначе отчего небеса всегда очищаются от облаков, когда я произношу речи?»
Услышав похвальбу пророка, Великая Мать цыкнула в недовольстве и сказала: «Раз ты мыслишь так, я сотрясу землю, и люди перестанут собираться тебя слушать, потому что не найдут опоры для своих ног. Тогда ты узнаешь, что нет никого, равного мне».
Следующая картинка показывала, как землетрясение разрушает небольшое селение. Дальше в сказке оставшиеся два друга, глупец и зверь, тоже вызвали недовольство Великой Матери, и она, чтобы усмирить их самохвальство, наслала на Сонанде вначале мор, а затем гигантское чудовище.
Малик долго смотрел на картинку с чудовищем. В сказке не говорилось, как оно выглядело, и художник изобразил какую-то кошмарную смесь из разных существ, с рогами, клыками, длинными когтями и чешуей. Это чудовище было в тысячу раз страшнее, чем бродящие в кустах, которыми его пугала нана, и он содрогнулся, представив, что может увидеть такую тварь вживую.
Только одно существо понимало, что мир рушится, – это была серая пустельга Осанса. Оплакивая кичливость, что привела к концу света, она взяла скипетр и сотворила алтарь у воды, и сыграла на флейте мелодию столь прекрасную, что Великая Мать обратила на нее свой взор. Затем пустельга, открыв сердце богине всех богов, сотворила молитву, и, видя ее красоту, ее чистоту и искренность, Великая Мать взяла жизнь Осансы в обмен на милость к Сонанде. И все стало по-прежнему.
Малик не мог отвести глаз от изображения, где Осанса истекала кровью на алтаре, а народы Сонанде радовались спасению от гнева Великой Матери. Это была печальная сказка, но ведь все хорошие сказки печальны.
– Это действительно произошло? – спросил он, и Фарид покачал головой.
– В каждой сказке есть доля правды, именно благодаря ей сказки живут в поколениях. Вряд ли все происходило именно так, но, как мне кажется, тут речь идет именно об Обряде Обновления. Когда-то давным-давно кто-то провел Обряд Воскрешения без Обряда Обновления, и боги разгневались. Затем действительно имевшие место события были изложены в форме детской сказки, чтобы сохранить в веках предупреждение: эти ритуалы нельзя разделять.
Фарид бросил книгу обратно на стол и тепло улыбнулся Малику.
– Теперь, когда у нас есть план, я расскажу о нем Совету. Мы должны задействовать все силы и как можно скорее схватить Карину.
– Вы хотите убить Карину? – Малик и сам не понимал, почему он так удивился. Естественно, Карина – первая претендентка на роль жертвы. Царицу ведь на каждом углу не встретишь, чтобы ее похитить и умертвить в Обряде Обновления.
Но Малика задело, что Фарид говорил об убийстве принцессы таким обыденным тоном. Они ведь вместе выросли. У них даже разница в возрасте была примерно такая же, как у Малика с Надей. Это значит, он принимал участие в ее воспитании. И тем не менее Фарид с легкостью говорил о ее смерти.
Фарид внимательно посмотрел на него.
– Тебя беспокоит, что она будет принесена в жертву?
– Я просто… я просто видел ее, недавно. Во сне. Нет, не в таком сне! – поспешил он добавить, когда Фарид вскинул бровь. – В них как будто она видит то же самое, что и я. Сначала я думал, что это происходит только у меня в голове, но сегодня ночью, когда я видел воспоминания Царя Без Лица, она тоже была там. Не знаю, как это возможно, но если это так, то она тоже знает об Обряде Обновления.
Губы Фарида сжались в тонкую линию.
– Почему ты раньше об этом не упомянул?
– Я… Сначала я не думал, что она там присутствует. Я понятия не имею, как такое может происходить.
Его учитель провел ладонью по лицу и медленно выговорил:
– Преграда вокруг Зирана была разрушена, когда твои магические силы и ее соединились. Не исключено, что в тот миг количество разделяемого вами нкра оказалось так велико, что в тебе осталась малая толика ее силы, а в ней – твоей. Ее недостаточно для того, чтобы ты мог применять ее магию или она твою, но, возможно, эта толика дает ей доступ в твой разум тогда, когда ты наиболее уязвим, – например, во сне.
