Роуз Карлайл
Девушка в зеркале
Она только что буквально растоптала мою главную причину приезда сюда, и я надолго теряю дар речи.
Лицо Саммер едва различимо в темноте – серый силуэт на фоне береговых огней, – но ей наверняка хорошо видно выражение моего лица. Отворачиваюсь к носу, словно пытаясь отыскать темную массу «Вирсавии» среди скопления стоящих на якоре яхт.
– Ты расстроена, – говорит Саммер, – но разве ты не понимаешь, насколько это круче? В смысле, вы же с Адамом едва знаете друг друга. Да ты под конец этих недель просто волком взвыла бы!
Адам не появится. Упавшее сердце подсказывает мне, что это он заманил меня сюда. Две или три недели наедине с Адамом – вдыхать его запах, смотреть в его непостижимые глаза, чувствовать сладкую дрожь при звуке его голоса…
И все же это была бы мука. Братские шуточки-прибауточки, неуклюжая галантность, я вот-вот взорвусь запретным желанием… Непохоже, что он собирался бортануть Саммер только потому, что я лучше управляюсь с яхтой.
Сестра сказала «мы», так что, наверное, и впрямь имела в виду, что отправится в этот переход вместе со мной, но подобная перспектива ее ни в коем разе не радует. Саммер привыкла во всем полагаться на Адама, и это его задача – безопасно и со всеми возможными удобствами доставить ее из одной точки в другую. Плавание на парусной яхте – это тяжелый физический труд, а Саммер, при всей ее природной грации, яхтсмен никакой, тормоз и неумеха.
Постепенно просекаю, чего они от меня хотят. Делаю пустое выражение лица и поворачиваюсь обратно к Саммер. Продолжаю окунать весла в шелковистую воду.
– Ты хочешь, чтобы я пошла на «Вирсавии» в одиночку? – спрашиваю я.
– Ты же всегда говорила, что тебе этого хотелось, – отвечает Саммер.
Да, что правда, то правда. Я вечно хвасталась своим умением управлять яхтой, а с «Вирсавией» вполне можно справиться и одному. Но одиночное плавание – это необходимость нести вахту круглые сутки, а спать урывками, вполглаза. Это долгие недели полнейшего одиночества, полнейшей изоляции…
Может, как раз это мне сейчас и нужно? Оставить мою сестру и ее идеальную жизнь позади. Лицом к лицу встретить своих демонов там, в голубой пустоте…
А вот фигушки! Я уже сожалею о своей достойной подростка браваде. Если Саммер думает, что я просто-таки мечтаю об одиночном плавании, то ща я опущу ее с небес на землю! Оставшись там совсем одна, я уже через полдня просто сойду с ума.
– Да шучу я! – радостно кричит Саммер. – Ты и вправду думаешь, что я позволила бы тебе пересекать океан в одиночку, когда тебе и так уже пришлось несладко? А потом, я люблю тебя, Айрис! Я хочу быть с тобой! Не видишь, как это классно? Я буду полностью в твоем распоряжении до самой Африки. Только в твоем. У-у, Няшка! После того как мы так долго жили по отдельности, представляешь, как это нас опять сблизит? Я впервые от чего-то в таком восторге!
Она забывает, где находится, и кидается обнять меня. «Соломон» опасно кренится. Кидаюсь всем телом на правый борт и посильней налегаю на весла, чтобы этот праздник воссоединения не знаменовался незапланированным купанием в морской воде.
Глава 4
Нежданчик
Просыпаюсь в кокпите «Вирсавии», лежа на боку на плоской длинной подушке сиденья и уткнувшись локтями в теплые тиковые планки у себя перед носом. Мое тело покачивается в такт убаюкивающему ритму тропического моря, и легчайший береговой ветерок – отголосок ночного бриза – щекочет мои голые руки и ноги.
Одеяла нет. Спала я в нижнем белье. Сажусь и впервые после приезда смотрю на Таиланд при дневном свете. Пляж Януи на рассвете тих и неподвижен, на песке в паре сотен метров от якорной стоянки темные точки – собаки. Сразу за пляжем берег достаточно густо зарос деревьями. Трудно связать эту идиллию с непомерно раздутым, пресыщенным мегаполисом, который я мельком углядела вчера вечером. Столики с пляжа убраны, рестораны скрыты за листвой.
