Роман Злотников
Швейцарец
И ровно за год до рождения любимого отпрыска ей показалось, что она вытянула-таки свою козырную карту. Приобрела если не коня, то как минимум вьючного осла, который и сможет доволочь на своем хребте мечтающую «о Европе» провинциалку в сияющий мир ее грез. Тем более что и сам он был нацелен на подобное развитие событий. Но… что-то пошло не так. Возможно, сказался несколько стервозный характер новоиспеченной жены, сразу же после свадьбы не только деловито устроившейся на шее молодого мужа, но и начавшей активно подминать под себя еще и новоиспеченных родственников. Что, естественно, очень не понравилось свекрови. Причем настолько, что она вдрызг разругалась с невесткой. И начала планомерно капать на мозги «совершившему большую ошибку» сыночку. А это в конце концов и привело к тому, что семья Штрауб отбыла на «землю предков» в несколько сокращенном составе. Впрочем, может быть, это все не имеющие никакого отношения к реальности грязные инсинуации, а дело и взаправду было в том, что, как она всегда и говорила, все новоиспеченные родственники оказались полными негодяями…
Как бы там ни было, Саша рос с полным осознанием того, что его жизненной миссией является вырасти, получить «хорошую профессию» и свалить за границу, где по быстренькому обустроиться и исполнить-таки наконец мамочкину мечту о «нормальной жизни в нормальной стране». Причем главным во всей этой цепочке считалось именно обеспечить выезд за границу. После чего все должно было разрешиться само собой к их с мамой вящему удовольствию. Потому что там же «цивилизованная Европа», где деньги на людей сыплются сами и никаких «герров Адлеров» просто технически не предусмотрено…
– Ну что, бро, двинули пожрем?
Алекс оторвал взгляд от окуляра микроскопа и с хрустом потянулся. Ого! Уже время обеда. Вот он заработался… Сначала-то он специально постарался настроиться на скрупулезно-рабочий лад, чтобы его деловитый вид сработал диссонансом доносу этого педанта Адлера, который, совершенно точно, должен был «надуть в уши» герру Мозесу сразу по его появлении. А потом как-то так и втянулся.
– Ну, давай. Куда двинем – в kaffeestube [8] или на второй этаж?
На втором этаже располагалась большая столовая, в которую приходили обедать не только служащие из лабораторно-административного корпуса, но и народ с ближайших промплощадок всего комплекса Petrochemie Danubia, расположенного в Швехате и принадлежащего крупнейшей в Центральной Европе Австрийской нефтяной компании OMV. А еще там можно было пообедать за талоны, которые выдавались в административном отделе всего за десять евро. В то время как сам обед тянул по меньшей мере на пятнадцать.
– Пошли в kaffeestube, – предложил Дитрих. И пояснил: – У меня талоны кончились, так что без разницы, куда идти, но в kaffeestube сейчас народу меньше.
– Как скажешь, – пожал плечами Алекс, поднимаясь из-за стола и стягивая с плеч халат. – Двинули!
В kaffeestube действительно было не слишком многолюдно. Ну да, немцы – народ бережливый. И если есть возможность всего за десять евро получить обед, который в kaffeestube обойдется минимум в пятнашку, то будет полной глупостью ей не воспользоваться.
Они уже насытились и неторопливо смаковали десерт, когда у Дитриха зазвонил телефон. Выудив его из кармана, он слегка скривился, но мазанул пальцем по экрану и приложил его к уху.
