Роман Воронов
Икар
Глава 12. Икар и двенадцатый апостол
Откуда берутся мечты? Вопрос этот, на первый взгляд незамысловатый и давно набивший оскомину всему человечеству, вторгся в голову Икара, громко хлопнув «входной дверью» где-то в районе солнечного сплетения и, бесцеремонно отпихнув кадык, отчего молодому человеку пришлось судорожно глотнуть воздуха, то ли струйкой табачного дыма через ноздри, то ли щекочущей змейкой меж шейных позвонков, заявил о себе миролюбиво дремлющему сознанию.
Взять, например меня, думал он, хожу, пристаю к людям с идеей полета на Солнце, а им, погруженным в земные заботы, просто жалко времени даже на разговоры со мной, не говоря уже о самом путешествии. Наверное, пора заканчивать эти бесплодные попытки набрать команду крылатых астронавтов и смириться с мыслью о том, что задуманное придется осуществлять в одиночестве.
Рассуждая подобным образом, Икар перемещался в пространстве, полагаясь исключительно на подсознание, проще говоря, шел куда глаза глядят, не отвлекаясь при этом на то, что лежало под ногами. И когда отрешенный от мира путешественник услышал писклявый голосок: «Дяденька, дай монетку на хлебушек», – то, все еще пребывая в ментальном тумане, потянулся за кошельком, автоматически развязал его и не глядя протянул страждущему горсть того, что тот выпрашивал. Видимо, подсознание, изрядно подивившись такой беспечности, послало нужный сигнал, и Икар неловко дернул рукой, отчего кошель раскрылся полностью, и все его содержимое высыпалось на мостовую.
– С деньгами так обращаться не стоит, – встряхнул за плечо юношу невысокого роста мужчина с маленькими карими глазами, глубоко засевшими на землистого цвета физиономии.
– Кто вы? – возвращаясь в реальность, спросил Икар.
– Казначей, – гордо произнес, уже сидя на корточках и подбирая с земли монеты, добрый человек.
Когда все до единой монеты были собраны и ссыпаны в кошелек, юноша горячо поблагодарил незнакомца и, пожав его вспотевшую ладонь, добавил:
– Меня зовут Икар, я отправляюсь в путешествие к Солнцу, и если вы пожелаете составить мне компанию, буду рад и признателен вам.
Казначей, человек, как оказалось, не лишенный чувства юмора, лукаво посмотрел на солнечного зазывалу:
– Полна ли тамошняя казна, будет ли что считать? Если все так, то я готов хоть сейчас.
И он задорно подмигнул слегка растерявшемуся юноше.
«А этот, похоже, весельчак», – подумал Икар, решая, как себя вести в дальнейшем с новым знакомым.
– На Солнце хватает и монет, и банкнот, и векселей, и всяких иных драгоценностей в разном виде, – подыграл он казначею.
– Стало быть, есть, что посчитать, – мужчина с хитрым прищуром радостно потер руки.
– Но имеется одна загвоздка, – быстро вставил реплику Икар, дабы собеседник не облизывался чересчур активно.
– Какая? – перестал скалиться Казначей.
– Там невозможно украсть, – отчеканил сухим, судейским тоном молодой человек.
– В таком случае мне на Солнце делать нечего, – обиженно пробормотал Казначей, усмехаясь про себя на предмет наивного мнения юноши о невозможности чего-нибудь где-нибудь стянуть, если только это что-то где-то существует.
И Икар попался на крючок пройдохи. Он возбужденно, даже излишне страстно, начал убеждать:
– Совсем наоборот, там, на Солнце, вы сможете избавиться от этой зависимости.
– А если я не хочу? – вылил ушат холодной воды Казначей на горячую голову зазывалы: – Если зависеть от денег, быть рядом с ними, трогать их и разговаривать с ними, просто видеть, пересчитывать и есть моя любовь, самая сильная на свете?
– Но в таком случае, – изумился Икар, – ты их раб.
Казначей дружески обнял юношу и начал объяснять:
– Каждый человек чей-то раб. Разве ты не находишься полностью во власти своей идеи? Ты настоящий слуга желания взлететь к Солнцу, ты одержим, и это видно, своей мечтой не менее моей тяги к золоту. Меж нами нет никакого принципиального различия, как и учил Христос, проповедуя всеобщее равенство.
