Роман Злотников
Арвендейл Обреченный. Трое из Утренней Звезды
Разработка серии Ф. Барбышева, А. Саукова
Иллюстрация на переплете А. Дубовика
© Злотников Р., Корнилов А., 2018
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2018
Часть первая
Глава 1
Толстяк-трактирщик оказался необычайно проворен для своей комплекции, он катался туда-сюда за стойкой, будто наполненный воздухом шар из просмоленных шкур.
Раз – замер у бочонка, подставив кружку под упруго жужжащую струю. Два – вот уже бочонок ловко заткнут пробкой, а трактирщик на другом конце стойки, угодливо подает кружку, тяжелую, потеющую холодом.
Тот, кому предназначалась эта порция выпивки, верно, и являлся причиной повышенной резвости толстяка. Как тут не побегаешь, когда перед тобой аж цельный капитан личной гвардии герцога Арвендейла его светлости сэра Руэри Грира?
Степенно сняв украшенный красным перьевым султаном шлем, капитан пригладил на лысоватой макушке свалявшиеся мокрые пряди, сосредоточенно покашлял и только после этого принял кружку. Медленно опорожнил ее в несколько мощных и шумных глотков…
– Так-таки не появлялся в ваших краях Мартин Ухорез? – не в первый, видимо, раз осведомился он скрипучим после холодного пива голосом.
– Да упаси нас Сестры-помощницы! – всплеснул руками трактирщик. – Я ж вам толкую, добрый господин! Да коли б я прознал, что он рядом шастает, разве я остался тут? Сбег бы куда подальше, отсиделся бы где понадежней, пока от него след простынет! Нам, торговым людям, с энтим душегубом никакой надобности встречаться нет!.. Жарко-то как нынче, добрый господин! – добавил он совсем другим тоном. – Еще пивца изволите?
– Мгм… – отирая с усов белую пену, изволил капитан, и трактирщик снова укатился к бочонку.
Время было еще полуденное, рабочее, для увеселительных заведений самое спокойное, но этот трактир, удобно расположенный на дороге меж двумя большими деревнями графства Утренней Звезды, уже ощутимо подрагивал многоголосым шумом. Правда, шум тот был не всегдашний – развеселый, дымно-пьяный, – а непривычный, тревожный. Капитан, понятно, явился сюда не один. Шестеро гвардейцев обыскивали комнаты для проезжающих на втором этаже, гулко переругиваясь и сотрясая сапожищами потолок трапезной, а за стенкой, на кухне, громыхали посудой еще трое служивых; и в дверях, закрывая копьями проход, завязла пара ратников… Полдюжины посетителей – судя по одежде, зажиточные крестьяне из местных – притихли за длинными столами, опустив физиономии в свои кружки и миски.
– Ну, а народишко тутошний что брешет? – оглянувшись на посетителей, поинтересовался капитан.
– Да что? – откликнулся от бочонка толстяк. – У Кривого Тита, говорят, корова двухголового теленка принесла. То – к морозной зиме, не иначе. На Кабаний хутор стая оборотней наведалась, дюжину свиней унесли да хозяйской дочке башку отгрызли. Знамо дело, отправили весточку его сиятельству сэру Альве, пущай своих Полуночных Егерей высылает. Да уж дошла весточка, выслал поди… Сами понимаете, была б одна тварь или две-три – своими силами бы справились, а стаю-то в полтора десятка рыл не одолеть…
– Не тарахти! – сурово поморщился капитан, берясь обеими руками за поднесенную вновь кружку. – Не о том спрашиваю! Про Мартина Ухореза – что брешут? Вдруг кто видел чего, кто чего слышал? Не может же он со своими ублюдками не жрамши столько времени бегать, хоть раз-то к людям выходил…
– Так-то оно, добрый господин, так, – согласился трактирщик. – Только Мартина не зря Ухорезом кличут. Провиантом ему, конечное дело, кто-то и помогает – потому как хрен откажешь, когда тебя среди ночи разбудят и нож к горлу сунут… Но трепаться про то ни один дурак не станет. Либо стража за подмогу лиходеям загребет, либо – что вернее – сам Мартин за донос ухи отчекрыжит тебе да всем твоим родным. Он ведь, гад, такими погаными делами и прославился больше, чем грабежами и разбоями.
