Роман Смородский
Конечная
Море волнуется раз
Темнота.
Первым, что почувствовал кроме нее Виталий Никодимов, был песок. Он был везде – в ушах, в волосах, на зубах, под рубашкой… Виталию даже вяло подумалось, что если его стошнит, то, без сомнения, одним лишь песком, впитавшим в себя весь желудочный сок.
Вторым, что сумел воспринять его медленно пробуждающийся мозг, были волны. Мягкий, нежно шуршащий прибой не то целовал, не то пробовал раз за разом на вкус его вытянутую левую ногу и, казалось, отчаянно пытался дотянуться до правой, согнутой в колене, но раз за разом терпел в этом поражение.
Вставать Виталию не просто не хотелось, но даже вовсе не приходило в голову. До той минуты, когда из-за туч, видимо, выглянула луна, и…
– Подъем! – прозвучал над ним голос настолько бодрый и веселый, что его владельца моментально захотелось ударить чем-нибудь тяжелым. – Вставай уже, соня-засоня! Море ждать не будет, знаешь ли.
С болью в чудовищно затекшей, как оказалось, шее Виталий приподнял голову и с трех попыток сплюнул наконец песок изо рта. Прямо перед его глазами оказались черные лакированные туфли, сохраняющие необъяснимую для песчаного пляжа чистоту.
– Давай-давай, – подбодрил его голос. – Вспомни, как там в детстве было. Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три, морская фигура, умри!
– Там… – Виталий оперся на задрожавшие от напряжения руки и приподнял корпус над песком, подставив как опору правое колено. – Там…было…не так.
– Так, не так – кому как, – загадочно ответил голос.
Виталий со стоном подтянул к себе вторую ногу и каким-то чудом сумел подняться на оба колена. Теперь он наконец мог разглядеть владельца раздражающего голоса и волшебных (не иначе) туфель целиком. Картина была одновременно странным образом ожидаемой и настолько нелепой, что даже немного безумной. Самую малость.
Незнакомец был облачен в розовый фрак с блестками и черный цилиндр, перевязанный сразу над полями розовой же ленточкой, в руке держал черную трость с серебристым резным набалдашником ускользающей от восприятия формы, а вторую руку, широко улыбаясь, протягивал Виталию. Довершали образ аккуратная черная бородка и будто бы чуть подкрашенные глаза.
У Виталия против воли вырвался полуистеричный смешок. Действительно, кого еще можно встретить на залитом лунным светом пляже? Руку он, впрочем, принял и, пускай шатко, поднялся на ноги.
– Где я? – выдохнул он первый пришедший на ум вопрос.
– Нигде, – с театральной фальшивостью пожал плечами незнакомец, не переставая улыбаться. – И я бы предложил тебе для начала задуматься не о том, где ты сейчас, а о том, где ты был до этого.
– И где же я был? – неохотно принял правила игры Виталий.
– Не помнишь? – незнакомец подался к Виталию и окинул его демонстративно оценивающим взглядом. – В этом и беда. Никто из вас не помнит.
Виталий прижал ладони к вискам, изо всех сил пытаясь уместить в голове поступающую информацию. Получалось плохо. Зато удалось родить второй насущный вопрос:
– Ты…вообще…кто?
– Как «кто»? – картинно поднял руки в изумлении незнакомец. – Неужели это правда неочевидно? Посмотри на меня внимательно. Подумай о том, где и как мы встретились. Ну?
– Клоун? – предположил Виталий, покосившись на розовый фрак. – Или какой-нибудь…конферансье?
«Конферансье» с по-прежнему демонстративным вздохом уронил руки вдоль туловища.
– Ладно, – произнес он после небольшой паузы. – Можешь считать меня…смотрителем.
– Смотрителем чего? – простонал Виталий, сильнее сжав пухнущую от происходящего безумия голову.
– Смотрителем маяка, – незнакомец гордо вскинул голову и руку с тростью, указывая в сторону, вдоль береговой линии.