– Слушаю, mutter …[9] – Он некоторое время вслушивался в то, что ему говорили, а затем резко бросил: – Не собираюсь… Нет… А у меня другие планы…
Алекс слегка насторожился. Похоже, не только у него проблемы с мамочкой… Нет, он действительно любил маму. Но… уже давно предпочитал делать это издалека. Потому что мамочка была из тех, кто всегда лучше знает, что, кому и как делать. Еще будучи подростком, Алекс в какой-то момент неожиданно для себя открыл, что все, кто окружал маму на работе, а также подруги, друзья и знакомые, отчего-то сплошь и рядом придурки, дебилы и уроды. Ну так выходило, по словам мамы. Нет, в лицо она ничего подобного им не говорила. Наоборот, при встрече она всегда радовалась, осыпала всех массой комплиментов, могла всплакнуть по поводу того, какие они нехорошие, потому как совсем ее забыли и долго не приходили… зато стоило приятелям и сослуживцам сделать шаг за порог, как мамочка начинала зло бурчать по поводу того, что приперлись, натоптали, все сожрали. Начальники и начальницы у нее всегда были либо уродами и дебилами, либо клушами или курицами. Друзья и подруги – либо тупыми размазнями, либо сволочами и стервами. Водораздел проходил по линии «повезло/не повезло». То есть если подруга была такой же, как и мама, матерью-одиночкой и работала кем-то вроде воспитательницы детского сада, медсестры или учительницы младших классов, то это означало, что она тупая размазня, а если у нее был муж и она хотя бы раз в пару-тройку лет могла позволить себе поехать в отпуск «за границу» (причем чаще всего это были вполне бюджетные Турция, Хорватия или Таиланд), то, значит, она относилась к категории «стерв, окрутивших тупого идиота». В том, что она живет «на нищенскую зарплату» и до сих пор не может «свалить с этой гребаной страны», виноваты были все вокруг – приятели и приятельницы, начальники, коррупционеры, полиция, олигархи, мэр, губернатор и, уж конечно, президент, но только не она.
– Да понял я, понял… Буду… – уныло произнес Дитрих и, оторвав телефон от уха, зло мазанул пальцем по экрану, дав отбой. После чего еще несколько мгновений сидел, молча уставив злой взгляд куда-то в сторону левого плеча Алекса. Сам Алекс также молчал, сочувственно смотря на приятеля. Как он его понимал… Когда его собственной мамочке что-то втемяшивалось в голову, она добивалась своего всеми возможными и невозможными способами – от жесткого «а я тебе сказала» до истерик с криками, питьем воды и таблеток, хватанием за сердце и лежанием в полумертвом состоянии с мокрым полотенцем на лбу. Если честно, основной причиной того, что он два последних класса с таким остервенением накинулся на учебу, были не столько настойчивые увещевания матери, а именно то, что окончить школу с высокими баллами ЕГЭ виделось ему единственным шансом на то, чтобы уехать куда подальше и вырваться-таки из-под столь жесткой маминой опеки, не позволявшей ему буквально вздохнуть. Так что когда он увидел свою фамилию в списках студентов, зачисленных на первый курс факультета химической технологии и экологии Российского государственного университета нефти и газа имени Губкина, то наряду с радостью испытал и огромное облегчение. Удалось!
– Слушай, бро, а что ты делаешь во вторник? – внезапно поинтересовался Дитрих, вынырнув из своих тяжких размышлений. Алекс едва заметно поморщился. Его приятель время от времени начинал слегка чудить. В принципе, безобидно, но иногда это напрягало. Так, в настоящее время Дитрих, например, тащился от, как он это называл, «эстетики ямайской гангсты», вследствие чего у него изменились как внешний вид, так и манера общения. Он наделал на голове дредов и вот уже две недели донимал окружающих этим странноватым обращением «бро».
– Ну-у-у… пока ничего не планировал, а что?
– А знаешь что… – Дитрих на мгновение замер, будто еще раз обдумывая пришедшую в голову идею, а затем решительно тряхнул своей густой шевелюрой и, хищно улыбнувшись, торжество возгласил: – Я приглашаю тебя на день рождения.
