Роман Афанасьев
Проклятие Оркнейского Левиафана
© Роман Афанасьев, 2016
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог
Сентябрьский вечер в Лонбурге выдался таким же сырым и мрачным, как и десяток предыдущих. Густые хлопья холодного тумана величественно скользили над рекой Тарой, забираясь, порой, на каменные набережные. Раскидывая по брусчатке свои призрачные щупальца, они брали в плен газовые фонари, оседали каплями воды на железных решетках и пугали припозднившихся прохожих.
Большой каменный мост, связывающий берег и Парковый остров, пустовал. Дневное движение замерло – теперь уже до самого утра. Близилась сырая лонбургская полночь, а в этом время все местные обитатели предпочитали сидеть по домам.
Впрочем, на Парковом Острове их было не так уж много. Узенькая улочка, прямая как стрела, вела от моста к крохотной площади в самом центре острова. Здесь, на небольшом пятачке земли, чудом уцелевшим посреди реки в самом центре Старого Города, жались друг к другу десяток старых особняков. Когда-то величественные и сияющие огнями сейчас они были пусты и почти заброшены. В них доживали свой век последние представители богатых семей, когда-то управляющих городом. Но их влияние и их богатство давно сгинули, и теперь эти семьи представляли собой лишь остатки былой великой эпохи, обветшавшие не меньше собственных особняков.
Чуть дальше от моста, на краю площади, высился самый старый двухэтажный дом. Он выглядел не лучше остальных, но в отличие от соседей, в нем еще теплилась жизнь. На втором этаже, за рядами пустых и темных окон, где располагались хозяйские спальни, было тихо. А на кухне, на первом этаже, за крепкими ставнями жизнь била ключом. Кипела вода в котлах, на плите шипели сковороды с раскаленным маслом, в новых медных трубах гудела вода.
Мистер Роджер Батлер – пожилой мужчина, довольно высокий и широкоплечий – восседал за круглым кухонным столом, уставленным шумовками, кастрюлями и кувшинами. Обладатель пушистых седых бакенбард, он носил гордое звание управляющего дома, но, по сути, ему приходилось выполнять и работу прислуги, дворецкого, привратника и даже сервировать столы во время редких приемов для гостей.
Но мистер Батлер весьма гордился своим положением – не каждому управляющему Лонбурга доводится служить в древнейшей семье трем поколениям. Весь персонал дома теперь состоял лишь из кухарки миссис Роше, суетившейся у плиты. Но мистер Батлер не согласился бы променять свою работу на иную. Прислуживать в доме самого профессора Макгрегора – большая честь. Это вам не доходным домом управлять.
Батлер перевернул газетный лист, пахнущий свежей краской, строго глянул на миссис Роше, склонившейся над мойкой, и продолжил чтение.
– На четвертой странице Почтмейстер поместил новости с Континента, – медленно, с расстановкой, произнес он. – Веймарская Империя опять выдвинула ультиматум Бретонскому Королевству по поводу спорных территорий на южной границе.
– Опять? – живо откликнулась миссис Роше и обернулась.
Маленькая, полная, она вся лучилась жизненной энергией. Пусть ей и было далеко за полвека, но с ее морщинистого лица не сходила легкая улыбка, а брови то взлетали к белому капору, что скрывал седые волосы, то опускались к самой переносице.
Не дожидаясь ответа, она ловко подхватила со стола пару сковородок, плюхнула их в мойку, и вновь повернувшись спиной к собеседнику. Тот, не смутившись, откашлялся и, шурша газетным листом, продолжил:
– Речь идет о тех мелких герцогствах, что их разделяют, – управляющий позволил себе подпустить в голос иронии. – У них был хороший шанс договориться полюбовно. В прошлом месяце. Но Веймар слишком настойчив. Подмял под себя все северное побережье, выдвинулся на восток, а теперь взялся и за юг.
– Безбожные солдафоны, – не оборачиваясь, откликнулась кухарка. – Все им мало, лишь бы подраться.
