Ростислав Паров
Ведьма
Однако сам этот вопрос был очень показательным для всего вечера. То, что было интересно им – культивирование цветочков (Олеся), виртуализация мира, теннисные баталии (снова Олеся), ницшеанские огрехи – было не особо интересно мне. А то, что интересовало меня – политика, инвестиции, женщины, яхты (я как раз присматривал себе одну), – вгоняло их в скуку или апатию.
Казалось, что с университетской скамьи мы изменились настолько, что у нас больше не осталось общих интересов. Нет, мы, конечно, могли поддерживать светскую беседу, понимающе кивая и задавая дежурные вопросы. Но это только сильнее подчеркивало, насколько мы стали друг от друга далеки.
На этом фоне наш неуклюжий спор о скуке и компьютерах казался просто шедевром понимания и заинтересованности.
Время шло, а у меня никак не получалось свернуть разговор со светской дорожки на путь откровенного общения. Уверен, я смог бы это сделать, если бы мы остались один на один. Вот только Олеся никак не хотела уходить. Не скажешь ведь ей, мол, дай мужикам о своем поговорить… Обидится, да и Вадик не поймет. Эта тупиковая ситуация вскоре начала меня раздражать.
Когда она, наконец, ушла собирать Алешку ко сну, я тут же взял бутылку, бокалы и предложил Вадику перебраться в его кабинет. Усевшись на все тот же диван, на боковину которого так удобно было ставить стакан, я сразу вспомнил нашу унылую вчерашнюю игру.
– Слушай, дружище, – тихонько спросил я, глядя ему прямо в глаза, – вчера… как я понял, карты тебя больше совсем не вставляют. Или показалось?
– Да, есть такое, – без энтузиазма ответил он.
– А чего? Проигрался, поди, по-крупному? – попробовал угадать я, предвкушая соответствующую историю.
– Знаешь, – задумчиво начал Вадик, – рефлексия помогает избежать душевных страданий, но и для счастья поводов практически не оставляет.
– Чего? – поморщился я. Последние четыре часа я активно вливал в себя алкоголь, а потому сходу не смог понять его пассаж. – Скажи-ка попроще!
– Да это я так… оригинальничаю! – рассмеялся Вадик. – Не обращай внимания! Просто надоели карты, не получаю от них удовольствия, вот и все.
– Ну ладно, – согласился я.
Еще с полчаса мы вспоминали прошлое, слушали какую-то нагоняющую тоску музыку, мусолили в руках едва наполненные бокалы. Никто не мешал, но разговор все равно не шел.
Еще и хмель стремительно заполнял мое сознание, из-за чего мне приходилось сильно концентрироваться, чтобы сохранять нить неспешного разговора. Я понимал, что надо было переходить к главному, потому как потом уже будет совсем поздно. Вот только слов подходящих у меня сразу не нашлось.
– Скажи, вы часто с Лесей цапаетесь? Ну так, чтобы по-серьезному.
– По-серьезному? – переспросил слегка осоловевший от выпитого вискаря Вадик. – Вообще никогда. Почему спрашиваешь?
– Да перед отъездом самым, – зачем-то соврал я, – пересрались мы с Ленкой крепко. – Вот и думаю, одни мы такие идиоты или другие тоже ругаются?
– Думаю, ссориться – это необязательно плохо, – на лице моего старого друга вновь появилась его дежурная полуулыбка. – Зачастую это просто способ честно сказать другому то, что в обычной обстановке не можешь.
Вот и все! Как после всего этого было ему сказать, что мы не просто поругались, а теперь даже не живем вместе? Наверное, и можно было сделать новый заход, но для этого уже не осталось ни сил, ни желания. Я уже был на сто процентов уверен, что если я и совершу этот заход, Вадик все равно меня не услышит. А если и услышит, то уж точно не поймет.
