Робин Каэри
Перстень принцессы
Сам герцог не любил делиться своими мыслями ни о ком, если только разговор не заводил его брат, а дю Плесси-Бельеру он привык доверять в том, что касалось искренности его суждений и непредвзятости мнения. Теперь же он не был уверен в том, что его мнение о ком-то из их общих знакомых при дворе короля Людовика могло совпасть с мнением собеседников, точнее, самой Генриетты. О лорде Суррее Арман не знал ничего, кроме того, что сам он и вся его семья были вынуждены бежать из Англии вскоре после суда и казни короля Карла Первого, а потом долгое время прожили в эмиграции в Нидерландах. С щебетавшей обо всём на свете без передышки мисс Стюарт де Руже не был знаком лично, однако, он был достаточно наслышан о ней и знал о том, что она выросла вместе с Генриеттой, будучи представленной в её свиту с раннего детства. Отец мисс Стюарт происходил из обедневшей ветви шотландского рода Стюартов и приходился дальней роднёй королевской семье. Он бежал вместе с супругой и дочерью во Францию, где примкнул к свите Генриетты-Марии в качестве её личного доктора.
– Я хочу узнать обо всех! И нет, не общие вопросы, вроде того, кто какой полк получил или с кем был помолвлен, – заговорила Генриетта, и вдруг её взволнованное лицо осветилось улыбкой предвкушения, словно ей предложили пуститься в захватывающее путешествие в полную чудес волшебную страну, где она непременно встретится с друзьями детства.
– Вы слишком преувеличиваете мои возможности, Ваше высочество, – с лёгкой улыбкой ответил на это де Руже.
В глубине души он постепенно освобождался от привычной скованности в своих манерах и речи.
– Хорошо, хорошо, герцог! Тогда начните хотя бы вот с кого, – Генриетта посмотрела вверх на небо, которое постепенно освобождалось от облаков, сулящих дождь, и улыбнулась в ответ на улыбку де Руже. – Начните с моей дорогой Катрин!
– Простите, с которой из них? – неожиданно для самого себя Арман услышал в собственном голосе иронию и даже лёгкое подтрунивание, делающее его похожим на Франсуа-Анри, чьей излюбленной тактикой ведения беседы с юными девицами было постоянное подтрунивание и шутки над ними.
Он тут же наклонил голову в знак извинения, но Генриетта не услышала в его вопросе ничего, что задело бы её, и оставила этот жест без внимания. Напротив, и она сама, и её подруга сочли это напоминание забавным фактом, чему они весело рассмеялись.
– И в самом деле, при дворе так много Катерин! – добавил Суррей, владевший французским языком в достаточной мере для того, чтобы понять причину этого внезапного веселья. – Это как множество Елизавет при английском дворе! Бесс, Бетти, Лиззи, Изабеллы – все они Елизаветы.
– Да и в самом деле, – сдержанно посмеиваясь, согласился с ним де Руже.
– Я хочу узнать о мадемуазель де Грамон. То есть нет, теперь она княгиня Монако – супруга Луи де Гримальди, князя Монако, – Генриетта с мечтательным видом засмотрелась на бархатистые веточки розмарина.
– О, княгиня де Монако! – отозвался Арман де Руже, про себя испытав облегчение от того, что принцесса назвала одну из самых известных во Франции особ, новости о которой достигали даже итальянских княжеств, где он был вынужден проводить большую часть времени. – Её высочество счастлива и здорова. В январе она произвела на свет малыша – наследника престола княжества Монако. Здоровый и красивый мальчуган. Его назвали Антуаном. Кстати, князь и княгиня вернулись в Париж. Они поселились во дворце, который выкупил для них князь Оноре де Гримальди – дед Луи и нынешний правитель Монако. И по слухам, герцог де Грамон по случаю рождения внука выкупил для Катрин место гофмейстерины двора в свите Вашего высочества, – произнеся эти слова, Арман слегка покраснел. – То есть я хотел сказать, что, в случае вашего согласия, это будет свита Вашего высочества.
– Это что же? Штат моей новой свиты уже утверждён? – сухо поинтересовалась Генриетта, подозревая, что Анна Австрийская вряд ли согласилась бы позволить ей самой принимать решения относительно французской свиты, пусть и её собственной. Это оказалось для неё первым, пока ещё не столь чувствительным шипом, уколовшим её гордость. Но сколько их ждёт впереди!
– Да, как только слух об отъезде послов разнёсся при дворе, отовсюду посыпались прошения о приёме в свиту Вашего высочества, – подтвердил её подозрения де Руже, отметив то, как резко изменился тон их беседы. – На места четырёх фрейлин претендуют, по меньшей мере, сотня девиц. И это далеко не все! Ведь новости ещё не успели разлететься по всем провинциям.
