Роман Путилов
Постовой
Глава пятая. Неофит
Апрель одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года
– Товарищи офицеры!
Десяток мужчин в форме цвета маренго, со звездочками и звездами на погонах, оторвали седалища от стульев, ну и мы, рядовой и младший начальствующий состав, поднялись с задних рядов скамеек, заполнявших просторную ленинскую комнату в подвале Дорожного РОВД.
За стол президиума уселись небожители – командир роты ППС, с погонами, усеянными маленькими звездочками, начальник отдела охраны, тоже в звании капитана, и заместитель начальника отдела по службе, в чине майора. Майор посмотрел какие-то бумаги из лежащей перед ним кожаной папки, потом обвел собравшихся тяжелым, немигающим взглядом.
– Мамедов!
– Я товщ майор! – впереди меня вскочил с места смуглый старшина, прижимая к животу фуражку.
– Расскажи нам, кто является подозреваемым в совершении преступления?
Старшина закатил глаза и забубнил с сильным акцентом:
– Подозреваемым в совершении преступления является лицо, при котором на его одежде или…
На этом доблестный старшина завис, продолжая что-то бормотать под нос, наверное, общался с Всевышним. По забронзовевшему лицу ротного я понял, что старшина служит со мной в одном подразделении.
– Товарищ капитан! – ехидно протянул майор, повернув голову в сторону командира пэпээсников: – Немедленно проведите с личным составом вашей роты занятия и примите зачеты. Послезавтра мне доложите о проделанной работе. Это что за безобразие – люди не знают элементарных вещей.
В это время в ленинскую комнату забежал пожилой подполковник с металлической бляхой «дежурный по отделу» на груди, который по кивку зама по службе открыл расползающуюся от вклеенных телетайпных сообщений книгу и скороговоркой заговорил:
– На сегодняшний день по территории отдела зарегистрированы…
– Записывайте ориентировки, не сидите, как просватанные, – гаркнул майор, – сегодня поеду лично посты проверять, у всех книжки посмотрю, как вы записываете…
Народ зашелестел страничками разной степени потрепанности служебных книжек, я тоже открыл свой чистенький блокнот.
В тесной каморке командира роты ППС мне выдали ободранную рацию «Виола», перемотанную синей изолентой в четырех местах, весящую, по моим прикидкам, килограмма два, и напарника, одновременно старшего поста – Диму Ломова. Пока мы накоротке знакомились с моим будущим другом, командир, поморщив высокий лоб, принял управленческое решение и отправил нас на самый дальний пост, в загадочную «Нахаловку», на прощание напутствовав бдить и соблюдать социалистическую законность.
Попутный автопатруль, фыркнув на прощание нещадно «троящим» двигателем, высадил нас возле приземистых корпусов психиатрической больницы, бывших до революции казармами Городского гарнизона, и укатил на свой маршрут, а мы двинулись по сырым, с островками рыхлого снега, улицам частного сектора. За последующие два часа мы быстренько отдали долг Родине, заглянув в ближайший гастроном и, пройдя через грязные и темные подсобные помещения, зафиксировали пятерых грузчиков в компании двух бутылок водки. Когда мы ввалились в темную подсобку, граждане выпивали и закусывали, громко обсуждая политику генерального секретаря ЦК КПСС и его последнее выступление на сессии Верховного Совета. Так как писать пять протоколов о распитии спиртного на рабочем месте нам было влом, я предложил грузчикам выдвинуть двух добровольцев на правеж и покаяние. Дима удивленно выпучил на меня глаза, но ничего не сказал.
Кажется, после составления двух протоколов за распитие спиртных напитков на рабочем месте, число сторонников Горбачева М. С. и его антиалкогольных указов несколько уменьшилось.
– Ты на ужин пойдешь? – выйдя из вонючего гастронома на свежий воздух, Дима озабоченно взглянул на часы.
– Нет, мне ехать далеко. А здесь где-нибудь можно…
– Пойдем, познакомлю тебя с годным заведением. Я пару раз был, мне понравилось.