– Получается, мы с Кариной теперь связаны? – Сердце Малика упало, и он начал лихорадочно вспоминать, не могла ли она подсмотреть чего-нибудь порочащего, когда была в его сне. – И она может залезть мне в голову, когда только захочет?
– Если моя гипотеза верна, то да, хотя степень такого проникновения, вероятно, будет невелика. Однако это означает, что и ты можешь проникнуть к ней в голову.
Бессмыслица какая-то. Что-то многовато обитателей для одной его головы. Было бы неплохо выдворить их всех оттуда.
Фарид продолжал:
– Ты должен приложить все усилия к тому, чтобы оградить свой разум от Карины. Мы не можем допустить, чтобы она через тебя узнала наши планы. Если она снова возникнет перед тобой, немедленно дай мне знать.
Малик прикусил губу и опустил глаза.
– Неужели ее обязательно необходимо убить, чтобы совершить обряд? – Он сам не понимал, почему задал этот вопрос. Было время, когда Карина должна была умереть, чтобы Надя продолжала жить, но сейчас судьба принцессы – не его забота. И все же ему тяжело было смириться с мыслью, что она будет лежать на алтаре с разбитой головой, как пустельга в сказке. – Не лучше ли схватить арквази-хему или царицу какого-нибудь небольшого народа…
– Малик, уж не влюблен ли ты в Карину? – спросил Фарид. Малик готов был сквозь землю провалиться.
– Нет! – Конечно, он не был влюблен в нее. Он и знал-то ее не очень хорошо. И кроме того, она четко дала понять, что она о нем думает, когда после третьего испытания предпочла ему Тунде.
И все же были мгновения, когда она смотрела на него… Тогда в нем невольно загоралась надежда на то, что, возможно…
– Эх, Малик. – Фарид вздохнул, словно отец, которому приходится говорить ребенку неудобную правду, к которой тот пока не готов. – Любой бы увидел, что за время Солнцестоя вы с Кариной сблизились. Я и сам хорошо знаю, насколько опьяняет даже небольшая возможность того, что твоя избранница может ответить тебе взаимностью. Но это все ложь. Я видел, как Карина проделывала то же самое с другими – обещала им целый мир и забирала их сердце – а чуть заскучав, бросала их, как надоевшую игрушку.
Да и что ты можешь ей предложить? С самого детства к Карине съезжались женихи со всего Сонанде. Царевичи, благороднейшие мужи, обладатели гигантских состояний. В сравнении с ними, чем мог привлечь ее ты, крестьянский сын из Эшры? Сын народа, с которым ее семья боролась целые столетия? В лучшем случае для Карины ты враг, против которого в свое время будут приняты надлежащие меры. А в худшем? Пустое место.
Фарид взял Малика за подбородок, чтобы заглянуть ему в глаза.
– Но, когда я смотрю на тебя, Малик, я вижу мальчика, способного стать одним из могущественнейших людей этого мира. Но тебе не представится шанса им стать, если мы не проведем Обряд Обновления. А чтобы это сделать, мы должны принести в жертву Карину.
Фарид не сказал ничего нового для Малика. Конечно, он представитель дна общества, она – его верхушки. Конечно, в сравнении с другими ее женихами, в сравнении с Тунде он пустое место. Но услышать это от другого человека, осознать, что все его недостатки, о которых он так много думал, очевидны для всех, кто его окружает, было особенно унизительно. Если бы кто-нибудь в этот момент вскрыл ему грудь, то наверняка увидел бы на месте его сердца только пустоту.
– Больше не трать на Карину время, достаточно того, что ты уже ей отдал, – сказал Фарид. – Я сам ее найду. Ты сосредоточься на поиске скипетра и флейты для обряда. Естественно, я тебя пойму, если ты не готов взяться за эту задачу. Мне бы не хотелось заставлять тебя делать что-либо против твоей воли.