Икар ловко выскользнул из объятий счетовода:
– Он имел в виду совсем другое.
Казначей ухмыльнулся:
– То, что имел в виду Христос, каждый имеет в своем виду и по своему видению. Повторюсь, если на Солнце есть что считать, я дам тебе согласие.
– А имеет ли смысл вхождение в рай ради счета? – Икар театрально развел руками.
–Вот-вот, – встрепенулся Казначей, нравоучительно подняв указательный палец вверх. – Где ты мог прочитать, сколько фруктовых древ и ягодных кустарников имеется в Эдемском саду, не считано поголовье тамошнего скота всех мастей, не указаны объемы водных ресурсов, включая источники с Живой водой и Фонтаном Вечной Молодости. Известно лишь о людях в количестве двух особей, бывших там до определенного момента. Это непорядок.
– Все статистические данные у Бога, этого вполне достаточно, – перешел на бухгалтерский язык Икар.
Довольная улыбка слегка озарила серое лицо Казначея:
– Зачем тогда зовешь меня в путешествие к Светилу? Глаза мои более привычны к полумраку депозитариев и хранилищ, что хранят сокровища, недоступные людям, там мое место.
Икар улыбнулся в ответ:
– Зову к Свету, ибо там, где мешки и сундуки с «добром», застряла и твоя душа.
Казначей почему-то весело похлопал себя по внушительных размеров пузу:
– Ей там удобно и тепло, сытно и уютно. Ты заинтересуй ее так, чтобы она перегрызла бечевки, коими связаны пачки банкнот и горловины мешочков с золотом.
Весельчак снова подмигнул Икару.
– У любой души один интерес, – молодой человек смотрел прямо в глаза Казначею, – сбросить оковы, дабы воспарить и вернуться в лоно Света. Даже у твоей, почерневшей, как каменный свод подвала, в котором проводишь дни напролет, души он такой же.
Казначей крякнул от неожиданности и обиженным тоном возразил:
– Между прочим, это моя работа, не стану делать ее я, придется кому-нибудь другому засучивать рукава и поплевывать на пальцы. Возможно, я жертвую собой ради другого.
Легкая ухмылка тронула его уста. Икар покачал головой:
– Слова твои пропитаны ядом известной и, кстати, посчитанной рептилии. На Солнце он (яд) выгорит и испарится.
Когда вам немногим более тридцати лет от роду, то окружающие в основной своей массе представляются зажатыми в собственных скорлупах недоумками и попусту растратившими собственные жизни себялюбцами. Другое дело лично вы, может, и не слишком хороши собой, без ярко выраженных талантов и способностей, со своими маленькими слабостями и кое-какими грешками, но мудрость, коей наполнено ваше сознание, впечатляет и видит Бог, Он, Всемогущий, не зря трудился над вами. Что-то в этом духе наполняло сейчас ментальное тело Икара, «уговаривающего» этого неуклюжего человека на прекрасную смену его никчемной судьбы обычного счетовода против блестящего астронавта, он же, глупец, привыкший ковыряться в желтой шелухе наштампованных медяшек, явно не осознавал своего счастливого шанса.
И тем не менее Казначей смог удивить юношу:
– Подозреваю, что скажешь, будто на Солнце деньги – энергия, а не жалкий металл, не говоря уже о хоть и причудливо раскрашенной, но все же бумаге, и одно дело копаться в дорогостоящей грязи, а другое – учитывать бесценный Свет. Угадал?
– Угадал не то слово! – воскликнул потрясенный Икар. – Очаровал, пригвоздил, раздавил, ошеломил. На Солнце все энергия, включая и само Солнце. Солнечный Казначей скорее распорядитель, нежели счетовод. Направлять Свет, а это есть любовь, тем, кто в нем более нуждается, – нет работы прекрасней. Что скажешь?
Казначей слыл человеком неглупым и весьма проницательным, что тут же и доказал:
– Сколько людей успели отказать тебе?
– Одиннадцать человек, – не стал скрывать правды Икар.