Через десять минут я стоял за высоким столиком в непрезентабельном кафе «Дорожное», где мне за рубль, с чудовищной скидкой, принесли шесть толстеньких мантов под острым соусом и стакан кофе в граненом стакане. В это время Дима, перепрыгивая многочисленные лужи, чтобы не замарать носки щегольских хромовых сапог, и незаметно для себя периодически любовно поглаживая кобуру с тяжелым «макаровым», быстро двинулся на ужин в сторону дома мамы. Дима работал уже год, пистолет получил месяц назад, после окончания курсов первоначальной подготовки, и еще нуждался в постоянных тактильных прикосновениях к предмету своей тайной любви.
Я наслаждался последним мантиком, пытаясь растянуть удовольствие и подгребая к одуряюще пахнущей мясной начинке, выглядывающей из хорошо проваренного теста, побольше острого соуса, когда висящая на плече рация неожиданно четко произнесла:
– Внимание всем постам, работающим с Каргатом! Десять минут назад на площади Основателя неустановленный преступник вырвал сумочку у женщины. Приметы: на вид двадцать пять лет, худощавый, темные короткие волосы, одет во все темное, побежал с сторону Дома культуры Революции. Повторяю…
Я поднял голову. Три сотрудницы кафе в условно белых халатах и два мужичка, считающие, что незаметно от всевидящего ока государства под столом разливают водку по стаканам, с каким-то детским ожиданием дружно уставились на меня. Наверное, граждане и гражданки ожидали, что на моей фуражке сейчас начнет крутиться синяя мигалка, и я на первой космической скорости понесусь карать злодея и восстанавливать справедливость. Мигалка, конечно, не выросла, но, чтобы окончательно не разочаровывать граждан в советской милиции, чья репутация в последние несколько лет была основательно подмочена, я, мысленно сплюнув, решительно отодвинул от себя тарелку с самым вкусным, последним недоеденным мантом и, проверив пальцем расположение кокарды точно по центру лба, быстро вышел из уютного заведения общепита второй наценочной категории.
Нахаловка широко раскинулась вдоль берега великой сибирской реки, зажатая с одной стороны кучами намытого земснарядами песка, загружаемого каждое лето на неповоротливые, пузатые баржи, что увозили этот строительный материал в сторону Обской губы, в рамках Северного завоза. С другой стороны Нахаловку душили стальные рельсы Транссиба, размножившиеся на сорок ниток путей, вечно забитых зелеными пассажирскими вагонами и запечатанные величественным зданием Главного вокзала, построенного в те героические годы первых пятилеток в виде паровоза, мчащегося на Дальний Восток. Там, за «паровозом», была цивилизация, театры, рестораны, красивые женщины – главное украшение сибирского города-миллионника. А здесь, в Нахаловке, никогда ничего не происходило, кроме частых пожаров в криво сбитых хибарах самовольно построенного частного сектора, вспыхивающих обычно вследствие курения в постели после совместного распития и соития.
Там, за железной дорогой, била ключом жизнь. Перекрикивались в эфире пешие посты милиции и моторизованные патрули, выкруживая невидимую паутину на вероятных направлениях бегства злодея. А здесь, под сырыми порывами разошедшегося ветра с реки, стоял я, единственный представитель органов охраны правопорядка в этой забытой районными властями местности, и думал, какой переходной мост мне перекрывать – правый или левый.
Я пошел к левому переходу, дальнему, служащему только для своих, знающих о его наличии. Правый мост, более популярный, выходит на стоянку областного управления государственной автоинспекции, где постоянно парковались гаишные «канарейки» и носились люди, что характерно, тоже в милицейской форме. По моему разумению, жулик не рискнет бежать в ту сторону, ибо не знает, что гаишники для него абсолютно безопасны, так как до обычных преступлений им, как правило, дела нет.