Другие яхты, стоящие на якорях по соседству, – сплошь океанского класса. У каждой на корме лениво колышется флаг – со своего места замечаю звездно-полосатый американский и британский «Юнион Джек». На одной из яхт австралийский флаг, как на «Вирсавии». Экипажи этих лодок наверняка еще спят внутри. Вполне можно вообразить, что я – единственный живой человек на всем белом свете.
Саммер оставила в рубке миску с фруктами – чищу себе банан и выбираюсь на боковую палубу, чтобы выбросить кожуру за борт. В момент всплеска из-под корпуса выметаются темные силуэты. Прилипалы. Помню этих рыбок. Они постоянно сопровождали «Вирсавию» от одного залива к другому, ехали на халяву вместе с нами, прилепившись к корпусу и подкармливаясь выброшенными за борт объедками. Словно какая-то жутковатая придворная свита – куда королева со своей мантией, туда и они. Впрочем, банановая шкурка не в их вкусе – рыбки по-быстрому обнюхивают ее и уматывают туда, откуда появились.
Неотрывно гляжу вниз, вбирая в себя изумрудное тепло моря. Мы заякорены на глубокой воде, но вода такая чистая, что можно различить белеющий сквозь ее толщу песок. Я спала в лучшей в мире постели. Кокпит «Вирсавии» длиной аккурат в мой рост, и позвякивание высокой оснастки, поскрипывание деревянных частей, пошлепывание волн о корпус – все эти звуки для меня куда приятней любой колыбельной.
Саммер держит слово – обращается со мной как с главным лицом на борту, едва я поднялась на борт. Вчера вечером она торжественно вручила мне яхтсменскую фуражку Адама, на околыше которой золотыми нитками вышито «Шкипер». У них их тут целый набор. На ее фуражке – которая ей явно велика и сидит у нее на голове как дурацкий колпак, налезая на глаза и на уши, – написано «Матрос», а на крошечной детской фуражечке Тарквина красуется надпись «Юнга». Мою сумку Саммер отнесла в главную носовую каюту «Вирсавии», из которой успела убрать свои и Адама вещи, сама втиснувшись в крошечную кормовую каютку, которую мы с ней делили на двоих в детстве. Койка по правому борту здесь превращена в уютную колыбельку для Тарквина – или, наверное, лучше сказать, что колыбельку здесь просто восстановили, поскольку именно тут спал Бен, когда был настолько мал, что ему требовалась предохранительная решетка, как в детском манежике.
Чтобы спуститься вниз, под палубу, мне пришлось переступить через два невысоких брандерщита, поставленных как раз в расчете на маленьких детей – один между кокпитом и рубкой, а другой между рубкой и трапом, спускающимся в салон. В центральном салоне, расположенном в средней, самой широкой части корпуса «Вирсавии», – камбуз открытой планировки, обеденная зона и кожаный диван. Все здесь выглядело привычно аккуратно и по-морскому, а сквозь бортовые иллюминаторы и прозрачные палубные люки, которые служат одновременно и световыми, внутрь просачивался свет звезд.
Планировка «Вирсавии» довольно простая. Две кормовых двери салона ведут в спальные каютки – тесные, с низкими подволоками, втиснутые под рубку. На другом его конце – дверь главной носовой каюты, которая раскинулась на всю ширину корпуса – с полноразмерной двуспальной кроватью с бархатной обивкой и прочими удобствами; есть даже телевизор, привинченный к переборке. Последняя дверь, естественно, ведет в санузел с его двойным зеркалом.
Пока я разбирала сумку, Саммер на скорую руку соорудила острый «ганг гари кай»[11] – помнит, что я обожаю тайскую кухню. Налила мне бокал вина, чтобы «отпраздновать воссоединение».
– Жаль, что не при лучших обстоятельствах, – заметила я.