Глава 4
Утро. Похмелье. Похмелье, которого у меня уже очень давно не было. Неприятный осадок от никчемного вчерашнего разговора. Сожаление. Сожаление о том, что приехал сюда, что поддался временной слабости и начал искать внешней помощи. Недовольство. Собой, своим приездом сюда и своим другом.
Тот с утра встал вялым, болезным и, по новой традиции, скучным. В этот день его унылый вид даже раздражал меня.
«Сегодня день вежливости, завтра скажу, что срочные переговоры, и свинчу отсюда, – говорил я себе. – Но этот день ведь надо чем-то себя занять».
– Эй, Вадя, да проснись ты уже, старик! – тормошил я за завтраком хозяина. – Скажи, чего в вашей глуши есть интересного? Кроме унылых лесов и мегатонн снега? Ну, может, лешие или ведьмы какие?
– Ведьма тут есть одна! – вмешалась Олеся, жизнерадостность которой была единственным, что делало это утро добрым.
Ее нахождение во всей этой беспросветной скуке казалось мне удивительно инородным, неестественным.
«Чего она вообще тут делает? – не раз в тот день спрашивал я себя. – Наверное, попала под пагубное влияние моего помрачневшего товарища».
– Серьезно?! – оживился я. – Сто пудов мне надо ее видеть! Вадя, дружище, ты просто обязан! Пока я совсем вам не наскучил, ты должен отвезти меня к ней!
– Кстати, она неплохой мозгоправ, – добавила Олеся, не давая ответить заторможенному похмельному мужу.
– Даже так! Все, веди меня к ней прямо сейчас!
– Ладно, съездим, – наконец пробурчал Вадик. – Соберешь еды какой?
– Хорошо, – согласилась Олеся, – чай только допью.
– Еды? Чего, так далеко ехать? – удивился я.
– Да нет, – рассмеялась Олеся, – она же отшельницей живет! Если не привозить ничего, того и гляди, помрет, бедненькая!
Минут через двадцать мы были во дворе.
– Давай на моей, – кивнул я на свой «мерседес», предполагая немного развеяться за рулем.
– Не, – возразил Вадик, – на машине неудобно.
Открыли гараж. Выкатили снегоход – простенький двухместный «Вайдтрак». Пыль, по бокам – царапины, на стекле – трещина. Хозяева совсем не заботились о своем «снежном коне».
– Давай я порулю!
– Ладно, только не гони сильно… А то заблюю тебе всю спину, – наконец-то сподобился он на шутку.
В неспешном темпе добрались минут за двадцать. Через лес, потом долго по открытому полю, пересекаешь трассу, до леса, там до одинокой сосны и вглубь ельника. Дорожка там уже катанная – кто-то был здесь до нас, если не того же дня, то днем раньше. Иначе бы все следы скрыл тот снегопад, вместе с которым мы прибыли к Камским.
Подъехали практически к самому дому. Одинокая хижина из потемневшего от старости кругляка. Покосившиеся окна, наполовину разрушившаяся кирпичная труба, свисающие до земли сосулищи. Вокруг тоже как надо – высоченный темный лес, пустынная лужайка и совершенная тишина. Мрачно, угрюмо – в общем, настоящая ведьмина берлога!
Когда Вадик потянул скрипучую дверь, на мгновение мне даже стало жутко – я ожидал увидеть горбатую седовласую старуху с хриплым голосом и перекошенным лицом – настоящий ужастик наивного детского сна.
Насколько же был я ошарашен, когда внутри обнаружил совсем юную девушку с милым, приятным лицом. На ней была телогрейка, шерстяной платок, валенки, рукавицы – и это одеяние усиливало первое удивление. Все увиденное и услышанное совсем не стыковалось друг с другом.
– Привет, – тихо поздоровался Вадик, ставя сумку с продуктами на стол. – Что с дровами? – чуть громче спросил он, выдыхая изо рта облако густого пара.
В доме было, мягко говоря, холодно.
– Кончились, – спокойно отозвалась «ведьма», совсем не хриплым и не старческим голосом. – Почти.