Луна снова скрылась за тучами. Никодимов сощурился, вглядываясь в указанном направлении, и хотел уже сказать, что ничего не видит, как вдруг тьму разрезал луч света, холодный и острый, как шпага. Секунда – и он вонзился Виталию в оба глаза, гипнотизируя, не давая отвести взгляд, и прожигая при этом до самой затылочной стенки черепа. Но прошла еще секунда, показавшаяся, впрочем, Виталию вечной, и луч равнодушно скользнул в сторону моря, словно высматривая там что-то более интересное. Виталий выдохнул и вновь обратился к Смотрителю:
– Там…там есть телефон?
– О, там есть кое-что получше, – Смотритель сложил пальцы в щепотку и, понизив голос, словно хотел представить новому знакомому нечто совершенно потрясающее, произнес. – Там есть…лестница.
На несколько секунд повисла немая пауза.
– Да иди ты, – бросил наконец Виталий и мрачно двинулся прочь от берега.
– Я бы и рад, – почти искренне вздохнул Смотритель. – Но я должен следить, чтобы горел маяк. Это моя единственная работа и мое единственное занятие. Кстати, я не случайно спросил, откуда ты сюда попал. Рассказать тебе, коли сам не догадываешься?
– Вернись.
Виталий вздрогнул и обернулся. Этот второй голос явно принадлежал не Смотрителю. Он звучал незнакомо, чужеродно. Казалось, он был рожден шумом будто бы усилившегося вдруг прибоя, а не человеческими голосовыми связками.
– Тебя выбросило на берег из Моря, – Смотритель прищурил глаза, вглядываясь в волны, с отчаянным упорством разбивающиеся о берег у его ног. – И Море этого так не оставит. Они придут за тобой. Они почти всегда приходят.
– Они? – переспросил Виталий, силясь разглядеть источник голоса.
– Они, – кивнул Смотритель.
– Твое место здесь, – словно в подтверждение его слов прошелестело Море. – Мы не отпускали тебя.
– Я не могу их остановить, – Смотритель потупился в деланном смущении, поглаживая набалдашник трости. – Могу лишь в какой-то степени повлиять на то, как они будут здесь выглядеть. Не волнуйся, я постараюсь, чтобы ты не сошел с ума от ужаса.
– Ты псих, – заключил Виталий, снова повернувшись к Морю спиной. – И я тоже, кажется, схожу с ума.
– Мы заберем тебя.
– Как далеко ты собрался идти в никуда? – спросил Смотритель, когда Виталий поравнялся с ним. – И что ты будешь делать, если Море тебя догонит? Если затопит всю землю, по которой ты пройдешь?
– Мы идем за тобой.
– Отвали, – слабо прорычал Никодимов.
– Мы идем за тобой.
– Что ж, надеюсь, что какой-то план у тебя есть, – вздохнул Смотритель. – И еще…надеюсь, что ты сделаешь правильный выбор.
– Мы идем за тобой.
– Потому что первый вал уже здесь.
Виталий хотел обернуться, но не успел. Его сбила с ног и поглотила ревущая масса морской воды. Открытые глаза с непривычки резануло солью. Через непроизвольно открывшийся рот вода попала в дыхательное горло, оставшись йодным привкусом на языке. Виталий забарахтался, не понимая, где верх, а где низ, выпустил в почти беззвучном крике остатки воздуха из легких. «Это конец», – мелькнуло у него в голове, но в следующую секунду его ноги нащупали твердую землю, а голова поднялась над уровнем воды. Впрочем, облегчение было неполным – на его лицо, мешая полноценно прокашляться и вдохнуть, налипло что-то полупрозрачное, немного склизкое на ощупь.
Медуза? Целлофановый пакет?
Пальцы Виталия скользили по этому “чему-то”, тщетно пытаясь зацепиться. Оно почти полностью закрывало обзор и мешало как следует вдохнуть. Быстро убывающая вода тянула Виталия за собой, но сделав пару шагов вместе с ней, он все же сумел остановиться и периферийным зрением уловил неподалеку розовое пятно.
– Помоги… – просипел он едва слышно.
– Как скажешь, – с наигранным весельем отозвался знакомый голос.
Один почти безболезненный рывок – и помеха с чавкающим звуком отлепилась от лица Виталия. Мужчина упал на колени и закашлялся, исторгая из легких остатки соленой воды. Смотритель же размахнулся и запустил полупрозрачное нечто в отступившее к прежним границам Море.