Капитан после второй кружки малость размяк, утратил суровую степенность.
– Это верно, – доверительно вздохнул он. – Ухорез – малый отчаянный. А народишко у нас – бздиловатый. В этом-то и проблема. Ну-ка… дай мне чего-нибудь на зубок. И это… налей еще холодненького…
– А ведь как не бояться-то, добрый господин?.. – заговорил снова трактирщик, вернувшись к капитану с очередной порцией пива. – Я слыхал, Ухорез Сумрачным сестрам душу заложил. Он им службу служит, кровь невинных льет, а они его за то от мечей и стрел берегут… да следы за ним заметают. Потому Ухореза и взять никто не может. Темная сила ему дадена!..
– Брехня! – Капитан пренебрежительно сплюнул на пол. – Тебя дело спрашивают, а ты сказки бормочешь… Обычный бандюган этот Мартин Ухорез. Таких по дорогам Арвендейла сколько шатается! Обычный, говорю, бандюган. Разве что знает пару фокусов… – неохотно признался капитан. – Из тех, которыми любой деревенский колдун владеет. А к настоящей магии Ухорез неспособен. Потому как крови он не благородной, а самой что ни на есть плебейской. Сила ему дадена… Тьфу! Надо ж такое ляпнуть! – он скривился и снова сплюнул. – Дурни! Хвостокруты! Деревня!
И тут в глазах толстяка-трактирщика коротко мелькнуло что-то такое… Досада, что ли? Обида за себя, «деревню»?
– Вишь ты… добрый господин, – негромко выговорил он, ставя на стойку плошку с калеными лесными орехами и миску вяленого мяса. – Кабы был Мартин обычным бандюганом, вы бы за ним из самого Золотого Рога не дотопали сюда. Знать, не обычный… А правду говорят… – трактирщик совсем приглушил голос, – что тот Мартин иэллии, эльфийские священные рощи жгет?
– Ну, – буркнул капитан, запуская корявую коричневую лапу в плошку с орехами. – Есть такое дело, жгет.
– Во! – выдохнул, округлив глаза, трактирщик. – И я о том! Зачем ему, душегубу, иэллии жечь? Ведь не заради выгоды же, а? Выгоды тут ему никакой. А вот что те, которые Сумрачным сестрам служат, Высоких или Могучих не преминут кусануть, это всем известно. Сумрачным сестрам истинно Светлые расы ненавистны…
– Как поймаем гада, тогда и узнаем, чего это он на длинноухих затаил, – залихватски пообещал капитан и икнул. – Тащи еще пива! Эх, и жара, пью-пью, не напьюсь никак…
И снова что-то высверкнуло в глазах толстяка. Не досада уже и не обида, что-то другое. Какая-то дерзкая хитринка.
– А поймаете ли? – вкрадчиво спросил он, метнувшись за очередной порцией пива и вернувшись. – Ведь с Золотого Рога за ним идете, почитай, недели две, если не больше, никак взять не можете… Сюда, на самый край мира, забрели…
– Куда он от нас денется, сволочуга! – махом ополовинив кружку, раздухарился капитан. – Мы его уж у Волчьего лога прищучили пятого дня! Половину банды перебили, я этого Ухореза… вот как тебя сейчас видел… Не дотянулся только. До сих пор рожа его костлявая, паскудная перед глазами стоит. Чудом ускользнул! М-м-х… – Капитан оскалился, покрутил головой, разбрызгивая капельки пота со лба и ошметья пены с усов. – Тварь рыжая! Ничего, достанем! В другой раз не уйдет! Ну-ка, долей холодненького! Эх, и жара!..
Жара и вправду стояла несусветная. Небывалая для осени, хоть и ранней, стояла жара. Листья на деревьях погодили жухнуть и облетать. Утратившие уже летний цвет – наливались солнечной желтизной да краснотой, как плоды; а не успевшие отцвести – зеленели себе и дальше. Из-под посохшей травы пробивалась травка новая, сочная, нежно-изумрудная. Того и гляди вся растительность снова взбухнет почками, бутонами и колосьями – хоть еще один урожай собирай.
Только по ночам воздух, как и следовало, стекленел холодом, и глупые людские сомнения насчет того, что время отчего-то повернуло вспять, мигом выстужало: все, лето кончается, и холода не за горами.
