Роман Злотников
На переломе веков
В Магнитогорске в принципе все было в порядке. То есть обычный рабочий бардак. Заводы дымили, по межзаводским веткам медленно скользили огромные гусеницы грузовых составов с углем, рудой, металлическими слитками, прокатом и так далее. Молодая императрица во все глаза смотрела на это грязное, дымное, вонючее, но все же великолепие. А уж когда группа инженеров и мастеров из Льежа, трудившихся на моих заводах, преподнесла ей в дар изумительную кованую вазу, наполненную такими же коваными цветами, она вообще пришла в восторг.
Из Магнитогорска молодая чета отправилась дальше – инспектировать на две трети построенный Транссиб. Я же, задержавшись еще на неделю, чтобы разобраться уже с собственными делами, вернулся в Москву готовить церемонию коронации, назначенную на май. К сожалению, так до конца ни с чем и не разобравшись. Но время поджимало, так что пришлось бросать всё и ехать. И вот заболел…
– Ваше высочество, – спустя минуту продолжил уже более мирным тоном Боткин, – я понимаю вас. Ежели бы мне было поручено нечто столь же ответственное, я бы тоже всеми силами стремился самолично везде успеть и все проконтролировать. Но поймите и вы: вам просто необходимо вылежаться. Еще инфлюэнцы[5] нам с вами не хватает.
Я кивнул и задумался. Вот черт, в последнее время меня тут регулярно прихватывали всякие простуды, насморки, начали побаливать колени и поясница. И лет мне пока вроде не так много – сорок пять, а со здоровьем уже что-то не то творится. На медицину же здешнюю надежд нет. Здесь даже банальное воспаление легких – болезнь в большинстве случаев смертельная. Антибиотиков-то нету… И тут я уставился на сидящего передо мной доктора заинтересованным взглядом. Ну да – нет, и я про них совершенно ничего не знаю, кроме того, что господин Флеминг выделил первый антибиотик из какой-то плесени и назвали его как раз по аналогии с этой самой плесенью – пенициллином. Но это же классическая управленческая задача: есть знание решения, есть знание методики его достижения – организуй структуру и наполняй ее людьми и ресурсами.
– Что? – недовольно спросил Боткин-младший, поежившись под моим взглядом.
– Нет-нет, ничего, Евгений Сергеевич, – рассмеялся я. – Так, мысли кое-какие в голову пришли. О будущем. И… я исполню ваши предписания. Пару дней готов поваляться в постели.
– Пару или не пару – это мне решать, – сварливо отозвался Боткин.
А я старательно обдумывал пришедшую мне в голову идею. И она мне нравилась все больше и больше. Да, вполне возможно, ничего не получится. Во-первых, я, хоть убей, не помнил, откуда Флеминг взял плесень, из которой выделил антибиотик. Ну не всякая же подходит! Значит, предстояли тысячи, а то и сотни тысяч экспериментов только с этим. Во-вторых, даже если мы и найдем подходящую плесень, еще не факт, что удастся выделить из нее биологически активное вещество. Возможно, пригодных для этого технологий пока не существует. В-третьих, даже если все получится, опять же не факт, что я сумею развернуть фабричное производство препаратов. Не исключено, что они так и останутся единичными экземплярами, продуктом уникального индивидуального мастерства считаных ученых.
