Ross MacKenzie
The Colour of Hope
Copyright © Ross MacKenzie, 2022
All rights reserved.
Иллюстрация на обложке хёскульд
© Умитбаева П. Б., перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.
В память о Шивон
– Расскажи мне ещё раз о цветах, бабушка.
Мальчик сидит на полу у ног старушки, глядя на неё снизу вверх большими сияющими глазами.
Руки пожилой женщины покоятся на её внушительном животе. Она барабанит пальцами.
– Тсс! Тебе следовало бы уже быть в постели, дитя моё.
– Пожалуйста, бабушка! Пожалуйста!
Она кривит губы, как будто надкусила лимон, но он знает, что её недовольство ненастоящее. Она тянется к своему стакану, взбалтывает жидкость, делает глоток.
– Ладно, – вздыхает она. – Что ты хочешь узнать?
Мальчик некоторое время сидит молча, вопросы роятся в его маленькой голове. Единственный звук – это восхитительный треск огня в камине, когда белые языки пламени лижут воздух. В комнате уютно, со стороны кухни доносятся аппетитные запахи тушёного кролика и морковного супа.
Наконец мальчик улыбается и говорит:
– Расскажи мне об оранжевом.
Кожа старушки средне-серая, щеки усеяны веснушками. Её тёмные глаза глубоко посажены и обрамлены морщинами, но сейчас, когда она мысленно возвращается в недавно минувшее время, эти старые глаза мерцают. Она улыбается и сразу начинает выглядеть намного моложе.
– Оранжевый? Дай-ка подумать. Да. Что ж, помнишь прогулки по лесу, когда сезон сбора урожая подходит к концу, любовь моя? В те дни, когда воздух свеж и можно ощутить вкус наступающей зимы?
Мальчик кивает.
– А ты помнишь, как мы возвращались с прогулок, чтобы погреть пальцы у огня и выпить горячего сидра? Когда тепло и холодно одновременно и мы так рады быть живыми, потому что сидр согревает нас изнутри?
Он снова кивает.
– Это ощущение тепла и холода, жизни и пряностей, связанных в красивый узел, – говорит она. – Если бы мы могли это увидеть, именно так выглядел бы оранжевый цвет.
Теперь мальчик улыбается. Погружается в своё воображение. Его глаза смотрят в пустоту. Такие красивые глаза. Как глаза его матери.
Наблюдая за ним, пожилая леди задаётся вопросом, как она часто делала с тех пор, как он родился: такого же оттенка голубого глаза её внука, как и у его бедной покойной матери? Она хорошо помнит эти глаза. Синие, как океан, – когда океан ещё был синим.
До произошедшего.
До того, как цвета исчезли из мира.
Нет. Не исчезли.
До того, как их украли.
– Ты можешь рассказать мне ещё об одном цвете, бабушка?
Она неодобрительно цыкает.
– Ты твёрдо намерен добиться моего ареста, мальчик? Осведомители императора повсюду, и его Чёрные Мундиры вздёрнули бы меня на городской площади, если бы застукали за подобными разговорами.
Мальчик придвигается ближе.
– Здесь, на ферме, нас никто не услышит, бабушка. Кроме того, я не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь попытается арестовать тебя. Даже Чёрные Мундиры.
Пожилая леди делает ещё один глоток из своего стакана. На её губах появляется намёк на улыбку.
– О, они бы попытались.
– Всего один цвет, бабушка. Расскажи мне о зелёном.
– Ты, мальчик, упрямый как осёл. Я расскажу тебе за минуту. Но потом пора ложиться спать.
– Ладно, ладно. Давай же!
Она делает последний глоток.
– Закрой глаза. Нет, закрой их как следует. Хорошо. А теперь подумай о том, как ощущается мир после проливного дождя. Получается?
Он прищуривает глаза и кивает.
– Ну? – спрашивает она. – И каким он ощущается?
Он надолго задумывается.
– Чистым. И обновлённым. И более живым. Немного похоже на то, когда я плаваю в реке и ныряю глубоко-глубоко. А затем всплываю и делаю глубокий вдох. Это ощущается так.
Она кивает.
– Отлично. Теперь представь, что ты мог бы увидеть это чувство. Вот как выглядит зелёный, дитя моё.
Мальчик слышал всё это раньше сотню раз, но каждый раз его сердце начинало биться чаще.
