Роман Иванович Кирнасов
Поэмы 21-го века
0.2.1. «Рифмованный смысл».
Я – рифмованный смысл, я кумарю тебя,
Того, кто сейчас здесь читает меня.
Сказку я о себе начинает толкать,
Так как я хочу, чтоб меня ты мог знать.
Нет во мне пустоты, нет во мне чистоты,
Если я не вернусь – не вернёшься и ты.
Смысл в любви – это грусть, и она будет пусть,
Чтобы полный набор освещал в жизни путь.
Смысл в игре, лишь один – поучаствовать, блин.
Ведь играют в игру, – интерес, «угу-гу».
Поиграть – это суть, ну а проиграть – опыт,
Чтобы в следующий раз всё же выиграть, может.
В чём же смысл любви? Для чего это надо?
И какая за это будет людям награда?
Смысл в любви – то уловка и простая преграда,
Один уровень в классе, то есть просто – досада.
В чём же смысл пустоты? Не узнаешь и ты.
Смысла нет в пустоте, то есть, нету, меня.
Почему меня нет? Только, лишь, потому –
Исключенье из правил – пустота, угу-гу.
В чём смысл смысла, вы хотите узнать?
Хотя, вообще, мне, смыслу, – всё ж на это плевать.
Смысл смысла – квадрат, то есть смысл двойной,
Ну, а его смысл это куб – смысл тройной.
Смысл я вот такой, изменяюсь всегда,
Чтоб меня ты догнать не смогла никогда.
Ты понял, вроде смысл, и схватил ты меня,
Ну а я, прям как дым, – растворился слегка.
Смысл вам не догнать, вы поверьте, друзья,
Потому что, свободу, я очень, любя,
Вашим быть не хочу и не буду совсем,
Я останусь один, весь рифмованный всем.
Сухим я вышел из воды, сухим пойду теперь я дальше,
Сухим останусь навсегда, чтоб больше не видать мне фальши.
Два раза в воду не войдёшь, её два раза не полюбишь,
А если вступишь второй раз – её другой ты обнаружишь.
В чём смысл существования материй?
Лишь только в том – чтобы быть с душой.
В чём смысл их объединений?
Лишь только в том – чтобы быть собой.
Зачем вообще я нужен всем? Затем, что без меня совсем
Не существует ничего, кроме пустоты, и всё.
Я часть всего и каждого, главнейшая я часть.
И без меня пропавшего, придётся всем пропасть.
Но я не исчезну, хоть и захочу,
С единой Вселенной я не укачу,
С единой программы, ведь выход один,
Он лишь в пустоту, он не заменим.
А как вы поняли меня, там – то нет,
Поэтому я оставляю свой след.
Как мне без тебя – так тебе без меня, -
Совсем не получается быть никогда.
Я, рифмованный смысл, догоняю тебя,
Ну а ты аж совсем не гонись никогда.
Просто душу открой, и меня полюби,
Потому что тебя я уже заслужил.
Без тебя тяжело, без тебя не легко,
Без тебя мне любить больше не суждено,
Без тебя не могу, без тебя не хочу,
Потому что тебя до сих пор я люблю.
0.2.2. „Объявление” или „Поэма о Кваземорде”.
Жил-был Кваземорда, его так дразнили;
В него все плевали, когда проходили.
Бомжом он всю жизнь свою был без желанья,
Ведь он был урод, – своего пониманья.
Он с детства бродил по подвалам, вокзалам,
И все его, в общем, уж не замечали.
Питался отбросами, нюхал носки,
Ну а по ночам выл, как волк, от тоски.
Была и мечта у него золотая:
„Чтобы жена была очень крутая,
К тому же, чтоб мужа очень любила, -
Такого, как есть – урода, дебила”.
И вот, Кваземорда, копаясь в помойке
Нашёл замусоленную газетёнку.
Читать он умел, и даже писать,
Его научили, так, годиков в пять.