Казначей горько усмехнулся:
– Вряд ли ошибусь, если предположу, что их резоны были следующие: сила привычки к устоям, сила притяжения Земли, страх перед новым миром, страх перед собственным преображением через возможную гибель тела, неуверенность в приобретении новой-старой профессии и, что немаловажно, жаркий климат.
Икар облегченно рассмеялся:
– Все точно, слово в слово.
Казначей театрально поклонился, и его роскошный живот едва не коснулся земли:
– Тебе отказало более девяноста процентов респондентов, с таким разгромным результатом ни одна финансовая организация не профинансирует экспедицию на Солнце, ни один банк, ни один частный инвестор, даже под самый беспощадный процент не даст ни гроша. Не решусь и я на «душевную ссуду», начни ты свою рекламную кампанию с меня, возможно, я и поверил бы в смелость и чистоту замысла, но увы, передо мной статистика, которую, кстати, ты не потрудился сокрыть, и она явно не в пользу этого предприятия. Прости, Икар, за то, что приходится отказывать тебе, ты понравился мне.
Казначей постарался изобразить на пухлой физиономии разочарование и одновременно сожаление.
Икар, благо не первый, а теперь двенадцатый раз услышав «нет», совершенно не обиделся:
– Числом двенадцать создавалась Вселенная, этим же числом, как я вижу, она будет и разрушена.
Его шарообразный собеседник уловил загадку в последних словах.
– Господь сотворил Мир за семь дней, насколько я помню, где же ты, троечник от арифметики, потерял еще пятерку?
– Я не блистал на уроках математики, это верно, но складывать целые числа обучен, – спокойно ответил Икар. – После каждого дня сотворения части Мира наступала Ночь, в течение коей Творец создавал ответную сторону, часть Анти-Мира, для равновесия.
Казначей растопырил пальцы на левой ладони, окованные перстнями и кольцами, а правым мизинцем начал «прыгать» с ногтя на ноготь и между ними, усиленно морща лоб и шевеля губами в ускоренном темпе. Наконец лик его просиял, словно бы несчастный путешественник, заплутавший в чащобе, вдруг увидел сквозь тучи спасительный солнечный луч, указующий верный путь.
– Постой-ка – завопил он: – но промежутков, тьфу черт, ночей, меж семи дней шесть, а не пять.
Счетовод с победным видом воззрился на юношу, вопросительно задрав густые брови.
Тот, как и подобает молодости, не дрогнул:
– В свой выходной Бог отдыхал и Ночью.
Казначей восторженно хлопнул в ладоши и неожиданно легко подпрыгнул на месте:
– А знаешь, Икар, ты убедил меня, я вижу, что ты знаешь, о чем толкуешь, и я готов отправиться с тобой, уж больно хочется пощупать солнечные деньги.
– Ну что ж, – Икар полез в карман за кошельком, – в таком случае нужно купить две пары крыльев. Возьми, – он протянул деньги Казначею, – и пересчитай.
Скорость, с которой неуклюжий тучный бухгалтер выхватил кошелек из рук Икара, была сравнима с атакой кобры. Едва прикоснувшись к монетам, Казначей погрузился в знакомую и горячо любимую атмосферу, отчего тут же позабыл обо всем на свете. Он перепускал звенящий ручеек из ладони в ладонь, напевая какую-то сочиненную им мелодию, и глаза, маленькие и невзрачные, вдруг осветились пылающим огнем, готовые выпрыгнуть из глазниц и влиться в чарующий поток.
– Ты идешь? – спросил, улыбаясь, Икар.
– Погоди, погоди, – услышал он ответ, и шоу одинокого счетовода продолжилось с новой силой.
Через четверть часа Икар предпринял еще одну попытку оторвать компаньона от захватившего его целиком занятия:
– Ты идешь?
– Я не закончил, – дребезжал нескончаемый ручеек. – Еще минутку.
Дав обезумевшему бухгалтеру поиграться еще полчаса, Икар, заранее зная ответ и улыбаясь шире обычного, спросил последний раз:
– Ты идешь?
– Подожди… – начал было Казначей, но юноша просто положил рядом с ним зерно и рыбу:
– Когда закончишь счет, это зерно окаменеет, а скелет рыбы отпечатается на этих камнях солнечным светом.