Но то ночами. А сейчас пеклось в зените гигантским яйцом полуденное солнце, на дорогах калилась белая пыль, и подрагивало между небом и землей марево удушливого зноя. От которого было лишь одно спасение: прохладная тень крыши и стен да глоток-другой доброго пива…
Капитан, сладострастно фыркая и притоптывая от удовольствия, как раз досасывал свою кружку, когда из кухни выскочил ратник – судя по желтому султану на шлеме, гвардейский десятник. Ратник, придерживая у бедра длинный меч, рысцой проскакал через весь зал, сунул губы в ухо своему командиру и что-то возбужденно прошептал, наверняка что-то очень важное, потому что капитан мгновенно встряхнулся, проморгался и ткнул посуровевший взгляд в толстяка-трактирщика:
– А ну-ка, поди сюда!
Трактирщик испуганно выполз из-за стойки. Крестьяне в зале встревоженно зашевелились, когда капитан, ущемив в ручище розовое ухо толстяка, бесцеремонно поволок его к кухне.
Кухня оказалась разгромленной, будто только отшумела там масштабная пьяная потасовка. На полу, усеянном разнокалиберными осколками и обломками, кучкой топорщился мокрый соломенный половичок, используемый, видимо, как средство от жара очага. Рядом с половичком виднелся четырехугольный люк без ручки.
– Эт-то что такое? – загремел капитан, дергая туда-сюда толстяка за ухо, отчего тот смешно жмурился и повизгивал. – Я ж тебя, жаба пузатая, допрашивал: есть в трактире потайные комнаты? А ты мне что говорил?..
– Дак то не потайная… – простонал толстяк. – То ж просто ледник!.. Мясо там храним, чтоб не портилось, молоко, овощи…
– Открыть! – приказал капитан, выпустив ухо трактирщика и отправив того пинком в угол кухни.
Десятник обнажил меч, поддел клинком крышку люка, резко опустил рукоять вниз. Крышка отвалилась в сторону, из распахнувшейся черной дыры пахнуло сырой прохладой.
– Хорек! – позвал десятник одного из гвардейцев, низкорослого, шустрого, с острой мордочкой. – Ну-ка, глянь!
Со светильником, зажженным от пламени очага, спустился в люк вышеозначенный Хорек… И очень скоро вынырнул обратно.
– И впрямь мясо, – доложил он, поеживаясь от подземного холода. – Свиные туши, штук пять-шесть. Только зачем-то сваленные прямо на пол. Что ж ты, дурья башка!.. – презрительно обратился он к поскуливавшему в углу трактирщику. – Мясо хранить не научен? На крючья туши следует вешать! А не валить в кучу! И кровь надо беспременно выпускать… Там вот такенные лужищи на полу, – сказал он командирам.
– Не успели управиться, добрые господа! – пискнул толстяк, на всякий случай проворно закрывая оба уха пухлыми ладошками. – Мужики поутру поросей-то пригнали на убой. Мы закололи, свежатинкой только стали заниматься, как вы на дороге показались. Ну, я и велел посваливать туши в ледник… Чтоб беспокойства вам не было… Мужики те вона – в трапезной сидят, можете у них спросить!..
– Чтоб беспокойства не было! – передразнил капитан трактирщика. – Образина жадная! Небось думал, что славные воины его светлости покусятся на твоих вонючих поросей? Такого ты, значит, мнения о славных воинах его светлости? А может, и самом герцоге?..
– И в мыслях не было! – истово заверил толстяк. – Вот пусть я провалюсь на месте, ежели…
– В таком разе, – распорядился капитан, – приготовь для нас два… три бочонка пива! Ребятам тоже пить охота. Закругляемся, парни! Ни черта тут нет, дальше пойдем!
– Это я всенепременно! – засуетился трактирщик. – Три бочонка! Какого ни на есть лучшего! Холодненького! Я и сам хотел предложить, только не осмеливался!..
Тем временем к трактиру, окруженному цепью из трех десятков гвардейцев, подкатила, грохоча, вышибая из дороги клубы белой пыли, большая телега, грубо разукрашенная травяными и цветочными венками, запряженная мощным мохнатым битюгом. В телеге той помещались четверо крестьянских парней, развалившихся в разухабисто вольных позах, да на облучке еще восседал, подбоченившись, мужик постарше, пышнобородый, широкоплечий, в разодранной на груди рубахе, в коротких штанах, обнажавших могучие икры. Парни, не обращая никакого внимания на пространство за пределами телеги, орали какую-то песню и заткнулись только тогда, когда здоровяк-возница, натянул поводья, остановив разбежавшегося битюга.