Впрочем, это я уже увлекся. Мне хватит и первых образцов. Фабричное производство – бизнес, а антибиотики меня сейчас волнуют не с точки зрения бизнеса, а с точки зрения собственного выживания. И с этой точки зрения Боткин-младший как руководитель структуры, которой предстоит открыть пенициллин, устраивает меня со всех сторон – прекрасно образован, молод, но уже обладает неплохим практическим опытом и навыками, сын известнейшего медика и исследователя, что весьма пригодится для легализации результатов. Правда… идеалист. Явный. Значит, непременно будет стараться осчастливить все человечество… Ну и что? Людей без недостатков не бывает. А с идеализмом как-нибудь справимся. Да и справляться-то надо будет не вечно, а года три-четыре. Озадачим Евгения Сергеевича исследованием отдаленных последствий и прочего, а сами за это время развернем фабрики. Ну а потом патент можно будет вообще бесплатно отдавать – все равно у нас покупать будут… Я хмыкнул. Что-то я опять увлекся и на бизнес перекинулся. Главное – препарат получить, а выйдет из этого бизнес или нет – там посмотрим. Боткин этого моего «хмыка», слава богу, не заметил, а то еще ненароком обижу его. Талантливые люди – они такие, обидчивые и себе на уме, но если уж работать – так именно с ними. Послушная посредственность, кою предпочитают некоторые столь же посредственные руководители, себя никаким образом не окупит, как ни крути…
Коронация Николая, вернувшегося из путешествия изрядно отдохнувшим и окрепшим, состоялась 11 мая 1895 года. Кое-кто из высшего света бурчал, что, мол, слишком спешно, года еще не прошло после смерти прежнего императора, не по канону. Но я гнал. У меня и без того дел много, и в Трансвааль ехать надобно – что-то там добыча упала. Слегка, но упала. И перевооружение армии разворачивается, да и с флотом возни невпроворот. Как выяснилось, здесь представления о серийном производстве были крайне своеобразные, особенно в судостроении. До начала строительства моих крейсеров «золотой» серии я даже не догадывался, насколько. Раньше я в судостроение вообще не лез. Ну, почти. Создал опытовую станцию, где отрабатывались свежие идеи, регулярно проводил ревизии, более или менее регулярно торжественно присутствовал при спусках на воду новых кораблей да время от времени ввязывался в драку Чихачева[6] с Министерством финансов. Серьезное вмешательство позволил себе один-единственный раз – когда наотрез отказался поддержать популярную в это время идею «таранной атаки». Ну не помнил я никаких удачных таранов кораблей с механическими двигателями – вообще не помнил! И что с того, что на самом деле они были и именно таранной атакой выиграно первое крупное морское сражение броненосных кораблей[7]? Если к XXI веку эта битва забыта – значит, ничего такого больше не случалось. Следовательно, разработка и строительство кораблей, предназначенных для использования подобной тактики, – пустой перевод денег… В процессе этих жаркий баталий по поводу проектов кораблей я просто до печенок осознал истинность изречения Черчилля: «Генералы всегда готовятся к прошлой войне». И тот факт, что в моем случае это были не генералы, а адмиралы, ничего не менял. Большинство считали таран главным оружием корабля, а все остальное, по их мнению, было призвано лишь подготовить и облегчить атаку. Но тут я встал на дыбы, сразу же и категорически зарубив проекты броненосцев с одной башней главного калибра в носу и переутяжеленным носомтараном. Насколько принятые проекты, которые к тому же обошлись заметно дороже, чем предлагаемые «таранные», были лучше – не знаю, но выглядели они не в пример менее ублюдочно, чем те, что собирались воплощать сторонники таранной тактики. Да и большинству моряков они нравились гораздо больше. Так что, вероятно, они и правда были лучше. В конце концов, всем известно, что красивая техника и работает эффективнее, и ломается меньше. Вот такой вот закон природы…
Так вот, как я уже упоминал, в судостроение до «золотой» серии я особенно не лез. Не с моим опытом и знаниями в этой области давать советы. А вот когда начали строиться первые крейсера, я принялся наведываться на верфи регулярно. И в один прекрасный день происходящее там перестало мне нравиться. Случилось это вследствие того, что я, пробираясь по внутренностям уже спущенного на воду корпуса третьего из моих крейсеров, со всего маху приложился в коридоре об откос, коего на первых двух крейсерах, уже прошедших ходовые испытания, в этом месте точно не было.
– Ах ты господи, ваше высочество! – всплеснул руками ответственный за постройку всей серии полковник Субботин, сопровождавший меня в путешествии по кораблю. – Ушиблись!
Я же сидел на заднице и, потирая лоб, пялился на откос. Это была явно не времянка – сверху по откосу как по опоре тянулись какие-то трубы.
– Ваше высочество…
– Что это? – зло прошипел я, поднимаясь на ноги и указывая подбородком на откос.
– Что? – удивился Субботин.
– Вот это что? – Я ткнул пальцем.