Глава 13. Икар и двенадцать апостолов
Судьба, если, конечно, вас не вынесло на золотой пьедестал сразу же после оставления лона потрудившейся на славу при родах матушки, когда со страхом разлепив розовые веки, душа, облаченная в телесный кокон, определилась с местом прибытия, как правило, ведет себя удивительно бесцеремонно; то вверх, то вниз, то согрешение, то подвиг, и опять грех, и снова грех, и еще грешок, а подвиг в единичном исполнении удаляется все дальше и дальше по мере перелистывания своей Великой Книги Памяти.
Икар, юноша безобидный и добродушный, вот уже несколько дней посвятивший безрезультатным поискам крыльев, способных доставить его худющее, изможденное тело на Солнце, был грубо схвачен прямо на улице, посреди белого дня и доставлен к местному Судье на самый настоящий допрос. Столь неожиданный для молодого человека поворот колеса Фортуны объяснялся довольно просто: намедни под носом задремавшей няньки бесследно исчез семилетний мальчуган, сын весьма достойных и уважаемых родителей. Интрига заключалась в том, что дверь в детскую была заперта на ключ, многочисленная домашняя прислуга ничего не видела и не слышала, а на клумбе, засаженной розами и пионами, под открытым настежь окном (к слову сказать, на втором этаже) не обнаружилось никаких следов, вообще. Единственной уликой, хоть как-то подсказывающей следствию направление поисков, оказался оставленный мальчиком на столе рисунок солнца и человеческая фигурка, тянущая (или указующая) руку к нему.
Горожан потрясла эта загадочная история, и многие вспомнили о молодом человеке, недавно появившемся в городе и зазывавшем отправиться вместе с ним к небесному светилу.
Незнакомца вычислили быстро, и вот теперь несчастный Икар со связанными за спиной руками стоял перед высокой кафедрой красного дерева, за которой удобно устроился облаченный в мантию и ловко накрученный пепельный парик Судья.
– Прежде чем приступить к рассмотрению дела, я намерен пригласить свидетелей, – грозно оттарабанил Судья и, высморкавшись в платочек лилового цвета, добавил уже более мягко: – Они же выполнят роль и присяжных.
Боковая дверца распахнулась, и на длинную дубовую скамью справа от судейской кафедры один за одним уселись старые знакомые Икара: Рыбак, Землепашец, Солдат, Гончар, Художник (без натурщицы), Целитель, Поэт, Священник, Каменщик, Роженица и Казначей.
– Итак, – торжественно произнес Судья, когда все шорохи, кряхтения и вздохи затихли. – Приступим к опросам. Вызываю первого свидетеля.
Охранник, застывший за спинами присяжных, ожил и коснулся плеча Рыбака. Тот вразвалочку, оставляя на каменном полу зала заседаний мокрые следы, добрался до кафедры и предстал перед Судьей.
– Известен ли вам этот человек? – рукав мантии указал в сторону Икара.
– Да, Ваша честь, – кивнул головой Рыбак, пряча глаза от взгляда юноши.
Ответчик явно волновался, руки его дрожали, и, чтобы успокоиться, он мял свою провонявшую рыбой шляпу судорожными движениями сильных пальцев, привыкших к плетению сетей.
– Я ловил рыбу, Ваша честь, в разрешенном месте, у меня и бумага от бургомистра имеется, – он полез в карман, но Судья остановил его:
– Суд верит вам, продолжим. Призывал ли вас этот человек к чему-либо?
– Д-да, – вдруг начал заикаться Рыбак, и его голова запрыгала на широченных плечах, как поплавок при хорошей поклевке, – н-на Солнце.
– И как вы отреагировали? – Судья приподнял напудренный, пропахший меловой пылью парик и вытер вспотевший лоб.
– Я сопротивлялся, Ваша честь, полагая, что передо мной умалишенный, – Рыбак вконец изуродовал свой головной убор, превратив его в бесформенный матерчатый ком, после чего быстро засунул остатки шляпы в карман бушлата. – И относился к его речам несерьезно.
Судья нахлобучил парик обратно:
– Мог ли этот человек уговорить вас?
– Нет, – отчаянно замотал башкой-поплавком свидетель.
– А ребенка? – выкрикнул Судья, разбрызгивая слюну на бумаги, лежавшие перед ним.
