bannerbannerbanner
Под опекой

Роксана Найденова
Под опекой

Полная версия

– Это я у стен одного из храмов Кхаджурахо, – комментировал Широков и двигался дальше. Стены индийского храма были сплошь покрыты живым орнаментом – статуями мужчин и женщин за различными занятиями. Множество изгибающихся талий и рук, выпирающих грудей и бедер и цепких объятий. Ожившая под резцом скульптора сутра любви, многорукая и многоногая, танцевала на фоне, за спиной Широкова. Сам Широков, ради которого и был сделан снимок, бросался в глаза в последнюю очередь и напоминал скорее тень, повреждение пленки, чем человека.

Владимир рассказывал, что за несколько дней до экскурсии сильно обгорел на пляже, и поэтому всю поездку ходил закутанный и прятался от солнца, будто вампир. Лица на снимке было не видно из-за тени от головного убора. Только слегка белел подбородок. В бледных руках бутылка с водой, которой, наверно, осталось совсем немного. В этой фотографии девочку более всего захватывало чувство борьбы, дисгармонии героя и пейзажа.

Трудно было бы подобрать еще более неподходящую обстановку для Владимира. Его следовало бы фотографировать на фоне строгих египетских пирамид или дрейфующих айсбергов. Вот тогда бы получилось полное согласие и взаимопонимание. Но не храмы Кхаджурахо. И от этого несходства любительский снимок приобретал глубину, историю. Измученная жарой закутанная фигура, по внешности которой трудно даже угадать возраст и пол, эта размытая, бесплотная тень – и разноцветье страсти за ее плечами.

Кажется, в тот миг Широков как никогда был близок к тайне жизни и плодородия. По злой иронии судьбы через девять месяцев или около того после этой поездки он обзавелся подопечной. Видно, древние многорукие демиурги сжалились над ним и одарили ребенком. Только вот о желаниях самого этого ребенка никто не спросил.

– Пора спать, – завершает свою историю Широков и выходит из комнаты, погасив свет. На подоконнике за шторой остается гореть детский светильник в виде медвежонка, сжимающего в лапах чье-то сердце. После потери родителей Таню начала мучать бессонница. И поэтому она вернулась к ранним привычкам: сказкам на ночь и светильнику. Так ей легче засыпается. И наконец-то возвратились потерянные сновидения.

Девочке часто снились эпизоды из ее прошлой жизни, где место ее родителей занимал Владимир. Чем дольше Таня жила рядом с ним, тем глубже он проникал в ее воспоминания. Их взаимная судьба словно развивалась в обе стороны: в прошлое и в будущее.

3

Сегодня ночью Тане приснился злополучный день катастрофы. Она сидела в машине на заднем сиденье, глядела на грозовое небо и призрачный свет от фар проносящихся рядом автомобилей. Вот прогромыхал знакомый грузовик, обдав машину Крапивиных водой из натекшей лужи. А значит, до трагедии остались считанные секунды. Таня не испытывает страха, просто наблюдает с напряжением за происходящим, словно зритель в трехмерных очках. Все это происходит не с Таней, а где-то в ином измерении. С ней это уже произошло. «Пятнадцать секунд», – ведет Таня обратный отсчет в своей голове. Промелькнувшая тень заставляет ее обернуться. Рядом с ней на заднем сиденье расположился ее опекун.

– Ты не пристегнут, – замечает девочка. Сама она уверена, что ее спас ремень безопасности. Десять секунд.

– С нами все будет в порядке, Кроха, – берет ее за руку Широков. Пять секунд. – А ты знала, что Владимир означает «владеющий миром»?

– Что? – девочка не успевает осознать смысл его слов.

Бьет молния. Вспышка белоснежного света. На этом Тане следовало бы проснуться в холодном поту, но вместо этого она проваливается в другое сновидение.

Девочка зажмуривается при ударе молнии, а когда открывает глаза, то ничего не может разглядеть. Она ослепла? Девочка мотает головой и только сейчас замечает висящую в небе гигантскую полную луну. Вот почему Таня ничего не видит – сейчас ночь. Девочка продолжает любоваться сияющей луной. Она кажется такой близкой, будто подвешенной за нитку над самой крышей. Крапивина осматривается, где она. Ее глаза начинают привыкать к темноте, из которой проступает двухместная кровать, тумбочка, шкаф…

Таня в чьей-то спальне! Девочка неслышно приближается к изголовью кровати и видит бледное, словно обескровленное, лицо Нила Яслова. А рядом с ним – золотистые кудри его супруги Светланы.