Ближайшие гвардейцы лениво подтянулись к телеге.
– Поворачивай! – качнул копьем один из них. – Не велено!
– Чегой-то? – удивился мужик на облучке. – Кого? Куда поворачивать?
– Обратно! – кратко объяснил гвардеец.
– Почему? – непонимающе раскрыл рот здоровяк.
– Сказано тебе – не велено. Мартина Ухореза ловим, слыхал о таком? Обыскивают твой трактир.
– Дак а мы-то тут при чем? – все не мог взять в толк мужик. – Мы с душегубами никаких дел не имеем, ага. Мы со свадьбы едем! Нам в трактир надобно, у нас выпивка кончилась… Во! – перегнувшись назад, он поднял со дна телеги и продемонстрировал, покултыхав вниз горлышком, пустой кувшин.
– Не велено!
– Да недопили мы! – всплеснул руками, дивясь непониманию служивых, здоровяк-возница. – Со свадьбы едем и недопили. Нам бы еще по кружке на брата! Медяки имеются, тут не сомневайтесь…
– Вот дубины деревенские… – вздохнул гвардеец. – Толкуешь им, а они все свое… Поворачивай! – повысил он голос.
Кто-то из парней затянул было снова песню, но его не поддержали. Более того, проникнувшись трагизмом происходящего, треснули по затылку, чтоб замолчал.
– Что же это, братцы?! – возопил возница. – Ведь медяки-то есть! И трактир – вон он! А выпить не дают!..
Гвардейцы, слышавшие этот полный неподдельной скорби вопль, дружно заржали:
– Дома допьете, болезные!
– Дома жены… – вздохнул мужик. – Они разгуляться не дадут.
– А почему вы решили, что Мартин в этот трактир мог сунуться? – спросил вдруг с телеги светловолосый парень, который, кажется, был потрезвее своих товарищей.
– То не мы решаем, а капитан, – пояснил подошедший на шум вислоусый гвардеец, видно, заскучавший в карауле. – Да и решать тут особо нечего… Куда ж ему еще податься? В окрестных деревнях не укроется, там все друг друга знают, а за его рыжую башку такая награда объявлена – десять семей два года кормить можно. В северные леса ему путь заказан – длинноухие, которым он так насолил, враз его вычислят. К Длинной реке, на юг, Ухорез тоже не двинет. Он, чай, не дурак, чтобы решиться по воде сплавляться, где – на просторе-то – он как на ладони будет. Одна ему дорога: к Утренней Звезде. Там поселений побольше, и покрупнее они будут, есть надежда затеряться среди местных да по предгорью Драконьей гряды улепетнуть, обратно в центр Арвендейла. Только силы у Мартина уже не те. У Волчьего лога – слыхали, наверное? – мы его здорово потрепали, коней постреляли, а на своих двоих до Утренней Звезды ему так скоро не добраться. Тут он где-нибудь, поблизости. Нашел укромное местечко и пережидает, сил набирается… А уж такого места, как трактир, где жратвой разжиться можно, он вряд ли миновал бы…
– Верно, – внимательно выслушав, качнул головой светловолосый.
При ближайшем рассмотрении он все-таки здорово отличался от своих товарищей, этот светловолосый. Не такой ражий, но, тем не менее, крепкий, подвижный, он имел черты лица не простовато-грубые, а тонкие, легкие. Даже определение «парень» не вполне подходило ему. «Юноша» – вот как следовало бы его называть… А если уж совсем внимательно к нему приглядеться, можно было заметить еще кое-что: какую-то трудно-уловимую невинную ясность в пронзительно голубых глазах да и во всем облике; ту ясность, что часто встречается у совсем малых детей и бесследно исчезает со взрослением.
– А ты ничего! – подмигнул светловолосому юноше гвардеец, переложив копье с одного плеча на другое. – Ишь какой серьезный. Жидковат, правда, но, видать, ловкий. Чем в деревне навоз месить, подался бы в Золотой Рог. Глядишь, и в гвардию его светлости возьмут. Нам такие нужны…
Из трактира один за другим потянулись ратники. Первые трое тащили в руках по объемистому бочонку. Показался и капитан, взмахнул рукой, подзывая десятников. Гвардейцы зашумели, задвигались.