– Так вот как выглядит трава? И лягушки? И деревья весной?
– Да. – Старушка прищуривает свои глаза в морщинистых веках. – А теперь я хочу попросить тебя представить кое-что ещё. Я хочу, чтобы ты представил, как поднимаешься по лестнице и ложишься спать, Дэррок, потому что это именно то, что сейчас произойдёт.
Через несколько минут пожилая женщина укладывает мальчика спать. Он настаивает, чтобы она заглянула под его кровать и в шкаф и убедилась, что там нет Чёрных Мундиров или Псов-потрошителей, затаившихся в засаде.
– Ты в целости и невредимости, – говорит она, целуя его в лоб.
Мгновение спустя Дэррок остаётся один в безмолвной темноте. Он слушает, как пожилая леди наводит порядок в доме, гасит лампы и уходит в свою комнату. Только когда она начинает громко храпеть, он вылезает из постели и подкрадывается к окну. Он раздвигает тяжёлые шторы, поднимает створку окна и вдыхает сладкое тепло поздней летней ночи.
Небо ясное, чёрное и усеянное огромной россыпью мерцающих звёзд. Он смотрит на запад, поверх фермы своей бабушки, на холмы и лес, а затем на восток, на город и море. Луна ослепительна, как новенькая монета, и её мягкий свет касается высоких стен и шпилей города.
Он пытается представить, как всё это могло бы выглядеть, если бы цвет внезапно вернулся в мир. Но как бы красиво бабушка ни описывала чудо цвета, всё, что Дэррок когда-либо знал, – это мир в чёрном, белом и оттенках серого, и его воображение не может по-настоящему постичь ничего другого. Как же он мечтает увидеть зелень лугов, голубизну ясного неба, отблески золотого солнечного света на городских крышах!
Он вздыхает и собирается закрыть окно, когда что-то привлекает его внимание. Высоко над морем полоса переливающегося света вспыхивает под изгибом луны и через мгновение снова исчезает.
Падающая звезда.
Глаза Дэррока расширяются, а затем плотно закрываются, когда в его голове вспыхивает идея.
Он шепчет: «Я хочу, чтобы кто-нибудь вернул цвета». Затем он открывает глаза, захлопывает окно и забирается обратно в постель.
Он засыпает, больше не задумываясь о своём желании.
Он понятия не имеет, что только что навсегда изменил мир и судьбу одного конкретного человека.
Как раз в тот момент, когда мальчик загадывает своё желание, городской рыбак по имени Том Лори расхаживает по кухне своего коттеджа на улице Харбор.
Он обходит стол, заламывая дрожащие руки, а затем подходит к подножию лестницы, где останавливается и прислушивается. Он слышит крик своей жены, ставит одну ногу на нижнюю ступеньку, но останавливает себя, чтобы не подниматься дальше. Он знает, что акушерка ухаживает за его любимой Сарой как может и его присутствие нисколько не поможет.
Тогда он возвращается на кухню, чтобы продолжить беспомощно расхаживать взад-вперёд.
И вот наконец, после многих часов схваток, Том слышит звук, которого так долго ждал: первый крик своего ребёнка.
Он бросается к лестнице и перепрыгивает через две ступеньки зараз, но, когда он уже почти достигает комнаты, новый звук заставляет его замереть.
Крик.
Дверь спальни распахивается, и оттуда выбегает акушерка, поспешно закрывая свою кожаную сумку. Он преграждает ей путь на верхней площадке лестницы, и когда он смотрит ей в лицо, то видит нечто такое, отчего его сердце превращается в лёд.
Она в ужасе.
– Госпожа Маклин? – произносит он дрожащим голосом. – Что случилось?
Она ничего не говорит, только продолжает смотреть на него безумными глазами.
– Госпожа Маклин, – повторяет он. – Пожалуйста, скажите мне, что случилось? Это из-за ребёнка? Что-то не так с ребёнком? Или с моей женой? Говорите же, пожалуйста!
Она открывает рот, и на мгновение кажется, что она собирается что-то сказать. Её глаза наполняются слезами испуга. Затем она проталкивается мимо него, чтобы уйти прочь. Ошеломлённый Том наблюдает за тем, как она почти бегом движется к выходу, спускается по лестнице и исчезает за дверью в ночи. Затем он приходит в себя и бросается в спальню.