– Ясно, – не менее хладнокровно ответил ей Вадик и, не говоря больше ни слова, вышел на улицу.
По идее, мне бы стоило присоединиться к нему и помочь с рубкой дров. Но мне было до чертиков интересно понять, что же здесь происходит: с какого лешего эта девчушка так вырядилась, что она делает в этой мрачной хижине, и почему ее называют ведьмой.
Не обращая на меня внимания, «ведьма» осмотрела принесенные нами продукты, вытащила на стол картошку и подсолнечное масло. Подбросила в печь небольшую охапку сухих веток. Огонь начал с треском поедать их.
Во всех действиях хозяйки ведьминого дома тоже было что-то загадочное. Движения медленные, как будто заторможенные. Происходящее она воспринимала спокойно, как нечто обыденное. Даже мое появление и нахождение в доме никак не волновали ее. Она даже не смотрела в мою сторону.
Когда «ведьма» сняла свои варежки и принялась за чистку картошки, я полностью избавился от первого шока и решил, что пора бы взять ситуацию под свой контроль.
– Как звать-то тебя? – начал я разговор, усаживаясь на какой-то покрытый половыми ковриками сундук.
– Зови, как тебе нравится, – не поворачиваясь, отозвалась она, – у меня нет имени.
– Так уж и нет? – усомнился я. – Ок, – продолжил я после длительной паузы, так и не дождавшись от нее ответа, – пока буду называть тебя просто «ведьма». Хотя ты ж никакая не ведьма, да? Простой человек ведь?
– Кто знает.
– У-тю-тю, какие мы серьезные! Ну, хорошо, а где твой хрустальный шар, варева там всякие, метла, наконец? Какая же ты ведьма без всей этой атрибутики?!
На эту провокацию ведьма тоже не ответила. Несмотря на всю ее серьезность, ее вид все больше меня смешил – эта нелепая засаленная телогрейка делала из девчушки какого-то колобка.
– Не хочешь отвечать? Да и бог с тобой! Распятия-то не боишься?! – я наставил на нее скрещенные пальцы, ожидая, наконец, услышать звонкий девичий смех.
– Не боюсь.
Попытка заставить ее рассмеяться провалилась. Вдруг меня осенило – это, наверное, от нее Вадик заразился своей угрюмостью.
– Ну, ок. А чего умеешь-то? – продолжал я посмеиваться над ней. – Почему тебя ведьмой зовут?
Про себя же я пытался разгадать ее загадку.
«Может, сирота, которой всей округой помогают? Тогда зачем посреди леса? Неразумно как-то! Может, шизофреничка? Вроде не похоже».
– Зачем ты здесь? – неожиданно спросила она, не отрывая глаз от своей картошки.
Такое обращение возмутило меня. На вид ей было не больше двадцати, почти вдвое младше меня.
– Не слишком ли ты молода, на «ты» меня величать? – улыбнулся я, чтобы скрыть легкое раздражение.
– Внешность обманчива. Так зачем ты здесь?
– Здесь?! – я мельком обвел глазами небольшую комнату, заметив в углу небольшой стол, заваленный исписанной бумагой. – Да чтоб скуку разогнать! Хотел на реальную ведьму посмотреть хоть раз в жизни, а тут – разочарование какое-то!
Обычный человек на мою эмоциональную тираду должен был отреагировать тоже эмоционально – обидеться, разозлиться, рассмеяться. Ведьма не поддалась. Продолжала строить из себя особенную.
В сенях послышались Вадины шаги, а через секунду в двери появилась его голова:
– Жень, помоги, пожалуйста, не могу в одного вытащить!
Срубленное Вадиком дерево упало совсем не так, как он хотел, и в итоге зацепилось за ветви стоящей рядом сосны. Нам пришлось немало попотеть, прежде чем мы вызволили нашу добычу из лап этого «энта».
– Слушай, Вадя, – с усмешкой спросил я, когда мы сели на освобожденный ствол, – что это за ведьма вообще? Смех, да и только! Школьница какая-то!