– Э-э… ваше высочество, это конструкционный элемент.
– Я вижу и прошу объяснить мне, откуда он тут взялся. На двух предыдущих крейсерах этой серии ничего такого не было.
Субботин несколько мгновений рассматривал злополучный откос, а затем пожал плечами:
– Не могу немедленно ответить, ваше высочество, но… я уточню.
– Уточните, и побыстрее, – буркнул я, слегка остывая.
Рядом с откосом мне пришлось проторчать почти сорок минут. Сначала прибежали двое инженеров, затем бригадир, потом приволокли какого-то мастерового, который испуганно пялился на меня, мял в руках картуз и блеял что-то типа: «Надысь тута никак не подлезть было. Котельные-то, эвон, тама паропровод протянули, вот нам тута и пришлося…» Короче, выяснилось, что все мои крейсера были собраны отнюдь не по проекту, а, так сказать, на живую нитку. То есть в общем-то по проекту, но на самом деле – как в данный момент и конкретному мастеровому удобнее.
Я стоял и молча свирепел. Вот так-так… мы тут проекты рассчитываем – прочность, остойчивость, размещение брони, помп, схему непотопляемости, а простой мастеровой с верфи, которому надобно паропровод или какую иную трубу протянуть, ничтоже сумняшеся в математически рассчитанной переборке, предназначенной для того, чтобы выдержать определенную нагрузку и давление, вертит пару-тройку лишних дырок там, где ему удобнее, и тянет эту самую трубу так, как ему удобнее будет к ней подлезть! И какой тогда толк от моей опытовой станции и вообще от всей судостроительной науки?!
Ревизия, устроенная мною на первых двух уже построенных крейсерах, выявила такие внутренние отличия кораблей, что я просто взбесился. И устроил форменный разнос на Морском техническом комитете. Даже формы котлов разнились!.. После этого вся программа судостроения была пересмотрена и все эллинги, пригодные для строительства крупнотоннажных кораблей, были заняты моими крейсерами. Двадцатилетняя судостроительная программа была коренным образом изменена, в качестве базовой морское министерство взяло «крейсерскую» стратегию, так что и идеологическое обоснование такому массовому строительству нашлось. Хотя многие ворчали, что принятое водоизмещение сделать нормальный крейсер-рейдер никак не позволит, что следует переходить на более крупные корабли, что ставка на бронепалубные вообще неверна и необходимо строить броненосные. Мол, мы не англичане, нам столько крейсеров вообще не надобно, а ежели какие и надобны, так не такие.
Но мне-то по большому счету все эти стратегии были до лампочки. Я понял, что, если не успею достаточно быстро отработать технологию производства, все мои потуги, призванные обеспечить победу или хотя бы не столь разгромное поражение в Русско-японской войне, пойдут псу под хвост. Русские корабли будут тонуть быстро и часто, просто потому что построены абы как и имеют к реальному проекту весьма отдаленное отношение. А повышать техническую культуру, добиваясь действительной, а не «примерной» серийности, лучше на крейсерах (желательно не слишком большого водоизмещения), чем на массивных, сложных и дорогих броненосцах. Ну а как отработаем технологии – вернемся к броненосцам.
Так что к настоящему моменту моя «золотая» эскадра уже вовсю плавала. Еще шесть крейсеров уже следующего проекта, являвшегося развитием «золотой» серии, со слегка увеличенным водоизмещением и появившимся броневым поясом (хотя и не слишком толстым), которые отличались друг от друга куда меньше, чем шесть «золотых», находились на достройке у заводской стенки. А шесть корпусов третьей серии, с еще немного возросшим водоизмещением и первыми образцами котлов на нефтяном отоплении, готовились к спуску на воду. И на этой серии мы уже должны были полностью перейти к абсолютной взаимозаменяемости всех машин, механизмов и элементов конструкции. Скажем, паровая машина или котельные установки, изготовленные для первого крейсера, безо всяких проблем и подгонок должны были сесть на предназначенные для них места в корпус пятого или шестого крейсера серии, что было невиданным делом для русского кораблестроения. Ну, если все получится как планируется, на что была большая и вполне обоснованная надежда…
А еще, вследствие того что я уделял строительству третьей серии кораблей максимальное внимание и не только сам регулярно появлялся на верфях, но еще и практически на постоянной основе держал там наблюдателей из числа инженеров, закончивших обучение на кораблестроительном факультете по программе Общества вспомоществования в получении образования сиротам и детям из бедных семей, удалось снизить стоимость постройки крейсера до четырех миллионов рублей и уменьшить сроки до года и девяти месяцев. Причем мои ревизоры божились, что при строительстве следующей партии есть возможность сократить сроки строительства вообще до полутора лет. Что в будущем обещало адекватно сократить сроки строительства и других типов кораблей, от крейсеров первого ранга до броненосцев.