– А я предупреждал, – произнес он с фальшивой беззаботностью. – Море не отпустит тебя просто так.
Виталий поднял голову на улыбающегося и абсолютно сухого Смотрителя. В его голове стоял тяжелый, вязкий туман, а ватные мышцы решительно отказывались напрягаться. “Реакция на стресс? – пробилась сквозь липкую пустоту мысль. – Или та штука меня чем-то отравила?”
– Море догонит тебя, сколько ни убегай, – продолжил Смотритель. – Единственное спасение от него – залезть куда-нибудь повыше. И здесь мы возвращаемся к тому, что я говорил ранее, – он снова сложил пальцы щепоткой и с повышенной четкостью, как для дурачка, проговорил. – На маяке есть лестница. Теперь понимаешь?
Виталий уже ничего не понимал, но кивнул.
– Вот и замечательно, – снова фальшиво улыбнулся Смотритель. – Тогда выбор у тебя простой. Сидеть на песке и ждать следующего вала или взять себя в руки и пройти со мной к маяку. Я бы на твоем месте поторопился, времени у тебя в обрез.
***
Море было неспокойно. По воде то и дело пробегала рябь, а шум прибоя напоминал тяжелые вздохи чего-то непомерно огромного. Виталий, ковылявший с опорой на услужливо подставленное плечо Смотрителя, почти не отводил взгляда от медленно приближающейся башни, словно боялся, что она вот-вот исчезнет, как наваждение, порожденное горячечным бредом и светом безумной луны. Он думал. Сосредоточенно перебирал одну за другой свои мысли, пытаясь вспомнить, как оказался в Море.
Что последнее он помнил до пробуждения на берегу?
Ничего.
То есть, он помнил, что когда-то давно учился в школе, потом в ПТУ. Там женился на одногруппнице. Помнил бесконечный цикл “дом – работа – дом”, говнистого начальника и добрую соседку по этажу. Но сколько он ни пытался заглянуть в тот самый злосчастный момент до, на ум не приходило абсолютно ничего конкретного. Тяжелая, тревожная пустота. И будто бы смутный страх. Страх чего-то не успе…
– Не сопротивляйся нам.
Виталий вздрогнул. Под ложечкой у него противно заныло.
– Мы все равно затащим тебя обратно.
– Поторопимся, – обронил Смотритель. – Море волнуется раз, море волнуется два… Помнишь?
Виталий украдкой бросил взгляд на его лицо. Мертвая, приклеенная улыбка. Глаза прикованы к маяку. По лицу не скажешь, что боится. Скорее исполняет тяжкий и жутко неприятный ему долг. Отчего-то с этой мыслью Никодимову стало тревожно вдвойне.
***
Через несколько минут Виталия окончательно покинули силы. В глазах плыли зеленые пятна, а тошнота стала почти нестерпимой – должно быть, наглотался грязной морской воды. Но угрожающие в своей безэмоциональности реплики со стороны моря гнали его вперед. Словами не описать облегчение, которое он испытал, услышав короткое “Пришли” от Смотрителя.
Блестящее, кислотно-розовое плечо вдруг скользнуло вбок, лишив Никодимова опоры. Слабо взмахнув руками, он по инерции сделал шаг вперед и вслепую ухватился за дверной косяк.
– Что… – язык тоже слушался плохо. – Что теперь?
– Теперь… – Виталию показалось, что Смотритель тихо вздохнул. – Теперь, если не хочешь возвращаться в Море, проходи и поднимайся по лестнице. Она прямо перед тобой, и это легче, чем может показаться.
– А ты? – спросил Виталий, борясь с искушением поползти вперед на четвереньках.
– Я останусь здесь, – ответил Смотритель, на сей раз, точно со вздохом. Полюбуюсь немного видом, а потом пойду искать, кого еще ко мне выбросит Море. Не думай обо мне. Просто иди.
– Спасибо, – выдавил Никодимов и двинулся вперед.
Лестница действительно была прямо напротив входа – винтовая, с решетчатыми металлическими ступенями. Сверху ее освещали отблески горящего на вершине огня. От нее веяло сулящей облегчение прохладой. Виталий взялся за перила и занес ногу над первой ступенькой, как вдруг…
– Не смей уходить от нас.