– Но я так рада, что ты приехала ко мне! – Она едва не задохнулась от избытка чувств. – Ты лучшая в мире сестра! Давай сделаем сегодняшний вечер особенным. Тарки вне опасности. Он в хороших руках, и врач сказал, что через неделю или две его уже выпишут. Так что давай сосредоточимся на нас самих. – Она ненадолго примолкла. – Похоже, не слишком-то я тебе помогла своим приездом в Куинстаун[12]…
Это только моя сестра может винить себя в том, что мой обреченный брак окончательно распался! А должна бы вообще-то ликовать, получив убедительное доказательство тому, что была права всю дорогу.
Саммер упорно придерживалась своего плана не рассказывать про завещание никому из тех, с кем встречается. При всех ее выдающихся внешних данных, покладистом характере и доброте с отзывчивостью бортовали ее уже не раз, и я уже видела, как она рыдает навзрыд по какому-нибудь никчемному утырку. И все же она ни разу не дрогнула. Даже Адаму ничего не сказала – только после свадьбы проговорилась, что за бонус к медовому месяцу он получил.
Жаль, что я так же с самого начала не поступила с Ноем. Не хотела, чтобы завещание как-то повлияло на его решение жениться на мне, но он все жевал сопли, и я подумала, что это малость подстегнет события. Пару месяцев мы с Ноем встречались в Мельбурне, но потом он получил младшее партнерство в одной юридической фирме в своем родном городе в Новой Зеландии. Когда я позвонила Саммер, чтобы рассказать ей о его предстоящем отъезде, она и объявила, что они с Адамом только что обручились.
Вообще-то тогда Ной не порвал со мной. В смысле, окончательно. Мы собирались немного пожить в разных странах и какое-то время встречаться с другими людьми, вот и всё. Я хотела, чтобы он хорошенько подумал и окончательно определился, но потом решила, что он должен быть полностью в курсе финансовой ситуации. Может, ему даже и не понадобилась бы эта должность в свете грядущего богатства. Мы могли бы тайком пожениться, завести ребенка и уже через год купаться в деньгах.
Поначалу все шло по плану. На следующий день после того, как я рассказала Ною о грядущем богатстве, мы быстренько подали заявление о регистрации брака и через пару недель уже стали мужем и женой. Вслед за Ноем я переехала в Куинстаун и даже исхлопотала себе должность в его фирме. На самом-то деле мне на фиг не нужна была эта работа, но я не думала, что это надолго. К тому времени, как полечу обратно в Уэйкфилд на свадьбу Саммер, я буду уже беременна. Все вроде было на мази.
Первый тревожный звоночек прозвучал, когда через несколько месяцев Ной не пожелал ехать на свадьбу Саммер. Что-то было не так, но я не понимала, что именно. Он разозлился, что я до сих пор не забеременела? Но видит бог, мы реально старались! А Саммер с Адамом отнюдь не гнали с ребенком. Они собирались купить «Вирсавию» и отправиться в кругосветку с Тарквином.
Работа у юристов нервная, особенно у новоиспеченных партнеров, и я вполне могла проморгать пару откровенных вещей. Смутный запашок женских духов, мурлыкающий голос на заднем плане, когда Ной звонил и сообщал, что, мол, давай ужинай без меня, я опять задержусь допоздна, – такие мелочи не сразу замечаешь на фоне большой общей картины. Лори была его бывшей подружкой, школьной любовью. Когда они оказались в одной фирме, мне бы сразу понять, как все будет развиваться дальше. Но я-то решила не обращать внимания, так ведь?
Короче говоря, у нас с Ноем даже секса уже больше не было.
Приблизительно в это же время в гости прилетела Саммер. И пока находилась в Новой Зеландии, все пыталась убедить Ноя дать нашему браку еще один шанс. Мне эта затея не нравилась с самого начала. Стоит вам пообщаться с более привлекательной версией меня, с какой это стати вам держаться за такую, как я? Саммер старалась изо всех сил, но Ной собрал свои вещички и ушел, еще пока я отвозила ее в аэропорт.