Девочку передергивает, желудок ее сжимается от внезапно пробудившегося голода. В спину ей светит луна, Таня ощущает ее лучи на своем теле, они наполняют гостью невероятной энергией. Крапивина чувствует, что готова взлететь. Глянув под ноги, она убеждается, что действительно парит в воздухе. И ее зрение становится все четче. Она видит так же ясно, как днем, а, может – и еще лучше. Но на этом странности не заканчиваются.

Девочка ощущает резкую боль в деснах, она прижимает ладонь к губам, чтобы не закричать, и нащупывает два длинных острых клыка, выходящих из верхней челюсти. Во рту привкус крови из-за пораненных десен. Но именно он подсказывает Крапивиной, что делать. Она склоняется сначала над Ясловым и целует в шею. В момент соприкосновения в голове маленькой кровопийцы проносятся все мысли и чувства писателя. Сюжеты его книг вновь вспыхивают в памяти девочки. Опустошив Нила, она продолжает ощущать голод.

С большой осторожностью вампир подступает к Светлане. Таня боится прикоснуться к ее волосам, словно они могут обжечь девочку. Дождавшись удобной минуты, когда Светлана заворочалась, Таня впилась ей в шею. Тут же в голове замелькал калейдоскоп радужных картинок: встречи с подругами, любимая работа, деньги, улыбки, искренняя любовь. Жизнь Светланы напоминала жизнь кинозвезды, которой все завидуют. Она не казалась идеальной – она была идеальной.

Голова у Тани пошла кругом, будто у человека, наевшегося после длительной голодовки. Но она не останавливалась. Крапивина смотрела глазами Светланы и видела впереди широкую дорогу, которую не загромождали препятствия, сомнения, страхи и прочий мусор. Пугающие в своей откровенности гарпии с обложек «крутых» романов не смели взлететь со своих злачных болот и напасть.

Но вот солнечный пейзаж начал покрываться дымкой, сереть. Девочка-вампир в испуге оторвалась от шеи необыкновенной соперницы. Еще несколько лишних капель – и Светлана может не проснуться. Таня отступила от нее, в сердцах девочка до безрассудства завидовала Светлане, но не хотела, чтобы прекрасный мир, который она только что увидела, погиб. Пусть эта широкая дорога простерлась не перед Крапивиной, главное – чтобы она не заросла, и когда-нибудь Таня обязательно на нее выйдет.

Отступив на несколько шагов от постели супругов, девочка вмиг очутилась в квартире опекуна. Заглянув в комнату Владимира, она увидела его задремавшим за чтением очередной рукописи. Листы живописно рассыпались по его коленям, по одному соскальзывая на пол. Разглядев морщинистую, с обвисшей кожей шею Широкова, Таня поморщилась. Но новый приступ голода убедил ее действовать. Владимир спал, откинувшись на спинку дивана и склонив голову набок. Он словно намеренно выставлял свою уязвимую шею напоказ, провоцировал.

Таня осторожно склонилась над ним, опершись одной рукой на мягкий подлокотник. Тонкая с множество сине-фиолетовых прожилок кожа поддалась, раскрылась навстречу двум маленьким молочным клычкам Крапивиной за долю секунды до того, как девочка к ней прикоснулась. С первым глотком в голову Тани ударил мощный поток слов, хаотично несущихся и сцепляющихся в изречения, максимы, четверостишия, абзацы, поэмы и романы. Со дна бушующей словесной реки доносились десятки, сотни голосов знаменитых и безвестных, покойных и забытых, молодых и популярных. И все они говорили наперебой, пытаясь до кого-то докричаться, что-то доказать.

В мыслях Владимира раскинулось писательское Чистилище: множество душ ожидало своего часа, когда им наконец разрешат подняться на сушу по единственной ступенчатой тропинке, напоминавшей лесенку в бассейне. Широков стоял высоко на берегу возле этой лесенки и не отводил глаз от несущегося потока эмоций и мыслей. Он напоминал тренера сборной или охранника в клубе, который высматривает в толпящейся вокруг публике, кого стоит пустить к остальным посетителям, а кто непременно затеет драку.