Его разум нарисовал ужасные картины того, что он мог бы там найти, но, к счастью, ни одна из них не соответствует действительности. И всё же он замирает каменным изваянием и не может ничего сделать, кроме как таращить глаза, изумляясь, дивясь, и, да, страх пронизывает каждую его клеточку.
Его жена сидит в постели. В её руках свёрток из одеял, а в свёртке – крошечный, совершенный младенец. Том смотрит на ту самую сцену, о которой он всегда мечтал. Он – отец. У него есть семья.
Но у этого момента есть одно отличие от тех сцен, которые он десятки раз себе представлял. Одно очень важное отличие.
Кожа ребёнка не светло-серая, как у её матери, и не тёмно-серая, как у самого Тома. Нет. Том помнит цвета с тех пор, как сам был ребёнком, до того как Император и его Некромант забрали их.
Он замечает, что кожа его малыша светло-коричневая.
– Это невозможно, – говорит он.
– Она чудо, – отвечает Сара хриплым шёпотом.
– Она?
– Да, Том. У тебя родилась дочь.
Малышка издаёт тихий недовольный звук, извивается, и пеленающие её одеяла из беловато-серых превращаются в бледно-голубые. Затем цвет продолжает распространяться, окрашивая гладкую кожу рук Сары в розовато-белую. Цвет становится больше, шире, наполняя синим полосы её ночной рубашки, достигая шеи и красивого лица, которое приобретает милый румянец.
Всё это происходит в мгновение ока, и Том, который никогда раньше не видел свою жену в цвете, чуть не падает на пол от шока.
– Всё в порядке, Том.
Она протягивает руку, подзывает его. Том всегда думал, что Сара красива, но теперь, когда он видит цвет её лица, изумрудную зелень глаз, сияющий рыжий цвет волос, ему кажется, что он смотрит на ангела.
Том придвигается к ней, когда Сара протягивает ему дочь. Дрожа, боясь, что может уронить её или поранить, он берёт крошечный свёрток на руки. Она тёплая, сонная и совершенно идеальная. Когда в следующий раз он смотрит на свою жену, на ней не осталось и следа цвета.
– Смотри, – говорит она.
Он смотрит.
Всё начинается с его кистей, кожа которых из тёмно-серой становится коричневой, более глубокой, чем цвет кожи его дочери. Цвет достигает рукава его тёплого джемпера, который внезапно становится ярко-оранжевым, и продолжает распространяться, пока каждая частичка его тела не заиграет яркими оттенками.
– Должно быть, это происходит со всем, к чему она прикасается, – говорит Сара. Её лицо становится мрачным. – Том, нам придётся вывезти её из города. Этим вечером. Сейчас.
Паника подступает к горлу Тома.
– Но как? У тебя только что родился ребёнок! Ты не можешь отправляться в дальние путешествия.
– Мне просто придётся, – говорит она. – Я не останусь в этом городе ни на минуту дольше, чем это необходимо. Ты знаешь, как всё работает. Псы-потрошители, вероятно, уже взяли её след. Это только вопрос времени, когда они приведут сюда Чёрных Мундиров. У нас есть около часа – и это в том случае, если госпожа Маклин не пойдёт и не расскажет им первой.
– Акушерка? – Сердце Тома замирает. – Она бы так не поступила, да ведь?
Сара поднимается с кровати, стиснув зубы от усилия.
– Ты не можешь! – протестует Том. – Это слишком опасно!
– Думаю, я лучше тебя знаю, что я могу, а чего не могу делать, Том Лори. А теперь положи малышку в колыбель и помоги мне переодеться.
– А конюх задавал какие-нибудь вопросы? – спрашивает Сара.
Она наматывает круги по кухне, малышка в тепле и спит в слинге[1] около её сердца. Сара сшила слинг сразу после того, как узнала, что у неё будет ребёнок, хотя тогда она не знала, какой цвет шёлка использует. Оказывается, ромбовидный узор сияет золотом и королевским синим цветом.
– Нет, – отвечает Том. – Ни слова. Люди арендуют лошадей в любое время дня и ночи, любовь моя.
У двери стоит привязанная к столбу тощая чёрная лошадь. К лошади прицеплена небольшая тележка, которая обычно используется для доставки овощей или мешков с углём. Том занят погрузкой кое-каких необходимых припасов.