Я продолжала морочить себе голову, что могу остаться в Куинстауне и по-прежнему работать в его юридической фирме. Мы собирались оставаться друзьями, мы с Ноем. И с Лори. Все, типа, взрослые люди. А если я буду сохранять достоинство и проявлять профессионализм, или он увидит, как я встречаюсь с каким-нибудь классным новым парнем, то наверняка поймет, что теряет, и мигом прискачет обратно ко мне. Может, мы и не сойдемся опять на постоянно, но он мне был нужен поблизости хотя бы на месяц-другой. Черт, да одна ночь могла все решить! Разве чуть ли не у всех пару-тройку раз случается секс с бывшими, когда они вроде бы расстались навек? Это по-прежнему представлялось лучшей ставкой, чем пытаться искать нового мужа, все это время надеясь, что Саммер будет оставаться бездетной достаточно долго, чтобы я успела оформить развод.
Но, как оказалось, работать под началом своего бывшего бок о бок с женщиной, с которой он тебе изменил, – опыт крайне унизительный, а насчет секса с бывшим – это еще бабушка надвое сказала. Ну кто знал? А когда все-таки ухитряешься заманить более или менее приличного парня, чтобы подразнить своего бывшего, как тот и говорит: «Ну вот и молодец, Айрис! Рад за тебя!» А твой новый ухажер лишь кривит губу: «Хочешь повыделываться перед своим бывшим? Больше мне не звони!»
В общем, такая вот была у меня житуха в Новой Зеландии.
Но, похоже, теперь, когда я здесь, на все это можно плюнуть и растереть. Обхожу «Вирсавию» по периметру палубы, проверяя, всё ли в порядке, и кажется, что я уже выбросила все свои проблемы за борт.
Мы с отцом частенько мечтали об этом переходе, так что я знаю, что ждет впереди. Длинный прямик к западу через Бенгальский залив, после чего мы чутка спустимся к югу, чтобы пересечь экватор – шквалы, экваториальные штили, – а потом быстрый, сумасшедший бросок через западную часть Индийского океана под напором буйных юго-восточных пассатов. Земля на Сейшелах примерно в двух неделях хорошего хода.
Время дорого. На исходе сезона восточный муссон теряет силу, и в длинной ветровой тени Таиланда, где мы сейчас, каждый день к полудню полностью скисает. В результате жутковатая неподвижность – жара, безветрие и мертвая зыбь. Во время одного из пасхальных отпусков мы каждый божий день по два часа, обливаясь по́том, болтались в дрейфе посреди живописного океана, словно какие-нибудь древние мореплаватели. Отец категорически отказывался запускать двигатель. Он был из тех, кого в парусных кругах именуют ортодоксами, – ничто не заставит такого человека двигаться под мотором или установить нормальный топливный танк; он уж лучше будет наблюдать, как его экипаж падает духом, даже если в экипаже у него одни дети. Особенно если это его собственные дети.
Но, не считая излишней зависимости от парусов, «Вирсавия» просто превосходна. При своих шестидесяти футах[13] длины громоздкой она не выглядит – лодка эта поджарая и легкая, как породистая скаковая лошадь. Мачта у нее высокая, а бермудское вооружение позволяет достаточно быстро идти в лавировку. Здесь, в Таиланде, Саммер с Адамом полностью заменили такелаж, и все с иголочки новое. Стальные ванты и штаги так и сверкают в утреннем свете.
Тут, на палубе, я более чем дома. В шикарной хозяйской каюте полно иллюминаторов и люков, обеспечивающих приток свежего воздуха, но теплой тропической ночью лично на меня и там все равно накатывает нечто вроде клаустрофобии.
Вчера вечером я завалилась там спать, обессиленная после перелета, пока Саммер все пичкала меня едой и вином. Она пребывала в эдаком исповедальном настроении – словно пыталась заложить основу для нашего трансокеанского марафона, призванного вновь сблизить разбежавшихся в разные стороны сестер-близнецов. Вообще-то, когда я наконец вытянулась на кровати и перед глазами у меня все поплыло, то четко помню, что Саммер завела разговор о своей сексуальной жизни.