– Напряжение нарастает, – прочитал Батлер, – «Почтмейстер» пишет, что в связи со сложившейся ситуацией, Совет Лордов собирается сделать заявление о недопустимости нагнетания военного присутствия Веймара на юге Континента.
– Лучше бы занялись проблемой перевозок, – бросила миссис Роше, энергично скребя закопченный бок сковороды. – Дирижабли в последнее время ходят отвратительно. Моя кузина, Полли, вы помните Полли? Так вот она утверждала, что в прошлом месяце целых три дня не могла вернуться в Лонбург с Континента. Веймарцы по каким-то своим соображениям задержали вылет всех дирижаблей! Представляете, сотня человек, в потрепанной гостинице на берегу Шелля, без горячей еды, совсем как моя Марджи в шестьдесят пятом, в Бангалоре…
Мистер Батлер громко откашлялся, привычно прерывая словоизлияния кухарки. Знал, что если не остановить миссис Роше, то через пару минут он погрузиться в такие дебри ее родственных связей, что не выпутается из них до завтрашнего утра.
Кухарка понизила голос, пробормотала что-то не слишком лестное в адрес своей сестрицы Мардж, и взялась за сковороду. Управляющий перевернул газетный лист и громко хмыкнул.
– Новости восточных колоний на последней странице, – сказал он. – Представляете, на последней! Конечно, после окончания боевых действий в Бангалоре, интерес к полуострову снизился. Но все же – это самая крупная колония, и этим писакам надо бы проявить побольше уважения к такой значительной части Оркнейской Империи.
– Куда там, – откликнулась кухарка. – До следующего восстания местных сепаратистов, все новости юго-востока так и будут на последних страницах.
– Пишут, что на побережье, у города Сиджпура закончен новый пассажирский порт, позволяющий принимать большие корабли, – пробормотал Батлер, погружаясь в чтение. – Успешно осуществлен прием трех паровых лайнеров, курсирующих между Оркнеей и Бангалором. Канцелярия Вице-Короля Бангалора вновь затребовала у Совета Лордов Оркнеи созыва Ассамблеи Совета по вопросу развития собственных военных сил полуострова. В полную силу заработала железная дорога, ведущая от Сиджпура на север, к горам, что позволит быстро переправлять войска в случае нового восстания гурков…
– Лучше бы Совет Лордов заново рассмотрел бы вопрос о статусе Королевского Парка, – перебила управляющего миссис Роше. – Подумать только, настоящий лес в самом центре закопченного Лонбурга. Такие чудесные места для прогулок!
– Летняя Королевская Резиденция не место для прогулок любопытных горожан, – Батлер нахмурился. – Раз в году Его Величество все-таки посещает парк.
– Ну и закрывали бы раз в году, – легко отозвалась кухарка. – Весь город в дыму от заводов, и даже смог с восточных верфей сюда собирается. А детям надо где-то гулять.
Мистер Батлер поджал губы, стараясь удержать резкое замечание. В вопросе Королевского Парка они с миссис Роше занимали прямо противоположные позиции.
К счастью, намечавшуюся ссору прервал гулкий звон медного колокола – огромные напольные часы, высившиеся у выхода с кухни, отметили половину одиннадцатого. Миссис Роше всплеснула руками и обернулась к часам, подслеповато щуря глаза. Высокий прямоугольный ящик из черного дерева ответил ей твердым взглядом единственного белого ока, украшенного узорчатыми стрелками.
– Время вечернего чая, – строго объявила кухарка и обернулась к кухонному шкафчику, где хранились подносы.
Управляющий без всяких возражений сложил газету и аккуратно положил ее на край стола. Поправив белоснежный воротник блузы, он принялся наблюдать за кухаркой, священнодействующей над серебряным подносом, фарфоровым чайником с синей лилией и парой хрупкий чашек. Традиционный вечерний чай для профессора был не просто очередным приемом пищи. Это таинство было призвано напомнить профессору, что пришла пора оставить дела и укладываться спать.