В принципе я был не против, только вот что делать русскому флоту с таким количеством сходных по характеристикам крейсеров? Русско-японскую войну-то одними крейсерами не выиграть. Да и вообще никакую не выиграть. Осложнить жизнь противнику – да. Устроить ему существование впроголодь – возможно, при условии, конечно, что он сильно зависит от поставок морем. Заставить тратить на войну гораздо больше средств, чем он ранее планировал, – очень вероятно. Но выиграть войну… Так что тупиковость «крейсерской» стратегии к настоящему моменту была видна уже и мне. Впрочем, я никогда и не считал ее истиной. Просто надо было как-то обосновать строительство такого количества крейсеров, не оснащенных серьезной броней и не способных драться в линии, вот я ее и приплел. Да даже и не сам приплел, а просто поддержал тех, кто продвигал эту идею. И она свою задачу уже в общем выполнила. Ну, почти. Была еще мысль опять же на базе этого проекта поставить во Владивостоке крупный сухой док, в котором можно было бы не только отремонтировать, но и, если понадобится, построить какой-нибудь корабль крупного тоннажа. Делать там верфь смысла пока не было, поскольку всё – от металла для корпуса до машин и вооружения – пришлось бы туда везти, но вот иметь возможность в случае необходимости не только отремонтировать, а и построить там полноценный боевой корабль ой как не помешает… Впрочем, если честно, это уже был некоторый перебор. И так по окончании достройки заложенных кораблей мы получим восемнадцать крейсеров с довольно близкими характеристиками. Не одинаковыми, нет (в конце концов, от серии к серии крейсера совершенствовались, и уже вторая серия формально могла бы считаться броненосной, а третья – даже и не формально), но близкими.
После коронации я подошел к радостно-возбужденному племяннику. Толпа рвущихся поздравить только что коронованного императора беспрекословно расступилась – о наших особых взаимоотношениях с Николаем знали многие.
– Дядя, – он оттащил меня в сторону, – я еще раз хочу обратиться к тебе с просьбой о том, чтобы ты принял на себя…
Похоже, церемония привела парня в состояние эйфории, так что его слегка понесло. Но, во-первых, все уже было сказано и обсуждено не раз, а во-вторых, ну кто ж обсуждает такие вопросы в Успенском соборе, не сняв ни корону, ни огромную, тяжеленную мантию?..
– Государь, – прервал я его, – мы же все это обговаривали. Пойми, я делаю все, что могу. Все, на что способен. Ты одних налогов с моих предприятий имеешь уже более миллиона в год, мы вот-вот начнем самую современную крупповскую броню[8] варить, а ты меня в политику тянешь. Я и так там закопался глубже некуда, свои дела почитай забросил. Дай мне хоть чуть-чуть передохнуть!
Николай вздохнул и махнул рукой:
– Ну, как знаешь…
Отходя, я поймал на себе завистливый взгляд брата Сергея. Как московский генерал-губернатор, он рассчитывал, что именно его назначат председателем коронационной комиссии, и, узнав, что им стал я, расстроился и теперь относился ко мне с прохладцей. А тут он, похоже, до кучи еще и услышал нашу с племянником короткую беседу… Впрочем, мы с Сергеем и ранее были не слишком близки, в первую очередь из-за моих собственных опасений, так что пусть. Все одно я старался максимально сократить родственные контакты. Да и времени на них не было.