Малик испытывал противоречивые эмоции, но из них ярко выделилась одна: первобытная, жгучая потребность доказать, что он не просто глупый крестьянский сын из глухого угла мира. Не просто игрушка принцессы, которую можно, наигравшись, забросить подальше.
Он хотел стать кем-то значимым, и Фарид предлагал ему такую возможность – если у него хватит смелости воспользоваться ею.
– Можете на меня рассчитывать, – негромко сказал он. – Я помогу вам провести обряд.
* * *
Малик согласился с планом Фарида, но последнее слово было не за ним.
А за принцессой Ханане.
Поэтому несколько часов спустя он стоял рядом с наставником в тронном зале, а тот рассказывал принцессе, Совету и высшим придворным, что Малик узнал об Обряде Обновления. Саранча снаружи продолжала неистовствовать, но сюда, в глубину дворца, не добралось ни одно насекомое.
Всего в зале собралось около пятидесяти человек. Кроме высшей знати здесь присутствовали именитые ученые, купцы и другие представители элиты Зирана, которые были заинтересованы в перевороте. Если сложить все их богатства, можно было бы купить город Обур не один раз. Рядом с ними Малик чувствовал себя маленьким ребенком, напялившим отцовский халат, – ему было забавно, но явно тут не место.
Но больше присутствовавших в тронном зале удивляло отсутствие некоторых вельмож. Например, семьи Дрисса – никто не видел их со дня его безвременной кончины перед третьим испытанием. А ведь Розалисы были из числа наиболее влиятельных людей в Зиране.
«Ты – виновник его смерти. Из-за тебя его сейчас здесь нет, и ты это знаешь», – прошептал Царь Без Лица, и Малик отогнал от себя воспоминание о том, как Дрисс с переломанными костями умирал у подножия лестницы в Лазурном саду.
Еще бросалось в глаза отсутствие Тунде. В последнюю их встречу Малик поссорился с ним, и в эту минуту ему было больно оттого, что они расстались на такой напряженной ноте. Он желал бы, чтобы слух о том, что он сбежал вместе с Кариной, не подтвердился, но из-за того, что он не хотел видеть Избранника от знака Воды своим врагом, или из-за того, что ему была бы тяжела мысль о том, что они сейчас вдвоем, – он не понимал.
Но хотя Тунде не было в зале, его семья пришла на прием. Они сидели тесной группой, и чувствовалось, что они очень напряжены, поэтому другие придворные к ним не подходили. И глаза всех присутствующих были направлены на принцессу Ханане. Фарид как раз рассказывал, что единственным способом предотвратить ожидающую всех катастрофу является поимка ее сестры, и все следили за реакцией принцессы. Как и Малик, они не знали, как к ней относиться, и внимательно отмечали каждый ее жест и малейшее изменение мимики. Все старались уловить какие-то признаки того, что она неживая.
Лицо принцессы оставалось спокойным. Она выслушала Фарида не перебивая и, только когда он замолчал, спросила:
– Вы уверены в том, что умиротворить гнев Великой Матери можно, только выполнив этот ритуал?
Фарид кивнул.
– Все в мире стремится к равновесию, и магия не исключение. Когда равновесие нарушается, в мире бушует хаос. И мы видим его в нашествии саранчи.
По залу прокатилась волна беспокойства. Во время Солнцестоя Фарид продемонстрировал людям существование магии, но до сих пор еще не все в нее верили.
– И насколько все это связано с моим… возвращением?
– Магические силы, задействованные мной для вашего воскрешения, сыграли роль в нарушении равновесия. – Фарид еще до приема предупредил Малика, что он не станет рассказывать перед двором всей правды, потому что он многим из них не доверял. – Но не магия в вас самих, ваше высочество.
Принцесса Ханане посмотрела на Малика, и он словно одеревенел под тяжестью ее взора.
– Что насчет него? Откуда мы знаем, что это не его рук дело или не рук Царя Без Лица через него?
Пятьдесят пар глаз впились в Малика. Чтобы справиться с охватившим его страхом, он щелкнул браслетом Тунде.
