Джанни Родари
Римские фантазии
Карлино, Карло, Карлино, или как отучить ребят от плохих привычек
– Вот ваш Карлино, – сказала акушерка синьору Альфио, показывая ему младенца, которого только что привезли из родильного дома.
«Ну что значит – Карлино! – тут же услышал синьор Альфио громкий детский крик. – Кончайте с этими уменьшительными именами! Зовите меня Карло, Паоло или Верчиндженторидже, зовите хоть Леопардом, но пусть это будет нормальное, полное имя! Вы меня поняли?»
Синьор Альфио с изумлением посмотрел на младенца, который еще даже рта не открывал. Но его слова каким-то образом возникли прямо у него в сознании. И акушерка тоже поняла, что он сказал.
– Надо же, – удивился синьор Альфио, – такой маленький, а уже передает мысли на расстоянии!
«Умница, – заметил мальчик, – правильно понял! Я же не могу говорить с помощью голосовых связок, которых у меня еще нет».
– Давайте положим его пока в кроватку, – предложил синьор Альфио, совсем растерявшись. – А дальше видно будет.
Они положили его в кроватку рядом со спящей матерью. Синьор Альфио вышел на минутку из комнаты. Он хотел сказать своей старшей дочери, чтобы она выключила радио, потому что оно мешает малышу. Но малыш успел остановить его:
«Папа, ну что ты еще придумал! Дай же мне дослушать эту сонату Шуберта для арпеджоне…»
– Арпеджоне? – изумился синьор Альфио. – По-моему, это звучит виолончель…
«Разумеется, виолончель! Теперь только на ней исполняют это сочинение, которое Шуберт написал в 1824 году. В ля миноре, если уж быть точным до конца. Но писал он ее именно для арпеджоне – большой шестиструнной гитары, которую годом раньше изобрел венский мастер Иоганн Георг Штауфер. Этот инструмент называли еще гитарой любви или гитарой-виолончелью. Он, однако, не получил распространения и жил недолго. А соната очень мила».
– Прости, пожалуйста, – пробормотал синьор Альфио, – но откуда ты все это знаешь?
«О боже! – ответил все тем же телепатическим способом новорожденный. – Ты ставишь передо мной тут в шкафу великолепный музыкальный словарь и вдруг удивляешься, почему я вижу, что на восемьдесят второй странице первого тома говорится как раз об арпеджоне?»
Синьор Альфио сделал из этого вывод, что его сын не только способен передавать мысли на расстоянии, но и умеет читать закрытые книги. Даже не выучившись еще грамоте.
Когда мама проснулась, ей крайне осторожно сообщили о происшедших событиях, но она все равно расплакалась. К тому же у нее не оказалось под рукой носового платка, чтобы утереть слезы. Но тут она увидела, как один из ящиков комода вдруг открылся сам по себе, без всякого шума, и из него выпорхнул, оставаясь аккуратно сложенным, белоснежный платочек, выстиранный с помощью «Бронка» – любимого стирального порошка прачки королевы Елизаветы. Платочек лег на подушку рядом с синьорой Аделе, и маленький Карло подмигнул ей при этом из своей кроватки.
«Понравилось?» – мысленно спросил он у присутствующих. Акушерка бросилась из комнаты, воздев руки к потолку. Синьора Аделе, хоть и лежала в постели, все равно упала в обморок. Синьор Альфио закурил сигарету, но тут же погасил ее – он не это хотел сделать.
– Сын мой, – сказал он затем, – у тебя появились дурные манеры, которые никак не вяжутся с общепринятыми правилами поведения. С каких это пор воспитанные дети открывают мамины комоды, не спросив на то разрешения?
Тут в комнату вошла старшая дочь Антония, или, как ее еще называли – Чиччи, в возрасте пятнадцати лет и пяти месяцев. Она радостно приветствовала братика:
– Чао! Как поживаешь?
«Вообще-то неплохо. Разволновался немножко. Впрочем, это понятно – я ведь первый раз родился».
– Черт возьми! Ты разговариваешь телепатически? Молодец! Объясни мне, как это делается?
«Да это же совсем просто! Хочешь что-нибудь сказать, не открывай рот, а закрой его – вот и все. Это к тому же гигиеничней».
– Карло! – воскликнул синьор Альфио, очень рассердившись. – Не начинай, пожалуйста, сразу же дурно влиять на свою сестру, такую воспитанную девочку.
