Ромен Роллан
Жизнь Рамакришны

– Я оставлю этих молодых людей на твое попечение. Стремись развить их духовные силы.

И, подготовляя их к монастырской жизни, он убеждает их идти просить милостыню во всех домах без различия каст. Около конца марта или начала апреля он раздает им ткани цвета охры, как знак саньясина.

Гордый Нарендра дает пример отрешения. Но он с трудом отказывается от духовной гордыни. Демон, который тщетно предлагал бы ему, как и Иисусу, все блага земные, вскоре сумел бы найти уязвимое место в его броне, предложив ему власть над душами. Однажды, чтобы испытать свое духовное могущество, Нарендра попросил своего товарища Калипрасада прикоснуться к нему, когда он будет в состоянии сосредоточения. И Кали прикасается к нему и сам впадает в такое же состояние. Рамакришна узнает об этом и строго увещевает Нарендру; он укоряет его в растрачивании для такой легкомысленной цели хлеба на корню и определенно осуждает передачу мысли. Запретно наносить ущерб свободе духа. Вы должны помогать другим. Запретно подменять их мысли своими.

Вскоре после этого Нарендру в состоянии медитации ощутил какой-то светоч, очаг, который был за его затылком; внезапно он лишился сознания и растворился в Абсолюте. Он погрузился в пучины того страшного Нирвикальпа самадхи, который он призывал уже давно и в котором Рамакришна ему отказывал. Когда он пришел в себя, спустя долгое время, ему казалось, что он лишился тела. Он находил только свое лицо и воскликнул:

– Где же мое тело?

Пораженные ужасом мученики побежали к учителю. Рамакришна спокойно ответил:

– Хорошо. Пусть он останется так некоторое время. Он меня достаточно помучил…

Когда Нарендра почувствовал под ногами твердую землю, его охватил невыразимый покой. Он пошел к учителю. Рамакришна сказал ему:

– Теперь Мать тебе все показала. Но это откровение останется под замком, и я буду хранить ключ. Когда ты выполнишь дело Матери, ты вновь обретешь это сокровище.

И он дал ему указания относительно здоровья и режима на следующие дни.

По мере того как Рамакришна приближался к концу, он отдалялся от всего. Он простирал над печалями учеников свое ясное небо. Евангелие, написанное почти у изголовья умирающего, отмечает гармонический шепот души, как ручейка вечером, при молчании подавленных учеников, в то время как в саду тихо шелестят при лунном свете ветви деревьев, которые шевелит горячий южный ветер. Друзьям, любимым, которые не могут покориться необходимости потерять его,^[365] он рассказывает вполголоса:

– Радха говорила Кришне: «О возлюбленный, живи в моем сердце и не являйся больше в человеческом образе». Но вскоре она начала страдать, не видя своего возлюбленного в образе человеческом. Но воля божья должна быть исполнена. И долго Кришна не являлся в образе человеческом… Господь пришел и воплотился в человечестве. Затем он вернулся с учениками^[366] к божественной Матери.

Ракхал. Тогда не уходите раньше нас.

Рамакришна улыбнулся с нежностью и сказал:

– Несколько баунов^[367] входят внезапно в один дом. Они славят имя божье и танцуют от радости; затем они покидают дом так же внезапно, как пришли; и люди не знают, кто они были…

Он вздыхает:

– Я иногда говорю: «Хоть бы господь пожелал даровать мне милость и не посылать меня больше в этот мир!»

Но он тотчас же добавляет:

– Он (бог) принимает человеческий образ из любви к людям, к чистым душам, любящим господа.

И он смотрит на Нарендру с невыразимой любовью.

9 апреля.

Рамакришна (глядя на веер, которым он обмахивался жаркой ночью). Так же, как я вижу этот веер, который я держу перед собой, я видел бога… И я вижу… (он говорит совсем тихо, положив руку на сердце, и спрашивает). Скажите мне, что я сказал…

Нарендра. Я не мог ясно расслышать.

Рамакришна показывает знаками, что они – его бог и его собственное «я» – слиты воедино.

Нарендра. Да, я – это он.