– Э-э-э… – Алекс почувствовал, как у него слегка перехватило дыхание. Он жил в Австрии уже год с лишним, но пока ему так и не удалось здесь окончательно освоиться. Вжиться. Стать своим. Нет, никаких особенных проблем у него не было. Вроде как… Наоборот – у Алекса прекрасная и весьма престижная работа. Весьма хорошая кредитная история. Счет в банке (правда, пока использовавшийся в основном именно для обслуживания кредита). Фрау Фишбахер, у которой он снимал комнату, уже пару месяцев как перестала каждый первый вторник месяца самолично являться к нему, дабы проконтролировать состояние своей сдаваемой внаем недвижимости (потому что «кто его знает, этого русского…», так что посмотреть, не загадил ли этот дикий варвар с окраины цивилизации комнату и не попортил ли обстановку, знаете ли, совсем не помешает). А еще он не так давно наконец исполнил-таки давнюю детскую и юношескую мечту – купил мотоцикл. Да не какой-нибудь, а настоящую легенду – Harley-Davidson. Пусть и подержанный, и в кредит – но это же «Харлей»! Они же не стареют… Однако при этом Алекс все равно продолжал чувствовать себя здесь слегка чужим. Ну или не слегка… Несмотря на все усилия (да-да, усилия он прилагал, и еще какие… да что там говорить – он даже имя переделал под «более европейское»), у него до сих пор не было ни близких друзей, ни даже близких знакомых из числа местных. Ну кроме Дитриха. Но и он, по большому счету, мог считаться другом только на фоне всех остальных. Потому что, несмотря на общий интерес к мотоциклам и несколько небольших совместных мототуров с другими байкерами, а также регулярные общие перекусы в обед в кафе и столовой комплекса, их пока больше ничего не связывало. Да они даже в городе еще ни разу не пересекались! «Пока-пока, до понедельника» – и фьють… Так что, как он ни старался, у него пока не получалось сойтись хоть с кем-нибудь достаточно близко.
Нет, его никто ниоткуда не гнал. С ним общались вполне дружелюбно. Ему улыбались. Пару раз в случайных компаниях удалось снять на вечер девчонок. Но именно на вечер. Потому что «быстрый секс – еще не повод для знакомства»… Так что уже следующим утром обе исчезли с горизонта, дежурно мазанув по щеке губами и поощрительно прошептав: «Ты был великолепен…» Да уж, был… и чего тогда не вернулись? Он старался… Ради того, чтобы вжиться и стать наконец здесь своим, Алекс даже, взяв пару дней отпуска, отправился на EuroPride [10]. Сначала ему там понравилось. Честно. Было ярко, шумно, громко, весело. Вокруг масса улыбок. Алекс тогда полночи шлялся по узким средневековым улицам, наполненным шумным и радостным народом, пьяный от какого-то космического ощущения свободы и любви ко всему миру… а потом в какой-то подворотне его перехватил небритый седой дед (ну натурально дед!), одетый в кожаный картуз, кожаные же легинсы и с голым торсом, перетянутым паутиной узких кожаных ремешков и, как-то ловко и умело прижав к стене, начал, что-то ласково приговаривая, мять его за ягодицу и-и-и… ну-у-у… спереди. А потом впился в губы, попытавшись засунуть язык ему в рот… Как Алекс тогда бежа-а-ал! А добравшись до хостела, едва ли не полчаса торчал в душевой, остервенело работая во рту зубной щеткой. И потом еще с месяц шарахался от любого, одетого хотя бы в банальный кожаный пиджак… Так что его попытка стать по настоящему, по-европейски терпимым и толерантным закончилась, увы, крахом. Нет, он работал над собой. Но пока не очень-то получалось…
И вот сейчас, похоже, стена отчуждения наконец-то дала первую значимую трещину. Дитрих (друг, друг, друг!) приглашал его на свой день рождения!
– Й-а… кхм… конечно, Дитрих! – радостно выпалил Алекс, справившись с комком в горле. – Буду рад!
– Ну вот и отлично! – с довольным видом отозвался тот. – Праздновать будем в нашем родовом доме, в деревне. Добираться тебе придется самому. Мне надо будет уехать пораньше, в выходные. Но это ничего. Я тебе сейчас скину координаты, чтобы они у тебя были в телефоне – доедешь по навигатору. До нашей деревни Унтершехен тебе на байке часов семь-восемь всего. Мы за стол сядем часа в три, так что если выедешь часов в семь – как раз успеешь.
Алекс тут же поскучнел.