Себастьян Макгрегор, профессор Лонбургского Университета, глава Кафедры Инженерии, был на редкость трудолюбив. За время учебы и работы ему не раз случалось засиживаться над рабочими бумагами до самого утра, что, конечно, не шло на пользу его здоровью. И год назад мистер Снорри, семейный врач поредевшего семейства Макгрегоров, отчаявшись добиться от пациента послушания, воззвал к чувствам управляющего и кухарки. В присутствии мистера Батлера врач и профессор заключили договор – не позже одиннадцати вечера пациент должен быть в постели, иначе удар, погубивший старшего Макгрегора, настигнет и его последнего сына.
Мистер Батлер поклялся врачу, что сделает все от него зависящее, чтобы не допустить нарушения режима. Он считал, что этот дом уже достаточно видел бед и лишений. И еще помнил, как скончалась от легочной заразы мама Себастьяна, после чего старший Макгрегор, знаменитый исследователь Африки, скрылся от горя в очередном путешествии. Оставив сыновей на воспитание в Имперском Колледже.
Когда младшему, Себастьяну, исполнилось двадцать, его отец вернулся из очередного путешествия, сраженный южный лихорадкой. А Колин – старший брат Себастьяна, решивший в этот раз сопровождать отца – не вернулся вовсе.
Старший Макгрегор так и не смог смириться со смертью сына и вскоре скончался от сердечного приступа. Семья Колина, давно жившего отдельно, в северном Нире, в имении жены, перестала общаться с Макгрегорами. Фамильный особняк пришел в упадок и запустенье.
Молодой Себастьян с головой ушел в учебу и свои научные труды, пытаясь отгородиться ими от реального мира. Контакты с семьей брата были потеряны, они редко напоминали о себе, да и Себастьян не стремился поддерживать отношения с дальними родственниками. Вскоре в доме остались только верная кухарка да мистер Батлер, превратившийся из бодрого младшего помощника в старого управляющего.
Профессор так и не женился, говорил, что ему некогда заниматься такими глупостями, и теперь, когда он перешагнул полувековой рубеж, Батлер потерял всякую надежду на то, что род Макгрегоров продолжится. Единственное, что ему оставалось – заботиться о здоровье своего последнего хозяина, и уж в этом вопросе он был непреклонен.
– Чай для профессора! – строго объявила миссис Роше, выставляя на стол потемневший серебряный поднос с чайником, чашечками и кувшинчиками. – И проследите, чтобы он принял микстуру!
– Всенепременно, – твердо отозвался управляющий, поднимая поднос. – Обязательно прослежу.
Медленно и торжественно мистер Батлер вышел из кухни, неся перед собой вечерний чай для профессора. Честно говоря, для особой торжественности повода не было, просто управляющего, разменявшего седьмой десяток, немного покачивало. Колени уже не те, что раньше, да и в голове немного шумит. Да и руки порой дрожат, и вовсе не от солодового виски, как частенько предполагала вслух миссис Роше.
Медленно и осторожно, сжимая поднос обеими руками, он вышел из кухни, аккуратно прошелся по скользкому, начищенному паркету большого холла, и степенно поднялся по лестнице на второй этаж дома. Налево уходил коридор к спальням профессора, направо – к его рабочему кабинету. Батлер свернул направо, степенно прошествовал мимо резных перил, вошел в длинный коридор и остановился у массивных деревянных дверей из красного дерева. Очень осторожно поддержал поднос левой рукой, а освободившейся правой торжественно постучал в полированную створку двери,
– Сэр Себастьян, вечерний чай! – объявил управляющий.
Но вместо привычного раздраженного ворчания профессора, оторванного от очередной загадки механики, Батлер услышал лишь звенящую тишину.
– Мистер Макгрегор, вечерний чай! – крикнул управляющий и вновь постучал в створку, уже сильнее, надеясь разбудить хозяина кабинета. – Мистер Макгрегор!
