Роман Вольтеров
Приключения Хоши

Сначала я испугалась, вжалась еще сильнее в Шера, но, увидев, что палок в руках у них нет, успокоилась и немного расслабилась. Но все же я попросила Шера не останавливаться и бежать дальше. Не знаю почему, но мне было неприятно, что какие-то незнакомые люди непонятно зачем хотели меня потрогать.

– Смотри, Шер, – сказала я, – тут много людей из какой-то другой породы. Из низкорослой. Я раньше встречала эту породу, но чтобы так много и в одном месте…

Шер засмеялся.

– Это же – дети!

– Что еще за дети такие?

– Ну, ты же не сразу стала кошкой. Сначала была котенком, маленькой кошечкой. А потом выросла.

– Да.

– Так вот дети – это маленькие люди. Можно сказать, нежные котятки. Постепенно и они тоже вырастут.

– И превратятся в злых котов? Ой, в злых людей.

– Почему обязательно в злых? Мне кажется, что люди, в общем-то, добрые.

– Ага. Особенно те, которые выгнали тебя из дома. А еще те, которые лупили меня сегодня палкой по спине.

– Вот поживешь с мое, убедишься, что добрых намного больше.

– Ладно, проверим. Как повторяла моя мама: поживем – увидим. Слушай, а я вот еще спросить хочу. Получается, раз я уже кошка, а они еще котятки, значит, я их умнее?

– Конечно, – уверенно отвечал Шер.

Мысль о том, что мы с Шером умнее почти всех в этом парке меня очень порадовала.

Вдруг мимо нас пронеслось какое-то непонятное существо.

– Ух ты, смотри. Никогда такого не видела. У всех ноги, а у этого – колеса. Те были дети обычные. С ногами. А эти – с колесами? Тоже особый вид? – поинтересовалась я.

– Не-е, – расхохотался Шерик и попробовал объяснить мне, что такое велосипед.

Пока он рассказывал, мимо нас с шумом промчалось еще несколько отчаянных вело-малышей.

Не знаю, что произошло со мной, но в какой-то момент я перестала слушать Шера и, недолго думая, запрыгнула на проносившееся мимо меня человеко-колесо.

Колесо опешило от неожиданности, завизжало, затряслось, подскочило, завиляло, но все же поехало дальше. Чем больше оно тряслось, тем сильнее я вжималась своими острыми коготками прямо в его колесную спину. Не знаю, может быть, я и сделала колесу немного больно, но я же так хотела кататься! Да и как мне еще было держаться на этом странном предмете под названием велосипед? Только крепко схватившись за спину и плечи!

– Смотрите, смотрите, – закричали все кругом, – кошка катается на велосипеде! Это надо сфоткать! Это надо снять на видео!

– Да не Кошка я, а Хошка, – ответила я им всем одновременно, но, кажется, меня никто не услышал.

– Улыбайся, – кричал мне бежавший рядом с нами Шер, – и сразу станешь звездой!

– Звездой? Это те, которые видны ночью на небе? Ну уж нет, не хочу. Они острые, холодные и какие-то далекие. А я люблю гладкое, теплое и близкое.

Наконец человеко-колесо затормозило и остановилось. Я быстренько соскочила с его спины и отбежала на безопасное расстояние. Все-таки палкой я сегодня уже получила, и одного раза в день мне было вполне достаточно. Шер тут же оказался рядом, готовясь и дальше защищать меня.

Но человеко-колесо оказалось отнюдь не злым.

– Ничего себе, вот это смелая Кошка, – рассмеялось колесо мне вслед, а потом тщательно почесало свою спину, на которой наверняка остались следы от моих коготков. – А ну-ка, кто меня фотографировал, пришлите мне фотки на память. Таких фоток в моей коллекции еще не было!

– Ух ты, какой добрый велосипедист, – обрадовался Шер.

– Ура! Тут в парке добрые люди! А значит, можно еще немного похулиганить! Надо еще на чем-нибудь прокатиться! – закричала я, и взгляд мой остановился на движущемся по направлению к нам предмете, вроде бы похожем на велосипед, но все же выглядевшем несколько иначе.

– А это что такое? – удивилась я.

– Самокат!

– Сам катается, что ли? А почему тогда на нем малыш стоит, если он сам катается?