– Господи! – вздохнула синьора Аделе, придя в себя. – Что-то скажет привратница, что скажет мой отец, банковский служащий старой закалки и строгих нравов, последний потомок целой плеяды кавалерийских полковников!
– Ну, – сказала Чиччи, – пока! Я пошла делать уроки. Мне осталась математика.
«Математика? – задумчиво переспросил Карло. – А, понял! Эвклид, Гаусс и все прочее. Но если ты пользуешься этим учебником, что у тебя в руках, то имей в виду, что ответ на задачу № 118 неверен. Икс равняется не одной трети, а двум сорока третьим».
– Нет, вы только подумайте! Он уже позволяет себе, подобно левым газетам, критиковать школьные учебники! – с горечью произнес синьор Альфио.
На другой день он сидел в кабинете у врача и подробно рассказывал ему обо всем, что происходит с его сыном, а в приемной за дверью синьора Аделе с трудом удерживала маленького Карло.
– Да, – вздохнул доктор Фойетти, – уже не осталось ничего святого! Что-то будет дальше со всеми этими забастовками! Домработницу найти невозможно! Полиции запрещено стрелять! Крестьяне не хотят разводить кроликов! А попробуйте вызвать сантехника, и вы увидите… Да, так покажите ребенка.
Едва оказавшись в кабинете, Карло сразу же по каким-то одному ему понятным приметам догадался, что синьор Фойетти несколько лет жил в Загребе. Поэтому он обратился к нему на хорватском языке (мысленно, понятное дело): «Доктор, врло тешко пробавлям, често осьекам кисели укус, особито нека йела не могу пробавити».
(Перевод: «Доктор, у меня плохо работает желудок, часто бывает изжога, и некоторые вещи я совсем не могу есть»).
Доктор от неожиданности ответил ему на том же языке:
– Изволите лечи на постелю, молим вас… (Лягте, пожалуйста, на кушетку…)
Затем он схватился за голову и принялся за работу. Полное обследование младенца длилось два дня и тридцать шесть часов. Оно показало, что маленький Карло в возрасте сорока семи дней от роду может:
– прочесть в голове доктора Фойетти имена всех его родственников вплоть до кузенов в четвертом колене, а также усвоить все научные, литературные, философские и футбольные знания, которые отложились в ней с самого раннего детства;
– отыскать марку Гватемалы, спрятанную под восемнадцатью килограммами книг по медицине;
– перемещать как угодно одним только взглядом стрелку на весах, на которых медсестра взвешивает больных;
– принимать и передавать радиопередачи, в том числе коротковолновые и стереофонические;
– проецировать на стену телепередачи, не скрывая при этом некоторой неприязни к викторине «Рискуй всем»;
– зашить дыру на рубашке доктора наложением рук;
– посмотрев на фотографию больного, установить у него острую боль в животе и безошибочно определить аппендицит;
– сварить на расстоянии и без огня манную кашу.
Кроме того, он может подняться над землей на высоту пять метров и девятнадцать сантиметров, одной только силой мысли извлечь медаль из коробки для сигар, заклеенной тремя роликами скоча, убрать со стены картину Джулио Туркано, материализовать черепаху в шкафчике с медицинскими инструментами и барсука в ванне, магнетизировать вянущие хризантемы, вернув им свежесть и яркость красок; потрогав уральский камень, подробно, со множеством цитат изложить историю русской литературы XIX века; мумифицировать рыб и мертвых птиц; остановить брожение вина и так далее.
– Это опасно? – спросила потрясенная синьора Аделе.
– Почти безнадежный случай, – ответил доктор Фойетти. – Если он способен на такое в сорок семь дней, представляете, что он сможет сделать, когда ему будет сорок семь месяцев!
– А в сорок семь лет?
– О, к этому времени он уже давно будет на каторге.
– Какой позор для его прадедушки! – воскликнула синьора Аделе.
– И ничего нельзя сделать? – спросил синьор Альфио.
– Прежде всего его надо унести отсюда, – ответил доктор, – и дать ему подшивку «Официальной газеты». Он займется ею и не будет слушать наш разговор. Во всяком случае, можно надеяться, что не будет.
– А теперь что делать? – снова спросил синьор Альфио после того, как операция «Официальная газета» была закончена.
Доктор Фойетти минут десять шептал ему что-то прямо в правое ухо, очевидно, давая самые прямые указания и самые необходимые инструкции, которые синьор Альфио так же прямо передал синьоре Аделе в левое ухо.