Увидел анкету он о знакомстве,
Заполнил её и выслал по почте.
Но вот, телефона галяк у кретина,
Ведь жил он уж хуже, чем в стойле скотина.
Поэтому адрес причала вписал,
Где, в общем, на пирсе, пристанище взял.
Там, прям, у воды, яхты стояли;
А чуть, там, по одаль, баки сверкали,
За баком с мусором была постройка,
Толи домина, толи обломка,
Может, то даже был древний сарай,
Потом стал парашей, и весь исхудал.
Ну, в общем, бомжара там «наш» проживал,
Он счастья не видел, а горе, лишь, знал.
Прошёл один день, за ним и неделя,
Потом прошёл месяц, затем – целых три.
И «гремлин» забыл про газету с обьявой,
А думал, лишь, только как стыбзить суши́.
Но тут в газетёнку пришло объявленье:
„Хочу, мол, создать, своё поколенье,
Детей очень много, ну, в общем, – семью,
Ну, а для начала, ищу, мол, жену –
Крутую блондинку на белом коне,
Ну, то есть – на «Мерсе» иль на «Шеврале»,
Богатую очень и очень блатную –
Красавицу, в общем, ищу, мол, а что;
Чтоб очень спокойная была, к тому же,
И чтоб подчинялась во всём только мужу,
Минет по утрам и кофе в постель,
И чтоб без проблем, ну, в общем, – совсем,
Ну, прям, как рабыня, чтоб просто была,
И чтобы любила очень меня.
А сам я – ушлёпок, к тому же – калека,
Моральный дебил и кретин с того века,
Лицо моё, прямо, как у Ганнибала,
Отвислая челюсть, опухло «моргало»,
Все зубы кривые, а нос, уж, прогнил,
Ну а на башке нет совсем волосин.
Прописка моя – там, в норе серой мыши,
А все документы, – меня, уж, не слышат,
Живу, мол, за пирсом, за мусорным баком,
Стою я у бака всегда в позе «раком»,
Мои конкуренты: большая собака
И маленький пёс с переломанной лапой.
В душе́ я – Философ, романтик, поэт,
Но мне, по натуре, – не мил белый свет”.
Жила и была на том берегу
Особа такая, что я «угу-гу»,
Не то, чтобы я, а даже ни кто,
До ней не доступится даже Кусто.
Имела и дом, и машину, и дачу,
К тому же, – весь город и фирму, в придачу;
К тому же красавицей чёткой была,
И даже, без всякой косметике, да́!
У ней было всё, чего пожелаешь,
Но этим её не удовлетворяешь,
Несчастлива бы́ла, как «наш» Кваземорда,
Не нравилась ей, ни чия, сука, морда,
Ведь, к морде всегда прилагалась душа,
Ну, в общем, искала она кореша,
Чтоб чист был душой и крепко любил,
Не деньги её, а её, из всех сил.
Не ладилось, в общем, у ней ни хрена́,
Она к психиатру, вдруг, как-то пошла.
Он был предком Фрейда и очень умён,
И за гипер-плату ей правду привёл:
„Ты, если хочешь найти человека,
Чтоб искренним был душою и телом,
И чтобы совсем не любил беспределить, –
Тогда, мол, ищи урода, калеку,
Ну, чтоб не похож был на человека.
А если, красивого, ты, вдруг, найдёшь, -
Тогда ты с ним лажу, большую, возьмёшь,
Он кинет на бабки, тебя отымеет,
Потом убьёт, что найти не сумеют.
Тебе выбирать, – это правда, ты знай,
И на мой совет совсем не забивай».
И вот, извлекая прикольную шнягу, –
Газету читая, красавица, вдруг,
Объяву «спалила», болел-то недуг.
Объяву она целиком прочитала,
И сразу надежда у ней замелькала,
О том, что будет у ней муж и друг,
Душою своею излечит недуг.