– Дитрих, после того что сегодня напел в уши герру Мозесу эта свинья Адлер, он точно отгула не даст.
– Это чепуха! Я с ним поговорю. Он знает мою семью и, я уверен, пойдет навстречу. А ты потом отработаешь. Ты согласен на такой вариант?
– Конечно, друг… – обрадованно закивал Алекс. И тут же деловито поинтересовался: – Есть какие-нибудь пожелания по подарку?
– Подаришь мне мотоочки, как у тебя, – и больше ничего не надо, – усмехнулся тот.
Глава 2
С поездкой на день рождения Дитриха все сложилось нормально. Отгул Алексу дали, хоть и со скрипом. Так что во вторник утром он выехал довольно рано и рассвет встретил уже на трассе Е60.
Сначала он ехал аккуратно, не наглея, но после Медлинга слегка притопил, зная, что на этом участке еще стоят старые камеры, фиксирующие только передние номера транспортных средств, которых на мотоцикле, как известно, нет. Быстрее всего было ехать через Мюнхен, но Алекс решил совместить полезное с приятным и после Линца свернул на Розенхайм, вскоре после которого начинались классные горные дорожки. Из-за раннего выезда времени было с запасом, так почему бы поездке не добавить еще немного удовольствия?
До точки на карте, в которой располагалось вполне себе симпатичное шале, он добрался около двух часов пополудни. Дорога с несколькими остановками на то, чтобы заправиться, размять ноги, перехватить кофе с сэндвичем и сделать на телефон несколько весьма впечатляющих снимков заняла восемь часов. Так что тело у Алекса слегка затекло. Поэтому, когда он зарулил на небольшую парковку перед домом – засыпанную гравием и аккуратно обрамленную по краям густым кустарником площадку, довольно плотно забитую почти дюжиной автомобилей и других транспортных средств, среди которых Алекс разглядел и хорошо знакомый мотоцикл Дитриха, – то не стал сразу звонить другу, а слез с «Харлея» и, сдвинув на шею очки, потянулся, а затем несколько раз присел и сделал пару-тройку широких махов руками. Усадьба, центром которой являлось шале, располагалась не в самой деревне, а в нескольких сотнях метров от нее, почти на опушке довольно густого леса и у подножия горного склона. Само шале было явно построено очень давно, за это говорило все – и пожухлый, но густой мох на здоровенных булыжниках, из которых был сложен первый этаж, и потемневшие бревна второго, и вообще общий вид постройки, но было основательным и неожиданно крупным. Ну для столь старинного строения. Сто или там сто пятьдесят лет назад (кто его знает, сколько точно лет этой постройке) в подобных местах строили куда скромнее… Алекс еще раз с хрустом потянулся и расстегнул шлем, тут же стянув его с головы, после чего выдернул из зажима на руле смартфон, который во время поездки использовал как навигатор, и набрал Дитриха.
Тот не отвечал долго, минуты три, зато, прорезавшись, сразу взял быка за рога.
– Привет, ты где?
– Ну судя по тому, что рядом стоит твой мотоцикл, то около твоего дома, – с осторожной иронией отозвался Алекс. Уж больно голос у Дитриха был каким-то напряженным.
– Отлично, я сейчас… – и сразу же отключился. Алекс несколько недоуменно хмыкнул. Судя по реакции приятеля, с этим днем рождения не все так просто. И Дитрих, похоже, рассчитывает на него как на группу поддержки. Недаром приглашение на день рождения последовало сразу после его весьма напряженного разговора с матерью… Ну и пусть. Он, Алекс, совсем не против. Но при этом он изо всех сил постарается зарекомендовать себя перед родителями Дитриха с самой хорошей стороны. Потому что друзья-то приходят и уходят, а мать и отец – это навсегда. Других не будет. И если он произведет неблагоприятное впечатление, то со всеми надеждами, которые он питал в отношении этого дня рождения, скорее всего, можно будет полностью распрощаться.