Девочка отвернулась от Широкова, и голоса в ее голове затихли. Ей хотелось пойти в ванную комнату и отплеваться, избавиться от всех перипетий и коллизий, которые она впитала вместе с кровью Владимира. Это не питательный эликсир, а яд. Бредя по коридору, девочка чувствовала, как вампирские силы неизбежно покидают ее. Клыки и способность левитировать и мгновенно перемещаться в пространстве исчезли. Только желудок тянуло вниз, будто он был доверху заполнен и не мог пропускать пищу дальше. К горлу подступала рвота. Таня осознала, что не успеет до туалета, и склонилась в коридоре. Холодный пот выступил у нее на лбу, рот открылся, по пищеводу прошла сильная судорога. «Меня сейчас наизнанку вывернет», – с ужасом подумала девочка и проснулась.

Она приподнялась на подушке и осмотрелась. На наволочке остался след от высохшей слюны.

– Поздравляю с началом каникул, – зашел к ней Широков и распахнул шторы. – Летом в городе душно и жарко. Но ничего, через неделю мы будем уже дышать свежим воздухом.

Каникулы в деревенском доме в компании опекуна и соседей его же возраста – это ли не счастье для подростка? Предчувствуя погружение в продолжительный транс, когда один день будет сливаться и чередоваться с другим, не принося ничего нового, Таня надеялась урвать побольше на дорожку от быстрой городской жизни. Нужно подготовиться к летнему штилю в деревне: набрать с собой побольше книг, накачать ноутбук под завязку еще не просмотренными фильмами, а телефон – музыкой.

– Ты еще не мерила новый купальник? – Владимир нашел свой подарок все в том же подарочном пакете из магазина. – Примерь – вдруг не подойдет.

– Хорошо, – кивнула девочка, соображая, чем бы заняться сегодня.

Учебный год закончился, наступили три месяца отпущенной свободы. Таня была хорошисткой, но школу все равно не любила: огромная загруженность, по семь уроков в день плюс домашнее задание могли отбить охоту даже у профессионального отличника. В будние дни Крапивина просиживала за письменным столом до одиннадцати-двенадцати часов ночи: ей казалось, что все уроки сделать нереально – их можно только перестать делать. И Таня переставала, выключала настольную лампу, загружала рюкзак назавтра, чтобы утром на рассвете вновь броситься на штурм гранитной крепости.

 

Были в школьной программе предметы, которые ей нравились: литература, история, география – но они тонули под спудом размножившейся на алгебру и геометрию математики, химии, информатики и прочих дисциплин, которым Таня никогда не собиралась посвящать свою жизнь. В список любимых предметов могли попасть английский и французский языки. Но они, несмотря на интерес и упорство, девочке не давались. Она плохо писала словарные диктанты и вставляла неверные формы глаголов в задания на времена.

В более раннем возрасте Таня мечтала стать астрономом. Эта идея возникла в ее маленькой голове, когда она путешествовала с родителями по Крыму. Крымская обсерватория в приглушенных алых тонах короткого южного вечера предстала перед ее глазами как откровение, послание с небес или сигнал от инопланетян. Миссия астронома виделась ей благороднейшей, направленной на изучение вечных законов мироздания. Крапивина тогда горела желанием посвятить себя чему-нибудь бесконечному и настолько длительному, что могло бы впитать ее жизнь как земля – дождевую каплю.

Позже Крапивина начала догадываться, что в ней тогда говорила не тяга к астрофизике, а скорее зарождающееся творческое мышление. В детстве она на все глядела как художник, художник, который еще не научился рисовать.

Таня и Владимир почти никогда не беседовали о призвании, даре, признании, стремлении к успеху. Когда Крапивина пыталась расспрашивать Широкова, чтобы узнать его взгляды на искусство, творчество, он отвечал что-то в духе: мясник не ест колбасы. Он был пресыщен разговорами о дальнейшем пути русской или российской литературы, а ведь Владимир был еще не самым значимым лицом в своем бизнесе. Но по его малословным рассуждениям складывалась картина, будто впереди – обрыв Гончарова и бездна, заполненная иностранными бестселлерами.

