bannerbannerbanner
Чужие дети. Сборник лирических рассказов

Роман Сергеевич Ударцев
Чужие дети. Сборник лирических рассказов

Теперь Света стояла возле подъезда и думала, чем она объяснит свой визит. Фантазии ребенка? Вдруг подумает, что я его проверяю, думала учительница, хотя, в общем, так и есть, я его именно проверяю. Ладно, если все в норме отговорюсь строгой и педантичной директрисой.

Полированная под лаком дверь производила приятное впечатление. Мало кто из людей заботится о красоте внешней двери, поставят металлическую, в крайнем случае, кожвинилом обобьют, а накладки натурального дерева весьма дорого стоят, так что, можно судить, достаток в доме есть. Да и одета Любава дорого и со вкусом. Отца, стройного симпатичного здоровяка, она запомнила. Но одно дело дочку в школу отправлять, другое дело дома. Вон Катерина, тоже почти на человека была похожа первого сентября. А дома человек расслабляется и не любит притворяться.

Света позвонила, через пять секунд дверь распахнулась и на пороге появилась улыбающаяся Любава, в джинсах и футболке. Изрядная потертость одежды говорила о том, что это домашний наряд, чистый впрочем.

– Заходите! – Любава посторонилась и крикнула вглубь квартиры – Пап, это наша учительница пришла!

Света зашла в прихожую, огляделась, аккуратно сделанный ремонт, никаких модных излишеств, но со вкусом, мебель дорогая. Девочка приняла у нее пальто и показала тапочки. Из комнаты вышел отец Любавы, Святослав Евгеньевич, вспомнила его имя учительница. На нем тоже были обычные джинсы и футболка, что же, подумала Света, мужчина есть мужчина, глупо было ожидать от него рюшечек и бантиков.

– Вы, извините, – почему-то смутилась она – может я не вовремя?

– Нет, все нормально, – приятным голосом ответил Святослав Евгеньевич и протянул руку – Слава.

– Света, – они уже представлялись друг другу, но сейчас имена-отчества казались неуместными.

– Любава, солнышко, – обратился он к дочери – поставь нам чайник.

Девочка умчалась на кухню. Слава жестом пригласил гостью в комнату. Диван, пару кресел, журнальный столик между ними, компьютерный стол и стеллаж с книгами во всю стену. Света, заядлая читательница подошла к стеллажу, вместо ожидаемой классики и фантастики, она увидела университетские учебники по социологии, философии и истории. Почти треть книг были иностранными: английский, французский, латынь, греческий и даже с иероглифами, наверное, на-китайском.

– Любите читать? – спросил Слава.

– Да, а давно библиотеку собираете?

– Это еще мой отец начинал собирать, – усмехнулся Слава – в моей спальне еще три стеллажа. Тут рабочие книги, то, что должно быть постоянно под рукой.

– А, кстати, – Света обрадовалась удачному повороту разговора – кем вы работаете?

– Я – колдун, – спокойно ответил Слава.

Света резко обернулась, он стоял в дверях, сложив руки на груди, спокойный, уверенный и доброжелательный. Какой мужик, мелькнула мысль в голове учительницы, так, стоп, нашла время.

В комнату зашла Любава, с подносом уставленным чашками и вазочками с разными вкусностями. На журнальном столике поставили чайник с ароматным травяным чаем. Любава делала вид, что она тут очень нужна, но отец спокойно сказал:

– Любава, пойди, поиграй в свою комнату, нам надо поговорить.

– А что я вам помешаю? – девочка тщетно пыталась быть наивной.

– Да, – твердо, хотя без тени агрессии ответил отец.

– Ладно, – нехотя согласилась дочка, потом хитро улыбнулась – пап, а сделай мне зеленого дракона, ну помнишь, ты красного делал, точно такого же, только зеленого. Пожалуйста….

Света решила, что разговор надо вести жестко, нельзя же так играть с психикой ребенка, так до беды недалеко. Додумать, что именно она скажет Славе, учительница не успела. Отец погладил дочь по голове, потом вытянул руку, и сделал какой-то странный, хотя не лишенный изящества жест. На полу появился зеленый дракон, похожий на те, что рисуют на китайских гравюрах, маленький, размером с таксу. Диковина помотала головой и принялась обнюхивать ноги девочки. Любава захлопала в ладоши и спросила:

– А он огнем плюется?