Дитрих появился только через десять минут. И не один, а в сопровождении весьма миловидной женщины среднего возраста. Судя по некоторому внешнему сходству, это, скорее всего, была мама Дитриха. Ну или тетя. Или старшая сестра…
– Вот, мама, знакомься, это мой коллега и лучший друг Алекс Штрауб. – Ага, значит, верным оказалось первое предположение. Но выглядит она как-то не слишком радушно… Нет, дежурная улыбка, приклеенная к лицу женщины с момента ее появления на крыльце, сразу после слов Дитриха усилила интенсивность на несколько уровней, при этом все так же продолжая оставаться приклеенной. Алекс улыбнулся в ответ, постаравшись сделать это как можно искреннее. Но на первый взгляд это не принесло никаких дивидендов. Улыбка женщины не изменилась ни на йоту, а тон, которым она к нему обратилась, можно было принять за добродушный лишь с большой натяжкой:
– Guten Tag [11], мы рады, что вы выбрали время, чтобы посетить наше скромное семейное торжество, – причем Алексу показалось, что слово «семейное» она явно выделила голосом, при этом бросив в сторону сына весьма выразительный и отнюдь не теплый взгляд. Но тот лишь усмехнулся, причем весьма нагло, и эдак торжественно продолжил:
– Он – русский. Я подумал, что пригласить его будет весьма хорошей идеей. Ну чтобы немного разбавить нашу скучную немецкую компанию.
Брови матери Дитриха изумленно скакнули вверх, а лицо слегка искривилось в недоуменной гримасе, но она почти мгновенно справилась с собой и снова натянула на лицо все ту же улыбку.
– Хм… не знала, что это твоя инициатива, – пробормотала она в сторону Дитриха, после чего повернулась к Алексу: – Что ж… тогда – добро пожаловать в наш скромный дом, – после чего развернулась и двинулась в сторону входной двери. При этом ее спина явственно демонстрировала, что женщина чем-то сильно недовольна. Дитрих же, наоборот, являл собой полное удовлетворение.
– Э-э-э… я, похоже, как-то не вовремя, – озадаченно произнес Алекс, окидывая друга растерянным взглядом. Но тот широко улыбнулся.
– Не бери в голову – все просто отлично! – и с довольным видом хлопнул его по плечу. – Ладно, пошли, разденешься в моей комнате. Там все сейчас носятся, так что им будет не до тебя.
Внутри оказалось весьма… винтажно. Узкий коридор, мощная лестница из потемневшего от времени дуба. Пара дюжин фотографий, висящих вдоль нее, наиболее старые из которых так и хотелось обозвать дагерротипами. Мощные деревянные балки над головой.
– Наш предок построил этот дом еще в середине девятнадцатого века, – сообщил Дитрих, заметив, что Алекс с интересом осматривается. – У его отца было пятеро детей – три сына и две дочери. Наш был самым младшим. Так что отцовское наследство ему не светило никак. Вот он, подзаработав, и озаботился тем, чтобы обустроить своей семье основательное родовое гнездо. Тем более что у него к тому моменту тоже уже стало пятеро детей. А потом и еще парочка прибавилась. То есть после него осталось четверо сыновей и три дочери. Вот он, кстати, на этом дагерротипе вместе со всей семьей. – Тут Дитрих ухмыльнулся и, наклонившись к уху Алекса, заговорщицки прошептал: – По семейным преданиям, деньги на такой большой дом наш пра-пра-пра – и так далее прадед заработал контрабандой во время австро-прусской войны. Уж не знаю, какую контрабанду и какой стороне он там таскал, но, судя по дому, дело оказалось весьма прибыльным, – после чего продолжил уже обычным голосом: – Но если тебе это интересно, то лучше обратиться к Urgroβvater [12]. Он о наших предках знает куда лучше меня. Все, что я знаю о них, я узнал как раз от него. Вон его комната, кстати, напротив моей. Только… – Дитрих слегка замялся, – ему уже восемьдесят восемь лет, и потому он немного того… Ну ты понимаешь.