– Когда он стал Избранником от знака Жизни, я попыталась собрать сведения о нем, – вмешалась Великая визирша Дженеба. Она стояла позади трона среди остальных членов Совета. – Записи об Адиле Асфуре в архивах отсутствуют. Не подозрительно ли то, что приезд этого мальчика в наш город совпал с такими потрясениями для трона и народа Зирана?
Малику показалось, он физически ощутил, как по залу пробежала волна подозрения. Незаконный въезд в Зиран наказывался плетьми, но какое наказание положено за введение целого двора в заблуждение ради участия в наиболее чтимом в этом городе действе? Раз они так отреагировали уже на то, что Малик назвался вымышленным именем, то как же они обозлятся, когда узнают, что он – улраджи? Что они с ним сделают? А с Лейлой и Надей?
Ответ прост: ничего. Потому что он им не позволит. Он сильнее всех их вместе взятых. Он может одной иллюзией свести их всех с ума, они и думать забудут о нем и его сестрах. Они будут полностью в его власти…
Нет! Малик со всей силы ущипнул себя за бедро. Резкая боль привела его в чувство. Зачем он вообще об этом думает? Пусть он улраджи, но он не станет использовать магию для того, чтобы подчинять окружающих людей. Это не его мысли, а Царя Без Лица.
Но – хвала Великой Матери – Малику не пришлось защищаться, потому что вмешался Фарид:
– Вы правы, этот мальчик на самом деле не Адиль Асфур. Его настоящее имя Малик, и у него с самого начала были подозрения насчет Карины. Когда он поделился ими со мной, я велел ему скрыть его личность и вести тайное наблюдение за Кариной. Он истинный герой, и к нему следует относиться как к таковому.
Фарид повернулся к Малику.
– Спасибо за все, что ты сделал для Зирана, Малик, – сказал он.
Малику странно было наконец слышать свое истинное имя в стенах тронного зала – странно и приятно.
Возможно, ткачом сказов был Малик, но Фарид поистине магически сплетал слова. Одна простая ложь – и подозрительность придворных обернулась признательностью. Только принцесса Ханане смотрела на него так же холодно, как и раньше, и хотя Малику хотелось спрятаться от этого взгляда в самом темном углу, он поднял голову и решительно встретил его своим. Может, ему здесь и не место, но и ей тоже, и было несправедливо позволять ей запугивать себя так.
– Малик вам не враг, Ханане, – тихо сказал Фарид. – В отличие от Карины.
Голос его смягчился, как будто это был разговор только между ними двумя.
– Последнее слово за вами, ваше высочество. Но прежде чем вы вынесете решение, позвольте напомнить вам, что девочки, которую вы знали, больше нет. Та, что заняла ее место, представляет угрозу и для вас, и для вашего народа. Не позволяйте милым сердцу воспоминаниям о прошлом влиять на вашу оценку настоящего.
Ханане не шевелилась – Малик только заметил, что она чуть сильнее обхватила ладонями подлокотники трона. Фарид просил ее санкционировать поимку и последующую казнь ее собственной сестры. Человек не может согласиться на такое и сохранить душу.
Но, по всей видимости, принцесса потеряла душу в мире мертвых, потому что она слегка наклонила голову и сказала:
– Делайте то, что следует сделать ради защиты Зирана.
Вскоре висевшее в тронном зале напряжение сошло на нет, Совет начал обсуждать детали подготовки зиранского войска к поисковой операции и способы избавиться от саранчи, осаждавшей город. Великая визирша уже собиралась объявить прием оконченным, когда со своего места встал Тунде.
Погодите-ка – нет, это не Тунде. Какой-то мальчик, очень похожий на него. Скорее всего, его младший брат.
– Мы благодарим вас за то, что вы прояснили ситуацию, сложившуюся в городе после Солнцестоя. – Тон его был вежлив, но в глазах горел злой огонек. – Однако у меня есть вопрос: где мой брат?
Члены Совета обменялись неловкими взглядами, а Фарид внимательно посмотрел на мальчика.
– Как тебя зовут? – спокойно спросил он.
– Адевале. Адетунде – мой старший брат, победитель Солнцестоя.
Схватившись обеими руками за грудь, Ханане вскочила с трона.