– Обязательно! – усмехаясь, ответил отец – Только не настоящим, а то вы, со своими играми полквартиры спалите.

Девочка поцеловала отца в щеку, схватила извивающуюся игрушку в охапку и с гиканьем помчалась в детскую. Света украдкой наблюдала за Славой, он улыбался, совершенно нормальной улыбкой, как улыбается каждый папа, если угодит ребенку с игрушкой. Потом он посерьезнел, хотя на дне его зеленых глаз все еще пряталась улыбка. Отпил чаю и спросил:

– Так о чем вы хотели со мной поговорить?

– Я уже даже не знаю… – Света была ошарашена увиденным, в голове творился бедлам – Любава сказала, что ее отец работает колдуном, я думала, что она фантазирует, и пришла об этом поговорить….

– Как видите, – ответил Слава – она не фантазирует, хотя я ей говорил, чтобы держала рот на замке.

– Но, – Света не находила подходящих слов – это невозможно!

– Вы о драконе? – добродушно ответил он – Это иллюзия, так, почти фокус. До настоящего колдовства этой ящерице далеко, просто дочку развлекаю.

– А настоящее? – прошептала Света.

– Ну, тут сложнее, хотя работа интересная и платят неплохо. – он нахмурился, внимательно ее разглядывая – Вот у вас большая проблема, ее фокусами не решишь.

Свету обожгло воспоминаниями, она резко поднялась:

– Мне пора, извините что побеспокоила.

– Сядьте! – неожиданно властно сказал Слава – Я еще не закончил.

– А я закончила! – грубо ответила она, но все равно села, хотя не собиралась.

– У тебя дочь погибла полтора года назад – тихо, но четко сказал он – боль разъедает тебя изнутри, если так будет продолжаться, от тебя останется только труха. От души твоей, понимаешь?

Света заплакала, за что он с ней так? Зачем в эту рану палкой тыкать? Скотина! Он подошел к ней и опустился на корточки. Взял в свою руку ее подбородок и поднял лицо. Посмотрел в глаза, его взгляд был таким же теплым и добрым:

– Света, я могу тебе помочь.

– Ты умеешь воскрешать мертвых? – зло ответила она.

– Нет, да и тебе, вряд ли понравится оживший мертвец. – спокойно ответил он.

– Тогда чем ты мне поможешь? – притухшие угли горя вспыхнули, даже злость сгорела в этом пламени, только отчаяние и боль терзали ее.

– Смотри, – он подошел к компьютеру – что делать, если система зависла?

Света тупо смотрела на широкий жидкокристаллический монитор и ответила на автомате:

– Включить и выключить.

– Правильнее будет перезагрузить.

– И? – похоже, он все-таки сумасшедший, подумала она.

– Твоя дочь не ушла по Последнему Пути, – терпеливо объяснял он – она осталась рядом с тобой, потому тебе так трудно. Но есть способ «перезагрузить».

Света ничего не поняла, но почему-то глухая тоска чуть отступила, появился какой-то призрак надежды.

– Ты забеременеешь и родишь. Только душа в этом ребенке будет твоей Иры.

– И что ты хочешь взамен? – Света давно усвоила, что бесплатный сыр, в конце концов, будет слишком дорогим.

– Денег. – просто ответил Слава. Света хмыкнула, ну вот и прояснилась ситуация. Он просто ее разводит на деньги.

– Нет, Света, – усмехнулся колдун – деньги ты принесешь мне через год, после того как родишь, я не беру вперед. Но уж не пожадничай.

– Знаешь что? – взорвалась Света – Колдун задрипанный, тебя видно плохо информировали, но после аварии у меня все что можно, и все что нельзя вырезали, так что шансов на вторую беременность ноль!

– Ага, – спокойно согласился Слава – только, обрати внимание, – он указал пальцем на ее живот – уже не болит.

Света прислушалась к ощущениям, действительно боль, ее верная спутница с той самой роковой аварии, ушла. Может он ей что-то в чай подмешал?