Рамакришна. Остается только перейти одну черту… Наслаждение блаженством… Все растворилось…

Нарендра. Великие остаются в мире даже после того, как осуществится их освобождение. Они сохраняют свое «я» и свои страдания, чтобы передать спасение человечеству…

Полная тишина. Потом говорит учитель.

Рамакришна. Крыша^[368] у самых глаз, но очень трудно достичь ее.

Нарендра. О да.

Рамакришна. Но тот, кто достиг ее, может бросить вниз веревку и втащить к себе других на крышу…

В эти дни, осуществляя полное слияние всего существующего с единым существом, он увидел, что «все три были одной субстанцией – и жертва, и плаха, и приносящий жертву», и воскликнул слабым голосом:

– О боже, какое видение!

От сильного волнения он лишился чувств; и, придя в себя, сказал:

– Мне хорошо… Мне никогда не было так хорошо.^[369]

Страдания его были ужасны. Те, кто знает страшную болезнь, от которой он умер, – рак горла, – будут растроганы тем, что улыбка доброты и любви не покидала его. Если не было дано этому человеку, которого его индуистские почитатели считали своим Христом, умереть на кресте, то его смертное ложе было таким же крестом.^[370]

– Тело одно страдает, – говорил он. – Когда дух соединился с господом, ничего больше не чувствуешь…

Или же:

– Пусть тело и страдания занимаются друг другом. Ты же, мой дух, пребывай в блаженстве!

И он говорил:

– Теперь я и моя божественная Мать слились навсегда воедино.^[371]

За три или четыре дня до смерти он позвал Нарендру и просил оставить их вдвоем. Он смотрел на него с любовью и впал в экстаз. Складками своего экстаза он окутал и Нарендру. Выйдя из мрака, На-рендра увидел Рамакришну плачущим. Учитель сказал ему:

– Сегодня я отдал тебе все и стал бедным факиром, у меня ничего больше нет. Этой силой ты сделаешь большое добро на свете. И только тогда ты возвратишься…^[372]

С этого часа все его силы были переданы Нарендре. Учитель и ученик слились воедино.

Воскресенье, 15 августа 1886 года. Последний день.

Днем, несмотря на мучительную боль в горле, у него хватило сил проговорить целых два часа со своими учениками.^[373] С наступлением ночи он лишился сознания. Думали, что он мертв. К ночи он проснулся. Прислонившись к пяти или шести подушкам, поддерживаемым телом смиренного ученика Рамакришнананды, в душном полумраке беседовал он до последней минуты со своим возлюбленным учеником Нарендрой; тихим голосом давал ему последние наставления. Затем три раза явственно он произнес имя возлюбленной всей его жизни, божественной Матери – Кали, – и вытянулся. Наивысший экстаз начался. Он пребывал в нем почти до половины двенадцатого, а затем отошел в иной мир… Наступила смерть. Согласно словам его веры, он перешел из одной комнаты в другую…^[374]

И ученики его кричали:

– Победа!^[375]

ЭПИЛОГ

Человека не стало. Дух начинал свой путь среди людей.

Тотчас же возникла община апостолов. Молодые ученики, бывшие свидетелями его последних месяцев, не могли вернуться к прежней мирской жизни. Никаких средств у них не было. Но четыре семейных ученика – Баларам Бос, у которого временно находились останки Рамакришны, Сурендранатх Митра, Махендранатх Гупта и Гириш Чандра Гхош, раскаявшийся актер, – ободряли их и помогали им создать свой очаг. Первый дал денег для покупки в Баранагаре, около Ганги, полуразрушенного дома. Это был первый матх, или монастырь. Около двенадцати учеников сгруппировались там под монастырскими именами, заменившими впоследствии их собственные. Тот, кто был Нарендрой, кто стал известен в дальнейшем под именем Вивекананды,^[376] взял на себя, по молчаливому соглашению, управление ими. Он был самый энергичный, самый живой, и учитель избрал его. Между тем как все другие стремились погрузиться в опьяняющую тоску по воспоминаниям и мечте, великий ученик, знавший лучше кого-либо притягательную силу этой пучины, но знавший и ее опасности, посвятил себя их воспитанию. Он проносился среди этих отшельников как огненный вихрь; он стряхивал с них их скорбь и блаженное состояние, вырывал их из слишком удобной власти единой навязчивой мысли; он принуждал их знакомиться с другими идеями в мире; он затоплял их питающим дождем своего обширного ума, он заставлял их пробовать от всех плодов древа познания: различных религий, наук, истории, социологии, он хотел, чтобы они достигли универсальных знаний; он устраивал между ними плодотворные дискуссии, не переставая ни на мгновение поддерживать священный огонь.