Я стоял, прижавшись к какой-то металлической конструкции, надеясь, что в ранних весенних сумерках моя, облаченная в серенькую униформу, фигура полностью слилась с ржавыми, неопознанными мной объектами железнодорожного хозяйства. Выше меня двигались четко очерченные на фоне светло-серого неба силуэты людей, звуки шагов которых по бетонному настилу переходного моста терялись на фоне шума никогда не спящей железной дороги. С момента начала розыскных мероприятий прошло около сорока минут, голоса загонщиков в милицейской униформе звучали в эфире все реже и все более растерянно. Даже самому тупому грабителю, который не догадался уехать с места преступления на самом удобном и скоростном транспорте – метро, хватило бы времени дождаться любого, даже самого редко ходящего, автобуса, увозящего граждан от вокзала до самых дальних окраин города. Все понимали, что сегодня мы проиграли со счетом «один-ноль». Уже дежурный по отделу дал команду автопатрулю, нарезающему круги по улицам в компании рыдающей потерпевшей, везти ее к следователю для оформления заявления, посты и патрули стали получать другие неотложные вызовы, все было кончено. Я внимательно слушал радиопереговоры, прижав тангенту рации к самому уху, вывернув регулятор громкости на самый минимум, когда обратил внимание, что один силуэт, кажется мужской, двигается по мосту явно быстрее общего потока. Вот темный кругляш человеческой головы изменил свой силуэт, а через несколько шагов еще раз. Человек явно внимательно и тревожно оглядывался по сторонам. Потом мой объект наблюдения остановился у промежуточного спуска с переходного моста и вновь завертел головой. Я стоял внизу, в пятидесяти метрах от обозревающего окрестности человека, смотря чуть в сторону, чтобы дичь не почувствовала взгляд охотника, боялся пропустить момент, когда он двинется дальше. Парень, а теперь я видел, что это молодой парень, стоял, как богатырь на перекрестке трех дорог, словно раздумывая, что ему потерять: коня, себя или свободу, женившись на принцессе. Если он пойдет прямо, то через пару минут спустится на землю возле меня, и для задержания мне останется только протянуть руку. Путь направо выводил его к многочисленным постройкам пассажирского депо, и в этом случае мне предстояло незаметно преодолеть пятьдесят шагов, двигаясь тихо, как мышка, но в бодром темпе, чтобы сблизиться с ним и не дать исчезнуть среди многочисленных сараек и шкафов железнодорожной инфраструктуры. Ну, а левая дорога, коли он выберет ее, сулила мне длинный забег по узкому перрону в сторону отходящей через пять минут электрички, что давало парню фору в добрую сотню метров. Я представил свой бег, сопровождаемый громким топотом тяжелых юфтевых сапог, бьющим по заднице увесистым кирпичом рации, короче, с минимальными шансами на успех. Несмотря на мое предчувствие, фортуна сегодня не повернулась ко мне своей попой. Парень сделал выбор ни себе ни мне, бодро поскакав по ступенькам спуска в сторону пассажирского депо. Я побежал параллельно беглецу, прикрываясь полувагонами, забитыми жирным кузбасским углем, азартно выглядывая в промежутки между вагонами, каждую секунду боясь потерять объект наблюдения. Парень спустился на землю, пробежался вдоль путей метров сто, а потом уверенно, как к себе домой, открыл дверь в грязно-розовое здание ремонтных мастерских пассажирского депо и скрылся из поля моего зрения, а я, матерясь и боясь каждую секунду услышать звук – грохот сдвигаемого локомотивом состава, полез под вагонами, потому что состав с кузбасским угольком тянулся вперед еще на пару сотен метров и оббегать его, как того требовала элементарная безопасность, времени у меня не было.
Глава шестая. Триумф и падение
Апрель одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года
«Статья 145. Грабеж. Открытое хищение чужого имущества (грабеж) – наказывается лишением свободы на срок до четырех лет или исправительными работами на срок до двух лет».