В раздумьях она побыла две недели,
О том, как с таким кувыркаться в постели,
Но вспомнив врача смысловатый совет,
В мыслях, согласилась сделать минет.
Поехала в тачке – на пирс прикатила,
И стала искать бомжару кретина.
Ну а Кваземорда стоял в позе «раком»,
А рядом гавкали ротом собаки,
Весна в это время уже наступала,
Своей природой всем что-то чесала,
И «наша» красавица очень хотела,
Текла каждый день от желаний и тлела.
И вот белый «Мэрс» прям к бакам подъехал
И чуть пса больного не переехал.
Окошечко, вдруг, потихоньку открылось,
И белое личико в миг появилось.
И тут наш бедняга, моральный калека,
Слегка повернулся, смотря в человека.
– Вы – бомж Кваземорда? – Спросила принцесса.
И ей захотелось блевать без абсцесса.
– Ну, да. Чего надо? – Промолвил бомжара. –
И кто Вам сказал моё имя? Задаром?
– Я Вашу объяву здесь прочитала,
Иль Вы не писали? – Принцесса сказала.
И тут Кваземорда разинул свой рот,
Миго́́́м позабыл то, что он был урод.
Красавица «наша» блевать то хотела,
Но ради мечты, сдержалась – сумела.
Сказала бомжаре: «Садись-ка ты в тачку,
Но только, смотри, её не запачкай».
Его она шоку этим подвергла
И он удивился и застыл прям на зе́мле.
Води́ла тут вышел, открыл дверцу тачки,
В перчатках засунул бомжа, всё запачкав,
Потом сел в авто, на газ надавил и умчал далеко.
Он ехал сквозь мост, через реку, назад.
Ну а у бомжа сверкали глаза.
И чтобы из шока вышел бедняга, -
Достала красавица сразу две фляги,
Ну в общем, – коньяк ему протянула,
Он выдул их махом. Не приятным подуло.
Она привезла его сразу в баню,
Его там отпарили свеженьким паром,
Массаж трёх часовый, помыли, побрили,
Почистили зубы и ногти спилили;
Потом, сразу в клинику, быстрый хирург
Провёл операцию и отвёл дух.
Его приодели, речь восстановили,
Ну, в общем – совсем его изменили.
Она забрала его прямиком,
К себе привезла, завела к себе в дом.
И сразу она себя предложила,
Чтоб попросту время …, и так долго «ныла»…
И тут, Кваземорда, увидев "звезду",
Прилип очень быстро лицом, «угу-гу».
Лизать он ей начал, не переставая,
Что аж поломался конкретно диван.
Затем на инстинктах, засунул ей «уй»
И трахал весь год «наш» «больной» обалдуй.
Она всё текла и не уставала,
Ну, а по утрам постоянно сосала.
Режим был отличный, совсем для обоих,
"Любил" он её с голодухи своей.
Весь год он её не оставил в покое,
Совсем не на миг, он был счастлив вполне
И лишь в перерывах ел он мясо,
Она в это время ела с ним,
Ещё, в перерывах, любились в бассейне,
Купаясь и моясь вдвоём каждый миг.
И вот, через год страсть большая проходит,
Но «наш» Кваземорда с жены то не сходит,
"Любит" её днём, вечерком, по утрам,
Когда она спит – "любит" он по ночам.
А «наша» принцесса про всё позабыла
И им наслаждала все дыры свои.
И так продолжалось всё время – до смерти,
И мы здесь не брешем, вы нам поверьте.
Друг друга они всей душой полюбили,
К тому же на тело своё не забили,
Удовлетворялись, – детей наплодили,
Оставшую жизнь на халяву прожили,
Совсем не страдали, совсем не тупили,
Ни чего не курили и больше не пили;
Безумием больше они не страдали
И страстью не сильной, но всё же пылали,
Ну, в общем, – с умом друг друга любили,
Не спорили вовсе, совсем не тупили.