Что-то с ревом ударило в стену снаружи и через дверной проем в помещение хлынула вода, мгновенно затопив его по колено. Виталий бросился было вперед но вместо этого упал, болезненно пересчитав ребрами ступени. Что-то схватило его за правую ногу. И оно тянуло его назад. Виталий закричал и лягнул наугад. Безрезультатно. Отступающая вода и едва различимое под ее поверхностью чудовище несли его к выходу из маяка. Каким-то чудом Никодимов успел схватиться обеими руками за косяк. Теперь, когда вода отошла к своим нормальным границам, он увидел, что его держит. Белесое щупальце с крупными порами, обрамленное беспрестанно шевелящимися сороконожьими лапками и оканчивающееся тонким, острым шипом. И сопротивление жертвы ему явно не понравилось.
Продолжая обвивать его ногу, оно полезло выше. Виталий вновь закричал. Щупальце обернулось вокруг верхней части живота Никодимова, а его кончик, удлинившись, отстранился на секунду от тела жертвы и вонзился своим шипом прямо в сердце.
Крик Виталия перешел в сдавленный хрип, а руки разжались. Сердце колотилось как бешеное и пылало инфернальным жаром, быстро распространяющимся от него по всему телу – вместе с тем, что впрыснула туда тварь, бесформенной тушей виднеющаяся впереди, под неспокойной водной гладью. Ее щупальце начало ритмично сжиматься, резко сдавливая Виталия в районе солнечного сплетения. В едином ритме, раз за разом, раз за разом, раз за разом…
Руки Никодимова беспомощно скребли по мокрому песку. Вода, от которой просто разило йодом и еще чем-то горьким, уже поглотила его по щиколотку. В последней отчаянной надежде Виталий поднял голову и бросил взгляд в сторону маяка. Смотритель стоял там, у входа, и наблюдал. Конечно же, с улыбкой.
– Спа…си… – прохрипел Виталий, будто Смотритель мог услышать такой слабый хрип.
И он услышал.
С тихим звоном нижняя часть трости отделилась от верхней, обнажив сокрытый до сих пор в ней клинок. В два легких шага Смотритель преодолел разделявшее их расстояние. Подшаг, пируэт, режущий удар снизу вверх – и вот отсеченное щупальце беспомощно корчится на мелководье.
– Он сделал свой выбор, – тяжело произнес Смотритель, наставив свое оружие на белесую тушу. – Теперь он мой.
Виталий прополз мимо него на четвереньках и растянулся на песке, тихо скуля от пережитого ужаса.
– Все хорошо, – Смотритель говорил медленно и четко, но до Виталия не сразу дошел смысл слов. – Теперь все кончилось. Иди к лестнице и ни о чем больше не тревожься.
Чувство жара в груди постепенно проходило. Сердцебиение прекратилось. Виталий шатко поднялся и послушно двинулся к лестнице – все, чего он хотел в тот момент, это оказаться где-то, где Море его не достанет, но у входа в маяк нашел в себе силы обернуться.
– Спасибо, – с трудом проговорил он дрожащим голосом. – Спасибо тебе.
– Не за что, – не глядя отмахнулся Смотритель. – Я же говорил, это просто моя работа. Море волнуется три – ну, ты помнишь…
Прохлада лестницы после пережитого кошмара была сладка вдвойне. Виталий не был уверен, что его сил хватит на такой долгий подъем, но уже на третьей ступени обнаружил, что к нему возвращаются силы. Словно все, что происходило внизу, отрывалось от него по кусочку, оставалось позади, прекращая давить на плечи. Словно наверху его ждало что-то невообразимо прекрасное, по сравнению с чем меркла вся его предыдущая жизнь.
***
Седой врач вышел из реанимационной, на ходу стягивая шапочку и маску.
– Как он?! – тут же подорвалась к нему навстречу невысокая девушка двадцати пяти лет.
– Мне…очень жаль, – вздохнул доктор, с тяжелым сочувствием глядя ей в глаза.
– Что?! – глаза девушки наполнились слезами. – Как?!
– На ста сорока вылететь на встречку… – доктор покачал головой. – Чудо, что он доехал досюда, в отличие от того, в кого врезался. Второго чуда, к сожалению, не произошло.