Уголовный кодекс РСФСР, 1960 год
Благополучно перебравшись между вагонами, я осторожно, вдоль стеночки, устремился к загадочной двери железнодорожных мастерских. В это время, как всегда, не вовремя, захрипела рация. Как я понял, мой напарник, плотно отужинав и не найдя меня на маршруте, по телефону, через дежурного, разыскивал бестолкового «молодого». Боясь, что характерный хрип рации спугнет преследуемого мной молодого человека, и он исчезнет среди тысячи будочек и вагонов огромной станции, я выключил средство связи и вступил в огромный цех, освещенный мерцающим светом десятков светильников, где среди грохота металла и остовов огромных электровозов суетилось несколько человек, не обративших на мое появление никакого внимания. Мою цель нигде видно не было, и я собрался двинуться в глубину цеха, понимая, что время идет буквально на секунды. Если он здесь работает, то спрятав похищенную сумку в какой-нибудь металлический ларь и переодевшись в спецовку, он будет в полной безопасности – сумку мы никогда не найдем, да и опознать его будет трудно. Сделав пару шагов, я боковым зрением увидел две двери, украшенные большими буквами, небрежно намалеванными рыжим суриком: «М» и «Ж». Прежде чем продолжать поиски в огромном производственном цехе, я решил проверить туалеты, чтобы не оставлять за спиной неожиданных сюрпризов. Естественно, первой я открыл дверь под буквой «М». Тесное помещение со специфическим запахом человеческих испражнений и хлорки, облупленная эмалированная раковина с капающими из крана ржавыми каплями и две двери индивидуальных кабинок. Одна дверь была чуть приоткрыта, за ней было пусто, а за второй, запертой изнутри, слышалось еле слышное шуршание бумаги. Я отступил на шаг и ударил тяжелым сапогом возле блестящей хромированной ручки, вкрученной в картонную дверь ржавыми шурупами. Перед тем, как дверь распахнулась, запоздало мелькнула мысль, что будет неудобно, если там какой-нибудь добропорядочный слесарь, сидя на корточках со спущенными портками, мнет старую газетку перед использованием по прямому назначению. Кривой шпингалет серебристой рыбкой заскользил по покрытому коричневыми плитками полу, дверь с грохотом распахнулась, явив мне пригнувшегося от испуга парня, потрошащего дамскую сумочку и бросающего, очевидно, не интересные ему бумаги в журчащее проточной водой, текущей из чугунного бачка, «очко». Парень пребывал в ступоре лишь короткое мгновение. Оценив открывшуюся картину, он кинул мне в лицо дамскую сумку и пошел в безнадежный прорыв. Сумка, ударив в мое инстинктивно подставленное плечо, отскочила вниз и упала в «толчок», а я, не тормозя, встречным движением снес с места паренька, весившего меньше меня килограммов на двадцать. Законы физики никто не отменял, парень, отлетев назад и впечатавшись позвоночником и затылком в чугунную трубу слива, сполз вниз, скользя по кафельной стенке, и сомлев, прекратил сопротивление. Я начал подтягивать рацию, спутавшуюся на боку с ремнями портупеи, когда за моей спиной раздался шум, и грубый голос задал мне резонный вопрос:
– Мент, ты ох**л?
Я обернулся. Возле журчащей раковины с текущим латунным краном стояли трое «работяг» в замасленных спецовках и с какими-то зловещими железяками в руках, смотря на меня и паренька как-то особенно, не по-доброму. По предыдущей жизни я помнил, что народ в мастерских был суровый, а смертельный травматизм от встречи с движущимся по ангару депо локомотивом был здесь делом вполне обыденным. Судя по решительным лицам ребят, отоварить меня одной из своих железяк и положить под маневрирующий локомотив, а потом сказать, что я сам был непростительно небрежен, было для них вполне допустимым грехом. Мне же превращаться в еще одну неразгаданную тайну старого депо не хотелось совершенно. Особенно мне не понравился один из слесарей с жестким, узким лицом и синими «партаками» на кистях и пальцах, подобравшийся ко мне как-то особенно близко.
Я положил ладонь на голову грабителя, безуспешно пытавшегося встать, а второй рукой усиленно зашарил по верхней поверхности «виолы», пытаясь нащупать регулятор громкости. Секунды замерли в тягучей тишине, на мое счастье, мои противники раздумывали, стоит оно того или нет. Наконец раздался спасительный щелчок, я повернул регулятор на максимум, и помещение туалета заполнил немного злой, но такой родной голос дежурного по РОВД:
– Двести двадцать восемь, ответь Каргату. Двести двадцать…
Я прижал тангенту ко рту и затараторил, надеясь, что меня кто-нибудь услышит:
– Каргат, Каргат, я двести двадцать восемь, нахожусь в розовом здании пассажирского депо, задержал грабителя с сумкой, срочно требуется помощь…
Когда дежурный задал вопрос в эфире, кто из автопатрулей сможет подъехать ко мне, я с облегчением выдохнул и искренне улыбнулся замешкавшимся «работягам»:
– Ну что, ребята, понятыми будете?