– Брат Адетунде, – прошептала она. – Ты брат Адетунде… мой…
– Оставьте этот вопрос мне, ваше высочество, – резко сказал Фарид. Ханане моргнула и нерешительно опустилась обратно в кресло. Казалось, она немного пришла в себя, но неотрывно смотрела на мальчика, как будто боялась, что он исчезнет, как только она отведет взгляд.
Фарид повернулся к Адевале. Заученная улыбка вернулась на его лицо.
– Адевале, я буду рад обсудить этот вопрос в более приватной обстановке…
– Я не видел моего брата со дня вознесения молитв в Храме Солнца и не имел от него никаких вестей, – сказал мальчик, и на лице Фарида промелькнуло раздражение. – Он никогда бы не покинул город, не известив нас. Так где он? Я хочу его видеть сейчас же.
Придворные беспокойно зашевелились. Фарид прищурил глаза. Его губы медленно сложились в печальную улыбку.
– Я хотел дождаться окончания приема и обратиться к твоей семье лично, но если ты действительно хочешь видеть его прямо сейчас… – Он обратился к ближайшему Стражу: – Пожалуйста, принесите Адетунде.
Страж удалился и отсутствовал, казалось, очень долго. Он вернулся, неся в руках большой белый сверток. Малик стоял в тупом онемении. Это же не может быть…
– Мы предполагаем, что после молитв в Храме Солнца Адетунде как-то узнал, что именно Карина стояла во главе заговора против покойной царицы, и решился на личное противостояние с ней, – тихо сказал Фарид. – И тогда она совершила вот это.
Страж снял покров с тела Тунде. Малик до конца своих дней будет помнить крик матери Тунде при виде зияющей окровавленной раны на том месте, где было его сердце.
Поле зрения Малика сжалось до булавочной головки. Он был знаком со смертью. Он видел, как она годами нависает над человеком, медленно, неотвратимо разрушает его, пока он не становится ходячим трупом. Видел, как смерть забирает младенца прямо из рук матери и как маршем, в государственных цветах, проходит по деревне и бьет невинных людей.
Но Тунде был на другом полюсе от смерти. Он был теплый, полный жизни, правильный. Он не мог умереть, и уж точно не от руки девушки, которую любил, которая между ним и Маликом выбрала его.
И тем не менее это случилось – доказательство было прямо перед Маликом. Крик затих – мать Тунде упала в обморок, и остальные члены семьи старались привести ее в чувство. Адевале упал на колени рядом с братом. Во рту Малика появилась желчная горечь. Кого-то из придворных стошнило. Принцесса Ханане застыла как изваяние. Ее рот был открыт, как будто она хотела что-то сказать, но не раздавалось ни звука.
– Я понимаю, что в это трудно поверить. Я и сам не могу с этим смириться. – Голос Фарида был хриплым от горя. – Карина была… Я ведь помогал ее воспитывать. Я любил ее как сестру, и эта любовь ослепила меня. Я не смог разглядеть, в кого она превратилась. На что способна. Она убила отца и мать. А потом – Тунде.
По толпе прокатились гневные возгласы – как в последний день Солнцестоя. Фарид возвысил голос, чтобы его слышали все.
– Вот зло, жестоко разгневавшее Великую Мать. Это расплата за темную магию, сошедшую с небес, чтобы поглотить наши дома. Это расплата за убийство юноши, желавшего дознаться до правды. Карина не остановится ни перед чем. Она попытается отобрать у нас то, что в своем высокомерии считает своим, и мы должны, сомкнув ряды, выступить против врага нашего народа!
Этого не может быть. Фарид… это какая-то ошибка. Но толпа впала в настоящее неистовство. Даже если бы Карина появилась сейчас перед ними, омытая светом Великой Матери, они все равно без колебаний разорвали бы ее на куски.
И все же больше всего Малика, среди громких выкриков и призывов к справедливости и кровопролитию, поразило тихое всхлипывание брата Тунде.
* * *
Вернемся к мальчику, хорошо?
Дети растут, как это им свойственно, – и мальчики, и девочки. Перенесемся в сад султанши, в теплый день, который не отличался от сотен дней, что уже были, и сотен, что еще будут.