– Но это правда, – кивала Таня. – Разве в книжных США столько же русской, или французской, или латиноамериканской литературы, сколько у нас?

– На английском языке говорят свыше миллиарда людей. Что ты хочешь, Кроха? – разводил руками Широков. – К тому же Америка и Европа продают не только истории, но и свой уровень жизни. Часто люди читают иностранные книги или смотрят западные фильмы, чтобы полюбоваться интерьерами.

Позади же оставался золотой и величественный Египет девятнадцатого и двадцатого века. На что мы его променяли? На пустыню?

– А ты знаешь, что Гоголь писал «Мертвые души» в Риме на Счастливой улице? – ухмылялся Широков. У него был неисчерпаемый запас подобных сведений из истории русской литературы, которым Таня почему-то не хотела верить.

Но ему, наверно, так положено, он же печатает книги «не для всех». Видно, и не для себя в том числе, ведь то, что Владимир публикует, он читает лишь на приеме рукописи и перед сдачей в печать. К уже изданным книгам Владимир не прикасался, как вампир к чесноку. Он любил золотой век русской литературы, а из современников искренне читал лишь нескольких авторов женской прозы, за что богема, с которой ему приходилось дружить, отправила бы Широкова под трибунал, если была бы в курсе его предпочтений.

Но особенное место занимали в его сердце загадочные неопубликованные тексты. Таня видела в собрании Широкова даже один рукописный – заморачивался ведь кто-то. О том, что она сочиняет, Крапивина молчала. Ей было стыдно показывать свои каракули Широкову. Тот, кто печатает Нила Яслова, должен быть просто безжалостен к подростковому творчеству. Но Владимир не раз сам шутил об этом с подопечной.

– Талант писателя – это собирательное понятие, и очень важная его часть – это одаренная семья. Писателями не рождаются – ими воспитываются. Посмотри, у скольких авторов были творческие и образованные родственники. Взять, например, Пушкина, у него… – повторял Широков.

– Да, я помню, дядя, – перебивала Крапивина, – но их нельзя сравнивать! – она говорила с такой убежденностью, будто прочла хоть строчку Василия Пушкина.

И когда девочка делилась с Широковым негодованием по поводу того, что такому-то или такой-то вновь не вручили премии или награды, Владимир объяснял все невзгоды одним: – Не хватило знакомств. Знакомства, то есть семья и друзья – они как деньги, а точнее – прото-деньги: то, что им предшествует, – рассуждая, Широков играл циника, чтобы рассмешить подопечную. – У присланной по почте рукописи нет лица, Кроха. По сути, я не знаком с ее автором. Он – чужой, сторонний человек. Нужно понимать, новое имя – это всегда риск. Вот взять для примера Яслова. Он – молодой, перспективный, трудолюбивый. Я знаю, что от него ждать. Пусть я не поклонник его творчества и не хочу, чтоб ты принимала его истории всерьез, но зато он предсказуем. С ним легко работать. Что толку вкладываться в неизвестного автора, который напишет лишь одну книжку и выдохнется? – иногда вдавался в более подробные объяснения Широков.

– Ну а что, если очередная книга Яслова окажется бредом? – напирала Таня. Сама она, конечно, не верила в такое развитие событий. Ее вопрос – всего лишь провокация.

– Не суть, – отмахивался Широков. – Запутанно – значит, мизанабим; банально – значит, наивное искусство. Инструментарий современного критика и культурного журналиста развит настолько, что в состоянии похвалить или заругать любую книгу.

– Не верю, – отрицала девочка. – Ты так жестко о них отзываешься, критика ведь тоже – литература…

– За литературу отвечают только писатели и редакторы, – отталкивал Владимир. – Ну, еще иллюстраторы. – На Парнас критиков он не пускал, считая их искусство занимательным, но не первостепенным, а скорее обслуживающим, чуть ли не паразитирующим.

– А как же поэты? – подыгрывала Таня.