– Он… – слезы закапали на дешевый линолеум коридора. – Он страдал?
– Не думаю, – снова качнул головой доктор. – Он умер, не приходя в сознание. Но где бы он ни был, сейчас ему точно легче.
– Это вы его убили, – прошептала девушка. – Что вы сделали? Что вы сделали?!
– Все, что могли, – доктор шагнул к несчастной и положил руки ей на плечи, стараясь успокоить своим мерным, глубоким голосом. – Сперва обезболили газом через маску. Хотели оперировать, но у него начал пропадать пульс. Слишком большая кровопотеря. Мы вкололи ему адреналин, чтобы снова завести мотор, начали делать непрямой массаж сердца… Но он ушел. Когда мы пытаемся кого-то спасти…не всегда эта история имеет счастливый конец. Вам будет больно, я знаю. Но надо жить дальше. Просто жить дальше.
***
На четырнадцатой ступени Никодимов вдруг рассмеялся, сам не зная, над чем. Огонь становился все ближе, но он вовсе не обжигал. Даже когда его языки заплясали на рубашке Виталия, он не чувствовал жара. Еще три ступени и…
И тогда ощутил он всю боль и всю ярость геенны огненной, и издал он крик, который никто не слышал, и лопнули глаза его, и почернел он до самой кости, и вой его будет вечно звучать среди воя других заблудших, ибо на то есть воля Господня.
***
– Огонь, который привлекает мотыльков, чтобы питаться ими, и питается, чтобы привлекать. Можно ли придумать систему совершеннее?..
Смотритель стоял у подножия маяка и задумчиво вертел в руках свою трость.
– Море волнуется три, морская фигура, умри…как же еще мне намекать?.. Я же почти прямым текстом говорю, что сам определяю их вид здесь… Разве приделать себе рога или огромные вороньи крылья… Нет, это будет слишком явная подсказка. Против правил, так? – спросил он у холодного ночного неба. – И все же, я не понимаю, я никогда не пойму. Разве Твой сын не искупил своей смертью все грехи человечества? Почему Ты продолжаешь присылать их ко мне? Разве хоть кто-то заслуживает такой непомерной кары? Разве я заслуживаю вечно быть Твоим палачом?!
Смотритель помолчал, переводя сбившееся дыхание.
– Ладно… Ладно. Я буду и дальше исполнять Твою волю. Буду делать все, как Ты сказал мне. Тогда, может быть…может быть, когда-нибудь ты простишь меня за тот мятеж. Ты ведь умеешь прощать, правда?..
Мягко шелестел прибой. Луна беззубо скалилась с небес. Огонь маяка рыскал по волнам в поисках новой жертвы. Небеса не ответили, как всегда. И как всегда, никем не виденные, на мокрый песок закапали горькие слезы Смотрителя.
Правила общежития
Лехе было хорошо.
Нет, он был совсем не богат, не имел успеха в личной жизни, да к тому же умудрился одновременно поссориться с родителями и вылететь из техникума за прогулы. Но, тем не менее, в те прекрасные минуты, вероятно, на всей земле не было человека счастливее.
Он лежал на спине и из последних сил напрягал зрение, пытаясь остановить кружение калейдоскопа звезд над своей головой. Шутка ли – три литра дешевого разливного пива, густо чередующиеся с горькой и почти теплой водкой. Леха Анишин в целом любил выпить, но никогда еще ему не доводилось пить так отчаянно.
Содержимое желудка робко просилось наружу с двух сторон одновременно, а глаза уже начинали слипаться, как вдруг его отдых прервал бодрый голос над ухом:
– Эй, дружище, жвачку будешь?
– Иди ты в ж-ж-ж, – почти внятно прожужжал отдыхающий, отметив к своему неудовольствию, что сон как рукой сняло.
– Не сердитесь, дяденька, – взмолился тот же голос, оказавшись вдруг детским. – Я дверь в подъезд открыть не могу – тяжелая очень!
Леха с трудом приподнялся на локтях и сфокусировал взгляд на его источнике.
Им оказалась девчонка в легкой не по сезону курточке, нетерпеливо переминающаяся с ноги на ногу в явно слишком больших для нее ботинках.
– Меня мама дома ждет, – жалобно протянула она. – Поздно уже, она ругаться будет!