– Всё, – говорит он, в последний раз затягивая кожаные ремни на тяжёлом рюкзаке. – Пора ехать.
Он с большой осторожностью помогает ей забраться в тележку, пытаясь скрыть навернувшиеся на глаза слёзы. Она садится поудобнее, насколько это возможно на одеялах, которые он расстелил на плоской платформе, и поглаживает мягкие тонкие волосы на головке своей новорождённой дочери.
Том отвязывает лошадь, забирается на место кучера, берёт поводья и подгоняет её. Когда они сворачивают за угол с улицы Харбор, Сара провожает взглядом серую входную дверь любимого маленького коттеджа, пока он не скрывается из виду. Затем она прижимает к себе ребёнка и начинает плакать.
Требуется полчаса, чтобы выехать за пределы города, и скоро дорога становится каменистой и неровной. Тележка трясётся и подпрыгивает, но малышка по-прежнему мирно спит. Лошадь везёт их мимо небольшой овцеводческой фермы на вершине луга, а затем дорога уходит в лес.
Вскоре деревья по обе стороны дороги становятся такими высокими и густыми, что от неба остаётся только длинная серая полоса, усеянная звёздами. Воздух насыщен ароматами нектара и сосны, а звуки далёкие и дикие.
– Куда мы пойдём? – спрашивает Сара.
– Куда угодно, где мы будем свободны, – говорит Том. – В полудне езды отсюда есть деревня. Я найду для тебя безопасное место в лесу и принесу кое-какие припасы. После этого мы продолжим путь.
– Но куда именно, Том?
Том не сразу отвечает, потому что не знает.
– Мы будем переезжать, пока не найдём, где заканчивается действие заклинания Некроманта.
Сара обнимает свою дочь.
– Но большинство людей говорят, что ему нет конца. Никто так и не нашёл его.
Плечи Тома поникли.
– Что ж, мы будем первыми, любовь моя, не так ли?
Не успевает он произнести эти слова, как что-то привлекает её внимание. Сара садится и, прищурившись, смотрит в ту сторону, откуда они пришли. Её сердце начинает колотиться всё быстрее и быстрее. Группа светящихся точек скачет вверх-вниз по дороге далеко позади них. Она сразу понимает, что это такое, потому что видела их раньше. Каждая точка является одной из пары. Каждая точка – это глаз Пса-потрошителя.
– Они идут! – кричит она. – Том, они идут за нами!
Он оглядывается, и его глаза расширяются в свете масляной лампы на тележке. Щёлкая вожжами, он подгоняет лошадь, и повозка подпрыгивает и трясётся, набирая скорость. Ребёнок просыпается и начинает плакать.
– Они догоняют! – Сара наблюдает, как точки света становятся больше, пока не начинает различать очертания псов, появляющихся по краям освещённой фонарём тележки. Они размером с медведей, лохматые и чёрные, гортанные звуки их слюнявого рычания эхом разносятся вокруг. На спинах собак сидят всадники, высокие, худощавые существа, которые, возможно, когда-то были людьми, скрытые под длинными плащами и капюшонами. Чёрные Мундиры.
Один из Псов-потрошителей бросается вперёд, ударяя по краю тележки длинной мордой и щёлкая зубами размером с кинжалы. Тележка резко разворачивается, опрокидывается на два колеса и падает. Малышка уже кричит, Сара прижимает её к себе, пока бесконтрольно скатывается по плоской поверхности тележки. Пёс делает ещё один выпад, и на этот раз его огромные передние лапы опускаются на платформу, опрокидывают её, заставляя Сару скользить вперёд к ожидающим её челюстям. Пёс рычит и фырчит, разбрызгивая капли густой слюны. Сара кричит, брыкается, и один из собачьих клыков вонзается ей в ногу. Боль обжигающая, ослепляющая, но она всё равно цепляется за своего ребёнка, пинается и борется, выбивая один из этих смертоносных зубов, заставляя Пса-потрошителя отступить, а тележку – с грохотом выпрямиться.
Два пса пробегают мимо неустойчивой повозки, обгоняют её, преграждают дорогу, заставляя Тома резко остановить лошадь, из-за чего их заносит. Срабатывает инстинкт. Он вскакивает со скамейки, достаёт свой нож для потрошения рыбы и бросает его. Он вонзается по рукоять в ближайшего Пса-потрошителя. Существо рычит и бросается на него, хватая его челюстями за талию, вонзая зубы, встряхивая, как мокрую тряпку, а затем отбрасывая на двадцать футов вниз по дороге.