Первым на место событий прибежал злой Дима, но выяснив подробности, он сразу развил бурную деятельность – достал из унитаза сумочку и намокший паспорт потерпевшей, сполоснув их под струей воды в рукомойнике, попытался, хотя и безрезультатно, выловить размокшие бумажки из толчка. Через десять минут прибыли два автопатруля, работяг разогнали по рабочим местам, быстро нашли понятых из числа ИТР депо, составили протокол изъятия паспорта, опустевшего кошелька, денег и самой сумочки, после чего повезли жулика, а по совместительству слесаря третьего разряда по ремонту подвижного состава этого депо, к нам, в узилище. Мы же еще пару часов неспешно прогуливались по тихим и безлюдным улицам Нахаловки, где никогда и ничего не происходит, а Дима вдумчиво и обстоятельно рассказывал мне о допущенных, по его личному мнению, моих тактических и процессуальных ошибках, а я только кивал и угукал.
– Понимаешь, Павел, ты вообще не вправе ничего делать самостоятельно.
– Угум.
– Ты ничего никому не сказал, поперся один, связь отключил…
– Мля, Дима, ну сколько можно? Ты от меня что хочешь услышать? Что я, пока ты будешь на ужине, буду в кафе полтора часа сидеть? Так я бы с удовольствием никуда не пошел, но продавщицы на меня сразу жалобу накатают, что людей грабят, а я манты кушаю. Ты тогда на ужин не ходи, а сиди рядом, меня за руку держи. Или все-таки будешь спокойно на ужин к маме ходить?
По лицу Димы читалось, что кушать хочется чуть больше, чем без ужина опекать беспокойного стажера.
Мое триумфальное окончание первого рабочего дня было несколько смазано. Когда Дима, докладывая о результатах работы поста, сообщил взводному о раскрытии грабежа по сто сорок пятой статье УК, старлей в сомнении помотал головой и повернулся к ротному, который воспитывал коренастого старшего сержанта со смоляными казацкими усами:
– Ну вот объясни мне, Олег, как так получилось? Молодые в первый же день задерживают жулика, а ты даришь раскрытый грабеж линейному отделу. Ну вот о чем ты думал? Не мог подсказать потерпевшей, чтобы она написала, что сумку вырвали не на переходе, на территории «линейщиков», а на Привокзальной площади? А теперь линейный отдел в шоколаде, а нас завтра утром поимеют за два грабежа на площади, которые утром произошли, а заявлять о них пришли только сейчас, вечером.
– Но, командир, – возмущению сержанта предела не было, – когда дежурный сказал потерпевшую в отдел везти, то грабеж-то был еще «темнющим», и никаких перспектив его раскрытия не было. Поэтому я женщине и сказал, чтобы она писала, что сумку вырвали не на нашей территории, а на входе в вокзал. А жулика-то только через полчаса задержали, и то совершенно случайно.
– Ну, так-то да, – задумчиво пробормотал капитан и с досадой швырнул шариковую ручку на столешницу, – но все равно, в следующий раз думай головой. Факт остается фактом, мы задержали злодея, а карточку за раскрытие получит линейный отдел милиции. Они мне, кстати, звонили, очень благодарили за хорошую работу. Кстати, Комов, где Ломов?
– Мы тут, командир, только что подошли. – Дима протиснулся поближе к столу, где восседали командиры.
– А, скажи мне, Дима, как получилось, что дежурный по РОВД полчаса не мог до тебя докричаться?
Дима молчал, потупившись. Почему-то сказать, что в установленное время он был на ужине у мамы, мой наставник не решался.
Я шагнул вперед:
– Товарищ капитан, это я виноват. Несколько раз рацию проверял, ну видно, незаметно громкость на ноль перевел, вот и отключился. Больше такого не повторится.
Ротный перевел взгляд на меня, как будто его поразило, что вот «это» еще и разговаривать умеет. Но сказал капитан, конечно, иное:
– Вы, конечно, молодцы, сработали четко. Но, Дима, как старший поста, за связь на посту отвечаешь ты и только ты. С Громова в ближайшие полгода спроса нет никакого. А ты год отработал, а сегодня ушами щелкал, как молодой. Неужели непонятно, если рацию отдела десять минут не слышно, значит, что-то со связью не в порядке и надо причину искать. Не может дежурный столько времени в эфире молчать. Что головой мотаешь? Чтобы это было в последний раз.
Поднимаясь на выход из подвала, я шепотом спросил у напарника:
– Дима, а что ты не сказал, что на ужине у мамы был?
Дима воровато оглянулся:
– Командир знает, что моя мама живет в другом месте. Я у подруги был, а начальники на это смотрят косо, меня давно бабником считают. Короче, все сложно.