– Ладно, шелупонь, – проворчал парень, стараясь скрыть легкий стыд за свою грубость, и со второй попытки поднялся на ноги. – Показывай, где живешь.
Девочка с неопределенно-радостным возгласом схватила его за руку и потащила к ближайшему подъезду. Глаз его зацепился за табличку, висевшую рядом, на углу дома. На таких обычно пишут название улицы и номер, но полустершаяся надпись на этой гласила лишь: «общежитие». Леха удивленно потер лоб свободной рукой. Здание определенно казалось знакомым, практически будто в этом общежитии он и вырос, но где оно (а следовательно, и он сам) находится относительно остального города, вспомнить не получилось.
– Сюда, дяденька! – девочка наконец дотащила его до двери и теперь приплясывала от нетерпения за его спиной. – Открывайте, скорее!
Замка на двери видно не было, так что Леха пожал плечами, взялся за ручку и дернул, что было сил. Дверь оказалась куда легче, чем он ожидал – пьяное тело покачнулось, вцепившись в ручку, чтоб не упасть. «И вот это она открыть не могла?..» – пронеслось в голове. А в следующую секунду две детские руки с неожиданной силой толкнули его в спину, и, вскрикнув неразборчивым матом, он провалился в обволакивающую темноту подъезда.
***
Первым делом, проснувшись, Леха отметил жесткость своего падения. Ощущения походили на последствия избиения толпой. Особенно ныли грудь и левая скула, которыми он, видимо, приложился о кафель с высоты своего роста. Покряхтывая как дед, он поднялся на ноги и сунул руку в карман в поисках телефона. Пусто. Ну конечно.
Вчерашняя шелупонь стащила? Или потерял еще раньше? Шепотом ругая себя и детей в целом, как класс, самыми забористыми выражениями, он толкнул плечом дверь подъезда, шагнул за порог и замер, хлопая глазами.
Улицы за дверью не оказалось. За дверью оказался коридор.
По правую сторону тянулся ряд разномастных деревянных дверей, покрытых облупившейся краской, над которыми торчали, как бородавки, такие же разномастные плафоны. Некоторые из последних даже работали, освещая коридор тусклым, едва заметно мерцающим светом. По левую же сторону располагались окна с деревянными рамами старого образца и подоконниками, покрытыми пылью и размашисто вырезанными на них нецензурными восклицаниями. У одного из окон, не глядя наружу, мрачно курила потрепанного вида женщина в коротком халате.
– З-звините, – осторожно окликнул ее Леха заплетающимся языком, подойдя на пару шагов. – Не подскажете, где тут выход?
– Еще одного Шелупонь привела, – процедила незнакомка сквозь зубы, смерив Леху недовольным взглядом, и качнула головой в сторону дальнего конца коридора. – К Коменданту все вопросы. За поворотом кабинет, не пропустишь.
– Спасибо, – растерянно пробормотал Леха и двинулся в указанном направлении.
Почти дойдя до поворота, он бросил взгляд в окно, но ничего не увидел. Точнее, увидел сплошное серое ничто.
«Не знал, что у нас бывают такие туманы», – подумал он мимоходом. Останавливаться Леха не стал – очень уж хотелось поскорее найти выход.
За поворотом оказался почти такой же коридор, только уже без окон. По правую руку обнаружился прокуренный лестничный пролет с щербатыми бетонными ступеньками, одинаково равнодушно уходящими вверх и вниз.
По левую же шел ряд уже знакомых на вид дверей. Над первой вместо плафона висела неожиданно ярко-алая табличка с надписью позолоченными буквами: «Комендантъ». За неимением лучшего варианта, Леха пожал плечами, постучал в нее и, не дожидаясь ответа, вошел.
Кабинет коменданта оказался освещен даже хуже, чем коридоры. В нем не было окон, а единственным источником света была старая на вид настольная лампа. За столом сидел усатый мужчина неопределенного возраста в офицерской форме времен Первой Мировой. Перед ним лежала стопка листов бумаги с какими-то списками, и он был занят тем, что дописывал на одном из них что-то мелким, убористым почерком. Под рукой у него поблескивал черным металлом старинный люгер. Сувенир? Или зажигалка?