Бабло, кстати, вовсе, совсем не исчезло,
Проценты большие у ней были четно,
Поэтому, в общем, – она заслужила
Такого голодного, в сексе, кретина,
И он тоже, в общем, – её заслужил,
Что чист был душою, ерунду не мутил.
Вот так вот случилось, и это бывает,
Лишь, с теми, кто многое очень знает, -
О том, что – чем больше у «нас» недостатков –
Тем больше достоинств, и это так гладко.
И если хотите найти половину –
Объяву пишите в газету отныне.
Но только совет мы вам свой предлагаем,
И смысл его мы замечаем, –
Пишите своё резюме вы не клёво,
Верней, – о себе вы пишите не клёво,
Все качества, полностью приуменьшайте,
И требуйте больше, чем даже желаете;
А это вам нужно, лишь, для того –
Чтоб полный верняк ощутить на все сто,
И чтоб понапрасну вас не цепляли,
Вопросами глупыми не донимали,
А в будущем – чтобы не упрекали
Не требовали и чтоб не гнали.
Верняк это круто, верняк это классно,
Хоть даже в начале не очень прекрасно,
Хоть даже в начале не много обидно,
И как-то всё смутно и вроде не видно,
Зато, чуть попозже, эффект весь пойдёт,
И «ваша» "звезда" вас уж не задолблёт,
И не надоест, не будет противно,
Когда тридцать лет проживёте с ней стильно,
И муж «ваш» не будет злой никогда,
Если "звезда" будет готова всегда,
Если "звезду" никогда не зажмёте.
И если всегда по утрам «Вы» сосёте,
То значит – Вы счастливо с ним проживёте.
Вы не пугайтесь и не стесняйтесь,
Не жадничайте и не тикайте…
0.2.3. «Пролактин».
Глава Ι «Пролактин».
Летел самолёт над тайгой, – над Россией,
И до конца не смог путь осилить:
Какая-то схема закоротила
И быстро то пламя, своё возбудила.
Он, вдруг загорелся, пилоты поня́ли,
Что сталось, вдруг то, что не ожидали.
Они пассажирам парашюты вручили
И прыгать немедля, всем поручили.
Там было людей, где-то – тридцать, примерно,
А может быть, больше, скорее, наверно.
Пять было детей, семи лет, где-то вроде,
И с ними вожатая, они были в походе;
Мужик был – философ, и девушка тоже,
Она ниже ростом и вроде моложе.
Других было разных, но смысла в том нет,
Ведь они не успели спрыгнуть, – их нет.
Вожатая, девочек двух подхватила
И в парашют к себе зацепила,
Ещё двух девчонок философу дали
И быстро, спеша, ничего не сказали;
А пятую девочку, – вручила девчонке
И прыгать собралась, молча́ очень звонко.
Философ, вдруг, крикнул чесно́му народу:
«Встретимся возле сего самолёта».
Поспешно все прыгнули в миг друг за другом,
А все остальные – взорвались с испугом.
И самолёт, от взрыва лихого,
Напополам раскололся, в итоге.
Кабина его сама полетела –
Была без хвоста, и она не горела.
А хвост, – ещё раз вспыхнул в полёте, –
И нет, теперь, уже самолёта.
А те, кто спаслись, – в небе парили –
Свой страх высоты они победили,
Кольцо смыканули, ещё пропарили, –
И на земле себя ощутили.
Они первый раз парашют раскрывали
И как с ним лететь – не понимали,
Поэтому в разных местах оказались,
Пошли все туда, где части остались.
Философ шёл, смело, общаясь с детями,
Не верил ушам, когда слушал их сам он, –
Они, по общенью, не были детями,
Об этом они знали и сами.
Детями – индиго они оказались
И на всё, что слышали – не удивлялись,
А сами в ответ добавляли до темы,
Вот это везло в общении, с делом.
Они целый день шли до места взрыва,
И вот, наконец-то открылся пред ними:
Кусок самолёта, уже догорал…
– А где же кабина? Ни кто не видал?