– А… Ходят слухи, что она вообще не стареет.
– Ага?!
– От стариков слышал… – он делал паузы, еще не в силах восстановить дыхание. – В любом случае ты зря высмеиваешь ее. Она немало хорошего сделала – Олеся перестала полетов бояться, сосед благодаря ей семью сохранил.
– Шутишь?
– Нисколько.
В дом я вернулся еще более озадаченным. Всплыли Лесины слова о том, что ведьма – неплохой мозгоправ. Под запах горящего на сковороде масла я стал молча рассматривать ведьму, ее унылое жилище, как будто ожидая найти что-то, что стало бы ключом к разгадке. Постепенно взгляд мой упал на окно, за которым Вадик колол только что напиленные нами чурки.
Тут снова вспомнился вчерашний разговор. Утренние сожаление, недовольство и горечь.
«Как так? – спрашивал я себя. – Если с ним я не могу найти понимание, с тем, кто знал меня много-много лет… Могу ли я вообще найти его с кем-нибудь? Ленка, Юлька – может, все это было неизбежно?»
– Эй, ведьма, – окликнул я обладательницу глупой телогрейки, – есть вопрос к тебе.
Не то, чтобы я верил в ее мудрость и способность ответить мне. Вопрос возник сам собой, и раз уж Камские так хвалили ее, то почему бы не проверить, на что она действительно способна?
– Говори.
– Почему мы, люди, так трудно понимаем друг друга?.. Или мы обречены быть одинокими в своем непонимании?
Она повернулась ко мне и впервые взглянула прямо в лицо.
– Ты задал хороший вопрос, – она оперлась задом на печку и скрестила на груди руки.
– И у тебя есть на него ответ?
– Есть, – ведьма как будто пришла в себя и вновь вернулась к готовке. – Только он займет время.
– Значит, не знаешь? – ухмыльнулся я.
– Представь, хочешь ты узнать, как дела у твоего друга. Спрашиваешь, а он тебе отвечает: «Нормально все». Узнал ли ты то, что хотел? – глянула в мою сторону, не поворачивая тела.
Это было достойное возражение. Ответ на сложный вопрос никак не должен быть простым.
– Я подумаю, ведьма. Уж чего-чего, а времени у меня сейчас предостаточно!
Глава 5
В тот день она мне так и не ответила. Сказала, что может дать первую часть ответа, от чего я отказался сам – слушать ее при Вадике было как-то неудобно, вне зависимости от того, чего она наговорит.
Что поразительно, ведьма сообщила мне, что полный ответ займет несколько дней. Семь, десять, а может, и больше. Согласен, ответ на сложный вопрос не может быть простым, но ведь не настолько же!
Так или иначе, а я подписался на ее условия, хотя, естественно, не планировал отбывать весь назначенный срок. Два-три дня, которые я рассчитывал еще гостить у Камских. За это время я собирался распутать узел загадок, окружавших эту девчушку. Ну, а заодно и послушать, чего она мне будет вещать.
Надо признать, я немало увлекся решением этой задачки. Даже по пути обратно, сидя за рулем снегохода, я торопливо пытался подобрать подходящие гипотезы и объяснения. Как будто у меня было мало для этого времени! Как бы то ни было, а дорога в результате пролетела незаметно.
По возвращении, когда Вадик сказался контуженным на голову и лег спать, я попытался разведать, что да как у Олеси:
– Слушай, Лесенька, а с чего ее вообще называют ведьмой?
– А, заинтересовала она тебя! – хитро улыбнулась.
– Не она меня заинтересовала, а я ей заинтересовался! И все же?
– Ну, – нерешительно начала Олеся, помешивая пенку на своем кофе, – живет в глуши, ведет себя странно, не по-человечески… Всегда хмурая, никогда не улыбается и не смеется… Делает то, что другие не могут. По-моему, подходящий для ведьмы набор! А что именно тебя смущает?