– Кто таков? – спокойным начальственным тоном спросил он вторженца, едва удостоив того взглядом.
– Алексей, – растерялся Леха. – Анишин. Мне сказали…я тут ищу…
– Алексей, – протянул комендант без особого интереса. – И что полезного вы, Алексей, умеете?
Этот вопрос тоже застал Леху врасплох, но не ответить он почему-то не смог:
– Электрик я. Могу розетку починить или там выключатель. Из техники кое-что тоже…
– Электрик, – снова повторил за ним комендант будто с легкой досадой. – Надо же. Даже жаль, право слово. Но, по всем правилам общежития… Макароны или греча?
Этот вопрос окончательно поставил Леху в тупик. Пока он раздумывал, как бы перевести разговор в нужное русло, в дверь за его спиной робко постучали.
– М-мать, – тихо прорычал комендант и тут же гаркнул. – Войдите!
В дверь просочился щуплый юноша в коротком пальто. По растерянному виду Леха сразу признал в нем товарища по несчастью.
– Извините, вы не подскажете… – начал было новоприбывший.
– Кто таков? – строго оборвал его комендант.
– Гена…то есть, Геннадий. Ромашов я, – промямлил юноша.
– Что полезного умеете? – не сбавлял напора комендант.
– Ну, я вообще программист…не то чтобы умею…я учусь там, в институте…»си» как раз проходим…
– Программист? – из-под усов коменданта сверкнула довольная, но немного печальная улыбка. – Хорошо. Даже очень хорошо!
Люгер вдруг оказался у него в руке, а в следующее мгновение раздался оглушительный хлопок. Юноша издал странный, свистящий вздох и повис на лехином плече. Тот успел перевести ошалелый взгляд с него на коменданта и обратно, когда пальцы юноши разжались, и он с шорохом осел на пол, как какая-нибудь куча тряпья.
– Убили, – выдохнул Леха, отказываясь верить в происходящее.
– По всем правилам общежития, – важно кивнул комендант, аккуратно положив дымящийся пистолет на стол. – Баба Варя теперь такой супчик сварганит – просто мое почтение…
Супчик? Из человека?!
Борясь с тошнотой и почти теряя сознание, Леха вывалился из кабинета в коридор и побежал. Мелькали мимо двери, окна, редкие хмурые лица, прокуренные лестничные пролеты, тусклые плафоны и ржавые батареи. Леха Анишин в целом умел бегать, но никогда еще ему не доводилось убегать так отчаянно.
***
– Жвачку будете?
Леха всхрапнул, дернулся и сверзился с подоконника на пол. Тело болело еще сильнее, чем до сна: все же подоконники – вещь для этого не приспособленная. Перед глазами вдруг оказались чьи-то большущие ботинки и торчащие из них непропорционально тонкие ноги.
«Да это же та шелупонь!» – озарило его будто молнией.
Рывком поднявшись на ноги, Леха схватил девчонку за плечи и встряхнул, что было сил.
– Выход! Где выход, ну! Говори!
– Не трясите меня! – обиженно пискнула она, но смысл ее слов до адресата не дошел.
– Говори, где! – выл Леха, неистово дергая свою жертву взад-вперед. – Выход где?! Ну, говори!
– Ладно! Ладно! – отрывисто выкрикнула та в ответ. – Окно! Там! В окне! Смотрите!
Эти слова Анишин, хоть и с задержкой, но понял. Отцепившись от продолжившей по инерции шататься малявки, он прильнул к окну. Картина за ним не отличалась от вчерашней. Вернее, картины за ним попросту не было – сплошная серая пелена.
– Вон там, – девочка уверенно ткнула пальцем куда-то чуть ниже направления его взгляда. Впрочем, не менее уверенно ее палец тут же переместился в другую точку. – Или там. Не знаю.
– Просто скажи мне, где выход, – умоляюще простонал Леха.
– Вам надо увидеть! – для придания веса последнему слову девочка даже слегка подпрыгнула. – Смотрите внимательнее!
Парень послушно поднес лицо вплотную к стеклу и сощурился. Ничего. То есть, абсолютно. Не получается даже определить высоту этажа. Только эта чертова дымка слегка колеблется…или это только так кажется? Кажется, что понемногу начинают вырисовываться за ней странные, ни на что не похожие очертания. Но глаза уже слезятся от напряжения – и очертания расплываются, теряя свою эфемерную форму.