Повисла пауза.
– Суд ждет, – опытный Судья знал, как настоять на своем.
Рыбак не знал, что ответить, и бросил взгляд на Икара, но подсудимый, сидя на своей скамейке, увлеченно разглядывал собственную обувь.
– Да, несомненно, – вдруг произнес, не выдержав тяжелого взора вопрошающего, свидетель. – Он мог настоять на посещении Солнца.
– Теперь, – многозначительным тоном прогремел довольный Судья, – я спрашиваю вас как присяжного. Виновен?
Под сводами зала заседаний негромко, но четко прозвучало: «Да».
Судья с ухмылкой сделал пометку в своих бумагах и, жестом отпустив Рыбака на место, повернулся к Икару:
– Что скажете в свое оправдание по данному свидетельству?
Икар, не поднимаясь со скамьи и не отрывая взора от собственных ног, тихо проговорил:
– У рыбака должны быть ловкие пальцы и изворотливый ум, ведь он плетет сети и ловит скользкую рыбу.
Судья криво усмехнулся:
– Значит, признаете свою вину?
– Нет, – последовал ответ.
Судья кивнул и сделал запись, как того требовал протокол. По сути, дело было плевое, никаких доказательств у обвинения не имелось, а вот судейский зуб мудрости не давал покоя с ночи и желательно не мешкая отправиться к зубодеру, но впереди маячили опросы еще одиннадцати свидетелей, и этот факт превращал ситуацию в катастрофу. Надо ускоряться, решил Судья:
– Следующий свидетель.
Со скамьи присяжных, прокашлявшись, поднялся Землепашец и неторопливо направился к кафедре.
– Знаком ли вам этот человек? – поморщившись, начал Судья.
– Да.
– При каких обстоятельствах?
Пригладив рукой непослушную шевелюру, крестьянин протяжно, напирая на букву «о» ответил:
– Я отдыхал после работы.
Судья понимающе кивнул:
– Предлагал путешествие на Солнце?
– Да.
Судья снова кивнул, из парика при этом вывалилось несколько крупинок пудры, и представитель закона громогласно чихнул:
– Вы согласились?
Землепашец испуганно выкатил глаза:
– Нет, Ваша честь, что вы, мне некогда заниматься глупостями вроде поисков Эльдорадо или погоней за миражами в пустыне.
Законник потер ладонью распухший нос:
– Мог ли этот человек склонить кого-либо к путешествию, – тут он усмехнулся и поглядел на Икара, – на Солнце?
– Да, Ваша честь, – крестьянин с готовностью и подобострастно вытянулся в струну. – У него определенно дар забалтывать собеседника.
– Обращаюсь к вам как к присяжному, – голос Судьи зазвучал поставлено торжественно. – Виновен?
И во второй раз за сегодня каменные своды зала заседаний отразили – «Да».
Весьма довольный собой Судья повернулся к подсудимому и, открыл было рот, но Икар начал сам:
– Землепашец живет циклами, от посева до сбора урожая, немудрено, что его сознание зациклено на своей работе.
– Стало быть, «нет», – пробурчал Судья и, сделав паузу, выкрикнул: – Следующий!
Для дачи показаний строевым, чеканным шагом вышел Солдат и, не дожидаясь судейских вопросов, честно и коротко доложил:
– Познакомились в бою. Я, разгоряченный сражением, под действием адреналина, плохо соображал, о чем речь. Ваша честь, для воина нет преград, есть только приказ, и когда ставится задача, первое, что приходит на ум солдату – как ее выполнить. Остыв от горячки боя, я сказал «нет».
«Все бы так отвечали, – подумал Судья, – закончили бы за четверть часа, и можно поспеть к зубодеру».
– Мог уговорить? – так же коротко спросил Солдата обладатель парика и мантии.
– Мог, – цокнул каблуками вояка. – Хотя и не умеет приказывать, но, весьма вероятно, обладает гипнотическими способностями.
– Виновен? – Судья решил укоротить процедуру до неприличных размеров.
– Так точно! – гаркнул Солдат, и зал наполнился звенящим эхом его голоса.
Судья, не дав затихнуть отраженным волнам, с ехидной улыбкой обратился к подсудимому:
– Слушаю вас.