– Это неважно. Не забивай себе голову, Кроха. Захочешь творить – у тебя есть я: можешь посоветоваться. Я могу порекомендовать тебе хорошие книги, которые разовьют твой вкус и…

– Спасибо, я как-нибудь сама, – отнекивалась девочка. Ей хотелось пройти собственным тернистым путем в поисках духовных сокровищ, а не получать духовную пищу с ложечки.

– Захочешь рисовать, лепить, эпатировать – я сведу тебя с добрыми людьми, которые тебя поддержат, – продолжал Широков. Иногда он явно преувеличивал свои возможности, как многие родители, слишком зацикленные на безопасности своих чад. – Уверяю, что многие творцы продали бы собственный талант, чтобы оказаться на твоем месте, – комичная уверенность Владимира не убеждала его подопечную.

Она не видела в нем лидера мнений, его не узнавали на улицах, даже их быт, их квартира не отличались от обстановки верхушки среднего класса. Власть Широкова казалась ей призрачной, словно он – ожившая тень какого-то средневекового графа, который еще не в курсе, что его крепостным давно дали вольную.

После завтрака Таня и Владимир выкатили из кладовки велосипеды, на лифте спустились с ними на первый этаж, пронесли их через один лестничный пролет на улицу и отправились в Измайловский парк. Ехать было около тридцати минут по тротуарам. Девочка не любила кататься по городу: шум, прохожие, собаки на длинных поводках, светофоры и пешеходные переходы наполняли голову тревожной суетой.

Крапивина то и дело подозрительно озиралась и не подъезжала близко к дороге, ожидая зеленого света. Отовсюду мог вырулить неуправляемый водитель. Владимир держался увереннее, не мотал головой. Вот на противоположной стороне дороги возник фитнес-центр. Возле входа красовалась фотография мужчины и женщины в расцвете физической формы. Женщина сжимала гантель, демонстрируя разработанный бицепс, но при этом не скрывая главного – глубокий вырез спортивной розовой майки с аппетитными фруктами. Эти двое спортсменов были словно первые люди. Но они бы не сорвали запретного плода – в их глазах не читалось ни капли любопытства. У них уже все было. Две модели наслаждались обращенными на них взглядами и отвечали в ответ. Да, они знают, что прохожие смотрят на них – это же подтверждал и слоган под фотографией. Следовало бы приписать: и помирают от зависти или желания – в зависимости от интересов.

Таня невольно ссутулилась, модели с плаката взирали на нее, будто с презрением и насмешкой. На их фоне Крапивина чувствовала себя бесполой самкой в муравейнике. Девочка хотела возмутиться вслух, но сдержалась. Фитнес-центр остался позади. Если повезет, на обратном пути она уже забудет о нем и не заметит.

Но не дали Тане успокоиться, как впереди показался парфюмерный магазин уже со своей рекламой: юная девушка, одетая как принцесса бала, самозабвенно прижимала к губам яблоко. В наивном взгляде играл намек. Таня вздрогнула.

– Какая пошлятина! – не сдержалась она, поравнявшись с Широковым. – Вот от чего, по мнению производителя, девушки должны получать удовольствие?!

– Не сердись, – мягко, с полным сознанием, о чем речь, отвечал Владимир, будто давно следил за настроением девочки. – На каждый роток не накинешь платок. Ты не обязана походить на них.

Таня притихла, но только потому, что не хотела заводить об этом разговор на публике.

«Да, не обязана, – парировала она про себя, в душе у нее клокотало. – Но придется, ведь так? Ты либо замарашка, либо красотка с яблоком в зубах, словно поданный к столу поросенок. Последним достаются лучшие куски», – когда Таня злилась, ей в голову лезли каламбуры.

Еще десять минут пытки и – Измайловский парк. По бокам замелькали деревья, словно зеленый экран, на котором можно рисовать, творить, что хочешь. И воображение Крапивиной вытворяло разное. Образы с недавних рекламных плакатов преследовали девочку по пятам. Они прятались среди кустов и в кронах деревьев, словно нимфы и сатиры. Они были вопиюще распущенными. И притом самым подлым образом. Они были униженно распущенными. Их полу-животное состояние доставляло им главнейшее удовольствие.

Поведение этих существ особо пугало потому, что оно не было продиктовано необходимостью. Таня много прочла слезливых историй о девушках, вынужденных торговать собой из-за крайней нужды. Но эти опускались до такого состояния просто ради внимания, популярности.