– Ну, это просто такое название. В этом мире всем управляют люди, без них ни самокат, ни велосипед, ни машина никуда не поедут.

– Люди такие всесильные?

– Да.

Пока Шер посвящал меня в тонкости мироздания, мимо нас с очень серьезным видом, крепко держась за руль, пронесся несколько странного вида самокато-малыш. В общем и целом, он почти не отличался от остальных людей, только голова его почему-то оказалась другого, кажется, черного цвета и совершенно без шерсти и ушей.

«Вот этот точно другой породы, наверно, специальной, самокатной. Мне надо именно к нему», – подумала я и в один прыжок оказалась у него за спиной.

Удержаться на самокате оказалось непросто, и я отчаянно вцепилась в ногу малыша. Самокато-малыш обернулся, с некоторым удивлением посмотрел на меня, но тоже ничего не сказал. Теперь уже вместе мы понеслись дальше, старательно и аккуратно объезжая встречавшихся на нашем пути прохожих, то и дело ловко обгоняя других, менее быстрых, самокато-малышей.

– Смотри-ка, опять эта серая Кошка тут, – услышала я у себя за спиной чей-то возглас. – Настоящая наездница!

– Точно, она. Ничего не боится!

«Да как же не боюсь, – подумала я. – Боюсь! Но прокатиться-то хочется!»

Ничто не предвещало беды, самокато-малыш уверенно продвигался вперед по широким извилистым дорожкам парка. И тут неожиданно случился большой Бух. Навстречу моему гонщику из-за большого дерева вдруг выскочило двое таких же, как он, мальчишек, игравших в какую-то неведомую мне игру. В руках у них были палки, они зачем-то отчаянно махали ими сверху вниз и снизу вверх и одновременно тыкали ими друг друга.

Бум-трах-тарарах. Мой смелый гонщик не успел ни свернуть, ни затормозить. И на огромной скорости врезался в сражающихся парней. Самокат полетел в одну сторону и опустился на большой, раскидистый, с белыми цветами куст. Я же, гонщик и оба драчуна кубарем повалились в густую зеленую траву.

Когда мы поднялись и стали отряхиваться, я заметила, что их шерстка кое-где немного позеленела, а моя почему-то осталась такой же серой, как и была. Это расстроило меня. Мне почему-то тоже вдруг захотелось изменить свой цвет. И стать зеленой и незаметной для других.

Выбравшись из травы, я сразу отскочила подальше. Я не знала, о чем думают эти отчаянные детки. Если они так увлеченно дрались палками, то что им стоило напасть на маленькую беззащитную кошку.

Но гонщик и драчуны, не обращая на нас внимания, были заняты тем, что беспрерывно поглаживали руками ушибленные места. Поэтому я спросила у подбежавшего Шера.

– Странно! Почему они зализывают больные места лапами, а не языком, как мы? Язык… он же нежный, а лапа какая-то грубая, да еще и с коготками.

– Не знаю, – отвечал мне Шер, – люди часто вытворяют очень странные вещи. Нам, собачьему и кошачьему племени, это не понять. Я вот тоже всегда лечусь языком, так гораздо удобнее. Ну, ладно, пойду, помогу.

Шер подбежал к гонщику и драчунам и начал по много раз облизывать каждого из троих своим большим розовым языком. От этой неожиданной ласки детки оторопели и, кажется, окончательно успокоились. А Шер крутился между ними и продолжал лизать их ноги, спины и руки.

Наконец оба драчуна, забрав свои палки, ушли, и мы остались втроем. Гонщик, я и Шер. Тогда гонщик как ни в чем ни бывало спросил меня:

– Покатаемся еще вместе? Так гораздо прикольнее. Все на нас смотрят и фоткают. Мы популярны. А одному – тоже хорошо, конечно, но немного скучно!

– Ура-а, – изо всех кошачьих сил закричала я, потому что, конечно, не ожидала такого щедрого предложения.

– Значит, согласна!

– Конечно!

И тут же не удержалась и полюбопытствовала у гонщика:

– А почему у тебя голова черная, гладкая и без шерсти? Я таких голов еще не видела.

– Ах, это! – рассмеялся гонщик. – Смотри! – и он быстрым движением обеих рук разделил свою голову на две части. Под верхней черной половинкой, которую он с небольшим усилием приподнял вверх, показались самая обычная человеческая шерстка и самые что ни на есть обычные уши.