Икар наконец распрямил спину и поднял глаза на законника:
– Солдат, по сути своей завербованный судьбой на убийство, вынужден любыми способами оправдывать себя, дабы не разорвалась его душа, оставаясь при этом непримиримой и беспощадной к другим.
Судья понимающе прикрыл веки и пригласил на кафедру следующего свидетеля.
В замызганном глиной фартуке, непрерывно разминая чувствительные пальцы, перед Судьей предстал Гончар.
– Знаете этого человека? – начал допрос служитель Фемиды.
Гончар кивнул:
– Он зашел ко мне в мастерскую, я как раз готовил глину, знаете, розовую, ту, что привозят из долины, где стык…
– Не знаю! – рявкнул Судья, зуб начинал диктовать ему свою волю все сильнее. – Отвечайте по существу. Предлагал ли этот человек вам путешествие к Солнцу?
Гончар затрясся от обиды:
– Доводы его на предмет сохранения моих навыков и талантов показались неубедительными, и я отказался от продолжения знакомства.
Судья задумчиво постучал костяшками пальцев по столу:
– Мог ли он убедить и принудить к путешествию?
Гончар кашлянул, отводя взгляд от Икара:
– Мог, представив деятельность на Солнце как более утонченную и возвышенную, но я не поверил.
– Виновен, спрашиваю вас как присяжного?
Икар совсем не удивился, когда по залу пронеслось «да», и произнес с горечью:
– Постоянное разглядывание вращающегося круга приводит к головокружению, и тогда единственной опорой в жизни становится табуретка, к которой прилипает вспотевший зад трудяги Гончара.
В зале послышались редкие смешки, а Судья, улыбнувшись, сделал запись и отправил покрасневшего мастера на скамью присяжных. Следующим свидетелем был вызван Художник, существо расхлябанное во всем, в том числе и в походке. Вихляющимся, неверным шагом, более подходящим портовой девке, творческая личность добралась до кафедры, представ перед законником с бровями, изогнутыми в два вопросительных знака.
– Вопрос ко всем один, – поморщившись, сказал Судья, осторожно прикасаясь к эпицентру становившейся невыносимой боли.
– Я был с дамой, – манерно начал Художник и хохотнув, добавил: – Нет, нет, в рабочей обстановке. Мне кажется, он мог легко уговорить любую творческую натуру, ибо картина Солнца, описанная им, была прекрасна, свежа и призывна, я едва удержался от согласия.
– Что же остановило вас? – с улыбкой поинтересовался Судья.
– Прелести моей натурщицы, – парировал Художник и, заметив полезшие на брови глаза законника, хохотнул: – исключительно с художественной точки зрения.
А обернувшись к Икару, подмигнул:
– Помнишь ее?
Надо было бы пригласить ее как свидетеля, мелькнуло в судейской голове, но вслух он произнес:
– Виновен?
Художник сделал жест, словно нанес финальный мазок на холст:
– Думаю, да.
Судья, взявшись за перо, обратился к Икару:
– А вы?
– Не секрет, – ответил подсудимый, – тот, кто смело переносит краски мира на полотно бытия, страх как боится изменить его. Чтобы художнику запечатлеть бабочку на цветке, ей нужно замереть, а она этого не желает.
– Стало быть, – язвительно заметил Судья, – вины за собой не признаете?
– Нет, – просто сказал Икар.
Иного я от него и не услышу – Судья поставил галочку в нужной строке и устало вздохнул:
– Дальше.
– Ваша честь, – перед Судьей предстал занятного вида господин, нечто среднее между профессорскими очками и шаманскими побрякушками лохматого ведуна, – от зубной боли есть прекрасная настойка.
Как он понял-то, черт нечесанный, подумал законник и одарил Целителя ледяным взглядом:
– Прошу по существу.
– Виделись в моей лавке, здесь, неподалеку, под вывеской…
– По существу, – напомнил Судья.
– По существу, – залепетал Целитель, – допускаю, что либо сам принимает усиливающие речь пилюли, либо мог окуривать пациентов, одурманивая их сознание и приглушая волю к сопротивлению.