В знаменательный день – на Рождество 1886 года – окончательно был подписан и утвержден акт о рождении человека-бога. Рассказ об этом захватывает, он сохраняет трепет непредвиденной встречи ночью «прекрасного бога» Запада и Глагола Индии…

Они пришли в Антпур к матери одного ученика (Бабурама).

«…Был поздний вечер. Они собрались у очага, принесли и зажгли большие поленья, и вскоре разгорелся огонь… Индийская ночь расстилала сверху свой полог. Вокруг царил невыразимый покой уснувших полей. Они размышляли в тишине… Вивекананда начал рассказывать историю Господа Иисуса.^[377] Он говорил о чудесной тайне Рождества Христова и Благовещения… Монахи, полные блаженства, переживали дни бегства в Египет. Они следовали за дитятей Христом в храм, где его окружали еврейские мудрецы… Они были с ним, когда он собирал своих первых учеников; и им казалось, что они знали его так же, как знали своего собственного учителя.^[378] Многие сходные черты Христа и Рамакришны как в мыслях и действиях, так и в отношениях с учениками воскрешали в их памяти блаженные дни, проведенные с учителем. Слова Искупителя раздавались в их ушах как хорошо знакомые слова…»

Рассказ о страстях Христовых, распятии на кресте и вознесении погружал их в бездну раздумья… Красноречие Нарендры ввело их в общество апостолов, где Павел проповедовал Евангелие. Огонь Пятидесятницы пожирал их души в тиши бенгальской деревни, и в воздухе ночи звучали имена то Христа, то Рамакришны.

Тогда Вивекананда обратился к монахам. Он приказал им самим стать христианами и помочь искуплению мира. Они должны были сами отрешиться от всего, как это сделал Иисус, и осуществить познание бога. Они стояли у костра, огненные языки бросали красный отблеск на их лица. Треск дров нарушал течение их мысли, и они тогда торжественно приняли обет вечного Саньяса, один перед другим и все перед богом.

«И только когда все было завершено, монахи вспомнили, что эта ночь – была кануном Рождества».^[379]

Прекрасный и глубокий символ рождения нового дня божьего.

Но пусть Европа не ошибется, читая этот рассказ. Это не возврат в Иордан.^[380] Это слияние Иордана и Ганги. Две слившиеся реки, смешавшись (и с ними многие другие), возобновляют вместе свое течение в расширенном русле.

* * *

Новый орден, едва возникнув, имел уже ту особенность, что он не только соединял в себе силу веры восточной и западной, не только объединял энциклопедическое изучение научных дисциплин и религиозную медитацию, но и связывал идеал созерцания с идеалом служения человечеству.

И с первых же дней духовные сыны Рамакришны не заперлись в стенах монастыря. Один за другим они рассеялись по всему миру в виде скитающихся монахов. Только один Рамакришнананда (Шашибхушан), охраняя останки, остался на житье в голубятне, куда перелетные птицы периодически возвращались на отдых. Уже в последние дни жизни учителя он воплощал смиренный идеал Марты: «Di-enen, dienen» – «служить» (слово Парсифаля) – служить учителю в его страдании, служить братьям в Их молитвах, служить телу тех, чей дух служит богу. Это был его способ «познавать бога». И старик Лев Толстой сказал бы, что способ этот был наилучшим.

Но каждый имел свой собственный способ. И каждый, не зная этого, своими природными свойствами представлял одну сторону, одну фазу многогранной личности Рамакришны. Когда они были все вместе, он был представлен весь целиком.

Их могущественный глашатай – Вивекананда, выражая веру всех, ушел возвестить миру слово того, кто реализовал, как говорят, живой синтез духовных сил Индии.