– Но это же Колумбово яйцо [3]! – радостно воскликнул синьор Альфио.
«Какого Колумба? – телепатически спросил Карло из-за двери. – Христофора или Эмилио? Надо быть точным в своих формулировках».
Доктор подмигнул синьору Альфио и синьоре Аделе. Все улыбнулись и промолчали.
«Я спросил, о каком Колумбе идет речь!» – рассердился малыш, силой своего проницательного разума делая в стене дырку.
А они опять промолчали, как вареные рыбы. Тогда Карло, чтобы его услышали, вынужден был прибегнуть к другим средствам коммуникации и жалобно заплакал:
– Уа, уа, уа!
– Действует! – в восторге шепнул синьор Альфио.
Синьора Аделе схватила руку доктора Фойетти и поцеловала ее, воскликнув:
– Спасибо, целитель вы наш! Я запишу ваше имя в своем дневнике!
– Уа, уа! – настаивал маленький Карло.
– Действует! – обрадовался синьор Альфио, закружившись в вальсе.
– Вполне естественно. Секрет очень прост – стоит притвориться, будто не воспринимаете его мысли, и Карло вынужден будет вести себя, как все нормальные дети, и говорить, как последний из неграмотных.
Дети быстро усваивают все и так же быстро могут забыть то, чему научились. Спустя полгода маленький Карло уже не помнил, что превосходил своими способностями транзисторный приемник.
А из дома тем временем исчезли все книги, в том числе энциклопедии. Не имея больше возможности практиковаться в чтении закрытых книг, малыш утратил и эту способность. Он было выучил наизусть «Божественную комедию» Данте, но забыл. Выздоровев от своих недугов, он стал гораздо спокойнее для окружающих.
Года два или три еще он развлекался, поднимая стулья одним взглядом или заставляя кукол танцевать, не прикасаясь к ним, снимал на расстоянии кожуру с мандаринов, менял пластинки на проигрывателе простым засовыванием пальца в нос, но затем богу было угодно, чтобы он пошел наконец в детский сад, где впервые, чтобы позабавить друзей, показал, как нужно ходить по потолку вниз головой. Но за это его наказали – поставили в угол. Карло так огорчился, что поклялся увлечься вышиванием бабочек, втыкая иголку в точечки, специально для него намеченные заботливой воспитательницей на кусочке ткани.
В семь лет он пошел в начальную школу и материализовал на столе учительницы великолепный экземпляр лягушки. Но учительница, вместо того чтобы воспользоваться случаем и объяснить детям, что собой представляют прыгающие амфибии и как они хороши в бульоне, позвала дежурного и отправила Карло к директору. А этот синьор объяснил мальчику, что лягушки – это несерьезные животные, и пригрозил исключить его из всех школ страны и Солнечной системы, если он еще раз позволит себе подобную шутку.
– А можно хотя бы убивать микробов? – спросил Карло.
– Нет! Для этого есть доктора.
Размышляя над этим важным замечанием, Карло по рассеянности материализовал в корзине для бумаг цветущую розу. К счастью, он вовремя успел аннигилировать ее, и директор ничего не заметил.
– Иди, – торжественно произнес директор, указывая на дверь указательным пальцем (жест совершенно излишний, потому что в комнате имелась только одна дверь и было крайне трудно спутать ее с окном), – иди, будь послушным ребенком, и ты станешь утешением своих родителей.
Карло ушел. Пришел домой и стал делать уроки, и все сделал неверно.
– Ну какой же ты глупый! – сказала Чиччи, заглянув к нему в тетрадь.
– В самом деле? – воскликнул Карло, и так обрадовался, что у него чуть сердце не выпрыгнуло из груди. – Неужели я и в самом деле поглупел?
На радостях он материализовал на столе белку, но сразу же сделал ее невидимой, чтобы не вызвать подозрений у Чиччи. Когда же Чиччи ушла в свою комнату, он снова попробовал материализовать белку, но ничего не получилось. Тогда он попробовал материализовать морскую свинку, навозного жука, блоху. И опять ничего не вышло.
– Тем лучше, – вздохнул Карло, – значит, я уже совсем отучился от дурных привычек.
И действительно, теперь его снова зовут Карлино, и он даже не помнит, что когда-то возражал против этого.