– Короче, жду через год.

Света схватила сумочку, накинула пальто, кое-как влезла в сапоги и сбежала из злополучной квартиры. Из детской вернулась Любава, на руках у нее лежал зеленый дракон и подставлял шею под ласковые пальцы. Его чуть слышное шипение, слишком походило на урчание кошки.

– Видишь, солнышко, – устало сказал отец – они всегда боятся, будь к этому готова.

– Да, пап, – ребенок положил руку на плечо Славы – не расстраивайся, ты ведь сделал хорошее дело.

Два месяца спустя Светлана Сергеевна, вышла из женского кабинета, спокойная, только бледная. Зашла за угол поликлиники и трясущимися руками отыскала в сумочке телефон:

– Мам, это я, – она вдохнула поглубже – помнишь я рассказывала про сумасшедшего папашу одной из моих учениц? Короче, начинаем готовить деньги.

                  Город за вуалью быта.

Проклиная тот день, когда пошел на эту гнусную работу, я вышел из автобуса. Конечно, в моем случае работой не перебирают, но копаться целый день в мусоре мне не нравилось. Можно хоть до потери сознания убеждать себя, что занимаешься полезным делом, и переработка макулатуры спасает деревья, только эти убеждения таяли от необходимости перебирать прелую, обгаженную крысами бумагу. Ноги налились, как будто под кожу закачали несколько литров воды, а спина стонала и просила пощады.

Оставлять эту просьбу без внимания в мои планы не входило, как раз наоборот я мечтал, залезть под горячий душ, и понежиться под упругими струями, чего-нибудь поесть и завалиться на диван. Но капризная судьба, а скорее маленький брак в тормозной системе иномарки какого-то балбеса, поставил крест на этих планах. Если до Зосимовской автобус еще полз, то дальше улица Герцена превратилась в выставку автомобилей.

В общем, до дома можно было дойти и пешком, хотя топать предстояло минут двадцать-тридцать. Я выругался сквозь зубы и, приказав спине заткнуться, вышел из автобуса. Город менялся с каждым днем, и с каждым годом люди все крепче забывали дикие девяностые, не сказать что наступило «светлое будущее», но люди стали жить чуть полегче, и, разумеется, становилось все больше машин. Обратная сторона прогресса – любая даже самая мелкая авария, становилась причиной затора.

 

Я поохал, потом оборвал себя, да что это я в самом деле? Будто дед старый! Да, я за неделю наматываю такой километраж пешком, что хватит до Москвы добежать, зато похудел и с моей фигуры исчезли те безобразные семь лишних килограмм. Летом не будет стыдно на пляже раздеться. Да и погода располагает, продолжал я подбадривать себя. Последнее впрочем, было совершенной правдой, казалось, Весна в этом году постилась вместе с верующими, и до Пасхи погожие деньки можно было пересчитать по пальцам.

Сейчас же Весна гуляла по городу в своем новом, сотканном из зелени и солнца, платье. Как всегда она заглядывала в гости ко всем, но замечали ее самые мудрые – дети и старики. Те, кто находился в среднем возрасте, слишком глубоко зарылись в свои дела.

Обезумевшие от любви воробьи горланили свои песни, сколько же я не слышал пение птиц? Наверное, слышал-то я его каждый день, но не слушал. Заботы, заботы… я не позволил себе погрузиться в депрессивные мысли об убегающих годах и просто наслаждался прогулкой. Рядом шли люди, они также решили пройтись, чем париться в душном салоне. Кто-то с серьезным лицом и целеустремленностью бульдозера шагал к цели, но большая часть просто радовалась солнечному деньку и возможности плюнуть на спешку.

Многие улыбались, скорее всего, и у меня на лице была такая же потерянная улыбка, потерянная потому что я не привык просто улыбаться, не хохотать над анекдотом, не ухмыляться злорадно, а просто выражать радость. Люди шли вдоль вереницы автобусов и троллейбусов, из окон на нас смотрели удивленные пассажиры, со стороны, возможно, это выглядело странно. Кто-то награждал нас суровым осуждающим взглядом, идут, понимаешь, и улыбаются непонятно чему, другие провожали нас с тоской в глазах, как будто они сидели в заключении, а мы гуляли на свободе, так смотрят из школьного класса, слушая нудный и неинтересный урок. Они выбегали из транспорта, вдыхали полной грудью весенний ласковый ветерок, подставляли лицо солнечным лучам и шли вместе с нами.