Дети любили сад и каждую свободную минуту, когда они не были заняты уроками или официальными приемами, проводили там. В тот день им там находиться не полагалось. Являясь наследницей трона, Ханане с рассвета до заката была обременена делами.
Но тем утром Ханане попросила Карину и Фарида спасти ее от убеленного сединами учителя истории. После претворения в жизнь хитрого плана, в котором были задействованы разорванная пуховая подушка, две миски меда и страшно обидевшаяся на них обезьянка, дети подхватили старшую из двух принцесс и убежали из скуки классной комнаты в великолепие сада. Они наелись до отвала фиников и слив и упали в мягкую траву, сытые и довольные, словно три котенка.
В конце концов кто-нибудь их найдет, и им придется извиняться и перед учителем, и перед хозяином обезьянки. Но пока что все было прекрасно.
До тех пор, пока Ханане не села в траве, не испустила утомленный вздох и не заявила:
– Мне скучно.
Когда ни Фарид, ни Карина не отозвались, принцесса повторила уже с недовольством:
– Я сказала, мне скучно.
Фарид заметил это, еще когда она ничего не сказала. Он замечал абсолютно все, что касалось Ханане. Иногда он напоминал себе, что такое поведение недостойно приемного сына султанши, но ничего не мог с собой поделать. В последнее время принцесса очень легко раздражалась. Он жалел о тех днях, когда ее успокаивало одно его присутствие рядом.
Принцесса была солнцем, вокруг которого вращались жизни Фарида и Карины. Они ели, когда она ела. Они спали, когда она спала. Если бы она велела им достать звезду со дна садового пруда, они нашли бы способ это сделать, – так сильно они ее любили.
Удивительно, но Карина и Фарид не испытывали друг к другу особых чувств – ни положительных, ни отрицательных. Все их чувства были обращены исключительно к Ханане.
Карина стремительно вскочила на ноги.
– Можем поиграть в разбойников и людоедов!
– Мы всегда играем в разбойников и людоедов. Мне это надоело. – Ханане посмотрела на окружавшую сад стену. – Я бы хотела оказаться сейчас в какой-нибудь далекой стране. Например, в Арквази. Или в Земле снегов. Или даже в Эшре!
Очарование принцессы внешним миром началось вполне невинно. Нехитрый вопрос здесь, уместное рассуждение там. Родители избегали бесед на тему возможного путешествия за стены Зирана, но это только подогревало ее любопытство, и однажды Ханане пробралась в комнату к Фариду, разбудила его и потащила за собой, пообещав приключения, какие выпадали на долю путешественников в старые времена.
Она могла бы ничего не обещать. Он бы пошел с ней на край света, стоило ей только попросить.
Они добрались до Внешней стены, и детские фантазии Ханане разбились о суровую правду: Зиран был окружен магической Преградой, которую не разрушили бы и тысяча сильнейших воинов. Фарид проходил сквозь нее с легкостью, но какая-то искра древней магии в крови принцессы не позволяла ей сделать и шагу во внешний мир.
Тут их настигла погоня из дворца. Султанша не наказала Ханане, но объяснила, для чего существует Преграда и почему никто из ее семьи никогда не мог и не сможет покинуть Зиран, – и это уже было жестоким наказанием для Ханане. Царь с жалостью смотрел на дочь, рыдающую на плече Фарида.
Неудавшаяся попытка побега только усилила одержимость Ханане внешним миром. Естественно, она этого не показывала – для всех вокруг она оставалась милой, дорогой сердцу принцессой.
Но Фарид видел это. Как ее, имевшую в жизни все, что только можно пожелать, снедали мысли о том единственном, что она иметь не могла.
– Я и не собираюсь уезжать из Зирана, – заявила Карина. – Я останусь здесь навсегда, на целую вечность, а потом на еще одну целую вечность.
– Я бы тебя с собой все равно не взяла, потому что ты еще носишь подгузники, а я не хочу их тебе менять, – сказала Ханане, и ее сестренка заплакала: обидно носить подгузники в ее возрасте. Не сводя глаз со стены, Ханане подперла подбородок ладонью. – Так что ты никуда не поедешь.