Едва только они поднялись на второй этаж и вошли в комнату, как Алексу позвонила мама. Он достал телефон, посмотрел на экран, вздохнул и смущенно покосился на Дитриха. Тот широко усмехнулся и, понимающе кивнув, вышел из комнаты. А Алекс собрался с силами поднес телефон к уху.
– Да, мама… Нет, я в гостях, в Швейцарии… Да, у друга – у него сегодня день рождения, и он меня пригласил… – Алекс послушно поведал все свои новости, выслушал длиннющий и уже ставший дежурным инструктаж на тему: «Будь бдителен и не водись с плохими компаниями. Там и зарплата маленькая, и начальник идиет». Мама была в своем репертуаре, продолжая бдительно держать руку на пульсе жизни сына. Он даже уже слегка жалел, что в свое время научил ее пользоваться WhatsApp. Без этого с такими ценами на международную связь она бы доставала его не чаще раза в месяц… Однако рано или поздно все приходит к своему завершению. Но когда парень смог наконец нажать отбой и, отложив телефон, стянуть с плеч куртку, из-за не менее винтажной двери, сбитой из толстых деревянных плах, внезапно послышалась какая-то возня, а затем чей-то весьма звонкий голосок возбужденно прошипел:
– Да я тебе говорю – он со своей Russland по телефону разговаривал!
– Да не-е-е, не может быть, – тут же отозвался второй. Не менее звонкий. Хотя оба собеседника, похоже, изо всех сил пытались сдерживать голос и даже шептать, но в том возрасте, в котором, судя по всему, пребывали собеседники, сдерживаться получается куда хуже, чем орать, прыгать и носиться как сумасшедшие. Между тем второй глубокомысленно продолжил:
– Сам подумай – откуда в этой Russland мобильные телефоны? У них же там Путин, и нет демократии. Ну как у этого… как его… ну который все обещает ракету по американцам запустить с атомной бомбой. Пухлый такой и узкоглазый… ну ты понял…
– А может, он в Russland не на мобильный звонил? Обычные-то телефоны уже лет сто назад придуманы, – резонно возразил первый. Однако ответ второго Алексу услышать не удалось. Потому что развернувшаяся за дверью дискуссия оказалась грубо прервана. Сначала из коридора раздался скрип открываемой двери, почти сразу же заглушенный громким топотом, свидетельствующим о том, что высокие участники дискуссии отчего-то сочли разумным торопливо покинуть… м-м-м… дискуссионную площадку. А спустя мгновение хриплый старческий голос сердито прохрипел им вслед:
– А ну-ка пошли отсюда, охальники! Расшумелись тут…
Алекс покачал головой и криво усмехнулся. Да уж, о-очень продвинутые дети. А еще у нас медведи по улицам ходят и вечерами водку пьют да на балалайке играют. Все-таки стереотипы – это зло. Но, сука, живучее…
Торжественный обед в честь знаменательного события прошел хреново. Во всяком случае, для Алекса. С ним практически не общались. Традиции возглашать тосты и чокаться тут не было, поэтому Дитриха быстро поздравили, после чего присутствующие быстро разбились на этакие «группы по интересам», в которых, как теперь стало уже совершенно очевидно, неожиданному гостю места как-то не оказалось. Даже банального любопытства в своем отношении он не ощутил. Его просто вежливо игнорировали. Нет, внешне все выглядело вполне благопристойно. Ему вежливо улыбались, вежливо просили передать то или иное блюдо, вежливо уточняли, не желает ли он сам чего-то из того, что лежало за пределами его доступности. И все. Дитрих как виновник торжества сидел от Алекса далеко, и к нему все время кто-то подходил пообщаться. Так что Алекс за весь вечер дождался от него только нескольких ободряющих взглядов. А его мать подошла к Алексу только раз. Уточнить, не доставит ли ему неудобство то, что среди выпивки на столе отсутствует водка. Алекс так и не понял, что стояло за этим вопросом – искреннее желание узнать или этакая скрытая издевка… Вследствие чего он плюнул на всех и начал потихоньку надираться киршем [13].