– Он любит делать все медленно, – вещала она в тот момент. – Я никогда не чувствую, что меня торопят… Он зажигает свечи и дарит мне розы, и он отлично знает, как надо прикасаться к женщине. У него такой твердый…
На самом-то деле Саммер просто не могла мне такого говорить, так ведь? Она же всегда такая чопорная… В полусне смысл ее слов уже доходил до меня с трудом, и я изо всех сил пыталась хоть как-то в него вникнуть.
– Все эти сладкие вещи, которые он мне говорит, когда мы занимаемся любовью, – продолжала Саммер, – даже когда он входит в меня так глубоко, что становится больно… А когда он целует меня, то целует так, будто у него жажда. Говорит, что это все равно как целовать солнце…
Стою на носу «Вирсавии» и пытаюсь убедить себя, что весь этот разговор мне просто приснился. Саммер никогда не говорит такие вещи! Хотя помню, как натянула подушку на уши, решительно настроенная больше не слушать. И тогда мне действительно приснился сон, поскольку я почувствовала, как чьи-то твердые губы прижимаются к моим, а я отвечаю на поцелуй, широко открывая рот, пусть даже и знаю, что нельзя этого делать, что это не Ной, что это не мой муж. Он пахнет так восхитительно пряно, а его сильные руки так крепко держат меня, намертво прижав мои к бокам, но мне все равно, я хочу этого! Его язык еще глубже проникает мне в рот, и с удивленной дрожью, отзывающейся покалыванием в спине, я чувствую, что язык его тверд, невероятно тверд – тверд, как камень…
Это было уже слишком – вздрогнув, я проснулась в носовой хозяйской каюте, на роскошном лежбище Саммер и Адама. Свет не горел. Прошло, должно быть, несколько часов – Саммер, наверное, уже давно завалилась спать где-то на лодке. Отчаянно пытаясь стряхнуть этот ночной морок и заливаясь краской в темноте, я, спотыкаясь, выбралась наверх, где бросилась на первую попавшуюся подушку и провалилась в сон в лунном свете.
Теперь вижу, что Саммер уже подняла «Соломона» на шлюпбалки в корме и убрала по-походному купальный трапик. Теперь из воды на борт без посторонней помощи не особо поднимешься, и у меня нету времени, чтобы тратить его на развлечения, но перед таким феерическим переходом просто я не могу так вот взять и сняться с якоря без какого-то рода церемонии. Влезаю на нависающие высоко над водой носовые релинги, откуда вижу черные звенья якорной цепи, уходящие в глубину. Невидимый подо мной, зарывшийся в грунт большой якорь «Вирсавии» – это единственная вещь, привязывающая меня к земле. Океан манит. Ветер поет. Поднимаю руки высоко над головой. И ласточкой кидаюсь в воду.
* * *
Через час мы уже идем под парусами. Мою сестру разбудил либо всплеск, с которым я врезалась в воду, либо мой стук кулаком по корпусу, когда я вынырнула на поверхность. Она выскочила на палубу и сбросила мне трапик, сверкая восхищенными глазами.
– Ты просто настоящая русалка! – воскликнула Саммер, протягивая руку, чтобы помочь мне перелезть через леера на боковую палубу, где я встала посреди расплывающейся у меня под ногами соленой лужи. – Ты в океане как дома! В твоих руках я чувствую себя в полной безопасности!
Мы позавтракали вафлями с манго и маракуйей, я посмотрела прогноз погоды, Саммер последний раз позвонила Адаму, и мы снялись. Перед тем как выбрать лебедкой якорь, по примеру отца я заранее поставила грот, и «Вирсавию» стало потихоньку сносить от азиатского континента под парусом.