Я обратил внимание на одну старушку. Ее подруга что-то сказала ей и выскочила на едва просохшую землю. А она вцепилась двумя руками за прикрученный к переднему сиденью поручень, как будто ее собирались насильно вытолкнуть из теплого и удобного кресла и заставить пройтись. Хотя, подумал я, возможно, ее собственная душа, собиралась поступить так с ней, а бабушка стойко сопротивлялась несолидным порывам.

Переведя взгляд с бабушки на улицу, я ахнул, город сбросил с себя пыльную вуаль и предстал тем, чем был на самом деле. Нет, не появились другие дома или магазины, но, то, что в серой обыденности представлялось деревянным бараком, стало домом. Я увидел, что в этот дом его создатель вложил душу и сердце. За мутным стеклом автобуса я не видел изящной резьбы на фасаде, с любовью отесанных бревен и до миллиметра точного расположения дома и таких домов в Вологде тысячи. Один за другим они выстраивались в мозаику, и это уже не просто жилье или конторы, это мазки кисти гения, сотворившего шедевр.

Подростки на чистых асфальтовых площадках катались на роликах и танцевали, танцевали, так как возможно только в их возрасте, когда тело гибкое и даже в самых невероятных позах красивое. Весна в городе, весна в сердцах….

Еще утром, я мог бы поклясться, травы не было, но вот, короткая и пронзительно зеленая, она становилась фоном для первых драгоценностей украшавших Вологду – цветов «мать-и-мачехи». Почки еще не раскрылись, и лишь едва заметные кончики листьев виднелись из томящихся бутонов. Сонная, медлительная бабочка, невесть откуда взявшаяся, села на мою куртку, ее привлекла яркая нашивка на груди, принятая ею за цветок. Поняв свою ошибку, она покружила надо мною и улетела.

Позабыв об усталости, я гулял по весеннему городу, сходил к реке, глядя на еще мутную с паводка воду можно было ни о чем не думать. Я совершено потерял счет времени и пришел в себя уже в сумерках, автобус довез меня до моей остановки. Душ, ужин и диван….

Но было еще кое-что. Я это видел и не забыл, каждое утро, выходя из дома, я слышу пение птиц и знаю, что есть другой город. Город за вуалью быта, настоящий! Красивый, жизнерадостный и полный любви! Он существует для всех, надо только снять шоры обыденности….

                  Имя для Васьки.

Вологда город древний и красивый, с множеством старинных домов и прекрасных храмов. Люди не испорченные беготней мегаполисов, спокойные, неторопливые. Если попав, например, в Харьков, чувствуешь себя на базаре, в Москве на вокзале, то Вологда представляется скорее церковью. Конечно, я не идеализирую город, всякое бывает в нашей жизни. Но отличия есть и эти отличия не в пользу больших городов. Многое кажется другим, даже идея полностью блокировать перекресток для перехода пешеходами, казалась мне странной, но весьма разумной.

Привычно ломанувшись в первую щель между машин и, видя, удивленные взгляды прохожих я чувствовал себя дикарем, а когда на пешеходном переходе мне уступил дорогу «Майбах», я честное слово, подумал, что он ко мне подкрадывается.

Только молодежь не меняется от города к городу, тот же ясный свет в глазах и восторженные улыбки влюбленных. Наивные попытки угнаться за модой и взгляд свысока на старшее поколение. Но в сердцах юных, огонь человечества и даже хорошо, что этот огонь не погашен холодным душем будней.

Однако поразила в Вологде меня еще одна вещь – собаки. Привыкнув в Харькове к стаям тощих и обозленных «Жучек» и «Бобиков», местные бродячие собаки просто поражают своими габаритами. Здоровенные и толстые, уж не знаю, где животные подкармливаются, но вширь они почти втрое больше привычных дворняжек.