«Я имел счастье сидеть у ног того, чья жизнь в тысячу раз больше, чем его учение, была живым комментарием текстов Упанишад, была духом Упа-нишад, воплощением в человеческом образе, гармонией всех многообразных идей Индии.^[381] Индия была богата мыслителями и мудрецами. Один имел глубокий ум, другой – большое сердце. Настало время, чтобы родился тот, кто объединил бы такое сердце и такой ум, кто в одном теле обладал бы блестящим интеллектом Шанкары и чудесным сердцем Чайтаньи, кто во всяком увидел бы тот же действующий дух, того же бога, увидел бы божественное в каждом существе, тот, чье сердце оплакивало бы всех бедных, отверженных, угнетенных в Индии и вне ее, – тот, кто осуществил бы всеобщую гармонию, веру разума в любви… Такой человек родился… Было необходимо, чтобы он явился, – он явился. И самое чудесное было то, что дело его жизни развернулось у ворот города, всецело проникнутого западной мыслью, города, помешанного на ложном, привозном оксидентализме, более европеизированного, чем любой другой город в Индии… Здесь он жил без всякой книжной науки. Этот гениальный ум едва мог написать свое имя, но самые известные ученые нашего университета признавали его гигантом ума…^[382] Мудрец, завершивший тясячелетнее дело индуистских мудрецов… Мудрец нашего времени, учение которого принесло больше всего благодеяний в настоящий час… Если я когда-нибудь сказал людям слово правды – это было его слово, его целиком. Только мои ошибки принадлежат мне».

Так унижался у ног смиренного Рамакришны самый умный, самый властный, самый, по справедливости, гордый из больших религиозных умов современной Индии. Тот, кто был святым Павлом бенгальской миссии. Тот, кто основал Церковь и доктрину.

Тот, кто обошел весь мир и был водопроводом, – подобным тому, чьи прекрасные арки пересекают римскую Кампанью, – по которому потоки духа распространились из Индии в Европу^[383] и из Европы в Индию, соединяя научный разум с верой Веданты и прошлое с будущим.

Это плавание по морю души я опишу в следующем томе.^[384] В настоящем томе я повел дух Запада в дальние страны религиозного мифа, где дерево Бриарей, гигантское фиговое дерево, которое у нас слишком привыкли считать мертвым и засохшим, продолжает растить свои громадные ветви. Я его приведу теперь обратно непредвиденными путями в его жилище, где царствует современный разум. И мы откроем, когда вернемся, что перешеек веков, отделяющий один мир от другого, кажется для беспроволочного телеграфа нашего свободного взгляда не толще волоса и не длительнее мгновения.

Приложение I
ФИЗИОЛОГИЯ ИНДИЙСКОЙ АСКЕЗЫ

Мистический опыт в Индии не является, как это (ошибочно^[385]) кажется религиозной Европе, индивидуальным счастьем (или несчастьем, по словам «неверующих»). Пути единения с богом были терпеливо, тщательно выявлены, пройдены, отмечены в течение веков на карте сознания. Чтобы достичь цели, каждому остается лишь следовать по дорожной карте. Она заключает в себе тончайшее познание – хотя и высказанное в странных терминах – человеческого организма.

Поль Массой Урсель посвятил этим индийским доктринам мистической физиологии серьезно обоснованную статью в «Журнале психологии» за 1922 год.

Наиболее интеллектуальные йогины пользуются пневматической физиологией, «неослабной респираторной гимнастикой». Тантристская литература, с которой Европа лучше ознакомилась после опубликования работ сэра Джона Вудрофа (А.Авалона), говорит о постепенном отрешении от тела при употреблении своих сил и о «бегстве» к богу при прохождении шести этапов, шести шакр (кругов), или нервных центров, расположенных в лежащих один над другим пунктах в верхнем отделе спинного мозга:

Адхара – на границе поясничных позвонков, близ крестцового сплетения, под генитальными органами;

Свадхистхана – на уровне этих органов и сразу над ними;

Манипура – на уровне пупка;

Анахата – на уровне сердца;

Вишуддха – у голосовых связок;

Айна (глаз Шивы) – между бровями. (Это физиологическое описание находится уже в Ханса Упанишаде.)