– Кабина упала правее хвоста. –
Сказала Катюша и сразу пошла.
– Давайте мы всех подождём у огня. –
Сказала Анюта, глядя в далека.
Вокруг были ели, другие деревья,
Чуть дальше – поля расстилались «безмерно».
А от самолёта осталось железо,
Горело слегка и дымилось оно.
Надежда была, лишь, на кабину, –
На то, что в кабине осталось чего.
Была то весна, но моро́зно, однако, –
Почти крайний север, вокруг было мряко.
Снежок кое-где, виднелась река,
Вот только, река была далека.
Девчонки стояли возле тепла,
А философ, взяв палку, накалив до огня,
Разводил, полукругом, много костров,
Собрав перед этим достаточно дров.
Костры от волков, кабанов и медведей
И чтобы увидели огонь из-за елей
Другие, которые тоже спаслись,
И чтоб не петляли и быстрей прибрелись.
И вот, зашуршало поодаль, вдруг что-то,
Философ сразу увидел кого-то,
Поднёс оп на палке огонь для проверки,
В ответ он услышал слова очень мелко:
– Привет, это мы. – Поднимались девчонки.
Они снизу шли и дошли уже звонко.
Увидев подружку? Людмилу, девчонки,
Кинулись навстречу, помогать ей, но с толком.
Философ помог той, что была постарше,
Забраться на гору, её звали Наташей.
Они на бревне все сидели, общаясь
И ждали ещё троих, а те приближались.
А сзади бревна догорел уже хвост,
Ну, а впереди – костры полукругом,
Костры то пылали, ведь им помогали, –
Все вместе сухого хвороста собирали.
И вот, уже ночью пришли остальные,
Уставшие очень девчонки, и с ними
Вожатая Таня, годов тридцати,
Сказала: «Спасибо», и сразу – на «ты».
Они положили ещё бревна три,
Парашюты простелили, и спать полегли.
Дежурили ночью по очереди́,
На случай пришествия дикой фауны́.
Быть может поодаль ходили волки,
Но близко к огню они не подошли.
Под утро все вместе пошли в направлении
Искать ту кабину, и не было лени,
Уже есть хотелось, тепла и уюта,
Но этого вовсе не было тута.
Шли целый день по лесу, блуждая
И всё ту кабину, с надеждой иская.
Философ сказал: «Я полезу повыше
И с дерева может, кабину увижу»…
Но тут его хором девчонки прервали
И сами полезть они пожелали.
Ольга и Юля, из младших девчёнок,
Полезли на дерево, смотря сквозь сосёнок.
Они ничего там не увидали,
Но куда нужно идти, – они твёрдо знали.
Философ, индиго всегда доверял
И спорить, конечно, он с ними не стал.
Наташа, которой 16 лет было,
Жестом руками всех остановила,
Увидев кабину там вдалеке,
Всем показала, пошли все к реке.
Кабина, прямо, возле речки упала,
А речка текла – очень быстро бежала.
Они по над речкой шли, увидали –
Родник бил ключом, они его ждали.
Напились все вдоволь, пометили место,
Оставив кусок парашюта на месте.
Поля были дальше, а здесь – лес густой,
Низина, слегка, была под горой.
Камней было мало, лишь только в реке,
Шумел лес устало в округе – везде.
К кабине они уже подошли
И пол самолёта с кабиной нашли.
Она вся помятая просто валялась
И ценностью, вовсе, совсем не считалась,
Холодной была и дырявой везде,
Сиденья помялись, но всё же вполне,
Много взяли чего: не много еды,
Вещи все до одной,
На счастье попался один чемодан,
В нём много патронов и один лишь «Наган».
Философ в улыбке, в миг, засверкал
И сразу пистолет он в руки взял.
Его зарядил, патроны забрал,
Но куда дальше идти – он вовсе не знал.