– Ой, она у тебя еще и саморазбирающаяся! – снова удивилась я.

– Не только! Она еще и самособирающаяся, – и гонщик снова соединил гладкий верх и шерстяной низ и зачем-то слегка постучал по верху.

– Вот это да! – восхитилась я. – У нас, у всех кошек, одна голова, неразборная. А вы, люди, оказывается, вон на что способны! А трехголовые среди вас есть? Или с пятью головами?

– А чего ж нет-то, – смеясь отвечал гонщик, – ты только повнимательнее присмотрись и сразу обязательно увидишь многоголовых. Даже не сомневайся! Ты была когда-нибудь в этом парке? – продолжал он.

– Нет. Я все время жила с мамой в подвале, а сегодня первый день одна. Так что, кроме подвала, я в своей жизни почти ничего и не видела.

– Ничего себе! – искренне удивился гонщик. – Ты сбежала от мамы?

– Ну, так получилось. Случайно.

– Мне иногда тоже хочется сбежать от своих родителей. Но совсем ненадолго. Допустим, утром сбежать, а вечером обязательно вернуться. Потому что я их очень люблю. И они меня любят. И жить без меня не могут.

– Тогда зачем сбегать?

– Мне иногда кажется, что я уже взрослый. А у нас взрослые живут сами. Отдельно от родителей. Вот и я так тоже иногда хочу, – гонщик задумался. – Да-а, представляю себе, как сейчас плачет твоя мама.

– Плачет? Почему? Мне кажется, мы ей так надоели. Я, мой брат и моя сестра. Своей возней, шумом. Тем, что нас надо постоянно кормить.

– Нее. Мамы всегда плачут, когда от них уходят дети. Ты же ведь исчезла, ушла. И ей сейчас очень плохо без тебя. Она тебя ищет и не может найти.

– Правда?

– Конечно!

– А я думала, что плохо только мне. Но плакать я не плакала, я не знаю, что это такое. И про маму не думала. Мне некогда было.

– Мама всегда будет помнить о тебе. Это же мама!

– Скажи, двухголовый, а что мне делать сейчас? Мне сейчас совсем не хочется плакать. Мне сейчас хочется кататься. И мне хорошо одной. Без мамы. Без брата и сестры. Хорошо. Но и страшно тоже. Главное, чтобы никто не кидался в меня палками, как сегодня утром. Тогда еще можно жить!

– Раз хочется кататься – поехали! Я же обещал! Но мне почему-то кажется, что ты обязательно начнешь скучать по маме. И плакать по вечерам.

– Не знаю.

– Мы так и не познакомились толком. Хотя уже отправляемся вместе в небольшое путешествие.

– Ты – странный двухголовый человек, а я – маленькая серая кошка. Разве этого недостаточно для знакомства?

– Конечно, нет. Вот у тебя есть имя? А если вдруг нет, то давай его сейчас тебе придумаем.

– Ты немного опоздал. Я уже придумала, как себя называть. Сегодня утром. Хоша. Так я себя назвала! – с гордостью заявила я. – А это мой друг – Шер.

– Разрешите представиться, – вмешался в наш разговор доселе молчавший Шер. – Белый бездомный пес из широко распространенной в наших краях породы «вольных городских собак»!

– Ого! Как ты гордо себя представил. Простой дворняжке это не под силу. Мне кажется, ты раньше принадлежал к какой-то другой породе, – рассмеялся гонщик.

– Верно. В детстве и юности я был лабрадором, но вот уже несколько лет я просто городской бездомный бродяга.

– А я – Тим. Ученик седьмого класса и большой любитель машин, самокатов, велосипедов и вообще всех возможных средств передвижения, – отвечал гонщик.

– Я еще никогда не знакомилась с человеком, – сказала я, – всегда только с кошками, крысами и мышами. С ними, вообще-то, неплохо, но с тобой, кажется, мне будет веселее и интереснее. Хотя, – и мне вспомнилась Гура, – крысы, например, тоже очень умные. Точно не глупее вас, людей.

Тим рассмеялся.