Наверху, наконец, дверь господа, расщелина Брахмана, открывающаяся у седьмого и последнего этапа – Сахасрара, «лотоса из тысячи лепестков», в мозговых полушариях.

Совершающийся подъем с одной ступени на другую – дело психической силы, которая под названием Кундалини дремлет внизу, свернувшись треугольником вокруг себя, как змей. Змей пробуждается, растягивается, поднимается и через узкий канал проскальзывает наверх.

Вся эта физиология мистического восхождения точно описана на основе их личного опыта, подтверждающего коллективный опыт индийских тысячелетий, в беседах Рамакришны и в трудах, написанных Вивеканандой (в особенности в его Раджа-йоге, где индуистский учитель, близко знакомый с западной наукой, старается показать соответствие между индийской и европейской терминологией).

По Вивекананде, сохраняющему античную интерпретацию пневматичности мира, жизненный флюид – это Прана (πυεδμα). Отсюда исходит тремя ступенями мысль: а) сознательная, б) подсознательная и в) надсознательная – вне разума. Раджа-йога – это наука о контроле жизненной силы (Пране) для управления ее восхождением. Человек в состоянии медитации концентрирует Прану. Но всякое нарушение равновесия Праны причиняет нам страдания.

Итак, выявляется необходимость обучения дыханию; и гуру (учитель) здесь главенствует. Советы о контроле и об упражнениях, даваемые Вивеканандой были бы превосходны во всех случаях жизни.

Держать очень прямо голову, шею и грудь, не сидеть косо, избегать положения, могущего быть неудобным для спинного мозга. Научиться ритмично размеренно дышать каждой ноздрей попеременно, сосредоточивая мысль на нервном токе, на центре. До. бавлять несколько слов к ритму дыхания, чтобы лучще его скандировать, отмечать его и управлять им. Пусть все тело станет ритмичным. Так научаешься настоящему господству над собой и настоящему отдыху покою для лица и голоса.

Благодаря ритмическому дыханию все мало-помалу координируется в организме. Все молекулы тела принимают одно и то же направление. Тело в целом становится страшным огнивом воли, превратившейся в нервный ток (Вивекананда сравнивает эту силу с электрическим током). Кундалини Шакти (сущность духовной силы) – сама Мать в глазах Вивекананды свернувшаяся клубком в глубине каждого существа, пробуждается от правильных дыхательных движений сушума (дверь, обычно закрытая) раскрывается, и великий змей производит свое восхождение.

Нужно отметить, что во время такой концентрации духа индуистский учитель особенно рекомендует подавлять в себе всякое возбуждение: он считает, что прибегать к нему опасно и что оно никогда не дает длительного результата; падающая сила совращается и уклоняется с пути в эротических вспышках. Вивекананда всегда, со строгой заботливостью, старается предупредить опасность спустить с цепи неосторожными упражнениями демонов чувственности; он запрещает некоторые киртаны (танцы и песни), пробуждающие жизненную силу ценой вспышки нездоровой чувственности.^[386]

И вот открыты шлюзы большого течения, накопляющегося в каждом человеке, но мало людей знают, как управлять затвором. Поток силы начинает подниматься…

Первый центр у основания спинного хребта – у крестца – является главным. Он – основа производительной субстанции и чувственных сил: йогины символизируют его в виде треугольника, в котором заключен свернутый змей. Следует претворить чувственные силы в мозговые силы, или «оджа». Всякая хорошая мысль, всякая молитва способствует этому.

Только у человеческих существ может свершиться скопление «оджа». Тот, у кого вся животная сила превратится в «оджа», будет богом. Ни один мужчина, ни одна женщина не могут быть действительно духовными, прежде чем сексуальная сила, являющаяся наивысшим могуществом, коим обладает человек, будет претворена в «оджа», ибо ни одна сила не может быть создана, она может быть только превращена и направлена. Так, чистота есть основа каждой глубокой морали, как и каждой настоящей религии. Раджа-йога считает условием sine qua поп абсолютное целомудрие в действии, слове и мысли. Этот закон применяется ко всем, к людям женатым и холостым, и еще с большим основанием к людям духовным. Если растрачиваешь самые могущественные силы своего существа, нельзя стать духовным. Это почти текстуально (я уже это говорил) слова Бетховена, отвергавшего предложения той, кем он хотел обладать.