– Ну, счастье ваше, мужички, – сказал висло-усый. – Снимаемся. Эх, видно, никаких следов Ухореза не отыскали ребята. Вон у господина капитана рожа унылая… И сколько нам еще сапоги трепать, покуда этого головореза не отыщем?..
– Пива нам, хозяин! – возгласил мужик в разорванной рубахе, когда вся его компания с шумом ввалилась в трактир. – Ай, сказывают, хорошее пиво у Круглого Бубы! Пива!.. – требовательно повторил он и осекся. – А чего это вы делаете?..
Толстяк-трактирщик, именовавшийся, как выяснилось, Круглым Бубой, рывком развернулся на голос здоровяка-возницы, выронил тяжелый мешок, который волок из кладовой к центру трапезной, где громоздился уже внушительный курган из мешков, свертков, узлов, корзин и бочонков. Мужички-посетители, с суетливым энтузиазмом помогавшие Бубе, тоже настороженно замерли, обернувшись: кто с поклажей в руках, а кто ту поклажу уронив.
– Будто переезжаете, ага!.. – добродушно предположил возница. – Ну, пивца-то нам между делом наплещете, да?
– Да расслабьтесь! – хохотнул один из парней с телеги. – Чего столбами застыли? Думали, герцогские солдафоны вернулись? А это мы!..
Трактирщик раздраженно притопнул и пихнул ногой мешок:
– Тьфу на вас, голытьба! Не до вашего пива сейчас! Проваливайте, пока мы по шеям вам не накостыляли!
– Новое дело! – горько поразился здоровяк. – Медяки есть, в трактир прорвались, а выпить все равно не выходит! Что за день сегодня такой?!
– Валите отсюда, кому сказано! – рыкнул, выступая из-за плеча Круглого Бубы, мужик, тоже очень даже нехилого телосложения. – Куда грязными копытами в приличное заведение?
Показавшись полностью, он недвусмысленно продемонстрировал кривой нож за поясом. И товарищи его угрожающе задвигались, являя из-под одежды ножи и короткие дубинки.
– Ну? – грозно нахмурился Буба; из длинного рукава его высунулся шипастый шар кистеня. – Два раза повторять надобно, рванина?
Но пятеро из телеги, на которых, кстати, никого оружия заметно не было, почему-то не испугались. Не попятились, отдавливая друг другу пятки, к выходу, а наоборот – стали медленно растекаться по трапезной. Вооруженные мужики недоуменно запереглядывались, а на роже Круглого Бубы из-под гримасы нетерпеливого раздражения проклюнулось удивление:
– Да вы кто такие будете-то?
– Издалека мы, – охотно пояснил мужик в разорванной рубахе. – С хуторов у Драконьей гряды. Где замок Утренняя Звезда, ага. На свадьбу сюда приезжали, угостились, а на обратной дороге добавить пожелали. Нельзя, что ли?
– Что-то не слыхал я ни про какую свадьбу… – буркнул Буба, как-то, впрочем, неуверенно. – Утренняя Звезда, говоришь… Неблизкий путь! Дней пять пехом… А если вы издалека, то меня откуда знаете?
– Да кто ж Круглого Бубу не знает! – хмыкнул возница. – Сказывают, ты один такой в тутошних краях… Сказывают, как-то ты на спор цельного барана стрескал! А ежели весь твой жир вытопить, так на сотню-другую светильников хватит!
– Ну довольно… – поморщился трактирщик.
Тот мужик, что первым показал пришельцам свой нож, вдруг бросил взгляд в окно, за которым выстроившийся уже в две колонны отряд гвардейцев удалялся по дороге на восток. То ли мелькнула у него мысль позвать солдат обратно, то ли какая другая – неизвестно. А Круглый Буба, уже не таясь, полностью выпростал из рукава кистень:
– Сдается мне, вовсе не пиво вам нужно…
Возница вопросительно глянул на светловолосого юношу из своей компании, тот – все время, пока компания находилась в трактире, внимательно присматривавшийся и прислушивавшийся к происходящему – отчетливо ему кивнул. Будто утверждая что-то.