Прогуливаясь с моей невестой по Красному мосту, мы любовались ледоходом на реке и поеживались под еще прохладным апрельским ветром. К нам подбежала восточно-европейская овчарка, Которую я по началу принял за бродячую. Породистая красавица, сука, с отличным экстерьером. Только грязная, как будто она только что выкупалась в луже.

Лет пять назад меня едва не загрыз пит-бультерьер и собак я опасаюсь, но эта красавица проявила столько добродушия на своей звериной морде, что сразу стало понятно, собака эта воспитанная и кусать людей почем зря не будет.

Я разглядел на собаке дешевый брезентовый ошейник, значит хозяйская. Поверить, что кто-то мог выбросить такую овчарку я не мог. Возможно, собака выпрашивала еду или ласку, но ничего съедобного у нас не было, а гладить ее мы не решились, уж очень тщательно она вывалялась в грязи.

Я посмотрел на любимую, в ее глазах точно так же боролось желание забрать собаку и понимание, что квартира не частный дом и держать в ней собаку достаточно трудно. Мы прошли мимо Кукольного театра, и вышли на улицу Мира, собака увязалась за нами. До сих пор не понимаю, как собаки отличают людей, с которых можно поживиться от тех, кто может сказать нет. Но факт остается фактом: не смотря на мою, мягко говоря, не слишком красивую и добрую физиономию, стоит мне купить пирожок, как четвероногие побирушки уже сторожат меня и смотрят в глаза, самым честным и голодным взглядом.

– Васька! Васька! – раздался позади высокий детский голос – Иди сюда!

Как не удивительно, собака откликнулась на такую кличку. Я, конечно, не заглядывал ей под хвост, но готов был поклясться, что это девочка. Тем не менее, на кличку она откликнулась и дала подбежавшей девчушке взять себя за ошейник. Хозяйка напоминала собаку, а может быть и наоборот, не знаю. Девочка лет одиннадцати-двенадцати, с лезущей в глаза русой челкой, прицепила к ошейнику потрепанный кожаный поводок. Хитрый, но добрый взгляд блеснул сквозь прямые волосы. Собака смотрела на нас тем же взглядом.

Девочка была чисто одета, но модно порванные джинсы и серая куртка на пару размеров больше чем надо, делали ее неуловимо похожей на Ваську.

– Она вас не напугала? – спросила девочка.

– Нет, – ответила Ольга и я согласно кивнул – хорошая у тебя собака.

– Лучшая! – гордо возразила хозяйка.

– Правильно, – засмеялась моя любимая – меня Оля зовут, а тебя как?

– Лена. А собаку зовут Васька! – с вызовом сказала девочка.

– Какое необычное имя, – я чувствовал, что девочку просто распирает от желания поведать, почему у ее собаки такая необычная кличка – я имею ввиду, необычное имя для собаки.

Солнце проглянуло через завесу облаков, и хмурый город преобразился. От «Детского мира» слышалась бодрая песенка, звонкие детские голоса пели о том как хорошо, гулять и видеть солнышко, суровые дядьки на секунду задумавшись над этими простыми словами, втихаря, улыбались. Мы подошли к пирожковой, я нырнул внутрь, как ни странно, но там не было очереди, я заказал четыре расстегая с рыбой и три кофе, справедливо рассудив что Васька от кофе откажется. Рассчитываясь, я видел сквозь стеклянную витрину, как девочка что-то рассказывает Ольге и та смеется, я смотрел на радостную любимую и в душе творился тот бедлам, что много лет спустя мы называем счастьем.

Мы встали чуть в стороне от идущих людей и принялись за еду. Лена и Васька ели вежливо и не торопясь, собака, перед тем как взять пирожок присела и махнула лапой. Мы удивлялись, какой хороший дрессировщик получился из Лены, а девочка сияла от гордости.

– Так почему ты ее так назвала? – спросил я.

– Потому что это не простая собака, а инопланетная, вот почему! – таинственным шепотом сказала девочка.

Я попытался уловить связь между именем Васька и заявлением Лены. То ли я сегодня туго соображаю, толи связи между этими событиями мало. Актер из меня никакой и девочка без труда угадала мои мысли.