«Если бы я хотел так пожертвовать своей жизненной силой, то что бы осталось для возвышенного, для лучшего».^[387]

История каждого великого провидца всех времен является подтверждением этого инстинкта и этого урока.

По описаниям Рамакришны,^[388] до восхождения Кундалини в четвертый круг (сердце), где начинает проявляться божественное сияние, человек, сосредоточиваясь, может говорить. Когда восходящая энергия достигает горла, он не может больше ни говорить, ни слышать ни о чем, кроме бога. Затем наступает безмолвие. На уровне ресниц является в самадхи (экстазе) видение высшей души – Параматман; только один туго натянутый покров отделяет человека от Абсолютного Существа; кажется, что растворяешься в нем, но это не так; можно еще спуститься на четвертую ступень, не ниже. Нужен вообще двадцать один день, чтобы отсюда достичь седьмой плоскости, где слышен «он», совершенный звук, обнимающий громадную симфонию Вселенной. Все кончено. Это – Нирвикальпа самадхи, откуда вывести может только чудо.

Само собой разумеется, что этот страшный подъем, вызывающий прилив крови, должен иметь фатальный исход, если он доведен до конца, – и на какой ступени ни остановиться, его действие никогда не лишено опасности. Рамакришна говорит о мурашках, бегающих с самого начала по телу, с головы до ног. Он видит огненных мошек, светящиеся туманы, расплавленный металл. Грудь краснеет и сохраняет кирпич-но-красно-золотистый оттенок. Все тело горит. Во время своих страстных экстазов в честь Кришны у Рамакришны выступают на коже мельчайшие капельки крови. В течение другого периода, после тантристских обрядов, цвет его кожи изменяется, становится золотистым; золотой амулет на груди больше не выделяется. От тела исходит какое-то сияние. При выходе из этих состояний экстаза глаза его красны, «как от укусов муравьев»; однажды вечером из его раздраженного нёба потекла черная кровь, которая свертывалась; садху, увидевший это, сказал ему, что это кровотечение спасло его от кровоизлияния в мозг. У Вивекананды после углубленной медитации также появляются скопления крови в глазу. Многие экстатики умирают в таком экстазе от мозговых кровоизлияний. И весьма вероятно, что рак горла, от которого умер Рамакришна, вызван был постоянным раздражением слизистой оболочки во время таких экстазов.

Поэтому и Рамакришна, и Вивекананда, прекрасно понимавшие все эти опасности, остерегаются подвергать им своих учеников. Рамакришна начинает всегда с исследования крепости их телосложения, в особенности груди и слизистой оболочки рта и горла. Если результат неудовлетворителен, учитель такие упражнения настрого запрещает и постоянно их контролирует и сдерживает. Он никому не разрешает попытки наивысшего подъема. Один Вивекананда получает этот исключительный дар после годов мольбы, накануне смерти учителя, передавшего ему все свои возможности. И никто не высказывается более резко против бесконтрольного употребления экстаза, чем Вивекананда. Никто так резко не предостерегает молодых учеников от приема этих средств, которые могут повлечь за собой умственное расстройство или даже моральное разложение. В общем, оба учителя не советуют применять физиологические упражнения, очень длинные и рискованные; нельзя терять время на такую йогистскую акробатику. Жизнь коротка, к цели можно прийти более простым путем, естественными чувствами. Мы слышали, что заявлял Рамакришна: «Эти обряды не для нашего времени… Они не имеют другой цели, как сосредоточение духа, а этого легко достигнуть благочестивыми размышлениями».

Также и у христианских учителей чистая молитва и мистика – по словам Франциска Сальского – одно и то же.

И мужественный Вивекананда говорил юному бенгальцу, изнуренному поисками духовного сосредоточения:

– Дитя мое! Если вы верите мне, откройте прежде всего дверь вашей комнаты и посмотрите вокруг себя, вместо того чтобы закрывать глаза… Если хотите покоя души, служите другим. Вот мое слово.

Или более энергично:

– Если хотите обрести бога, служите человеку.