Глубокая расселина отрылась в груди Фарида. Он знал ее очень хорошо, он побывал на ее дне после смерти родителей, и только ясный ровный свет, исходящий от Ханане, вытянул его из мрака.
Она не могла покинуть его. Быть рядом с ней составляло единственный смысл его жизни, только с ней расселина оставалась закрытой.
– А меня ты с собой возьмешь?
Она оторвала взгляд от стены и посмотрела на него. Ему тоже пришлось смотреть на нее – в последнее время он старался этого не делать, потому что, начав, не мог остановиться. Она всегда радовала глаз, но ей уже исполнилось двенадцать лет, и в ней проявлялись первые признаки женственности.
Его тело тоже претерпевало изменения. Ему было четырнадцать, и он превращался в мужчину. Голос стал ниже, хоть временами еще и срывался. Теперь, когда принцесса улыбалась ему, тело его отвечало током крови и теплом, которые не позволяли ему заснуть вечером. Он лежал в темноте у себя в комнате, окруженный видениями, которые можно было прекратить только определенным, стыдным образом.
Он знал, что не подобает так поступать, и он знал, что принцесса не разделяет его чувства.
Но все же…
Так ли эти чувства запретны?
В конце концов, он не был ее братом по крови. В Зиране многие семьи растили неродных детей, и он точно не желал, чтобы его усыновили именно царь с царицей. Он не желал, чтобы все считали его братом Ханане, тем более если это означает, что той связи, что существует между ними, не суждено будет развиться в нечто большее.
На лице Ханане появилось лукавое выражение.
– Возьму, – заявила она. – Но только если ты превзойдешь меня в борьбе не на жизнь, а на смерть.
Фарид почувствовал, что сейчас произойдет нечто непредвиденное.
– Ханане, не надо…
Но было уже поздно. Принцесса набросилась на него с яростью тростниковой кошки, и они покатились по траве. В прошлом, когда они боролись, силы их были примерно равны. Но сейчас все было по-другому. Фарид стал крупнее Ханане, но он не мог сосредоточиться на борьбе – его дурманил запах ее волос и ощущение изгибов ее тела. Она с торжествующей ухмылкой прижала его к земле, ее серебряные локоны растрепались и упали ему на лицо.
– Ты не превзошел меня в борьбе не на жизнь, а на смерть, следовательно, ты не будешь сопровождать меня в путешествии. – Принцесса замолчала, на ее лице возникло нечастое для нее выражение растерянности. Она с удивлением смотрела на него. Всю схватку он ощущал горячий ток крови в самом неподходящем месте, но она только сейчас поняла, что они пересекли какую-то линию, за которую уже нельзя отступить.
– Что с тобой такое? – спросила она. С силой большей, чем Фарид рассчитывал, он отшвырнул принцессу от себя.
– Я же сказал, что не хочу играть!
Ханане ударилась головой о сухую тропинку. Она не двигалась, и Фарид с Кариной бросились к ней. И увидели красное пятно, расплывавшееся ниже живота на ее платье. Фарид уже знал, что у женщин бывают месячные. Он правильно понял появление кровавого пятна как очередной шаг Ханане по неизбежному пути взросления.
Однако Карина ничего про это не знала. Глаза ее наполнились слезами.
– Ты ее убил!
Она зарыдала, и вокруг них, ударяя их по щекам и рукам, закружился смерч. Ханане вскочила с земли и попыталась успокоить сестру, но это не помогло. Ветер выл, листва деревьев шумела, в воздухе образовались градины и вплелись во вращающийся воздушный поток. Глубоко внутри мальчика вспыхнула яркая искра, о существовании которой он раньше не знал. В сад прибежала царица. От нее – Фарид почувствовал это в первый раз в жизни – исходили волны силы.
– Карина, хватит, – сказала она, но от ее слов вихрь только закружился быстрее. Смерч утих только тогда, когда в сад примчался царь и взял Карину на руки. Все собравшиеся в саду запомнят этот день как тот, когда у младшей принцессы впервые проявились магические способности, и только Фарид – как тот, когда расселина у него в груди раскрылась так широко, что ее было уже не закрыть.