– Вот вы мне не верите, а она говорящая! – обиделась Лена.

– Говорящая, так говорящая. – стараясь сохранить серьезное выражение лица сказал я и добавил обращаясь к собаке – Здравствуйте уважаемая Васька.

Оля улыбнулась, но не позволила себе рассмеяться, чтобы не обижать девочку. Лена упрямо топнула ножкой. И повернулась к овчарке:

– Васька, ну скажи чего-нибудь! – собака послушно гавкнула и, высунув язык, склонила голову набок. Девочка чуть не плакала от обиды. Я сочувственно кивал, доказательство было мягко говоря не убедительным – Она говорящая, вот только не хочет говорить при чужих…

– Лена, ты главное не нервничай… – Ольга расстроилась, ребенок явно был не в порядке и поделать с этим мы ничего не могли, не тащить же ее в больницу силой.

Разговор зашел в тупик, Лена стояла обиженная на весь свет. Оля думала, как помочь ребенку, а я особо не переживал, у детей сильно развито воображение и бить тревогу еще рано, надо отвлечь ее от тягостных мыслей.

– Лена, ты мне вот что объясни, – я старался говорить спокойно, как, будто не услышал ничего странного – все-таки, почему ты назвала ее Васька?

– Да она все время повторяла по началу «вас как?», «вас как?»… – шмыгнула носом девочка – спрашивала, значит, вас как зовут. И только через два дня заговорила как мы. Только на людях стесняется, не хочет разговаривать.

Собака сидела с невинным видом и принюхивалась к сумкам прохожих. Лена, не в силах стерпеть такой подлости от домашней любимицы, разревелась всерьез. Оля кинулась к ней утешать, девочка вырвалась и не глядя, бросилась бежать.

В Вологде очень культурные водители, ездят в основном по правилам и не превышают скорость. Но Лена выскочила метров за пять перед автобусом. Я рванулся тоскливо понимая, что не успею ее вытащить. Водитель, с перекошенным от страха лицом, нажал на тормоз, но поздно. Оставляя черные полосы жженой резины огромная машина неслась на подростка.

Черно-рыжим пятном овчарка пронеслась мимо и грудью вытолкнула Лену на встречную полосу, по счастливой случайности машины были далеко и успели затормозить. Кошмарная авария не состоялась. Водитель автобуса заорал на девочку матом, метров двадцать проехал и прижался к бордюру отдышаться. На шум прибежали патрульные, убедившись, что состава преступления нет, отвели Лену в сторону и, что называется, прочистили ей мозги. Рядом села и тяжело задышала Васька, для нее рывок на пределе возможностей, не дался легко. Хриплым баритоном она бормотала:

– Вот дал Род задачку, за этой балбесиной присматривать, она меня в гроб загонит!

Мы с Олей переглянулись и уставились на говорящую собаку. Васька посмотрела на нас и грустно подмигнула.

Собака махнула нам хвостом на прощание и, тихонько напевая «…наша служба и опасна и трудна…», побрела к зареванной хозяйке. Никто из людей не обращал внимания на едва слышную песенку. Да я и сам часто ли обращаю внимание, откуда слышу чью-то речь, подумал я.

Лена вцепилась в шерсть личного духа-хранителя и пошла по Благовещенской улице, мимо кафе «Арбат», там угол дома скрыл от нас девочку, что всегда найдет себе проблемы на пятую точку и ее мохнатую подругу.

                    Исполненные обещания.

       Ира была спокойна. Тихая и деловитая, она суетилась по кухне, выкладывая печенье в вазу, расставляя чашки и доставая из холодильника варенье. Марта Генриховна поджала губы. Она знала цену этому спокойствию. Дочь вся в отца пошла. Шуметь и ругаться можно и иногда нужно. Но если пришла беда не раскисай. Вот Ира и не раскисала. Чайник закипел, она поставила его на можжевеловую подставку и уселась напротив матери:

 

– Тебе с сахаром или с вареньем? – спросила она, заливая ароматный зеленый чай кипятком.

– Я сама, деточка. – Марта медленно помешивала чай ложечкой. С дочкой надо поговорить, вот с чего бы начать? Трудно.