С царской трапезы в Грановитой палате я удрал через два часа, раньше не получилось, и потащился на Ходынское поле, где через несколько дней планировались народные гуляния с раздачей подарков. Я припоминал, что во время этой раздачи были какие-то кровавые события – то ли давка, то ли теракт. И если со вторым я поделать ничего не мог, то вот от первого вполне себе подстраховался.
– Ну как тут у вас? – поинтересовался я у полицейского, подскочившего к моему экипажу, едва лошади встали.
– Все в порядке, ваше высочество! – браво отрапортовал он. – Ямы засыпали, сейчас строим новые павильоны. И заборы к им. Всё как вы велели.
Я окинул Ходынку взглядом. Поле было традиционным местом гуляний, но во время моего первого появления здесь оказалось к таковым совершенно не приспособленным. Оно было все в ямах, рытвинах и промоинах, оставшихся после добычи здесь песка и глины, а также от металлических павильонов, в настоящее время демонтированных и перевезенных на ярмарку в Нижний Новгород. Сейчас ямы были засыпаны и утрамбованы, а в схему размещения павильонов, первоначально располагавшихся только по периметру, были внесены изменения. Кроме того, подходы к ним были огорожены, а к ограде вели специальные коридоры, вроде тех, что в покинутом мною времени устраивают около стадионов или в аэропортах у регистрационных стоек, дабы избежать скучивания и давки.
Я прошелся по полю, потоптался на засыпанной яме и, кивнув полицейскому, сел в экипаж. Темнеет, а мне еще больше часа до Кремля добираться. Хотя расстояние-то – тьфу. Да, пора обзаводиться автомобилем. В Магнитогорске уже работали довольно большие мастерские, выпускавшие по три автомобиля в месяц. Это были усовершенствованные модели прикупленного мной «Моторвагена» Карла Бенца, имевшие четыре колеса, подвеску на двух поперечных рессорах и двухцилиндровый двигатель мощностью почти три лошадиные силы. Наклепали таковых уже сорок штук, и все они были предоставлены в аренду агрономам, ветеринарным и обычным фельдшерам, которые занимались обслуживанием наших новоиспеченных фермеров. Причем в аренду автомобили отдавались вместе с механиком, заодно выполнявшим и обязанности водителя. Агрономов и фельдшеров у нас пока еще было мало, а клиентов много и на огромной территории. Потому автомобили нас сильно выручали, поскольку имели максимальную скорость двадцать четыре километра в час, а крейсерскую – не менее пятнадцати – семнадцати, и запас топлива, обеспечивающий пробег до ста километров. Так что и агрономы, и фельдшеры могли достаточно оперативно обслужить обширные участки. Ну а мастерские за счет весьма интенсивной эксплуатации техники нарабатывали статистику и копили опыт. Ибо механики не только обслуживали и ремонтировали машину, но еще и вели скрупулезный учет всех поломок и отказов, а также регулярно подавали предложения по усовершенствованию авто. Кое-какие из них даже уже были внедрены. Но пока на полноценный автомобиль эта коляска никак не тянула. Хлипка, капризна, ломуча, да и комфорта никакого. Куцый тент сверху – и всё. Нет, агрономам и фельдшерам она по вкусу пришлась – всё лучше обычной телеги, да еще и аренда стоит копейки, – но мне совсем не годилась…
Торжества по случаю коронации закончились в 20-х числах, после чего я наконец-то скинул с себя неподъемный груз. А то, смешно сказать, с этими хлопотами я даже ни разу не прошелся по корпусам последних строящихся крейсеров. Ревизоры-то ревизорами, а свой глаз ничем не заменишь. Но едва я вернулся в Петербург, меня встретил мрачный Канареев и молча передал письмо.
– Проблемы, Викентий Зиновьевич? – поинтересовался я, вскрывая конверт.
– Да, и серьезные, – ответил он. – Впрочем, я думаю, в этом письме вам все будет изложено более подробно. Хотя и мой доклад тоже наготове.
Я вынул лист, пробежал глазами текст, задумался, потом хмыкнул:
– Значит, Папаша Пауль решил соскочить с крючка?
Канареев кивнул.
– Что ж, – вздохнул я, – значит, надо подумать, в чем мы здесь можем… выиграть.