Застолье закончилось как-то незаметно. То есть просто в какой-то момент Алекс внезапно обнаружил, что остался за столом практически в одиночестве. Не совсем, конечно, – на дальнем конце стола о чем-то тихо разговаривала еще одна компания из четырех человек, а вот все остальные куда-то исчезли. В том числе и Дитрих. Алекс поднялся из-за стола и почувствовал, что его слегка повело в сторону.
– Уф… надо же было так надринькаться… – пробурчал он. Алекс по жизни вообще-то пил довольно мало. И предпочитал куда более легкие напитки – пиво или сидр. Но в той ситуации, в которой он оказался… ну или вляпался, кирш показался ему наилучшим выбором.
До лестницы он добрался довольно быстро. В принципе, Алекс чувствовал себя не особенно и пьяным, его уже и не шатало, а голова вообще вроде как работала вполне нормально. Ну, похоже, так ему только казалось… Подняться на второй этаж, где, как он помнил, находится комната Дитриха, в которой он оставил куртку и остальные вещи, тоже удалось без особенных проблем. Даже не споткнулся ни разу. Но вот уже наверху дорогу неожиданно преградило непреодолимое препятствие…
– Urenkel [14] сказал, ты из России?
Алекс резко остановился и уставился на довольно рослого седого деда, занявшего весь коридор и преградившего ему путь к двери, которая являлась его целью.
– Э-э-э… ja, – несколько смущенно и раздосадованно ответил Алекс. Ему было немного неудобно за то, в каком виде он предстал перед, судя по всему, патриархом семьи. Сам же бурчал по поводу того, что стереотипы – зло, а тут – на тебе, лично поспособствовал подтверждению одного из самых живучих. Между тем весьма суровое до сего момента лицо деда внезапно разгладилось, и он хрипло расхохотался, а затем вскинул вверху кулак и громко проревел:
– Stalin, Gagarin, Perestroika!
Алекс аж отшатнулся. А дед хрипло рассмеялся.
– Ладно, не бойся, не такой уж я ненормальный, как они говорят… – после чего кивнул в сторону приоткрытой двери, располагавшейся напротив той, к которой Алекс направлялся. – Заходи.
Комната деда оказалась заметно больше, чем у Дитриха. И намного… уютней, что ли. Ну или более обжитой. Пол, застеленный чьей-то шкурой с длинным ворсом, кресло-качалка, письменный стол у окна, фотографии на стенах, книги, какие-то безделушки на полках…
Дед кивнул на кресло, стоявшее напротив кресла-качалки:
– Садись, поговорим. А то у меня давно уже не было нового собеседника.
Алекс осторожно сел в кресло.
– Наверное, гадаешь, почему с тобой тут никто разговаривать не хочет? – неожиданно спросил дед. Алекс осторожно пожал плечами. Он пока не определился, как вести себя с прадедушкой Дитриха. С одной стороны, этот дед, считай, единственный, кто соизволил с ним заговорить. А с другой – несмотря на его слова, вел он себя не так чтобы очень нормально. Да и Дитрих предупреждал…
– Все просто. Для нас, швейцарцев, друзья и родственники – это разные миры. Не то чтобы совсем не пересекающиеся, но разные. Так что мой urenkel, пригласив тебя на семейное торжество, подложил всем родственникам большую свинью. То есть в первую очередь он хотел устроить это своей любимой mutter, которая уже давно вынашивает планы оженить его на дочери своей старой подруги. И потому решила припереть к стенке в семейном кругу. Вот он и того, решил разбавить этот круг посторонним. Ну чтобы матушка поубавила прыть… Но Дитрих не ожидал, что она пригласит на его день рождения столько народу. Так что получилось не совсем хорошо…