Теперь отдаю с закрутки новенькую геную, а Саммер стоит на руле. Вот же балда – пыжится нацелить лодку строго по ветру. Когда ветер прямо с кормы, а каждая волна зыби переваливает «Вирсавию» с борта на борт, грот каждую секунду рискует подхватить напор воздуха с обратной стороны. Если такое произойдет, мы скрутим поворот фордевинд – увлекаемый гротом гик пулей перелетит над кокпитом к противоположному борту. На «Вирсавии» гик располагается аккурат на уровне головы, если кто-то по дурости вздумает стоять на кормовой палубе, а не сидеть в безопасности кокпита. При самопроизвольном повороте фордевинд гик может вас вырубить, выбросить за борт, а то и вовсе убить. Отец признавал, что это косяк проектировщика, но категорически отказывался поднять гик повыше, поскольку при этом пришлось бы и уменьшить площадь грота, что вызвало бы потерю скорости.
Быстро вмешиваюсь, перехватываю румпель и слегка привожусь – меняю курс на такой, при котором «самопроизволка» нам уже не грозит. Ход стабилизируется, и мы набираем скорость. Идем в бакштаг – самый выгодный курс относительно ветра для «Вирсавии». Саммер с виноватым видом убирает оставшиеся после завтрака тарелки и отправляется вздремнуть, хорошо зная, что впереди долгие ночи, когда поспать особо не выйдет.
Свежий бриз задувает через корму с северо-востока, и «Вирсавия», поддернув юбки, пускается в пляс на запад. Я на вахте, веду лодку «на руках», обшаривая взглядом голубой горизонт. Перед острым форштевнем «Вирсавии» вспархивают летучие рыбы, перепрыгивают через ее кильватерный след за кормой. У меня за спиной над Таиландом золотом встает солнце, а земля постепенно тает, превращаясь в размытую темную полоску.
Быстро включаюсь в ритм, реагирую на порывы и закисания ветра, гребни и впадины воды, словно и не знаю, где кончается мое тело и начинается «Вирсавия». Румпель гудит песню океана. Еще только утро, а мы уже порядком углубились в море – окончательно вышли из ветровой тени Таиланда, и ничто теперь нас не остановит.
Жаркое солнце ощутимо пощипывает голую кожу. Не теряю бдительности – наблюдаю за компасом, указателем вымпельного ветра, парусами, волной, – но мне практически нет нужды задумываться. Мои босые пятки словно прилипли к тиковому пайолу – я вновь обрела свойственную любому моряку способность стоять на раскачивающейся палубе, как на твердой земле. Ощущаю привычный привкус соли на губах.
Вот для чего я рождена! Вот что такое настоящая жизнь!
* * *
Под полуденным солнцем появляется Саммер, балансируя тарелкой с голубикой, камамбером и икрой. Похоже, что в нынешние времена в Пхукете можно купить все, что душе угодно.
– В холодильник все не влезло, – объясняет она, – так что сделаешь мне большое одолжение, если все это подметешь. Давай включу автопилот, чтобы ты могла посидеть со мной в рубке.
Прикусываю язык, прежде чем успеваю язвительно пройтись насчет «диванных» плаваний. Саммер права – абсурдно вести лодку «на руках» через весь океан. Большинство яхтсменов на длинных переходах используют авторулевого двадцать четыре часа в сутки, целыми днями прохлаждаясь в рубке, – лишь с какой-то периодичностью выглядывают наружу посмотреть, нет ли кого поблизости. Они могут от силы раз в час глянуть на картплоттер и всего раз в день накорябать что-нибудь в вахтенном журнале. Только редкое судно на горизонте или перемена направления ветра или погоды вынудит их выбраться в кокпит, чтобы перенастроить паруса. Отец был яхтсменом старой закалки, который обучил нас использовать как бумажные, так и электронные карты, но даже он жутко гордился нашим авторулевым, которого окрестил Дэйвом, и любил повторять всем встречным и поперечным, что Дэйв – это лучший моряк на нашей лодке. Однако отец все равно настоял на том, чтобы все мы обучились рулить вручную, и для меня это по-прежнему любимый способ вести лодку, поскольку только так можно в полной мере вытащить из ветра и волны весь заложенный в них потенциал, по-настоящему сродниться с морем и воздухом.