– Залезай вот сюда, – сказал он, снял со спины какой-то большой мешок, быстренько развязал его, бережно усадил меня внутрь и снова надел его себе на спину, – здесь тебе будет удобно! И смотреть, и ехать! Да и меня царапать не будешь.

Я послушно забралась внутрь. Но, вопреки его словам, мне было совсем неудобно, поэтому я тут же начала ворчать:

– Как же! Только голова и торчит! А лапы непонятно где болтаются.

С этими словами я поднатужилась, приоткрыла передними лапами мешок и вытянула их наружу.

– Вот теперь – порядок! – сказала себе я. – Свобода!

Тим заново надел мешок на спину, и мы покатились. Тим ехал теперь медленнее и почти никого не обгонял, а я, наоборот, быстро вертела головой в разные стороны, боясь пропустить что-то интересное.

Цветочные поляны сменялись густым лесом, и наоборот. Где-то под нами внизу текла небольшая речушка, и мы то отдалялись от нее, то приближались к ней. Где-то вверху, но совсем недалеко от нас, время от времени проносились какие-то незнакомые мне птицы. И в те мгновения, когда они приближались к нам, у меня почему-то возникало стойкое желание как можно быстрее выскочить из мешка и полететь вслед за ними, широко расправив в разные стороны все свои четыре коротенькие лапки и один длинный-предлинный хвостик.

И так мы колесили по парку долго-долго, пока усталость незаметно не охватила всех нас. Шер начал отставать от самоката, мне окончательно надоело сидеть в мешке, а Тим еще больше сбавил самокатную скорость. В конце концов мы остановились у какой-то лавочки, в окружении цветущих кустов и тени больших раскидистых деревьев. Не дожидаясь, пока Тим займется мешком и освободит меня, я тут же напрягла свои маленькие лапки, раздвинула узкое горлышко мешка и стремглав ринулась на свободу. Шер, не говоря ни слова, с радостью улегся на траву.

– Вы будете есть? – спросил нас Тим как ни в чем не бывало, залезая в мешок, из которого я только что выскочила. Спросил так, как будто мы были его давними друзьями, а не бездомными собакой и кошкой.

– Неплохо бы подкормиться, – обрадовался Шер.

– А что, так бывает, что люди кормят бездомных животных? – спросила я.

– Конечно. И даже очень часто. А тебя что, никогда никто не угощал?

– Пока нет. Ты первым будешь. Еще вчера мама приносила мне еду, а теперь мне придется добывать ее самой. И я даже не знаю, как это правильно делать.

– Серьезная проблема, – сказал Тим, – но, мне кажется, у тебя есть верный друг, который поможет. И научит.

– Хошку я не брошу, – отвечал Шер. – Она будет мне младшей сестрой.

– Отлично, – резюмировал Тим и отломил нам по большому куску какой-то совершенно неизвестной мне еды.

Еда пахла вкусно, но уж больно незнакомо.

Я осторожно обнюхала ее со всех сторон и спросила: «Что это?»

– Бутерброд с колбасой, – удивленно ответил Тим и добавил: – ах, да. Все время забываю, что ты у нас только первый день на свободе. И еще ничего толком не знаешь. Вот это – колбаса, – и он указал мне пальцем на круглый серый кусочек, – а вот это – хлеб. А вместе называется бутерброд.

– Колбаса ничего так, вкусная, – отвечала я, откусив немного, – а хлеб не очень.

– Не привередничай, – тут же высказался Шер, уплетая наверно уже третий или четвертый бутерброд.

Мы перекусили и поболтали еще немного о сложностях самостоятельной жизни. Вечерело.

Тим засобирался домой. И вскоре ушел.

А мы остались вдвоем. Парк постепенно пустел. Зажигались фонари, темнело небо, сквозь деревья пробивалась луна. Свернувшись клубочками, мы улеглись под лавочку и прижались друг к другу боками. Заканчивался первый день моей новой жизни.

Утиная охота

Однажды ранним утром я проснулась голодной. Ну, настолько голодной, что мне сильно захотелось что-то съесть. Я огляделась вокруг, заглянула во все углы своего подвала, выскочила во двор. Ничего. Ни кусочка. Ни крошки. Магазины, в которых мне иногда давали еду, были еще закрыты. Старушки, подкармливавшие иногда нас с Шером, еще спали. Одним словом – еды в округе нигде не было.