– Разве не должно быть в ведьме что-то по-настоящему мистическое?
– Мистическое? Так она ж не стареет! – звонко объявила Олеся.
– Лесь, – поморщился я, – ну только не говори, что ты веришь в это!
– Конечно не верю! – она изобразила показную обидку. – Хотя сохраняется хорошо. В тех-то условиях, в которых она существует… Мы три года здесь, перемен я в ней не замечаю – вроде все такая же. Причем местные говорят, что и раньше была точно такой же!
– Раньше – это насколько? – усомнился я.
– Жень, откуда мне знать? Я сильно и не спрашивала.
– Молодая мордашка – это вся мистика?
– Знаешь, Жень, мифов вокруг нее уже хватает, – она засунула в рот печеньку и продолжала говорить жуя.
Я ненавидел такое поведение, но Лесе это почему-то с легкостью прощал.
– Уже не поймешь, где правда, а где вымысел. Одни говорят, бесноватую вылечила, много раз порчу снимала. Другие судачат, что на непонятном языке иногда говорит… А еще рассказывают, – с этим словами она хитро заглянула мне в глаза, – что все мужчины, что у нее были, обязательно влюбляются в нее!
– Ага, в пигалицу в телогрейке и валенках!
– Ну да, ну да! – она довольно рассмеялась.
– Ну а сама-то ты что думаешь?
– Я-то?! Думаю, какая-то талантливая выпускница с психологического. По каким-то личным причинам сторонится людей, может, бзик такой у нее. Вот и все! Хотя странность ее почти на грани мистики.
– Разве на психологическом учат порчу снимать? – я специально стал атаковать Лесину гипотезу, которая мне и самому казалась вполне разумной.
– Я же говорю, мифы это!
– Хм… Так что, получается, она здесь легенда местная?
– Да ну, – отмахнулась Леся, – ты б не спросил тогда про леших и ведьм, мы бы и не вспомнили!
– Ты ж ей тоже вроде обязана? – подмигнул я, поймав Олесю на противоречии.
– Обязана, но это не делает ее легендой. Тем более что она далеко не всем помогает, люди говорят, что очень часто отказывает. Видимо, мало что умеет просто. А люди обижаются, конечно.
Олесино объяснение выглядело сносным только с первого взгляда. Внешность – допускаем особенности организма. Нелюдимость – допускаем какую-нибудь психологическую травму или просто сдвиг по фазе. Отсутствие эмоций – снова допускаем какие-то особенности характера. Выпускница лечит аэрофобию? Бесноватую списываем на мифы? Не много ли получается костылей-допущений?
За ужином я продолжил расспрос:
– Лесь, еще про ведьму эту…
– Да я смотрю, все же зацепила она тебя, – словно обрадовалась Олеся.
– А-а-ай, интересно просто задачку эту решить! Ты вот к ней как обращаешься?
– А, ты про это! А никак, «ты», и все! Она ж говорит, что нет у нее имени.
– У нее есть имя! – вмешался маленький Алешка. – Ее зовут СиСи.
– СиСи? – удивился я. – Почему? У нее типа грудь большая? – я продемонстрировал пареньку, о чем идет речь.
– Да нет же, просто вечно молодая ведьма – это СиСи! Это в мультике было.
– А, в мультике, – я серьезно покачал головой. – Ну, там-то у нее нормальные титьки были?!
– Женя! – улыбаясь, погрозила мне Олеся.
– Не, не были, – серьезно ответил маленький Камский. – Это просто ее инициалы. Две английские буквы Си.
«СиСи звучит загадочно, но уж больно пошло, – подумал я. – Может, Сесиль? Слишком вычурно… Пусть будет Маша, и все тут!»
На следующий день под хитрые улыбки Олеси я попросил у Вадика его «Вайдтрак» – навестить нашу Машу. В отличие от своей жены он не считал это забавным, передал ключи, навигатор и еще раз напомнил дорогу.