– И то правда, – подтвердил здоровяк, и голос его вдруг изменился, опасно сузился до лезвийной тонкости. И сразу стало видно, что нисколько он не пьян. – Гвардейцы, знать, Мартина Ухореза ищут? Где-то тут неподалеку Мартин прячется… Скажу тебе по секрету, что он сейчас куда как ближе, чем служивые думают…
Парни из телеги тоже подобрались, пьяная разухабистость вмиг слетела с них. Круглый Буба заметно побледнел. Поджав губы, он отступил на шаг, взмахнул кистенем. Мужики его сгрудились еще теснее, похватали свои ножи и дубинки…
– Ну, чего вы расшиперились-то? – развел руками возница, снова расплывшись в добродушной ухмылке. – От пива-то мы не отказываемся! А насчет денег не сомневайся! Во! Медяков хватает!
Вытащив из-за пазухи увесистый кожаный кошель, он подбросил его на широкой ладони и перекинул стоящему рядом парню. Тот, словно играясь, хмыкнул и швырнул кошель товарищу, каковой перекинул кожаный тяжелый мешочек дальше…
В трактирной трапезной натянулась тишина, дрожащая, напряженная, балансирующая. Круглый Буба со своими людьми, не опуская оружия, настороженно, выжидающе следил за перемещениями кошеля, пока тот не оказался в руках светловолосого юноши.
И юноша прекратил дурацкую игру. Улыбнувшись, будто извиняясь, он подмигнул трактирщику и бросил ему кошелек.
Вернее, как бросил…
Метнул – без размаха, но сильно и точно. И бросок этот произвел потрясающий эффект.
Круглый Буба не сумел увернуться – кошель угодил ему прямо в лоб. Громадное жирное тело трактирщика нелепо кувыркнулось, Буба взбрыкнул ногами к потолку и башкой вниз воткнулся в груду мешков, узлов, бочонков и корзин, сразу его и засыпавших.
Это словно послужило сигналом для всех присутствовавших в трапезной трактира. В следующую секунду обе группы накинулись друг на друга, молча, не тратя времени и сил на боевые крики.
Здоровяк в разорванной рубахе вступил в схватку первым. В голову ему метнулась тяжелая дубина, каковую здоровяк встретил своим могучим кулаком, разнеся увесистое деревянное орудие в щепки. Не успели те щепки осыпаться на пол, как бывший владелец несуществующей уже дубины полетел к ближайшей стене, чертя за собой в воздухе быстро тающий след кровавых брызг из размозженного носа.
Светловолосый юноша, на которого бросились сразу двое (видимо, соблазнившись его совсем не устрашающим видом), тоже долго рассусоливать с противниками не стал. Первого нападавшего он опрокинул молниеносным тычком ребра ладони в горло, предварительно вышибив из его руки нож, а второго… а второго светловолосому даже и тронуть не пришлось. Выбитый нож глубоко вонзился второму нападавшему в бедро, и вряд ли это была простая случайность…
Круглый Буба чудесным образом очухался от страшного удара через несколько секунд после начала схватки. Расшвыряв во все стороны кучу скарба, он вскочил на ноги. Но вступать в бой не стал, видно, сразу оценил ситуацию – у его вооруженных людей против безоружных противников нет никаких шансов. Буба отшвырнул бесполезный кистень, причем под взметнувшимся рукавом его рубахи обнаружилось несколько амулетов, самых разных форм и цветов. Он содрал с запястья один, похожий на черную тряпичную бабочку.
Непонятно как, но светловолосый юноша в пылу драки сумел углядеть действия трактирщика.
– Осторож!.. – успел крикнул юноша.
Буба сжал амулет в кулаке. И что-то внутри «бабочки» тонко, почти неслышно треснуло. И тут же трапезная ухнула в непроглядный мрак.
– …нее!.. – закончил светловолосый уже в совершенной черноте, залившей помещение, будто густые чернила.
Две или три секунды чернота колыхалась стуком, возней, болезненными вскриками и проклятиями. Затем что-то коротко прошипело, и нежданная тьма, словно черная кошка с обожженным хвостом, свилась в клубок, шарахнулась вверх, втянулась в потолок, освободив помещение.
Круглому Бубе, успевшему на ощупь добраться к окну, не удалось сигануть наружу. Одним прыжком настиг его светловолосый юноша, мазнув босой ногой под коленки, сшиб на пол и ударом кулака по жирной шее вторично лишил чувств.