И тут я вспомнила, как кто-то из знакомых мне кошек рассказывал, что если поймать птичку и эту птичку съесть, то это будет и сытно, и вкусно, и даже полезно.

«А что? Неплохая идея», – подумала я и тут же стала размышлять, как бы мне поскорее поймать какую-нибудь, пусть даже самую маленькую птичку. Поскольку опыта ловли птичек у меня еще не было, пришлось все придумывать на ходу.

«Они все время летают, – рассуждала я, – значит, надо срочно научиться хотя бы немного летать. И я их тогда догоню. Прямо в полете. У них же всего два крыла, а у меня целых четыре лапы. А это значит, что летать я смогу и дольше, и быстрее».

Я огляделась вокруг и увидела сидевшего неподалеку на ветке воробья.

– Привет, воробей, – сказала я ему.

– Привет, кошка, – ответил он и зачем-то перепрыгнул на одну ветку повыше.

– Научи меня летать!

– Так это не так просто! Это ж сколько сил и времени мне потратить придется. А ты мне что взамен?

– А я стихи тебе подарю!

– Стихи? А это вкусно? Я никогда не пробовал.

– Это несъедобно. Но интересно, – ответила я и на минутку задумалась. – Вот, послушай:

«Воробей сидел на ветке. Грыз баранки, ел котлетки.

Бац! – и уронил котлетку. Вот такой вот случай редкий!»

– Это и есть стихи? – спросил воробей. – Классно. Спасибо. Конечно, я научу тебя летать! Про меня ведь стихов еще никто не сочинял! Но тут есть одна сложность: не видел я, чтобы кошки летали. Поэтому ты, получается, первая будешь. Единственная! Во всем городе. Или даже во всем мире! Кстати, стихи у тебя какие-то странные получились! Во-первых, у нас, воробьев, из клюва никогда ничего не падает. Мы, уж если что схватили, то обязательно съедим. А во-вторых, никто никогда не угощал меня котлетками. Да и моих приятелей тоже. Честно говоря, я даже и не знаю, как эти котлетки-то выглядят, как они пахнут и вкусные ли они! А то, может, они такие отвратительные, что и есть-то их не захочешь.

– Насчет котлеток не знаю. Сама их ни разу не ела. Это мне про них Шер рассказал, мой друг. А вот стихи, – отвечала я, – они всегда такие, очень неожиданные. Я их недавно сочинять начала. Как от мамы ушла. То про котлетки, то про конфетки, а то и про ветки какие-нибудь, да еще и с листьями. Никогда заранее не поймешь, что там, в этих стихах. То ли весело, то ли грустно. То ли радостно, то ли горько. Вот, послушай, сейчас в голову пришло:

«Серая кошка по имени Хошка долго летала, устала немножко.

И отдохнуть залетела в окошко.

Села на стульчик, свесила ножку. Вилку схватила, и ножик, и ложку.

Съела салат, творожок и картошку. Посуду помыла, поспала немножко.

Йогурт с собою взяла на дорожку. И упорхнула. Чудесная кошка!»

– Серая кошка – это я! Это меня Хошкой зовут!

– Здорово, – удивился воробей, – а я вот, кроме двух слов, ничего придумать не могу! Хотя столько уже на свете живу! Целый год! Чирик-чирик! Чирик-чирик! Нет, могу еще немного по-другому: вырк-вырк-вырк! Но на этом, пожалуй, все. А ты молодец! Стихи – это сложно! Не просто так! Ну, пойдем учиться. Кстати, а зачем тебе летать? Хочешь Город посмотреть?

– Как тебе сказать! И Город, конечно, посмотреть хочу. Но еще и птичек хочу научиться ловить. Мне же кушать надо! Стихи-то не кормят!

– Ах, вот оно что, – задумался воробей.

– Но ты, пожалуйста, не волнуйся, – сказала я, – за тобой я гоняться не буду. И тебя точно не съем. Мы же теперь друзья!

– Обещаешь?

– Честное кошачье слово! И хошачье тоже!

– Хорошо, так и быть. Поверю тебе, – вид у воробья тем не менее стал какой-то задумчивый, – тогда смотри и запоминай, как я действую.

И он стал как можно медленнее, чтобы я могла запомнить все его движения, перелетать с ветки на ветку.