– Вот это попробуй! – беззаботно, слишком беззаботно щебетала Ира, подавая креманку с мутно-зеленым вареньем – Это Ленка Швецова дала, из крыжовника.

       На мгновение Ира перевела взгляд с матери на фото, что стояло на холодильнике. Марта Генриховна не видела его сейчас. Но знала что оно там. Тимур улыбается. Ноги расставлены, кряжистая фигура дышит силой и здоровьем. На заднем плане излучина реки и весенний лес. Уголок фотографии перехлестнула черная ленточка.

       У Иры задрожали руки. Она едва не уронила чашку. Но упрямо сжала губы и уселась обратно на табурет. Она смотрела прямо на мать. Марте было до боли в сердце жалко дочь.

– Ну что ты, солнышко? – когда человек плачет, слова утешения сами рождаются внутри. Глупые, нелепые, умные, уместные… всякие. Но Ира не плакала. Она была спокойна. Даже на похоронах, почти чужие старухи плакали, а она нет. Они же потом шушукались по углам, мол, мужа схоронила и слезинки не уронила.

– Я в порядке – ровным, сухим как казенная холстина голосом, ответила дочь – все хорошо.

       Марту Генриховну начала наполнять злость. Нет, не на дочь, на бывшего зятя. Почему? Кто знает? Злость и страх так похожи, они всегда обнимаются и идут рядом. А Марта боялась. Боялась сухих глаз дочери, она-то знала, что дочь без памяти любила Тимура.

– Да будь он проклят! – в сердцах воскликнула Марта – Тимур этот непутевый. Сам пропал и тебя за собой в могилу утащит!

– Не надо так, мам. – тихо ответила Ира. Спокойно ответила. Как выгорела изнутри, одна оболочка осталась. – Не надо про Тимура плохо говорить. Он хороший. – помолчав добавила – Был хороший.

– Ешки-матрешки! – выпалила Марта – С чего хороший-то? Учился-учился, а в итоге? Шахтером в забое пропал! Небось, золотые горы обещал?

       Марта замолчала, похоже она перегнула палку. Вот же характер. Тут лаской надо, а я в крик, думала она. Отрыдалась бы, отплакалась. Погоревала сколько положено, а там… Молодая ведь, красивая. Нет, за другого не пойдет, верная. Кому верная? Тимуру уже ее верность ни к чему. Во рту стоял горький привкус отчаяния. Ее девочка, красавица-умница в беде. Про зятя, к которому, надо сказать Марта Генриховна всегда относилась хорошо, она не думала. Парню не поможешь. А дочка…

       Ира улыбнулась. Мягко, даже нежно. Погладила мать по руке:

– Все в порядке, мам. – Девушка встала, подошла к холодильнику  и едва касаясь, провела по фотографии – Он мне обещал только три вещи: счастье, радость и любовь. И свои обещания он выполнил.

– Выполнил… – Марта едва подавила горький смешок – По тебе видно, и счастье и радость и любовь видно.

       Еще зимой из-за таких интонаций в разговоре, они бы крупно поругались. Сейчас Ира, такая же тихая и спокойная обняла мать за плечи.

– Пойдем. – сказала она.

       Марта пошла следом за дочерью в единственную комнату. Ира приложила палец к губам и аккуратно открыла дверь. На кровати спал и шевелил во сне губами Никита. Льняными волосами он пошел в мать, а скуластое, несмотря на детскую пухлость, лицо выдавало отца. Ира поправила сыну одеяло, взяла листок со стоящего рядом комода и так же тихо прикрыла дверь.

       На кухне, сиротливо стояли уже остывшие, так и не тронутые чашки с чаем. Ира, чувствуя настроение матери, просто убрала их в раковину. Марта держала в руках альбомный лист. На нем с помощью шестнадцати цветов карандашей и детской фантазии было изображено нечто, что вызывает восторг только у родителей. Кривоватая схематичная фигурка с желто-оранжевыми волосами и корявой надписью «мама». В углу авторучкой, уверенным взрослым почерком воспитательницы было приписано: «Никита Тураев 5 лет».