Алекс криво усмехнулся. Да уж, попал, как это говорится, «как кур во щи». А он-то радовался… Но вот что интересно – его собственная мама, наоборот, изо всех сил отваживала от него любых подруг. Почему – парень разобраться так и не смог. Может, боялась, что если он заведет семью, то ее влияние на сына уменьшится и тогда на мечте жить в «нормальной европейской стране» можно будет поставить крест, а может, просто банально ревновала к любой будущей невестке. Как бы там ни было, едва только на горизонте появлялась какая-нибудь подруга, имеющая хотя бы потенциальные шансы перейти в разряд постоянных, как мамочка затевала целую армейскую операцию с внезапными телефонными звонками, неожиданными требованиями бросить все и срочно купить и привезти ей какое-то лекарство, вскочить среди ночи и немедленно нестись к ней на помощь, категорическими требованиями в определенный день и час непременно быть дома… А если это не помогало – собирала целый ареопаг из близких и знакомых и устраивала публичный наезд… Здесь же мама Дитриха, судя по вышесказанному, была настроена прямо противоположным образом, но действовала при этом практически так же, как его собственная мама… То-то Дитрих взбрыкнул. А как еще иначе назвать его приглашение? Ну в свете всех вновь открывшихся обстоятельств…
– Знаешь, кто это? – внезапно спросил дед, ткнув пальцем куда-то вбок. Алекс вздрогнул и развернулся в ту сторону. На стене висела копия того дагерротипа, который показал ему Дитрих, когда они поднимались по лестнице. Вернее… Алекс присмотрелся, похоже, клон висел именно на лестнице. А здесь, судя по всему, находился оригинал.
– Дитрих сказал, что это семья вашего предка, который построил этот дом.
– Ха… точно! – Дед довольно кивнул. – Его звали Курт-Фридрих! А это его дети, – дед ткнул в фотографию сухим, длинным пальцем с пожелтевшим ногтем, – Вильгельм, Йохан, Эльза, Марта, Гюнтер, Эстер и вот этот пухлощекий карапуз – Карл. Карл потом, когда вырос, уехал в США. Я, когда был помоложе, пытался найти его следы. Кое-что нашел. Он отплыл из Гамбурга на пароходе Северогерманского Ллойда и, прибыв в Америку, обосновался в Чикаго. Там у него в тысяча восемьсот девяносто восьмом родился сын, которого, кстати, звали, как и тебя – Alexander. Но во время Первой мировой их следы затерялись. Может, куда-то переехали, может, его призвали в армию и он погиб, а может, просто погиб. Во время обеих мировых войн немцев в Америке не очень-то любили. А разбираться, чем швейцарец отличается от немца, они там не научились даже сейчас… – Он тяжело вздохнул и замолчал. Алекс также сидел молча. Ему было не очень комфортно, и он был бы рад уйти из этой комнаты, но опасался что-то сделать не так. А ну как дедуля разнервничается и потребует выставить его на ночь глядя и пьяного. Кто его знает, ненормального… Или вообще даст дуба. А что – совсем не исключено. Лет-то ему эвон сколько! Давление скакнет – и все.
– Все остальные остались здесь, – между тем продолжил прадедушка Дитриха. – И пережили все войны. Нет, кое-кто погиб, в основном из-за бомбардировок в Германии. Боев-то у нас не было. Швейцария сумела отстоять свою независимость и нейтралитет в тысяча девятьсот сороковом. Немцы так и не решились на операцию «Танненбаум». Но швейцарцы всегда вели дела в Германии. Вот кое-кто и попал под бомбежки… А теперь вот мы, их потомки, несколько раз в год собираемся в нашем родовом гнезде тесным семейным кругом по всяким веским поводам. Ну если кто-нибудь не взбрыкнет, как этот сопляк Дитрих, и не устроит что-то подобное сегодняшнему… – Дед опять хрипло рассмеялся, а затем как-то резко замолчал и вытер неожиданную слезу. – Он мне сильно напоминает меня в молодости. Я был таким же упрямым. А внешне он сильно похож на дедушку Йохана. – Старик снова ткнул в фотографию пальцем. – Это наш предок, ха! А ты… – дед сделал паузу и уставился на Алекса подозрительным взглядом, – похож на Карла. Я видел его фото в иммигрантском архиве в Нью-Йорке. Ты, случайно, не тайный наш родственник, приехавший тут разнюхать по поводу наследства?