Венецию надо спасать, или как просто стать рыбой
– Однако, – сказал однажды синьор Тодаро, страховой агент, синьоре Дзанце, своей жене, – ты только посмотри, что пишут в газетах! «По мнению профессора Со Хио Со Хио из Токийского университета в 1990 году Венеция вся целиком уйдет под воду. Из лагун будет торчать только верхушка колокольни Сан-Марко». До 1990 года осталось немного. Не пора ли искать убежище?
– И где же ты думаешь спрятаться, дорогой мой? Может, поедем к моей сестре в Каварцере?
– Бежать из Венеции? – удивился синьор Тодаро. – Нет, лучше давай превратимся в рыб! Тогда сможем жить здесь и под водой! И еще сэкономим на обуви. Ну-ка, труби скорей сбор!
Синьора Дзанце протрубила сбор, и сразу же прибежали дети – Бепи, Нане и Нина, они играли на площади Сан-Паоло. Затем пришла племянница Рина (дочка той самой сестры, что жила в Каварцере) – она проводила время у ворот, высматривая жениха.
– Так, мол, и так, – объяснил синьор Тодаро, – давайте превратимся в рыб и благополучно перенесем экологическую катастрофу.
– Я не люблю рыбу, – сказал Бепи. – Мне больше нравится кура с рисом!
– Однако, – возразил синьор Тодаро, – это не имеет никакого значения! – И скорчил сынишке гримасу.
– Но это означает, – ответил Бепи, – что ты слишком любишь командовать!
– Ладно, в рыбу так в рыбу, – согласился Нане. – Но в какую?
– Я хочу превратиться в кита! – заявила Нина.
– Двойка тебе с минусом! – воскликнул синьор Тодаро. – Разве ты не знаешь, что кит – не рыба? Ну ладно, не будем углубляться в скучные споры о классификации.
– Как это понимать? – спросила синьора Дзанце.
– А так – примемся за работу! Недаром говорят: «Начало – половина дела!», «Время не ждет!» и «Поживем – увидим!» Пошли!
– Но куда, дорогой мой? – удивилась синьора Дзанце. – Уже поздно. Все порядочные венецианские семьи наслаждаются уютом домашнего очага, и мамы – ангелы-хранители этого очага – включают телевизор.
– Однако, – прервал ее синьор Тодаро, – сейчас самое подходящее время. Быстро! Один за другим! Построились! Животы подтянуть! Грудь колесом! Вперед, шагом марш! Минутку, я только захвачу шляпу.
Они вышли на берег канала, вошли в воду и стали превращаться в рыб.
– Сначала, я советую, позаботьтесь о плавниках, – поучал синьор Тодаро. – Надо вырастить один на правой руке, другой – на левой.
– А чешуя? Какого цвета мне выбрать чешую? – спросила племянница Рина. – Может быть, фиолетовую, поскольку я блондинка?
Синьоре Дзанце захотелось сделать себе красный хвост, но она вспомнила о другом и спросила мужа:
– Однако, Тодаро, а дети завтра пойдут в школу?
– Не отвлекайся, Дзанце, сосредоточься!
Но ребята уже обрадовались. Перспектива неожиданных каникул засверкала перед ними, словно канал Гранде вечером во время какой-нибудь исторической регаты. Они удвоили усилия и в несколько мгновений сделали себе великолепные боковые плавники, которые вылезли наружу, продырявив рукава.
– Однако что стало с вашими новыми свитерами! – огорчилась синьора Дзанце.
– Молодцы! Молодцы! – похвалил синьор Тодаро.
Впрочем, он тоже вошел в воду в пиджаке, теперь и у него выглядывали из рукавов плавники.
– А вдруг мы станем маленькими рыбками? – испугалась Нина. – Тогда большие рыбы сразу съедят нас…
– Не бойся, – успокоила Рина. – Мы станем самыми крупными рыбами в лагуне и сами съедим всех!
– Я предпочитаю куру с рисом, – снова напомнил Бепи, держась на всякий случай подальше от отца.
Утро на канале Гранде было туманным. Туда-сюда сновали речные трамвайчики, в самых разных направлениях двигались гондолы и моторные лодки. Синьор Рокко вел свою большую лодку с грузом горчицы, как вдруг увидел в воде крупную рыбину, которая вежливо приподняла шляпу, приветствуя его:
– Так вы будете страховаться или нет? Смотрите, какой туман! Столкнетесь ненароком с кем-нибудь и оставите тут и деньги и горчицу! Подумайте о своих детях, однако!
– Синьор Тодаро… Неужели это вы? Бедняга, не завидую вам, если вас увидят городские стражники! Вы же знаете, что в канале Гранде запрещено купаться!