Таня резко затормозила, чуть не наехав на зазевавшегося голубя.

– Будь аккуратней! – бросил ей Широков. Кажется, это относилось не только к птице. Он ее понимает, но молчит. Почему Владимир, как то положено судом, не утешит ее, не переубедит, указав на светлые стороны сегодняшнего дня. Но, напротив, он нем, у него нет ничего, кроме: не сердись! осторожней! не думай об этом!

– Ты же мой опекун! – внезапно выпалила девочка, чуть не врезавшись в переднее колесо Владимира от избытка чувств.

– Да, но тебе уже есть четырнадцать. А значит, ты теперь не под опекой, а на попечительстве, – урезонил Широков.

– О, то есть ты теперь мой попечитель? – сощурилась девочка. Она давала себе зарок не ссориться с ним, но сейчас была словно одержима.

– Формально – да. Но ты можешь и дальше звать меня опекуном, – Владимир старательно поддерживал спокойно-добродушный тон. По его лицу или голосу трудно было определить, надоела ли ему чужая девочка. В принципе он мог в любую минуту отправить ее в свободное плавание. И тогда Таня уж точно потонет в своих болезненных фантазиях, распущенные нимфы обратятся в кровожадных вампиров. – Я даже могу удочерить тебя, если хочешь, – неожиданно прибавил Широков.

Таня чуть не выжала тормоз и не кувыркнулась вперед от удивления. Уж этого в подобную минуту она никак не ожидала. Неужели Владимир всю оставшуюся жизнь хочет выслушивать ее возмущения по поводу современной рекламы и ее разлагающего влияния на несозревшие умы? Таня ответила не сразу.

– Раньше я не чувствовала подобного, но сейчас я ощущаю, будто мне на свете выделено слишком мало места – некуда наступить, – в голосе Крапивиной слышалась неуверенность, словно она просила о помощи, не надеясь, что ей действительно помогут. Тане тесно, она задыхается. Два велосипеда съехали на малолюдную дорогу. Крутить педали стало тяжелее, из-под колес ушел асфальт.

– Переключайся на первую скорость, – посоветовал ей Владимир. Его сдержанно-нравоучительный тон гуру придавал каждой его реплике неисчерпаемые смыслы.

– Я специально оставляю третью, – откликнулась девочка, упираясь в педали и работая всем корпусом. – Чтобы ноги тренировать, – в собственных словах Таня тоже почувствовала некий скрытый смысл, который она не вкладывала изначально.

Девочка смотрела по сторонам. Верхушки деревьев сотрясались в беспорядочной пляске. В вышине было ветрено. А вокруг велосипедистов, напротив, царила тишина. Легкие листья и пух не скользили по дороге. Таня вглядывалась в природу в поисках ответов. Она, несмотря на пережитые трудности, верила в мировую справедливость и в то, что всему на свете есть прямое объяснение.

 

Крапивина запуталась, но вот-вот вселенная подаст ей знак, укажет на спрятанную дверь в лабиринте. Но выход все никак не появлялся. Таня чувствовала себя разрываемой между двумя полюсами: с одной стороны – благородные декабристки, с другой – сочные рекламные чаровницы с гадючьими языками. Крапивина не хотела ответственности первых и унижения вторых. Разве не существует промежутка, где с тебя не просят быть воительницей, спасительницей или взрывной красоткой, глупой блондинкой – а можно быть просто Таней Крапивиной.

Оглядываясь на известное ей по школьным хрестоматиям прошлое, девочка не находила за своей спиной опоры. Татьяна Ларина, тургеневские девушки, некрасовские женщины, работницы Чернышевского – Крапивина не чувствовала себя ни одной из них. Прекрасные образы манили ее, они были словно воронки на море, в глубине которых блестит затонувшее золото и кораллы. Подплыв слишком близко, назад можно не вернуться. После знакомства с «Евгением Онегиным» хочется изъясняться онегинскими строфами, после встречи с «Мертвыми душами» – сложными гоголевскими предложениями. Но это все обращается в искусственную паутину, кукольный театр, когда вновь сталкиваешься с реальностью.