– Запомнила, как надо? – спросил он.

– Кажется, да.

– Отлично. Теперь от теории будем переходить к практике. Вон, видишь ветку? – и воробей клювом показал на высоченную ветку. – Лезь туда! Оттуда будешь стартовать!

– А не слишком ли высоко для первого раза?

– Нормально. Стихи же сочиняешь!

– Да!

– Значит, и летать быстро научишься!

– А это как-то связано между собой?

– Конечно! Судя по всему, ты очень талантливая! А талантливая кошка – талантлива во всем!

– Точно, – ответила я и, не раздумывая больше, полезла наверх.

Воробей все время летал рядом и подбадривал. Наконец я добралась до нужного места. Ветка прогибалась подо мной, но все же мне удавалось удерживать равновесие.

– Ну, давай, делай как я, просто повторяй за мной, – воробей запрыгнул на соседнюю ветку и начал махать крыльями. Он подпрыгивал ненадолго и тут же садился обратно, – смелее, пробуй!

Я оторвалась от ветки, быстро-быстро замахала передними лапами и… тут же полетела вниз. Хорошо, что по пути мне попалось много разных веток с листвой, за которые я цеплялась. Через несколько секунд я уже лежала на земле и орала на весь полусонный двор:

– Больно! Очень больно! Мяяяяя-у!

– Да чтоб провалиться этим кошкам, – закричал какой-то местный житель, выйдя на балкон, – поспать не дадут!

– Да провалилась я уже, провалилась, – снова закричала я, – так глубоко провалилась, что встать не могу! Мне кажется, даже землю под собой продавила!

Воробей приземлился рядом и с укором сказал:

– Ну что ж ты! Я так надеялся!

– Мяяяя-у, – продолжала кричать я.

Воробей, прищурившись, внимательно смотрел на меня.

– А все же странно получается, – сказала я, немного успокоившись. – Махала своими лапками так же, как ты: сначала сверху вниз, потом наоборот. Только ты летаешь, а я падаю.

– Мало тренировались, – уверенно сказал воробей, – надо еще. Попыток десять-пятнадцать минимум. Тогда точно полетишь. Ну, и завтра еще повторить.

– Хорошо, только давай я теперь пониже залезу, а то падать очень больно.

– Лучше бы, конечно, повыше, – сказал воробей, – ведь чем выше поднимаешься, тем меньше нас тянет к земле. Там, наверху, летать-то легче!

– А ты не обманываешь?

– Нет, конечно. Мы же друзья! А друзья друг другу говорят только правду.

– Точно!

Я снова залезла на ветку, но все-таки уже пониже, и снова попыталась полететь. Но почему-то снова упала на землю. Потом еще и еще раз. Вскоре сил подниматься у меня уже не было.

– Может, я толстая, и мне надо похудеть? – спросила я у воробья.

– Да, пожалуй, – отвечал воробей. – Ты, в общем, действительно, наверно, немного не той комплекции. Тебе бы недельки две не есть, и тогда точно полетишь. Ну, давай продолжим.

– Не могу больше. Все болит!

– Тогда завтра. Приходи на это же место. Буду тебя ждать. Может, еще стихов за это время насочиняешь.

– Что-то мне уже больше не хочется. Учиться летать. А сочинять я и дальше буду!

– А как же воробьи, которых ты съесть хотела? Синички там, голуби, скворцы…

– А пусть летают! Пусть живут!

– Ну, то-то же. И запомни, – поучительно сказал воробей, – не трогай наше племя! Ешь что-нибудь другое! Мы, воробьи, для тебя невкусные. И просто так в лапы тебе не дадимся!

– Так ты специально меня на самую высокую ветку поднимал, чтобы я больней упала и чтобы расхотела учиться летать? Чтобы я… разбилась?

– Конечно, – прочирикал воробей очень спокойно.

– А я про тебя еще стихи писала! Как ты мог так меня обмануть!?

– А как ты могла захотеть меня, твоего друга, съесть?

– Не тебя.

– А какая разница. Я тут, перед тобой, за всех воробьев ответ держу. Всех защищаю.

И воробей улетел. А я осталась лежать одна, на холодной сыроватой земле, посреди большого двора, уставленного машинами.