Решили костры вновь, ночью палить
И вроде, пока, возле кабины и быть,
Девчонки дрова пошли собирать,
Разожгли костёр и стали латать –
Все дыры помятого полу-самолёта
Завесили парашютами и залатали всё там.
Вокруг входа в это, где случился разлом,
Наложили дров и разожгли костёр.
Философ подумав, вокруг посмотрев,
Сказал: «Вон, смотрите, там выше – удел,
Оттуда нам нужно вокруг посмотреть,
Быть может, чего и найдём, поглядеть».
– Чего мы найдём, – спросила Татьяна.
– Какой-нибудь дом, – ответил упрямо. –
Ведь здесь кто-нибудь, всё равно кто-то был
И он чем-нибудь может быть, наследил.
Ведь, наверняка, кто-то жил, иль живёт,
К себе он, конечно, и нас то возьмёт.
Ведь в этой железке нас всех проморозит
За год, а точнее – за зиму одну,
Поэтому я пойду, посмотрю.
– По дереву лазить, любим, ведь, мы, –
Сказали индиго Оля и Юля, и с философом пошли.
Добравшись за час до высшей точки,
Найдя деревья повыше, полезли девчонки.
– Смотрите внимательно, а да забыл, –
Вот бинокль и он невредим,
Нашёл я в одной, его, сумке в салоне,
Ищите строения и зверей тоже.
– Зверей? – Посмотрела Юляша, бинокль беря.
– Конечно, зверей – кабанов иль зайцев,
Ведь есть пистолет, – мы пойдём и убьём
И наконец-то мяса пожрём.
Залезли девчонки совсем высоко,
А философ вблизи смотрел – где чего.
Пытался увидеть какую-то дичь,
А лучше, – зверья он хотел подстрелить.
Оля смотрела и ничего не увидала она,
А Юля в бинокль смотрела – искала,
И по сто раз вокруг дерева она проглядала.
Бинокль был сильный, ну то есть крутой –
В него далеко было видно, как на ладони.
Увидев оленей, запомнила место,
Потом – кабанов и много других.
Но пока они туда доберутся, –
Звери давно убегут от них.
Поближе в бинокль она всё осмотрела
И набрела на клёвое дело –
Увидела сразу постройки она
И дальше смотрела, людей всё ждала.
Но люди с построек не выходили
И на снегу, даже не наследили.
Поближе она зверей поискала, –
И кабанов, аж, шесть увидала.
Спускаясь, смотрела на кабанов,
Чтоб не упустить из вида клыкастых врагов.
Высокое дерево, метров аж двадцать,
Шаталось во всю, было сложно держаться.
Северный ветер, мороз добавлял
И выживание к нулю опускал.
Оля увидела, – Юля спускалась,
И тоже вниз она заспускалась.
Спустившись, Юляша, сразу сказала:
– Я много зверей вдалеке увидала,
Поближе есть тоже, вон там, в стороне,
Стадо кабанов, наедине.
Но главное там. – Она вперёд показала.–
Там не далеко есть два дома. – Юля сказала.
– Здо́рово, круто, – промолвил мужик. –
Запомнила ты – где дома?
– В первый миг.
– Значит – сейчас пойдём на охоту,
Ну, а затем – туда, где есть кто-то.
– Нет никого там, снег есть везде,
Ну, а следов нету ни где.
– Может быть, их ты не увидала?
– Нет, я смотрела и их не нашла.
Тут Оля спустилась, устало сказала:
– Я ничего не увидала.
– А я увидала и дом, и зверей.
Да, кстати, дальше, полно там зверей.
Втроём они тихо пошли к кабанам.
– Запах людской повеет вон там,
Запах они чуют издалека,
Близко, – пугать не пойдём мы туда.
Метров 500 до зверей оставалось,
Как на глаза они показались.
Философ в бинокль посмотрел
И сразу жрать он сильно захотел.