У «Вирсавии», что необычно для яхты таких размеров, управление румпельное, а не штурвалом, и когда я берусь за него рукой или зажимаю между коленями, управляя лодкой ногами, чуть сгибая их в сторону левого или правого борта с каждой накатывающей волной, океан словно дышит прямо сквозь мое тело. Но все это хорошо свежим утречком или ясной ночью, а не в разгар дня под истязающим азиатским солнцем. Саммер нажимает кнопку, Дэйв с гудением оживает, и я присоединяюсь к своей сестре за пиршеством в гостеприимной тени рубки. Окна из закаленного стекла дают нам панорамный обзор на море и небо, и мы сидим, привычно глядя мимо друг друга, обе машинально шарим взглядом по водной глади – настоящий моряк всегда на вахте, всегда готов ко всяким неожиданностям.
– Тяжело оставлять так много добрых приятелей в Таиланде, – вздыхает Саммер, пока я набиваю пузо. – Но я знаю, что мы обязательно заведем новых друзей, куда бы ни отправились! Даже не верится, что раньше я не проявляла к яхтенной жизни особого интереса. Это еще одна вещь, за которую я должна благодарить тебя, Айрис! Это ведь ты открыла мне глаза на волшебство жизни на борту, и теперь я просто не могу представить себя без «Вирсавии». Моя жизнь – это рай!
Земля теперь окончательно скрылась за кормой, и «Вирсавия», несмотря на ее ходкость, словно зависла в самом центре круга идеальной синевы. Саммер явно чувствует себя комфортно. Никто из нас не страдает морской болезнью, но раньше сестра всегда побаивалась открытого моря.
– Но ты же не можешь позволить себе вечно жить на борту? – спрашиваю я. – Адаму ведь когда-то нужно вернуться на работу…
Саммер оставила работу медсестры, когда вышла за Адама, взяв на себя заботы о Тарквине. Они могли это себе позволить, и они вполне могли позволить себе очень длительный отпуск, оставив турфирму на попечение родителей Адама, но их денег ведь не хватит на целую вечность?
Саммер резко отводит взгляд.
– Это… это я и пыталась объяснить вчера вечером, – говорит она. – По-моему, было бы нечестно пускаться в такое серьезное плавание, целиком и полностью не посвятив тебя в сложившуюся ситуацию, но я просто не сознавала того, насколько ты устала. Ты заснула прямо посреди нашего разговора.
Ну вот – я уже почти убедила себя, что порнографические речи Саммер вчера вечером были лишь дурным сном, вызванным резкой сменой часовых поясов, однако ее стыдливый румянец подсказывает мне, что все это не только происходило в действительности, но и что Саммер собирается завести этот базар по новой.
– Дело в том, – продолжает она, – что да, я знаю, что у меня уже была куча парней, может, даже и побольше, чем у тебя, но я не получала от этого того, что наверняка думают остальные. Не то чтобы я фригидна… скорее, скажем так, медленно разогреваюсь. Честно говоря, большинство моих парней… я даже не спала с ними. В жизни не подумала бы, что это все-таки произойдет – если ты понимаешь, о чем я.
Ох, Саммер, недотрога ты наша! Типа как я обо всем этом ни сном ни духом! Ну разве можно быть такой добродетельной матроной, какую из себя всегда строила Саммер, без изрядной доли стыдливого ханжества?
Хотя теперь мне кажется, что она просто раздевается передо мной, но кто я такая, чтобы перебивать? Заталкиваю в рот очередную пригоршню голубики и плотно закрываю его. Тема вызывает у меня некоторую неловкость, но все-таки надо выяснить, к чему весь этот разговор.
– Даже когда мы с Адамом только поженились… Пойми меня правильно, мы были влюблены, но все происходило… не слишком быстро. Он был очень терпелив. Он чудесный человек.
Насчет этого я тоже ничего не могу сказать. Ни согласиться, ни опровергнуть. Это та сторона чудесности Адама, которая мне совершенно неведома.