А что если, – возникает вдруг тревожная мысль, – что если там, за этой дымкой скрывается что-то неописуемо страшное? Что если с той стороны сейчас хлопнет по стеклу огромное щупальце? Или лапа с окровавленными когтями? Что если из тумана возникнет лицо, обезображенное настолько, что от одного его вида можно сойти с ума? Что если – поистине кошмарная мысль – что если там, за туманом есть ужас, вовсе лежащий за гранью человеческого воображения?
Анишин вцепился руками в подоконник, слепо ища защиты в его твердости, но ничто не способно спасти человека от его собственных мыслей.
Что если…что если это вовсе не дымка? Что если весь мир за пределами этого бесконечного дома – лишь великое серое Ничто? Огромное, безразличное, поглотившее, растворившее в себе все, что Леха когда-либо знал? Что если это Ничто проберется внутрь и точно так же растворит его самого?…
– А ну, Шелупонь, не морочь человеку голову, – раздалось откуда-то сзади, как сквозь вату.
Две крепкие на ощупь руки легли Лехе на плечи и отвернули, оттащили наконец от окна. На глаза попалась девочка, с недовольной гримасой топнувшая ногой. Чувства тревоги и какой-то непонятной тоски потихоньку отступали. Парень слегка обмяк и позволил провести себя в ближайшую дверь, покрытую облупившейся белой краской.
***
Внутреннее убранство блока оказалось таким же непрезентабельным, как ведущая к нему дверь. Старинная электроплита со следами ржавчины и одинокой кастрюлей, низенький столик на покосившихся ножках, три деревянных табурета. Сбоку – проход в тесное спальное помещение с рядом одинаковых коек, заправленных грубыми на вид бурыми покрывалами. На стенах – растрескавшаяся краска болезненно-зеленоватого цвета. На потолке – желто-коричневые разводы. А за единственным окном…
– Ты в окна-то поменьше смотри, – пробасил на ухо незнакомый голос. – Была у нас девчушка – все выглядывала там чегой-то. На два дня ее хватило, разбила об стенку голову всмятку.
Леха повернул голову и окинул все еще слегка ошалелым взглядом радушного хозяина. Им оказался жилистый мужичок в тельняшке с живым морщинистым лицом.
– Мне эта сказала… – промямлил Анишин в свое оправдание.
– Шелупонь? – мужичок сморщился и неопределенно крякнул. – Ты ее конечно слушай, а и головой думать не забывай.
– А зачем она… – начал было формулировать вопрос Леха.
– Травма у меня, дяденька, – раздался сзади знакомый жалобный голос. Леха и не заметил, как она просочилась за ними в дверь. – Сижу я, понимаете, на подоконнике, в окошко смотрю, а оно возьми и тресни. Так и вывалилась. А падать высоко-о-о было… Вот с тех пор тут и живу.
– Так ты что… – парень почувствовал, как поднимаются дыбом волосы на его руках. – Ты, типа, привидение?
Девочка, проигнорировав вопрос, вприпрыжку обогнула стол и уселась на дальний табурет, весело болтая ногами.
– Арсений, – представился мужичок и с наигранной серьезностью протянул руку.
– Алексей, – растерянно ответил Леха и на автомате пожал ее. – Что…что у вас здесь происходит?
– Новенький? – мужичок обнажил в улыбке неполный комплект грязно-желтых зубов. – Тут такое дело – за минуту и не объяснишь… Глаша! У тебя кипит!
Кастрюля на плите и вправду начала громко булькать. На зов в кухню вкатилась полная женщина в бигудях и засаленном переднике, едва удостоившая гостей взглядом.
– Голодный, поди, – подмигнул Арсений Лехе.
– Да, – признался тот. – Спасибо.
Глаша молча поставила на стол две тарелки и наполнила неожиданно аппетитным на вид бульоном. Лехин живот громко заурчал в предвкушении.
– А нет ли у тебя, Алексей, чего-нибудь, так сказать, для сугреву? – с нескрываемо отчаянной надеждой поинтересовался хозяин, поигрывая ложкой в руке.