В трапезной стало тихо. Здоровяк-возница стряхнул с ладони костяные осколки – остатки использованного им только что амулета.
Люди Круглого Бубы валялись тут и там вперемешку с растерзанной поклажей. Все они выглядели сильно покалеченными, но никто из них, кажется, не был мертв… Чего нельзя было сказать об одном из парней, прибывших сюда на телеге – он лежал поодаль, у самого выхода, и, судя по неестественно вывернутой голове, шея его была сломана. У левой руки погибшего валялся окровавленный кривой нож, видимо, отобранный им у противника.
Четверо сгрудились вокруг бездыханного товарища. Каждый из них умудрился выйти из схватки невредимым, вот только на спине у светловолосого алела – в разрезе рубашки – длинная кровавая полоса. Он, светловолосый, при общем напряженном молчании приблизился к мертвецу последним, остановился, опустив голову, закусив губу. Парни некоторое время переглядывались, с каждой последующей секундой все чаще вскидывая удивленно-вопросительные взгляды на понурившегося светловолосого. Наконец заговорил здоровяк, который, кажется, был у этих людей за главного:
– Эвин?
Светловолосый Эвин пошевелился.
– Не могу понять, как так вышло… – запнувшись, проговорил он, не поднимая головы. – Когда упал Черный Полог, Гаг был у меня за спиной. Значит, мне не стоило беспокоиться, что кто-то нападет сзади. И тут – удар. Я в последний момент успел почуять движение, увернулся – клинок только скользнул по ребру. И я сразу же провел ответный выпад. Локтем… В полную силу… Метили-то мне в сердце…
Эвин поднял-таки голову, посмотрел на здоровяка-возницу. Во взгляде светловолосого ясно чувствовалась тоскливая вина, но еще больше – недоумение по поводу того, что произошло. И это-то недоумение в полной мере разделяли его товарищи.
– Хочешь сказать, Гаг тебя нарочно пырнул? – вскинулся один из парней, широколицый, курносый и веснушчатый. – Бред! Промахнулся сослепу! А ты его…
Эвин хотел что-то ответить. Кажется, возразить хотел, но… промолчал.
– Товарища? В спину? В бою? – помотал головой другой парень, небольшого роста, кряжистый и чернявый. – Ни за что не поверю! Это ж наш Гаг! Брат наш! Сколько лет мы все вместе из одного котла едим?! Сколько раз он тебя от верной смерти спасал?! А? И вдруг такое!..
– Это-то и странно, – тихо выговорил все-таки Эвин. – Вы знаете меня, Манго и Мюр, я не буду врать… – он просительно позвал здоровяка-возницу. – Крэйг? Я сказал, как было…
Здоровяк передернул могучими плечами, медленно стащил с себя рубаху, в пылу схватки разорванную уже до самого пупа, вытер ею лоб. На правой стороне груди его обнаружился чудовищный шрам, багровый, рваный, страшный – будто здоровяка когда-то пытались перепилить пополам дурно заточенной пилой.
– Что сделано, то сделано, – взяв в кулачище бороду, рассудил возница. – А с мертвого не спросишь. Что тебя, Эвин, что Гага – я еще сопляками знал, но… в темноте иногда творятся диковинные вещи. Даже если та темнота длится всего несколько мгновений.
– Каждый может ошибиться… – проговорил Эвин. – Это так, конечно, но…
Крэйг положил ему руку на плечо. Затем в наступившей тишине обвел взглядом своих людей и сказал:
– Гаг, наш брат, погиб в бою. И – точка. Пасть в бою – лучший способ отправиться к праотцам для всех нас, и пусть боги уготовят нам тот же дар… И пусть никто и никогда не скажет о нем худого слова…
Здоровяк, видно, хотел добавить что-то еще, но осекся.