Ответа не было. Управляющий на секунду задумался, потом нерешительно, с опаской, положил руку на огромную медную ручку двери. Конечно, ему не раз приходилось беспокоить своего раздражительного хозяина, но рабочий кабинет – это святая святых профессора и он будет крайне недоволен вторжением. И все-таки…
Батлер решительно нажал на ручку, толкнул дверь. Заперто. Ошеломленный управляющий попробовал еще раз, и еще, бессмысленно гремя медной рукоятью. Потом отступил на шаг. Поднос с чаем вдруг сделался невероятно тяжелым и Батлер, медленно склонившись, поставил его прямо на паркет. Выпрямившись, тяжело дыша, он снова взялся за ручку уже обеими руками.
– Мистер Макгрегор! – крикнул он, тряся грохочущую дверь. – Сэр Себастьян!
Заслышав шаги за спиной, управляющий резко обернулся, растерянный, как школьник, застигнутый за неприличным делом классным руководителем. Но это была всего лишь миссис Роше. Заслышав шум наверху, кухарка сама явилась посмотреть, что происходит у кабинета.
– Что такое? – с тревогой спросила она, бросив взгляд на поднос, стоявший на паркете. – Что случилось?
– Заперто! – с досадой воскликнул управляющий. – Я стучу, а профессор не открывает!
– Мой бог! – миссис Роше прижала руки к морщинистым щекам. – Роджер, сейчас же несите ключ!
– Да, да, конечно, – спохватился управляющий, – я сейчас!
Развернувшись, он быстро, насколько мог, бросился к лестнице. Держась за перила обеими руками, Батлер сбежал вниз и бросился в свою рабочую коморку под лестницей. Там, в ящике, хранились ключи от всех замков дома.
Нужный нашелся сразу – он был гораздо темнее прочих, не считая, конечно, ключа от спальни родителей профессора – этой комнатой не пользовались с момента смерти отца Себастьяна. Проявив не дюжую для своего возраста прыть, Роджер выскочил из каморки и взлетел вверх по лестнице, жадно хватая раскрытым ртом воздух. Его щеки пылали, сердце отчаянно колотилось, а вены на висках надулись, превратившись в синие веревки.
Миссис Роше оставалась у дверей в кабинет. За это время она успела взять поднос и теперь сжимала его перед собой, отчаянно цепляясь за него, как за привычный символ неизменного порядка в доме. Управляющий, не удостоив ее даже взглядом, метнулся к двери и дрожащими руками вставил старый ключ в замок под ручкой. Старый ключ заскрежетал, Батлер нажал сильнее, и замок щелкнул, подчиняясь грубой силе. Управляющий рванул на себя дверь и ворвался в кабинет профессора.
Комната утопала в полутьме. Газовый рожок у двери светил тускло и ряды книжных шкафов, тянувшихся от стены до камина, утопали в темноте. Огромный письменный стол профессора, стоявший у окна, освещала одинокая свеча, что почти догорела – профессор Макгрегор все еще с недоверием относился к новомодному электричеству. Столешница, как всегда, была уставленная странными моделями механизмов, колбами, и завалена грудами бумаг. В зыбком свете свечи управляющий увидел темную фигуру – профессор Макгрегор сидел в своем массивном кресле, как всегда, лицом к окну, спиной к дверям. Отсюда Батлеру был виден лишь седой затылок хозяина дома, едва возвышавшийся над высокой спинкой кресла.
– Профессор? – хриплым шепотом позвал управляющий, осторожно ступая по бангалорскому ковру, заглушавшему его нерешительные шаги. – Сэр?
Очутившись у самого кресла, Роджер немного помедлил, но потом сделал последний шаг, и заглянул в кресло. Сэр Себастьян Макгрегор, профессор Инженерного Колледжа, полулежал в кресле, откинувшись на спинку. Его голова задралась, пустые, невидящие глаза смотрели в потолок, а из раскрытого рта на подбородок стекала слюна.
– Мертв! – воскликнул Батлер, схватив холодную руку хозяина. – Он мертв!
У дверей на пол с грохотом обрушился серебряный поднос, разметав по паркету звенящие чашки и блюдца. Миссис Роше, издав тихий стон, привалилась к распахнутой двери, прижимая ладони к морщинистым щекам.
– О, нет, – простонала она. – Нет!