– Я не купальщик. Я страховой агент.
Люди на пароходиках, в гондолах и моторных лодках с любопытством оборачивались, стараясь рассмотреть говорящую рыбу. Только один английский турист отвернулся и недовольно проворчал:
– Господи, что я вижу! При сером костюме… коричневая шляпа! С ума сойти можно!
Молодой человек по имени Себастиане Морозини – родом из Падуи, студент факультета изящных искусств, а также наследник виллы, украшенной фресками знаменитого Тьеполо, и четырех ферм, где изготовляли знаменитые итальянские сыры «речото» и «амароне» – стоял на мосту у Академии и печально смотрел на след, который оставляла позади себя большая лодка с грузом черничного варенья. Молодой Себастиано был влюблен в графиню Новеллу, но графиня предпочла ему доктора экономических и коммерческих наук из Козенцы, с которым и уехала в Египет. Они встретят Новый год на вершине пирамиды. Молодой Себастиано размышлял, стоит ли покончить жизнь самоубийством сразу, тут же бросившись с моста, или лучше сначала съездить в круиз на Галапагосские острова, чтобы хотя бы раз в жизни посмотреть на игуан, живущих на воле.
Вдруг – сон это или явь? – он увидел грациозно изгибавшуюся в воде Рину из Каварцере, дочь сестры жены синьора Тодаро, особенно привлекательную в этой своей фиолетовой чешуе, которая так замечательно контрастировала с ее золотистыми волосами. Померкло – при сравнении – воспоминание о графине Новелле, у которой волосы были выкрашены перекисью водорода, а нос, по правде говоря, был уж очень длинный.
– Синьорина, – обратился к Рине молодой Себастиано, охваченный волнением, – позвольте проводить вас?
Рина заметила, что у молодого человека голубые глаза, и интуитивно догадалась, что он наследник виллы, расписанной знаменитым Тьеполо. Она улыбнулась ему, давая понять, что его общество не будет ей безразлично. Молодой Себастиано, не колеблясь, бросился в воду, превратился в рыбу и стал прогуливаться с красавицей Риной по каналу, описывая ей одну за другой все четыре свои фермы. Он рассказал ей также о своей несчастной любви к графине и изложил некоторые свои планы на будущее, как, например: нарисовать воду лагуны белой в понедельник, желтой – во вторник, красной – в среду и так далее, объединить Италию, Австрию и Югославию в одно государство со столицей в Венеции, написать роман в тысячу страниц, каждая из которых будет состоять только из точек и запятых, без единого слова, и так далее.
Красавица Рина слушала его и была счастлива.
Между тем синьора Дзанце приплыла вместе с Бепи, Нане и Ниной в район Каннареджо. И многие местные ребятишки, воспылав азартом здорового соревнования, тоже попрыгали в воду и стали учиться у детей синьора Тодаро, как превращаться в рыб. Те же немногие, кто не сумел научиться, вернулись на берег и пошли домой переодеваться. Остальные радовались и помахивали новенькими плавниками.
Но тут на беду их увидела со своего балкончика одна старая учительница-пенсионерка. Вместо того чтобы думать о своих делах, эта настырная синьора, вдова отличного игрока в деревянные шары, подумала о детях: «Жаль, что так много ребят превращается в рыб! Они же останутся без школы, без чтения, которое так любят, без дополнительных материалов по истории, географии и другим предметам, которые обожают, без тех замечательных диктантов, сочинений и изложений, в которых они души не чают».
И чем больше она думала об этом, тем больше огорчалась. В конце концов она не выдержала, надела свою старую добрую униформу учительницы, поцеловала фотографию покойного чемпиона деревянных шаров, бросилась в канал и превратилась в рыбу-учительницу.
– Дети! Идите сюда! – приказала она, хлопая плавниками.
Детям-рыбам очень хотелось уплыть куда-нибудь подальше – к острову Мурано, к острову Бурано и даже к Торчилло. Но в то же время, будучи учениками, они не могли не повиноваться повелительному призыву учительницы. Правда, они тут же принялись толкать друг друга, ябедничать, показывать язык и упражняться в десятичной системе.
Больше всех огорчились Бепи, Нане и Нина, которые ожидали, что в новых условиях у них будут вечные каникулы. Синьора Дзанце, напротив, была очень довольна, потому что, пока учительница занималась с ребятами, она могла поболтать с приятельницами, которые сидели на берегу и чистили зеленый горошек. Ее красный хвост произвел на них неотразимое впечатление.