– Вот моя радость и счастье, мама. – все так же тихо и спокойно сказала Ира – А любовь? Пока я его люблю, она никуда не денется. Так что он свои обещания выполнил.

       Марта Генриховна увлеклась разглядыванием художества внука и не заметила как слезинка стекла из уголка глаза Иры. Девушка украдкой ее стерла. Ведь когда приходит беда – не раскисай…

                  Контрабандист.

Солнце светило в окна вагона и пыль, золотыми искорками, туманила воздух. Жесткие деревянные лавки, вытертые тысячами пассажиров до зеркального блеска, были неудобными, благо ехать недалеко. Сама поездка занимала очень мало времени, но надо было еще пройти таможню, а здешние таможенники проверяли всех. Эти ребята видели сквозь одежду, даже мысли и то не были для них секретом. Вот поезд замедлился и остановился у полустанка таможенного поста. Мои соседи зашевелились, доставая документы и, скорее по привычке, охая. Мы даже не успели толком познакомиться, я только знал что тетку, постоянно прячущую глаза зовут Елена, а толстого деда с сизым носом зовут Игорь Валентинович. Еще в нашем купе ехала девочка лет девяти, грустная, и, видно, ошарашенная поездкой, потому молчаливая. Всю дорогу спящий наркоман и древняя старуха, с улыбкой глядящая в окно и, время от времени причитающая «…Миша, Мишенька, вот и я…».

Из переднего купе раздавались голоса, строгий таможенника и писклявый, просящий, мужской. Ожидание нервировало, наконец, дверь в купе открылась, и вошел пограничник. Красивый парень, двухметрового роста, с равнодушным взглядом. Белая парадная форма сидела на нем безупречно. Внимательно осмотрев нас, он представился. Проверка началась. Старуху и девочку, он удостоил беглым осмотром и оставил в покое. Наркомана он, весьма грубо встряхнул, но тот только открыл глаза, пробормотал: «…еще полкуба, братишка?» и заснул опять. Таможенник, покачал головой, но оставил его в покое. Повернулся к нам:

– Игорь Валентинович, скажите, – вежливо спросил он – а зачем Вам акции Газпрома, Там?

Дед покраснел и схватился за грудь, пальцы судорожно мяли что-то во внутреннем кармане пиджака. Таможенник понимающе улыбнулся и достал из-за двери пластиковое мусорное ведро. Игорь Валентинович, достал пачку дорогой бумаги, протянул руку к ведру, но, похоже, не мог заставить себя выбросить баснословно дорогие акции.

– А вдруг… – замямлил он, но таможенник резко прервал его:

– Без всяких «вдруг»! Там, – с ударением сказал он – они Вам точно не понадобятся.

Игорь Валентинович разжал пальцы, я казалось, слышу жадный скрип его непослушных суставов. Тем не менее, пачка бумаги благополучно шлепнулась в корзину. Старик сел поближе к окошку и нарочито внимательно стал смотреть на летний пейзаж за окном. Таможенник улыбнулся, но уже искренне, радостно:

– Игорь Валентинович, это только мешало бы Вам. Радуйтесь, что избавились от этого груза. – старик промолчал.

Таможенник посмотрел на меня, с огромным трудом, я выдержал его взгляд, даже мыслью не выдавая, что везу контрабанду, потому что мысль это первое что учует этот слуга закона. Двухметровый страж порядка сверлил меня взглядом, очень надеюсь что Там, таких не будет. Он тяжело, прямо, тягостно вздохнул:

– Павел, а Вы ничего не хотите сдать?

– Нет, у меня нечего сдавать. – я старался говорить медленно, как будто еще раз внимательно посмотрев мысленным взором на свой багаж, по колючему взгляду таможенника я понял что он разгадал мою ложь.

– Ладно, подумайте еще, а пока… – таможенник сел на скамейку рядом с девочкой, теперь не приходилось задирать голову, чтобы смотреть ему в лицо. Он взял Елену за руку, женщина, было, отдернула руку, но смутилась и позволила ему коснуться своей кожи. – Лена, посмотри мне в глаза, пожалуйста. – попросил он.

Рейтинг@Mail.ru