– Если я первый раз в них не попаду –
Они разбегутся, ты мне помоги.
Держи ты бинокль над мушкой моей,
Благодаря этому, я прицелюсь точней. –
Сказал он Юляше и к дереву стал,
Прицелился метко – и выстрелил «Наган».
Стрелял он в большого, из всех, кабана,
Ветер гулял, но пуля вошла,
Задела она кабана за ребро
И он подскочил, но не ушёл далеко.
Другие в рассыпку все кинулись прочь,
А философ решил кабану сдохнуть помочь.
Он выстрелил в голову, кабан в миг упал,
А это означает, что охотник попал.
Конечно, и нож у философа был,
Его он в кабине сумел раздобыть.
Придя к добыче, – разделал её,
Распаров брюхо, порезав мясцо,
Он только лишь мясо, без костей вырезал,
А всё остальное – оставил волкам.
Всё мясо связал, поделив на три части,
В одну часть, – побольше, в другие – от части.
Верёвки он вытянул из парашютов,
Когда готовился к охоте не глупо.
Они потянули мясо туда,
Где видела девочка дом свысока.
Часа через два до дома дошли,
След оставляя, от мяса, в крови.
– Волки могут скоро за нами прийти,
Нужно скорей мясо в дом занести.
Патроны на них не охота сливать.
Пойдём быстрей в дом, лишь потом – отдыхать.
Они подошли к деревянному дому,
А рядом второй стоял возле дома.
Один был большой, другой – был поменьше,
Стояли они над землёй, и не меньше.
Держались они на деревянных столбах,
Которых под полом было – до ста.
– Прикольно построено.
– А чего высоко? – Спросила Юля, посмотрев на него.
– Наверное, чтоб волки людей не достали.
– Так там ведь ступеньки. Что, волки не знали?
– Нет, девочки, это так высоко,
Чтобы вода не смыла его.
Как лето настанет, тепло, когда станет,
Польётся вода, так как снег весь растает. –
Ответил философ и в дом поспешил,
Зайдя на веранду, он двери открыл.
А там было пусто, ну, кроме того,
Что две плиты были, столы и ещё:
Из дерева сделаны, стояли кровати,
Пеньки вместо стульев и децел кастрюлей.
А дом кроме дерева, обмазан был глиной,
Из двух он был комнат, и к радости всех, –
Заполненная комната полностью дровами,
Наколотыми топором, – это успех.
Плиту затопили при помощи пули,
Достав порох с пули, огонь размахнули.
Дрова подложили, – тепло ощутили.
Кастрюли для мяса в снегу то помыли.
Порезав мясцо, положив всё в кастрюли,
Сказал им философ, смотря на кастрюли:
– Пошёл я к кабине за остальными,
А вы за огнём следите, отныне,
Чтоб он не погас и с плиты не свалился
И чтобы пожар не разразился.
Смотрите вдвоём сразу вы не усните,
Закройте дверь и дрова подложите.
Вы справитесь с этим?
– Конечно, иди,
И наших подружек скорей приведи.
Увидев топор в углу, он подумал,
Забрал он его и пошёл, снова думал.
А временем тем, Наташа с Татьяной
Собирали все вещи удобно, упрямо,
Все шторы, дорожку и всё остальное,
Что можно содрать из нутрии для покоя.
Надеялись, всё же, скорее – мечтали,
Что их люди найдут то, что искали.
Дойдя до кабины, мужик отдышался,
Позвал он Татьяну, зайдя, показался.
Он парашют за собою прикрыл,
Присел на сиденье и воду попил.
– Где Оля с Юляшей? – Спросила Людмила.
– Они уже в доме, его нашли мы.
Баклажки водой все наполняем,
Берём, что поднимем, от сюда линяем.
– А долго идти? – Спросила Наташа.
– Не долго совсем, – пол часа где-то даже.
Идите, смотрите вы по сторонам,
А я расскажу всё, что было сейчас вам.