На телеге мир Сары становится расплывчатым, далёким. Боль в раненой ноге с каждым мгновением становится всё сильнее. Она чувствует, как яд Потрошителя проникает в каждую её клеточку. Один из огромных чёрных псов забирается на заднюю часть повозки, отчего деревянные балки скрипят и прогибаются. Сара пытается отступить, но силы иссякли. Когда пёс подходит ближе, его горячее, зловонное дыхание откидывает волосы Сары назад, его огромный мокрый нос подёргивается, задевая ребёнка, которого женщина прижимает к груди.
– Нет! – кричит Сара.
Последним усилием она переворачивается так, чтобы оказаться спиной ко псу, прикрывая своим телом плачущую маленькую девочку. Она ждёт, когда клыки обрушатся на неё.
Издалека доносится шипящий звук чего-то быстро летящего по воздуху, а затем удар и эхом отдающийся вой боли.
Ещё рычание, ещё вой, ещё удар, удар, удар.
Сара не знает, что происходит вокруг неё. У неё больше нет сил поднять голову. Закрывая глаза в последний раз, она молится, чтобы её дитя было спасено.
Всё неподвижно и тихо. Ничто не движется. Ничто не издаёт ни звука. Затем от сплошной черноты леса отделяется тень и выходит на дорогу.
Лицо мужчины обветренное и жёсткое. На нем длинное твидовое пальто и широкополая шляпа. У него длинный нос, искривлённый от нескольких переломов. Его верхняя губа скрыта под длинными неопрятными чёрными усами.
Он передвигается под покровом темноты, сначала чтобы убедиться, что его специальные стрелы сделали своё дело. Туши Псов-потрошителей пузырятся и тают, а чёрная шерсть уже превратилась в пыль. Он поднимает стрелы, вытирая отравленную кровь с серебряных наконечников стрел о мох.
Когда он уверен, что всё в порядке, он проверяет скорчившегося на дороге человека. При мягком свете масляной лампы на тележке он видит, что мужчина молод. Он щупает пульс.
– Мёртв, – говорит мужчина в твидовом пальто, качая головой. Он встаёт, подходит к повозке и освобождает лошадь. – Иди, моя красавица, – произносит он, похлопывая лошадь и наблюдая, как она убегает обратно в город. Затем он подходит к тележке, забирается на платформу и обнаруживает молодую женщину лицом вниз.
Он останавливается. Его проницательные блестящие глаза сужаются. Он тянется к фонарю на тележке, опускает его и подносит поближе к ней, чтобы как следует разглядеть. У него перехватывает дыхание.
– Цвет? – шепчет он, протягивая дрожащую руку и приподнимая прядь блестящих рыжих волос молодой женщины. – Цвет! Но как это возможно…
Тихий звук заставляет его отстраниться. Это приглушенный воркующий звук, и когда он понимает, откуда он доносится, то осторожно переворачивает мёртвую женщину и обнаруживает сюрприз.
– Младенец! – кричит он. – Глазам своим не верю! У тебя тоже есть цвет!
И это так. У неё светло-коричневая кожа, каштановые волосы. Теперь она перестала плакать и смотрит на него снизу вверх большими тёмными глазами, от которых он тает. Он протягивает палец, и её маленькая ручка обхватывает его.
И вот тогда-то это и происходит.
Сначала его палец, а затем и рука превращаются из серой в загорелую, тронутую золотым солнцем. Вскоре рукав его твидового пальто переливается оттенками коричневого и кремового. У него отвисает челюсть.
– Боже мой! – Он вытягивает свободную руку, наблюдая, как цвет оживает на его пальцах. – Маленькое чудо! Теперь я понимаю, почему эти дьяволы и их наездники пришли за тобой.
Так осторожно, как только может, он снимает слинг с матери младенца и освобождает крошку. Она воркует и булькает, когда он укачивает её в своих объятиях.
– Твои мама и папа больше не рядом, мой маленький ягнёночек. Но ты ни о чём не волнуйся. Сэнди Бёрнс позаботится о тебе.
Он оборачивает слинг вокруг себя, убеждается, что ребёнок в безопасности и в тепле, а затем, в последний раз оглядев сцену, печально качает головой и снова исчезает в тени леса.