Примечательные события произошли и в других районах города. Синьор Тодаро, используя любопытство окружающих, сумел заключить немало договоров о страховании жизни на случай пожара, на случай отравления плохой рыбой и так далее. Однако он, пожалуй, уж слишком был на виду у всех. Слух о том, что в канале плавает большая рыбина, которая, приподнимая шляпу, приветствует знакомых, привлек внимание разных бездельников, в том числе и хозяина дома, в котором снимал квартиру синьор Тодаро.
– Однако, – удивился этот хозяин, – вот, значит, какой ты придумал способ не платить мне за квартиру. Хитро! Но ты от меня не отвертишься!
Он тут же бросился в воду, превратился в рыбу и поплыл за синьором Тодаро, требуя ответа:
– Так когда же ты заплатишь мне эти сорок тысяч лир? Когда? Сорок тысяч лир!
Услышав, что речь идет о деньгах, продавец бытовых электроприборов внезапно вспомнил, что синьор Тодаро еще не уплатил ему очередной взнос за телевизор. И он тоже прыгнул с мостика…
В другом конце канала один священник увидел, как прогуливаются увлеченные своими разговорами красавица Рина и молодой Себастиане. Будучи человеком прозорливым и деятельным, он сразу же понял, что влюбленные, ставшие рыбами, не смогут обвенчаться в церкви и им нужна помощь. И он немедленно принял решение стать рыбой-священником, чтобы оказывать поддержку всем новым рыбам. Сказано – сделано. И вот он уже поплыл с двумя плавниками, похожими на крылья архангела. Словом, лагуна заселялась.
Маленький Бепи не любил десятичную метрическую систему исчисления. Миллиметры ничего не говорили ему. Гектолитры тоже оставляли совершенно равнодушным. Ему больше нравилась, как мы уже знаем, кура с рисом. Вот почему он решил покинуть школьные воды и уйти на дно, чтобы поразмышлять там в гордом одиночестве. И что же он там обнаружил? Что лагуна совершенно засорена. Там, где должны были быть мягкий песок и теплый ил, лежали глиняные черепки и водоросли, высились горы не получивших хода прошений. Они были заключены в тяжелейшие контейнеры, вес которых можно было измерить только тысячами кубических метров, центнерами тонн и бесконечным количеством мегатонн.
«Однако, – подумал Бепи, – вот где скопилось все зло десятичной метрической системы. Понятно теперь, почему так поднялся уровень воды. Хотел бы я посмотреть, что стало бы с их умывальниками, бросай они туда столько бумаги!»
Не совсем ясно, кого он имел при этом в виду, но нас это не касается. Бепи, впрочем, уже побежал бить тревогу. Он остановил катер пожарных и с жаром рассказал им о своем открытии:
– Так, мол, и так. Во всем виноваты бюрократические препоны! Устраните их, и все станет на свои места!
– Однако, – воскликнул начальник пожарной команды, – а рыбий паспорт у тебя есть?
Он спросил так, разумеется, только потому, что, будучи венецианцем, не мог не пошутить. Но потом он уже больше не терял времени даже на вопрос, кто отец Бепи. Он собрал стражей огня и воды и сразу же начал прочищать каналы, устраняя вышеназванные бюрократические препоны. И через несколько часов уже стали заметны первые положительные результаты операции. Дно освободилось от этих чудовищных тяжестей, и уровень воды в лагуне понизился. Острова, фундаменты зданий, мосты и вообще вся суша как бы выплыла наверх и заняла нормальное положение по отношению к поверхности лагуны. Венеция была спасена!
«Дин-дон! Дин-дон!» – празднично зазвонили колокола города.
Синьор Тодаро созвал семью, дал отбой тревоги и вывел своих близких на сушу.
– Больше нет нужды оставаться рыбами. Теперь мы можем снова стать венецианцами. Молодец, Бепи! Сегодня же вечером отпразднуем это событие жареными раками и кальмарами.
– Нет! – возразил Бепи, рассердившись. – Хочу куру с рисом.
Мама, брат и сестра поддержали его. Не возражали против куры с рисом и красавица Рина с молодым Себастиано, которые завтра поженятся и уедут в свадебное путешествие в Местре – в ту часть Венеции, что находится за лагуной, на суше.
– Ну ладно, – согласился синьор Тодаро, – пусть будет кура с рисом!
И ускорил шаги, чтобы оторваться от кредиторов.