Таня пыталась удержаться в этой реальности, но привлекательные образы манили обратно в гениальные художественные миры, прочь от вульгарной действительности. Тем более, действительность пугала Крапивину все больше по мере взросления. Таня видела и против воли впитывала новые образцы поведения для девочек ее возраста. Диснеевские мультфильмы или реалити-шоу в духе «Беременна в 16» – все свидетельствовало о том, что скоро ей предстоит некий судьбоносный выбор: спасение королевства или трудности преждевременного взросления. Постепенно в голове Тани складывалось представление о том, что если она до совершеннолетия не совершит громкого поступка, не отведет метеорит от Земли или не исполнит древнее пророчество, то превратится в одномерную девушку с рекламных щитов.

Вот эта девушка выбирает обои, а вот – тени для век. Каждая из поставленных задач занимает все ее внимание. Вот она выражает удивление по поводу новых скидок, а сейчас таращит глаза от ужаса, узнав, что магазин ликвидируют.

Таня Крапивина не находила за своей спиной такой же Тани Крапивиной, примера для подражания, на который могла ровняться. Она по правде была бездомной сироткой. Ее связь с миром обеспечивал опекун, чужое лицо. Таня остро переживала свою непричастность к судьбе Владимира, единственного человека, который заботился о ней. Они не настоящая семья, а случайно встретившиеся незнакомцы, два метеора с разных сторон небосвода. Огромные пространства пустоты вокруг них угнетали девочку.

Но предложение Широкова также несколько напугало и ошарашило Татьяну. Она не знала, имеет ли право соглашаться. Пока между ними сохраняется узаконенная дистанция: разные фамилии, разное наследство. Достигнув совершеннолетия, Таня сможет потребовать в собственное пользование родительскую двухкомнатную квартиру, которая сейчас сдается. Но при этом без особого распоряжения в завещании Крапивина не вправе претендовать на имущество Владимира. Он ей никто, просто заботливый попечитель.

А вот после удочерения они смогут «по-настоящему» сродниться. Закон и общество соединит их узами не слабее кровных. Истинное родство, наверно, ничего не заменит, но для человека, крайне чувствительного, почти до зависимости, к мнению большинства окружающих, каким являлась в то время Таня, слова значили не меньше крови.

Но не будет ли принятие предложения Широкова одновременно предательством отца и матери? Она была единственным ребенком у родителей, на ней прервется фамилия. Предки Тани не были аристократами, она толком и не знала истории своей семьи, однако фамилия Крапивиной осталась единственным напоминанием о том, что у нее когда-то были свои, пусть и тонкие, корни, почва под ногами.

Теперь же она живет в цветочном горшке в квартире Широкова. И вот он задался идеей переменить землю и пересадить подопечную в горшок попросторнее и поудобнее для продолжительного хранения. Пути назад не будет. Или, точнее, этот путь в будущем может осложниться или потерять всякий смысл. Однажды отказавшись от родной фамилии, Таня предаст прошлое. А вернув ее после восемнадцати, совершит повторное предательство, но на этот раз – опекуна.

Татьяна Широкова. Звучит чуждо и непривычно. Девочка опасается превратиться в другого человека. Хотя, возможно, новая личность подарит ей новые возможности, качества, которых нет у нее нынешней. Таня мельком вспомнила сон о том, как стала вампиром и хотела выпить уверенность Светланы. Может, это реальный шанс превратить сновидение в действительность? К тому же после замужества Тане все равно придется поменять фамилию.

Тогда образуется некая третья личность. Иногда девочка завидовала тем людям, которые могут передавать свои имя и фамилию своим детям. Но после пережитой катастрофы ее представления поменялись. Сменить имя, фамилию, личность – возможность начать свою жизнь с нового листа, уйти от прошлого, освободиться от позора или чрезмерного внимания. Бегать и прятаться не достойно сильных духом. Но что же делать всем остальным? Не все родились на вершине социальной лестницы или цепочки питания. А жить хочется даже крошечной мышке-полевке. Именно это стремление всего сущего к жизни и делает ее такой прекрасной и притягательной. Пусть фамилия Широкова будет для Тани магическим псевдонимом, талисманом, маской, по которой невозможно определить ее владелицу.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16 
Рейтинг@Mail.ru