Между тем сквозь дома и листву деревьев уже начало пробиваться солнышко. Оно так нежно щекотало мои реснички, ушки и усики, что мне поневоле захотелось написать какие-то стихи и про него. Но мысли почему-то приходили все больше о еде, а не о тепле и солнце.

«С воробьями не задалось. Но надо же что-то делать!»

И тут я вспомнила про уток. Через парк протекала большая речка, на которой всегда отдыхало много-много уток.

«Надо там попробовать, – сказал я себе, – там птиц очень много. И все такие толстые, съедобные. Прямо так и просятся ко мне в рот. Конечно, их же там люди каждый день подкармливают, сама видела. Вот они и толстеют. Везет им!»

Вскоре я уже была на реке. На удивление там было очень тихо. А уток плавало совсем мало.

«И куда они все подевались, и зачем? – размышляла я. – Почему не дождались меня?»

Я уже хотела бежать обратно к дому или еще куда-то в поисках еды, как вдруг заметила утиную семью: маму и шестерых маленьких утят.

«А вот утята, наверно, самые вкусные и аппетитные», – подумала я и тут же сжалась всем своим кошачьим телом, чтобы меня никто не заметил. Спрятавшись за небольшим пригорком, я стала внимательно наблюдать за утиной семейкой.

А утята… резвились вовсю в этот утренний час. То весело бегали строем за мамкой, то ныряли за червячками у самого берега, то вдруг выскакивали из воды обратно, быстренько отряхивали свои коротенькие малюсенькие перышки от водных капелек и снова начинали бегать друг за дружкой. Видимо, мамуля чему-то учила их в этот ранний час.

А я в это время медленно, но верно, прячась за траву и камыши, ползла по песку и траве в их сторону. Уже я изготовилась к финальному броску, как вдруг мамочка заметила меня, отчаянно закрякала, развернулась и сразу же побежала к воде. Вслед за ней гурьбой, путаясь своими маленькими ножками в невысокой прибрежной траве, засеменили утята.

Дальше медлить было нельзя, и на полусогнутых лапах, пригибаясь к земле, я быстро-быстро, как только могла, устремилась за плавающе-летающей и при этом громко квохчущей едой.

Утиное семейство в полном составе первым заскочило в воду и тут же начало удаляться от берега.

«Летать я не научилась, но плавать вроде умею», – почему-то решила я, хотя до этого никогда в своей жизни не плавала и даже ни разу не ступала своими лапками ни в одну лужу, всегда тщательно обегая их стороной. Однако все это не остановило меня, и через мгновение я уже бултыхалась в реке. Так сильно мне хотелось есть!

Утиное семейство все дальше удалялось от берега, а я как могла поспешила за ними. Лапки мои еще скребли по песчаному дну, но с каждым шагом все больше и больше погружались в воду.

Когда я уже почти настигла одного из малышей и готовилась схватить его своими зубами, случилось неожиданное. Откуда ни возьмись, появилось множество уток. Они летели, летели, летели, садились вниз на воду вокруг меня, окружая плотным кольцом. Они буквально облепили меня со всех сторон, а те, которые оказались поближе, рядом со мной, стали яростно бить меня по голове своими могучими крыльями. Вскоре я поняла, что тону. Сопротивляться я не могла.

– Все, погибаю, – промелькнуло в голове, когда под ударами утиных крыльев я полностью скрылась под водой.

Очнулась я на песочке, на берегу. Недалеко от того места, где охотилась. В глаза мне светило яркое солнце.

Вокруг меня в несколько рядов стояли взрослые селезни и укоризненно раскачивали своими продолговатыми головами.

– Ты зачем на наших деток напала? – наперебой спрашивали они меня.

– Так я голодная была, – с трудом отвечала я.

– Ну и что? Кто ж на малышей-то нападает! Это же самое последнее дело – с маленькими драться! С несмышлеными и беззащитными! Хочешь есть – найди себе равного соперника и бейся с ним в честном бою!

– Да, да, да, – бормотала я, – простите. Я об этом не подумала. Мне-то казалось, что только слабых и надо кушать. Но теперь я буду думать по-другому. А как же я выплыла?

– Мы тебя спасли. Клювиками своими подцепили тебя и вытащили из воды на берег. Подумали, что ты еще молодая, глупая. Не понимаешь многого. Вот и решили дать тебе шанс.