Управляющий пал на колени у самого кресла хозяина дома, и, чувствуя, как горячие слезы ползут по щекам, обеими руками взялся за холодную кисть профессора. И лишь когда его пальцы, сжимающие окоченевшую руку профессора, ощутили что-то странное, управляющий медленно перевел взгляд вниз. Сделав титаническое усилие, Батлер поднялся на ноги, с трудом оторвал взгляд от мертвого хозяина и направился к двери. За те несколько шагов, что ему пришлось пройти до выхода, управляющий успел взять себя в руки и даже успокоить дыхание.
– Миссис Роше, – сказал он, подойдя к кухарке. – Закройте дверь в кабинет. Ничего не трогайте. Оставайтесь на кухне. Мне нужно уйти.
– Роджер! – воскликнула пораженная кухарка. – Как вы можете! Куда вы собрались?
– В полицию, миссис Роше, – скупо ответил управляющий.
Двигаясь медленно, но точно, как налаженный механизм, управляющий спустился вниз, взял с вешалки плащ, черный котелок, зонтик, и – вышел в ночь.
Часть первая
Дни и ночи серого города
– 1 —
Их было всего два – круглых железных шара, каждый величиной с кулак. Возвышаясь на тонких металлических спицах, воткнутых в деревянные подставки, оплетенные тугими резиновыми нитями, шары находились на расстоянии локтя друг от друга. Гладкая столешница письменного стола была усеяна черными выжженными пятнами, потеками прозрачного клея, и обрезками черного каучука. Прозрачные колбы, змеевик и спиртовая горелка были аккуратно сдвинуты в угол, подальше от блестящих шаров. Черные резиновые трубки, скрывавшие в себе медную нить, тянулись от подставок к краю столешницы и уходили под стол. Именно оттуда, с уровня пола, раздавалось мерное гудение, словно кто-то с упорством, достойного лучшего применения, вращал рукоятку ручной кофейной мельницы…
Удар! С громовым треском между шарами вспыхнула ослепительная молния. Зависнув над столом, она несколько мгновений ярко пылала, скворча, как кипящее на сковороде масло. Полированные шары потемнели, покрылись черным нагаром, с них посыпались частички расплавленного металла, выжигая на пострадавшей столешнице новые черные пятна. Спустя ослепительный миг молния пропала. Почерневшие и оплавленные шары погасли, и, остывая, стали тихо потрескивать. По кабинету поплыл сухой запах раскаленного металла.
Сначала над столешницей появилась соломенная копна волос, с аккуратно зачесанным волной чубом. Потом светлые брови и – огромные очки из темно-синего, почти черного стекла. Затем изящный острый нос, щеточка рыжеватых усов, и, наконец, острый и чисто выбритый подбородок, с едва заметной ямочкой посредине. Молодой человек – а он явно был молод, – внимательно осмотрел почерневшие шары, одним рывком поднялся на ноги и покинул свое убежище.
На нем была белая блуза, практически скрытая огромным резиновым фартуком с завязками. Руки скрывались в черных каучуковых перчатках, чьи раструбы доходили до самых локтей. Их молодой человек снял в первую очередь – медленно, аккуратно, не отрывая взгляда от еще дымившихся шаров. Потом так же медленно он поднял изящную руку и стянул с лица огромные темные очки, явив свету строгое лицо молодого аристократа, весьма озабоченного результатом очередного эксперимента.
Внимательно осмотрев шары, молодой человек улыбнулся самыми кончиками губ, и поднял глаза, пытливым взглядом обшаривая кабинет. Стол, стоявший у окна, был почти чист, но соседствующее с ним бюро из красного дерева, с откинутой крышкой, было завалено обрывками бумаг и потрепанными книгами. Молодой человек бросил взгляд под стол, куда вели провода, потом решительным шагом направился к бюро, выдвинул средний ящичек, вытащил огрызок карандаша и склонился над крышкой. Выбрав один из листков бумаги, он принялся покрывать лист рядами цифр и букв, для скорости письма используя всевозможные сокращения. Он торопился, но строки, вылетавшие из-под острия карандаша, были четкими и ровными, свидетельствуя о немалом опыте ведения записей и дисциплинированности автора.
