– Да так… вспомнил, как я тебе первый раз в любви признался.
Катька прыснула.
– Да уж, обошёлся без цветов. Впрочем, ты по натуре всегда был угрюмым и замкнутым мальчиком. Честно, я что-то-то наподобие и ожидала.
Они оба любили вспоминать тот случай и ни разу не могли удержаться, чтобы не захихикать.
– Но ты знаешь… что-то в том «признании» было. Не могу сказать, что мне очень понравилось, но что-то такое ты во мне задел…
– Голову.
– Да, – Катя улыбнулась своей улыбкой, – я от тебя чуть голову не потеряла. Ты знаешь, а я ведь так боялась, что ты мне не дашь этот дурацкий мяч. Я тогда очень переживала, что мешаю вам с Васпом!
– Ты не права. Это Васп мешал нам.
– Все тогда подумали, что я умерла.
– Да. И все подумали, что я это нарочно. Дело на меня завели уголовное.
–. А Бобриса, Птюню и Нохчу хотели уволить.
– Правильно. Не разглядели во мне психа.
– А ты потом ночами сторожил у моей палаты. Как верный старый волк. Тебя прогоняли, а ты не уходил.
– Ну, это потому что на улице меня сторожил Чупа с шакалами.
– Не ври, ты их не боялся. Ты вообще ничего не боишься. Вот тогда взял и ушёл из столовой. Оставил меня одну. Мог бы просто пододвинуться – я бы с тобой на один стул села.
– Ну вот же, лежим вместе, а ты горюешь, что много лет назад не посидели.
– Испугался?
– Ты ж говоришь, я ничего не боюсь.
– Ты боялся, что все про тебя узнают, и вёл себя, как подросток несмышлёный: «Это тайна! ТАЙНА!»… Если честно, я тоже боялась, что все обо мне догадаются, поэтому тоже старалась не разговаривать с тобой.
– Лёлек однако ж догадался. А возможно, и Болек.
– Какие мы дураки были! – Катя засмеялась. – Ладно, лентяй, давай, поднимайся, сегодня папа приезжает, или ты забыл?
– Он сказал, его встречать не надо.
– Давай, поднимайся, вервольф! – Катя в черных чешках, черных шортиках и белой, обтягивающей стройную девичью фигуру майке невесомо спрыгнула с койки и ушла. – Подъём!
– Не хочу.
Сергей лёжа отвернулся и долго ещё смотрел сквозь окно на пасмурное небо, ожидая из-за туманных облаков первого солнечного лучика.