– Спасибо вам, утки. Вот это день у меня сегодня. Сначала воробей меня жизни научил, теперь утки. Век не забуду доброты вашей!

Музыкальный переполох

Однажды теплым летним днем, когда мы с Шером не спеша бежали по какой-то совершенно незнакомой нам небольшой тихой улице, неожиданно, безо всякого предупреждения на нас вдруг вывалилось огромное множество очень красивых, но совершенно неизвестных нам звуков. Точнее, это были даже не совсем звуки…

Каждый день в Городе нам приходилось слушать голоса и крики людей, урчание автомобильных моторов, шуршание шин, пронзительные гудки электричек, звонки трамваев, сигналы машин, скрип и хлопанье дверей, стук и дребезжание каких-то неведомых нам механизмов и инструментов. Город немного успокаивался только ночью, но и то не до конца. Звуков он издавал невообразимое множество, каждый день мы слышали новые и старались запомнить их – не принесут ли они нам опасности? Но все звуки Города были резкими, пугающими и отрывистыми…

А тут… тут нас как будто накрыла мягкая шерстяная волна. Мне сразу же вспомнилось мое такое еще недавнее и такое далекое уже детство. Вспомнилось, как я ложилась на мамин нежный животик, закрывала глаза, чтобы вздремнуть, чувствовала прикосновение нежных маминых лапок, слышала мамино мурчание. И плыла, плыла куда-то в неведомую даль.

Вот и сейчас теплая шерстяная волна обхватила нас с Шером, плавно приподняла с земли и понесла куда-то наверх, в небесно-облачный, неизвестный и загадочный мир.

– Что это? – удивленно спросила я. – Это не похоже на то, что я слышала до сих пор.

– Люди называют это музыкой, – отвечал мне Шер.

– Му-зы-ка? Мне приходилось слышать это слово. Но я была уверена, что то, что мы слышим с тобой в Городе каждый день – шум, рев, свист и завыванье, – это и есть самая настоящая музыка! А оказывается, вот она какая… та самая музыка.

Через открытые окна большого двухэтажного дома с длинным крыльцом и массивными круглыми колоннами на нас продолжал струиться водопад причудливых разнообразных мелодий.

– Ты знаешь, а я, кажется, догадываюсь, что это за дом, – сказал Шер. – Есть дома муравьиные, мышиные, кошачьи, человеческие, а этот – музыкантский. Тут одни музыканты живут! Ну, это те, кто эти мелодии на разных приспособлениях с утра до вечера, а может, и ночью и играет. Их наверняка специально всех в одном месте поселили, чтобы им тренироваться удобней было. Ведь чтоб научиться так красиво мелодии играть, много тренировок надо. У меня бы никогда так не получилось. Ну и чтоб другим не мешать тоже. Не все же музыку любят.

– Точно! Самый настоящий музыкантский дом! Слушай, а если нам снаружи так нравится, представляешь, как интересно внутри! Вот бы на этих самых музыкантов посмотреть! Мне кажется, они какие-то особенные, на остальных людей непохожи, раз способны такое вытворять.

– Может, у них три или четыре уха, и рук тоже побольше, с десяток-другой? – спросил Шер. – Ведь чем больше рук, тем играть, наверно, удобнее. А тремя ушами намного лучше слышно то, что играешь.

– Запросто. У Тима же две головы, так почему пяти рук быть не может.

– У Тима одна. У него тогда на голове шлем был надет, такая штука специальная, чтобы голову защищать.

– Да? Полезная вещица. А ты не знаешь, кошачьих шлемов, случаем, не бывает? Мне что-то тоже голову свою захотелось защитить от разных там нехороших людей.

– Не встречал. Интересно, а собачьи шлемы есть? У нас-то, у собак, недоброжелателей ведь тоже хватает!

– Может, проберемся внутрь этого музыкантского дома и сами все посмотрим? Разберемся, у кого там сколько рук, голов и ушей.

– Да кто ж нас туда пустит! Кто мы? Голодный пес и облезлая кошка. Кому мы там, да и где бы то ни было, нужны?

– Я не облезлая! Не обижай меня! Шерстка у меня красивая и гладкая. Я ее с утра до вечера вылизываю, чистоту навожу.