Зайдя в избушку, я застал ведьму за поеданием остатков вчерашней картошки. Мое появление ее ни капельки не смутило и не удивило.
– Салют, ведьмочка! – поздоровался я, отряхивая от снега ботинки.
Кивнула.
– Знаешь, я решил тебя Машей назвать! Ты ж не против?
Мотнула.
– Вот, – она протянула мне книгу, – можешь здесь что-нибудь понять?
– Смеешься?! – возмутился я. – Тут же испанский. Я, конечно, во многом хорош, но лишние языки мне ни к чему!
– Тогда вот это, – протянула другую книгу с закладкой. – Глава «Трансцендентальная эстетика». Прочти, там меньше страницы.
Как обычно при чтении, я быстро пробежался по тексту. Мягко говоря, понятно было мало. Затем прочел еще раз, помедленнее.
– Все понимаешь? – спросила она, дожевав последнюю картошку.
К моей радости, у нее была правильная привычка сначала жевать, а потом говорить.
– Урывками. Думаю, если читать с самого начала, а не из середины, как ты мне подсунула, – я усмехнулся, – то да, будет понятно. Ну, может, придется на два раза что-то прочесть.
– Возможно. А в диалоге? Если услышать такое в устном разговоре?
– Тогда, Маша, шансов мало. Только пойми, так никто не разговаривает!
Закончив с едой, она отодвинула тарелку, сложила на столе руки и практически застыла в этом положении. Подвижными оставались только ее губы и глаза.
– Знаю. Так говорят единицы, это крайний пример. Тем не менее – априорный, трансцендентальный, эпилептоид, идиосинкразия, корпускулярный, ламентация и прочее… Все это профессиональный жаргон. Он понятен одним и чужд для других.
Я попытался прикинуть, на какие сферы интереса указывают эти термины, чтобы продвинуться в своем решении.
– И что с того? – спросил я, не обнаружив ничего вразумительного, тем более что далеко не все из сказанного было мне известно.
«Наверное, заранее готовилась!» – подумал я про себя.
– Тогда возьми такие выражения, как «нить Ариадны», «золотой мальчик», «пятая нога», «дать сдачи», «спустя рукава», «глюк». Это идиомы, фразеологизмы, крылатые выражения, сленг. Человеку с другой культурой или другого культурного уровня они непонятны и при общении ставят в тупик.
– Ну, ок, согласен. Хотя это ж и без тебя было ясно.
– Речь о запакованных смыслах – они понятны одному, но непонятны другому. Это один из базовых объективных факторов недопонимания между людьми.
– Ой ли?! Так уж и главный? – с точки зрения проблемы непонимания все это казалось мне несущественной мелочью.
– Не главный, а базовый. Обрати внимание, что эти идиомы могут быть личностными… неизвестными широкому кругу лиц. Например, цитата из книги, которая еще не стала «крылатой». Или из анекдота, часто употребляемого в узком кругу – что-нибудь вроде «единственный солдат в израильской армии».
– Что за анекдот?
– Это не важно. Употребление таких личных идиом может помогать общению. Лучше раскрыть смысл того, что хочешь передать. Но может и вредить – когда другой не знает лежащего за ними смысла или подтекста.
– То есть получается, – я решил подыграть ее рассуждениям, – чем дольше и плотнее мы общаемся, тем затруднений меньше? И наоборот, соответственно!
– Верно, – мне показалось, что в этот момент ее глаза просияли. – И лишь немногие люди выстраивают свою речь, исходя из собеседника. Одни об этом не думают, другие, увлекаясь, забывают. Есть и те, кто считает, что это делает их речь особенной.
– Маш, слушай, а где ты училась? – я внезапно перевел тему, снова возвращая ее к решению моей задачки.
– Я еще не закончила с запакованными смыслами. Мне остановиться?
– Нет-нет, продолжай, – почему-то я боялся, что, казалось, появившийся блеск в ее глазах снова погаснет.