Молодой человек был так увлечен своими заметками, что не сразу услышал, что его окликнули. Лишь когда его имя прозвучало во второй раз, он поднял голову и бросил взгляд в сторону двери. Там, темном проеме высился упитанный старикан в сюртуке болотного цвета. Черные кудри, бывшие когда-то предметом воздыхания юных дам, а ныне обильно сдобренные сединой, свисали на морщинистый лоб. Под кустистыми бровями прятались глубоко посаженные глаза, мясистый нос, усеянный красными точками лопнувших капилляров, уверенно возвышался над густыми, словно одежная щетка, усами.
– Сэр Томас! – позвал старикан. – Завтрак готов. Спускайтесь, Мари уже варит кофе.
– Благодарю, Эндрю, – сдержанно отозвал Томас. – Буду через пару минут.
Пожилой мужчина кивнул и бесшумно исчез в темном проеме. Молодой человек быстро дописал пару строчек, бросил карандаш обратно в ящик и решительно направился в темный угол, отгороженный от кабинета бумажной ширмой с изображением разноцветного многорукого бангалорского бога. За ней скрывался медный рукомойник с единственным медным краном, блестящим от частого употребления. Томас пустил тонкую струйку ледяной воды в загрохотавший поддон, тщательно сполоснул руки, умыл лицо. Потом снял резиновый фартук, повесил его на крючок вешалки, стоявшей рядом с рукомойником, и с нее же снял бежевый тканый жилет, прошитый золоченой нитью. Одев его, Томас тщательно застегнул пуговицы, проверил наличие круглой луковицы часов в кармашке, и лишь потом бросил взгляд в крохотное зеркальце над рукомойником. Оставшись недовольным результатом, он нашел расческу, придал своему соломенному, чуть отдававшему рыжим, чубу некоторую волнистость.
Выйдя из кабинета, он прошел мимо двери в свою спальню и спустился вниз по узкой деревянной лестнице, втиснутой между двух стен. Подумать только! Он снимает эти комнаты уже три года. В каком-то смысле ему повезло: чета Финниганов – странный союз булочницы и отставного сержанта морской пехоты – были весьма терпеливыми хозяевами. И брали весьма умеренную плату с ученого, склонного к шумным экспериментам.
Строго говоря, домик Финниганов, стиснутый с двух сторон такими же невысокими каменными домами соседей, являлся булочной лавкой. На первом этаже располагался торговый зал, куда любой прохожий мог зайти с улицы. На крохотный задний двор выходила кухня, рядом с ней было жилье самих хозяев. А второй этаж, где располагались три комнаты, сдавали внаем. Мери, дочь известного пекаря из соседнего района, торговала, в основном, выпечкой своего отца. Но иногда пекла что-то сама, больше для удовольствия, чем для выгоды.
Вот и сейчас, спускаясь на первый этаж, Томас с удовольствием втянул носом воздух наполненный ароматами печеного хлеба, глазури, патоки, ванили и чего-то сладкого, чему он не мог подобрать названия. Именно этот запах, тогда, три года назад, помог ему принять решение о съеме квартире. На курсах Колледжа Механики слухи о сдаваемом внаем жилье всегда распространялись со скоростью степного пожара. Вечно голодные студенты, молодые преподаватели, ученые и изобретатели всегда находились в поисках своего угла, где можно было бы переночевать. И Томас, аспирант Колледжа Механики, разумеется, отправился по указанному адресу, едва заслышав об освободившейся квартире. Ему повезло оказаться там первым, опередив неудачливых коллег. Чудесный запах, хлынувший на него из распахнутой двери, тут же заставил его принять предложение четы Финниган. Конечно, значительную роль тут сыграла и невысокая плата, но этот запах…
Это был запах далекого детства. Запах того времени, когда еще были живы и отец и мать, а словосочетание «сиротский приют» ничего не значило для мальчика Тома.
Помрачнев, Маккензи со злостью хлопнул ладонью о перила, и двинулся вниз по лестнице.