– И только когда мы оказались в тропиках, все изменилось, – продолжает Саммер. Ерзает на сиденье, подтягивает саронг на бедрах, где он прилип к коже. – Теплые ночи, океан, то, как Адам пахнет, даже когда вспотеет, – все это меня буквально разожгло! Мы сами этого не ожидали, но вдруг ощутили такой голод друг к другу… Мы словно с ума сошли! Нам пришлось мчаться обратно на лодку и укладывать Тарквина в манеж. Мы едва могли дождаться, пока он уснет, едва могли усидеть на месте…
Саммер примолкает. Неотрывно смотрит мимо меня в стекло рубки – с таким напряженным, таким сосредоточенным выражением на лице, что мне кажется, будто наперерез нам идет какое-нибудь большое судно, но по какой-то причине моя сестра не собирается меня предупреждать, а я почему-то не могу заставить себя посмотреть в ту же сторону. Просто не могу отвести глаз от ее лица, от ее ротика-бутончика, пусть у меня и чувство, что сейчас из него вылетят слова, пророчащие мою погибель.
Вот тут-то это и происходит.
– Так что это было всего один раз, примерно две недели назад… Ты же знаешь, что я особо не пью, но Адам купил эту бутылку розового шампусика, потому что, понимаешь, он вообще любит покупать мне все, что имеет отношение к розам. Так что мы в этой маленькой бухте недалеко от берега, сидим на носовой палубе, где слегка попрохладней, слегка поддувает ветерок, слегка накатывает волна с юга, и «Вирсавия» слегка покачивается…
При каждом этом «слегка» Саммер тычет пальцем в бедро, словно ведет отсчет. Ее саронг распахнулся, и мне видно длинный шрам – вытянутое «S», ползущее по бедру наверх. После всех этих лет он по-прежнему выглядит свежей раной – Саммер уже упоминала, что недавно он опять открылся, как это часто бывает с порезами от кораллов. Интересно, думаю я, он хоть когда-нибудь потускнеет, заживет ли когда-нибудь должным образом?
– И Тарквин наконец заснул, слава богу, поскольку я начинаю думать про Адама, про его тело, и словно моя «киска» берет верх над моими мозгами…
В жизни не слышала, чтобы Саммер употребляла слово «киска» – по крайней мере, имея в виду свою собственную… ну, вы поняли. Произнося его, она словно мурлычет; это слово прямо-таки осязаемо повисает в пространстве между нами, щекоча воздух.
– Все мое тело буквально трепетало! Я ощутила, как кровь бросилась мне под кожу, бросилась в груди, и что-то вроде как задергалось где-то внизу, глубоко внутри. Теперь я понимаю, почему люди сходят с ума по сексу, Айрис! Я должна была получить его прямо тогда, прямо там, на палубе! На соседней лодке пировала компания какого-то хулиганья, недалеко от нас, и солнце стояло еще высоко, был ясный день, но мне было плевать. Я сорвала с себя всю одежду, толкнула его на палубу и взобралась на него. Его большой, твердый… Господи, как это было классно! Мы занимались любовью прямо там, понаставив синяков об палубу, и наделали столько шуму, что, клянусь, половина Пхукета нас слышала, но мне было плевать – мне было плевать, даже если я умру!
И теперь она смотрит мне прямо в глаза.
– Наверное, ты уже поняла, что я пытаюсь сказать.
Выходит, это еще не вся история. Есть и кое-что еще. Кое-что почище всего остального.
– Я хочу, чтобы ты знала: мы этого не планировали, – объявляет Саммер. – Адам умеет предохраняться, но я застала его врасплох. У нас не оказалось ни одного презерватива на борту – на следующий день я сразу внесла их в список покупок. Я хочу, чтобы ты знала: это было только в тот раз, и все вышло случайно. Потому что я никогда не хотела этого делать, Айрис… никогда не хотела, чтобы у нас так с тобой вышло.
Меня настолько увлекла замечательная история Саммер, я настолько размечталась, настолько была занята тем, что представляла себе стояк Адама, вздымающийся над носовой палубой, словно кнехт, что лишь теперь в натуре услышала, о чем она говорит. И вид у нее был такой виноватый, она так умильно хлопала глазами, так добро-придурочно переживала, что рушит мою жизнь, что я упростила ей задачу. Сама высказала то, что она не сумела заставить себя выразить словами.
– Поздравляю. Ты беременна.