– Теперь обычные слова. Вроде бы обычные. Например, справедливость, красота, любовь, демократия… Понимание этих слов тоже различное. Когда один говорит «справедливый обмен», другой может посчитать сделку бесчестной.
– Да, но таких слов не так уж много, – отмахнулся я.
– Это все слова, предполагающие субъективное суждение, а также сложные абстрактные понятия – вроде коммунизма или души.
– Пожалуй, так, – согласился я, вдруг заметив, что соглашательство с ней меня почему-то нисколько не задевает.
Не хотелось реваншировать, ставить ее на место, возвращать себе разговорное превосходство.
«Какое странное чувство, – рассуждал я про себя, – может, потому, что даже когда я соглашаюсь, она никак не высказывает свое превосходство?»
– Подведем итог, – продолжила она, не отрывая от меня взгляда, – язык, культура, социальный слой, профессия и личный опыт – все они для каждого человека создают большое число запакованных смыслов. Чем больше различий в этих параметрах, чем меньше люди общаются, тем сильнее запакованные смыслы мешают пониманию.
– Маш, ну постой! Я ведь всегда могу спросить, уточнить, что понимается в том или ином случае. И нет проблем!
На некоторое время она задумалась. Однако вместо радости маленькой победы я, скорее, испытал маленькую горчинку от того, что обидел, поставил ее в неловкое положение.
– До-спрашивание – это хороший инструмент. Но нередко формат разговора… и ряд других факторов… не позволяют людям спрашивать и уточнять.
– Например?
– Гордость, страх, нежелание показаться некомпетентным… или занудным. В любом случае до-спрашивание не всегда работает. Для обычных слов, о которых мы уже говорили – на них наше внимание даже не останавливается. Или во время лекции, при чтении книги.
– «Гугл» им в помощь!
– Теоретически так. Хотя словарь не всегда доступен и удобен… Тем не менее бывают ситуации языкового, интеллектуального или культурного разрыва. Ребенок, читающий Ницше. Российский современник, пытающийся понять Рабле. Или общение ребенка со взрослым – в силу интеллектуального и культурного разрыва понимание тут возможно только в одну сторону. Во всех таких случаях запакованные смыслы не могут быть распакованы другой стороной в принципе.
Ведьма взяла грязную тарелку и встала из-за стола, давая понять, что на сегодня ее порция истины закончилась.
– Так все же, в каком вузе ты училась?
– Я не буду отвечать на этот вопрос.
– Почему же?.. Молчишь? Ну, ладно. И сколько тебе лет не скажешь?
Опять молчит.
– Значит, нет.
Я тоже встал, подошел к книжной полке. Хайдеггер, Толстой, Хемингуэй, Достоевский, Маринина, детская литература, чего там только не было – полная солянка! Поверх книг пылился ноутбук.
– И как ты его используешь? – я покрутил в руке старенькую технику.
– Никак, – отозвалась она, очищая свою маленькую тарелку, – здесь нет электричества.
– А книги откуда? С собой привезла?
– Люди принесли.
– Маш, слушай, а в чем все же смысл твоего отшельничества? Не, ну правда, зачем? Столько неудобств, столько страданий? Чего ради?!
На несколько секунд она замолчала.
– Не спрашивай ведьму о том, почему она ведьма.
Помогать мне в разгадке своей тайны она явно не собиралась. По-хорошему, надо было уходить. Однако возвращаться к Камским еще не хотелось.
– Посижу еще у тебя мальца, не удивляйся.
– Хорошо, – как будто она могла чему-то удивиться.
Я решил просто побыть здесь, понаблюдать за Машкой в ее ватнике, подумать о своем, освежить нашу недавнюю беседу. Почему именно там – не знаю. В халупе разруха, бардак, холод, только что пахло приятно, какой-то травой мятной.
– Маш, а чего ты сильнее печь не натопишь? Холодрыга ж, шапку даже не снять!
– Быстро дрова кончатся.
– Вот же, блин! Топи как следует, наделаю я тебе завтра дров!