– 2 —
Строго говоря, этой комнате было далеко до приличного обеденного зала. Это крохотное помещение, где едва помещался круглый стол с тремя стульями, примыкало к лавке Финниганов, занимавшей первой этаж, и напоминало скорее чулан. В дальний угол, рядом со шкафом, был втиснут секретер с откинутой крышкой. На ней помещались механический числитель для подсчета прибыли и стопка исписанных карандашом бумаг. Именно здесь Мэри Финниган подводила итоги своей торговли – и здесь же подавала завтрак.
Когда Томас, миновав лавку, вошел в комнату, все семейство уже собралось за столом. Эндрю, успевший накинуть свой старый морской китель без знаков отличия, перебирал свежие газеты, а Мэри разливала по чашкам крепкий черный чай, наполнявший крохотную комнату терпким ароматом заваренных листьев.
Поприветствовав Мэри, молодой ученый сел на свое место – у крохотного окна, выходящего прямо на мощенную булыжниками мостовую. Как и у других бедных домов на этой улице, у этого не было ни дворика, ни садика, и входная дверь распахивалась прямо на улицу. Сначала Томаса это забавляло, он привык к более уединенным жилищам, но не признать очевидного он не мог – для торговой лавки такая доступность для прохожих была огромным плюсом. Любой прохожий с улицы мог легко зайти в лавку, привлеченный ароматом свежей выпечки.
– Ваш завтрак, сэр Томас, – проворковала миссис Финниган и молодой человек отвернулся от окна.
Завтрак, как обычно, состоял из сваренного вкрутую яйца, двух сдобных булок, обильно сдобренных сливовым джемом. Так же присутствовала тарелка овсяной каши и огромная чашка чернейшего, как дождливая ночь, чая. Томас привычным жестом заткнул за воротник длинную белоснежную салфетку, оберегая любимый жилет от возможных случайностей, положил яйцо в подставку и вооружился крохотной серебреной ложечкой.
Мэри устроилась на краю стола, довольствовавшись лишь чашкой чая. Она торопилась вернуться в лавку, пока не нагрянули первые посетители, не успевшие позавтракать дома, и решившие перехватить пару булочек по дороге на службу. Высокая, статная, в молодости она, несомненно, слыла красавицей. Но время, увы, не пощадило миссис Финниган.
Расправляясь с яйцом, Томас бросил взгляд на бывшего сержанта морской пехоты. Эндрю не торопился – медленно водил ложкой в своей тарелке с кашей, не отрывая взгляда от газеты. Его работа начиналась ближе к обеду – именно тогда бывшему сержанту предстояло вызвать повозку и начать ежедневный объезд трактиров, заказавших выпечку.
Едва Маккензи взялся за джем, как Мэри одним глотком прикончила свой чай, поставила чашку на стол и, бросив виноватый взгляд на постояльца, шмыгнула в лавку. Через минуту загремели ставни, звякнул колокольчик на двери. Рабочий день Мэри начался.
– Что пишут, Эндрю? – поинтересовался Томас, промокнув губы салфеткой. – Что это у вас, «Утренний Почтарь»?
– Он самый, – отозвался бывший сержант. – Пишут, сэр Томас, сущие глупости. В Императорском Концертном Зале дают новую оперу, что-то континентальное. Две актрисы, обе из труппы Королевского Бретонского театра учинили скандал на приеме в честь открытия сезона. Ну и прочую чепуху. Совершенно невозможно стало читать эту мерзкую газетенку.
– А что «Оркнейский Вестник»? – осведомился Маккензи, придвигая к себе блюдо с выпечкой.
– О, эти ребята на высоте, – отозвался сержант, отдуваясь после глотка горячего чая. – Правда, я еще не закончил, так, пробежался по заголовкам. Но вот что я скажу, сэр Томас – керосиновый движитель Белла снова запущен и превосходно работает. Чтобы вы не говорили, за ним будущее.