– Ваш диагноз? – Судья намеренно перешел на врачебный сленг, перекосившись при этом от очередного приступа.
– У вас сгнил корень, однозначно удаление… – заискивающе пробормотал Целитель.
– Я о подсудимом, – оборвал Судья.
– Виновен, вне всяких сомнений, – прозвучал вкрадчивый ответ.
– Частенько случается так, что легче излечить другого, нежели себя, – гулко отразился от стен голос Икара.
– Значит, нет, – поставил точку Судья в текущем свидетельствовании.
Сразу же после Целителя для дачи показаний вышел Поэт, старательно прилизанный, причесанный и даже выбритый, но все еще пьяный.
– Обстоятельства нашей встречи помню с трудом, – заплетающимся языком начал он отвечать на вопросы Судьи, – возможно, это был кабак, какой… – он развел руками, – в иных местах найти меня проблема…т..тично, – через икоту закончил Поэт фразу. Мысли свидетеля путались по вполне понятным причинам, он то мычал, вроде «а чего, нельзя?», то выдавал экспромты типа «Поэту для высокого творенья нужны не сны, а потрясенья».
– Мог ли он убедить меня? – мурлыкал слуга Мельпомены. – Меня убедить мог, ибо сила Слова, уж поверьте, подчас острее обнаженной шпаги.
Судье очень быстро надоело слушать бессвязную болтовню стихоплета-пьянчужки, и он раздраженно спросил:
– Виновен?
– Да, – столь же нервно икнул Поэт и, глубоко вдохнув, сказал, глядя на законника мутным взором: – Могу быть свободен?
– Как свидетель – да, как присяжный – нет. – Судья отогнал от себя облако винных паров и вновь повернулся к Икару: – Снова «нет»?
Подсудимый качнул головой:
– Мечта поэта привязана к диванным подушкам и обнаженному телу, а не к крыльям за спиной и бесстрашному сердцу.
Зубная боль, искусная воительница, перекинулась уже на всю челюсть, и правая судейская щека «поползла» в сторону. Законник сдвинул локон парика таким образом, чтобы это несанкционированное увеличение плоти осталось незаметным. Он недовольно пробормотал:
– Следующий, и побыстрее.
Со скамьи присяжных поднялся Священник.
– Я исповедовал этого человека, – служитель церкви взял с места в карьер. – Конечно же, да и как могло быть иначе, я не поверил откровенно крамольным речам юного господина, хотя, надо признать, Лукавый весьма заманчиво выстроил повествование через своего проводника, – тут он указал пальцем на Икара, – связно и логично.
– Ваше Преосвященство, – уважительно обратился к священнику Судья, – мог ли уговорить подсудимый на отправку к Солнцу слабую, неокрепшую душу?
– Очень даже возможно, в народе о таких говорят «охмурил», ровно так же, как Змий обманул Еву.
– И, стало быть, как присяжный, вы говорите…
– Виновен! – громко ответствовал Священник и истово перекрестил Икара, на что сидящий за решеткой молодой человек возразил по-своему:
– Церковные догматы давно стали схожи с воинским уставом, а сама церковь походит на казарму; все прилизано, приглажено, вычищено и покрашено при полном отсутствии свободы, особенно в осмыслении предлагаемых (предписываемых) отношений, хоть к сержанту, хоть к Богу.
Священник чистосердечно плюнул под ноги, а Судья сделал соответствующую запись.
Каменщик давал показания основательно, собирая слова в предложения, как камни в кладку:
– Я уже было готовился поставить замковый камень, – он почмокал пухлыми губами, – самый ответственный момент, когда сооружаешь арочный проем. Он говорил, я слушал. Вообще, Ваша честь, я привык работать руками, а здесь мне почудилось, больше просматривалась работа языком, его языком, – Каменщик ткнул пальцем в сторону Икара: – Заказчики частенько надували меня, и я вижу обманщика сразу.
– А что, подсудимый похож на такого? – задал коварный вопрос Судья, которому надоело дожидаться медленного течения мыслей свидетеля.
– Этот, да, мог представить труд там, на Солнце, как более ценный, чем здесь.
– Ну, а ребенка, коему трудиться пока рано, возможно убедить совершить такой шаг? – Судья пять покривился от нового зубного «укола».