Невесть откуда взявшийся ледяной сквозняк зашелестел по ногам четверых. И бесчувственные тела, разбросанные по трапезной, вдруг зыбко заколыхались. Будто отражения в забеспокоившейся воде, они то вытягивались, то укорачивались – черты лиц поверженных мужиков дико заплясали, неузнаваемо меняясь. Сквозняк сошел на нет скоро и бесследно, а на полу теперь лежали совершенно другие люди, походившие на зажиточных крестьян разве что только одеждой – поджарые, хищно мускулистые, с угрюмо-зверскими, испещренными шрамами физиономиями лежали на полу люди. Разительнее других изменился Круглый Буба. Вовсе не громадный толстяк валялся теперь у окна, а тощий, длиннорукий и длинноногий хлыщ, на лице которого даже сейчас, когда он был без сознания, угадывалась стальная жестокость. И топорщились жесткими космами ярко-рыжие волосы на его голове.
Эта чудна́я метаморфоза (не коснувшаяся, впрочем, тела Гага) совсем не удивила четверку. Похоже, они ждали чего-то подобного.
– Зеркало Шута, – констатировал Крэйг. – Серьезное заклинание. Мартин Ухорез и впрямь неслабый маг… Как ты догадался? – спросил он у Эвина.
Тот встряхнулся, через силу оторвав свой взгляд от мертвого Гага:
– А?
Здоровяк повторил свой вопрос.
– Да ничего сложного, – пожал плечами Эвин. – Магия может изменить лишь облик человека, но сам-то человек остается прежним. Настоящий Круглый Буба нипочем не сумел бы двигаться так же проворно, как похитивший его внешность Мартин. А если бы каким-то образом и исхитрился – то на этой жаре истек бы потом. Между тем рубаха его была почти совершенно суха…
– Действительно просто… – бормотнул Крэйг.
– Просто-то просто, – почесал в затылке чернявый крепыш Манго, – а вот поди сложи из этаких мелочей целую картину. Мастак, брат Эвин!
– В мире вокруг нет мелочей, – сказал Эвин, как-то привычно и необязательно сказал, будто говорил это уже много-много раз. – Потому что каждая мелочь имеет свое значение, каждая мелочь исключительно важна… Мне только одно непонятно, – повысил он голос, – куда подевались настоящий Круглый Буба и те, чьи обличья приняли на себя его разбойники?..
Крэйг вдруг поднял палец вверх, привлекая внимание товарищей.
Те насторожились, прислушиваясь.
Хорек шлепал в самом конце колонны. Меч с лязгом бил ему по бедру; на спине болтался, натирая шею острой кромкой, тяжелый щит; копье оттягивало плечо; простой, без султана, шлем не по размеру то и дело сползал на глаза; в нос лезла вздымаемая сапогами впереди идущих белая пыль. Но то были неудобства привычные, поэтому почти не ощущаемые. А вот походный мешок, заметно потяжелевший после посещения Хорьком трактира, все-таки здорово мешал гвардейцу.
Хорек несколько раз перевешивал мешок с одного плеча на другое и в конце концов не выдержал.
– На-ка! – протянул он на ходу мешок вислоусому товарищу, тому самому, что с четверть часа назад предложил Эвину попытать счастья в герцогской гвардии. – Подмогни маленько! Понеси, сколько сможешь, а потом я. А потом опять поменяемся!
– С какой стати? – удивился вислоусый. – Нашел тоже дурака! Сам тащи свои пожитки.
– Значит, не подмогнешь?
– Значит, не подмогну.
– Ладно, – легко согласился Хорек. – Эй, братцы, кто возьмет?
– Да пошел ты, – откликнулись «братцы».
– Ну-ну!.. – обиделся Хорек. – На вечернем привале, небось, попомните, как отказали-то мне… С другим десятком ужинать стану!
– А чего у тебя там, в мешке-то? – заинтересовался вислоусый. – А-а!.. – сообразил он. – Опять свистнул что-то? Ну ты и… Одно слово – Хорек. Все тащишь, что плохо лежит. Смотри, доиграешься когда-нибудь, спустят тебе шкуру со спины за твои штучки.
– Не для себя же стараюсь! – отбрехался Хорек. – Для вас же! А вы – вона как! Никакой благодарности!
– Ладно, – решился вислоусый. – Давай сюда. Ох, тяжело… Что упер-то?
– Поросятинки кусок! – с удовольствием сообщил Хорек. – Из ледника вытащил. Пока господа командиры жиробаса-трактирщика пинали, а наш брат гвардеец бочонки с пивом тягал, я опять в тот ледник нырнул, быстренько ногу поросячью отчекрыжил да в мешок ее! Славная похлебка получится, наваристая!