– Отнюдь, – спокойно возразил ученый, возвращаясь к ставшему традиционным спору за завтраком, – будущее, Эндрю, за электричеством. Нефть слишком редко встречается, чтобы делать ставку на промышленную добычу. А процесс ее переработки настолько сложен, что никто не будет вкладывать деньги в его промышленное внедрение. И не забудьте о крайней ядовитости этого производства и неизбежном вреде для здоровья. Керосиновый движитель Белла всего лишь иллюстрация некоторых законов механики и химии, занимательный опыт, подтверждающий теории профессора. Но не более того.
– И все же, думаю, вы недооцениваете его потенциал, сэр Томас. При всем моем глубоком уважении к вам и Колледжу, я думаю, что ни один капитан не отказался бы от такого компактного керосинового двигателя на корабле вместо этих огромных паровых чудовищ. Помню, в пятьдесят шестом, кажется, в Севильском проливе…
– Двигатель не настолько мощный, как пишут Новости Науки, – возразил Томас, – да и топливо к нему… Вода всегда под рукой. И огонь. И пар намного безопаснее. Мы ходим на пару Эндрю и продолжим ходить до тех пор, пока его не сменит электричество – благодаря залежам синего кварца. Новые аккумуляторы, невероятно емкие и небольшие, позволят нам гораздо шире использовать электричество.
– Безопасный пар, – бывший сержант покачал головой. – Видели бы вы, сэр Томас, как взрывается паровой котел, не выдержав давления. Никакая артиллерия с этим не сравнится. Гнев Божий в натуральном виде.
– Все технологии опасны, – меланхолично заметил Маккензи, приступая к чаю и желая потихоньку закруглить разговор. – Одни больше, другие меньше.
– И потому я еще долго будут развозить печенье на своей верной лошадке, – подхватил Эндрю. – На мой век, конечно, хватит и конной тяги. Признаться, видя на улицах пассажирские парокаты, я немного завидую вам, молодым. Дело идет к тому, что скоро все в этом сумасшедшем городе пересядут в железные колымаги, а кэбы больше не будут оставлять после себя кучки навоза у моего крыльца. Но, наверно, этого я уже не увижу.
– Увидите, Эндрю, увидите, – с убеждением произнес молодой ученый. – Будущее гораздо ближе, чем вам кажется. Конечно, все мы смертны, но прогресс идет семимильными шагами, и до будущего рукой подать.
– Кстати, о смертности, – Эндрю спохватился и зашуршал газетами, перебирая маркие от типографской краски листы. – Вы знаете профессора Макгрегора?
– Себастьяна Макгрегора? – Томас выпрямился, отставил чашку чая в сторону. – Что с ним?
– Увы, – печально произнес Эндрю, осторожно вытягивая из кипы газет отдельный лист. – Профессор вчера скончался. Вот, Новости Науки, четвертая страница…
Томас выхватил из протянутой руки сержанта газетный лист и склонился над ним, пытаясь разобрать мелкие буквы.
– Не может быть! – воскликнул он, наконец, – пишут, что профессор скончался сегодня ночью, а сегодня уже похороны!
Помрачнев, Томас откинулся на спинку стула и отодвинулся от стола.
– Я не был с ним близко знаком, – тихо сказал он. – Но Макгрегор читал у нас курс инженерии на третьем курсе. Помню, мы с ним знатно поспорили пару раз. А его Мелкая Механика до сих пор является моей настольной книгой. Выдающийся ученый.
– Соболезную, – вежливо сказал Эндрю. – Я часто встречал его имя в «Новостях Науки». Судя по статье, это был весьма уважаемый в Университете преподаватель.
– Еще какой, – с досадой бросил Томас, поднимаясь на ноги. – Вот что, Эндрю. Я поеду в Колледж. Попробую узнать, что случилось. А потом, вероятно, я пойду на похороны, так что не ждите меня к обеду и не готовьте на меня. Слышите, Эндрю? Скажите Мэри, что не надо на меня готовить, а то будет как в прошлый раз. Мне было очень неудобно.
– Ну что вы, сэр Томас, – добродушно сказал отставной сержант. – Для нас никакого неудобства, ну, подумаешь, осталось немного еды…