– Да уж. При дворе устроят настоящие смотрины! – тихим, но язвительным тоном заметила шедшая позади них Фрэнсис. – Хотя по случаю приезду испанской принцессы особенного ажиотажа не было. Я не припоминаю такого.
– Должно быть, это от того, что с испанской инфантой никто не был знаком лично, – тактично предположил Суррей. – А вот служить Вашему высочеству сочтут за высокую честь и особую привилегию девушки из всех дворянских семей во Франции. Да и в Англии тоже. Все знают вас, Ваше высочество. И любят вас.
– Да уж, – тихо проговорила Генриетта. – Но что же ещё, герцог? И кстати, что вам известно о ещё одной Катрин? О той, которая из семьи де Невилей?
– А, мадемуазель де Невиль! – понимающе кивнул де Руже. Слишком уж откровенно прозвучала лесть в словах англичанина, чтобы не расслышать в ней фальши. Хотя он тоже считал, что служить принцессе дома Стюартов и Бурбонов было бы честью для представителя любой дворянской семьи, и в этот момент он подумал о себе.
– Так что же наша хохотушка Катрин? – повторила вопрос Генриетта и просияла в улыбке, вспоминая рыжеволосую, всегда улыбчивую и энергичную Катрин де Невиль, которая знала множество историй, таинственных и ужасных. А кроме того, Катрин знала тысячу полезных мелочей: как заговорить зубную боль или залечить мелкие ссадины; чем следует помазать руки, когда они чешутся из-за порезов о колючие ветки шиповника, и много ещё из того, чему она сама научилась, как это ни странно, у сестёр-послушниц и монахинь в монастыре.
– Мадемуазель де Невиль недавно вышла замуж за Луи де Лоррена графа д’Арманьяка. Теперь она графиня д’Арманьяк и управляет огромным особняком Главного Шталмейстера. В честь замужества ей была пожалована должность в свите королевы. Королевы Марии-Терезии, я имею в виду.
– Королевы, – как-то приглушённо и будто не своим голосом повторила за ним Генриетта.
Ей всё ещё было странно думать о Марии-Терезии как о супруге Людовика, хотя его женитьба на испанке состоялась ещё до их с матушкой отъезда в Англию. А ведь королевой Франции могла стать и она сама, снова подумала Генриетта, и эта мысль отозвалась щемящей болью в глубине души.
Воспоминания о мимолётных взорах кузена, которые она то и дело ловила на себе, его ласковом обращении к ней лично, пусть и обронённом вполголоса, когда никто не мог его услышать. Нет! Ей не следовало обманываться на его счёт. Людовик всегда видел в ней лишь «малышку Анриетт» – свою младшую кузину, с которой ему не раз приходилось танцевать на балах, часто даже против его желания. Ах да! Ведь он был увлечён одной из сестёр Манчини – той самой Олимпией Манчини, которую внезапно выдали замуж за графа де Суассона! И это произошло так быстро, что никто и понять не успел, что случилось на самом деле. А ведь Олимпию Манчини едва ли не прочили в королевы! Людовик так увлёкся ею, что сделал королевой на святочных празднествах, и даже устроил в её честь грандиозную конную карусель с участием нескольких сотен дворян. А огорчился ли он из-за её внезапного замужества?
– Анриетт! – тихонько позвала мисс Стюарт, чтобы отвлечь её от глубоких раздумий.
– Ах да! – спохватилась Генриетта и обратилась с улыбкой к герцогу.
Как-то слишком уж весело и наигранно это вышло, но де Руже был достаточно чутким и деликатным и виду не подал, что, заметил невнимание Генриетты, как и то, что она отвлеклась от беседы с ним.
– А что же сестра Катрин – Франсуаза де Невиль? – задала новый вопрос Генриетта в попытке вернуть разговор в прежнее русло, а вместе с тем и обуздать собственные мысли.
– Про мадемуазель Франсуазу мне известно гораздо меньше, – отозвался Арман де Руже, но тут же тепло улыбнулся. – Вы же знаете, что в отличие от младших брата и сестры, Франсуаза куда реже бывает в центре внимания, практически никогда становится предметом разговоров, а тем более поводом для новостей. Она замужем за маркизом д’Отривом. Известно, что они поселились в замке Отрив, ведь маркиз страстный охотник и редко покидает своё поместье. Кажется, ему передали должность королевского ловчего. Так что они с супругой появляются в свете лишь с наступлением сезона охоты, когда королевский двор выезжает в Фонтенбло или в Венсенн.
– Ах, Фонтенбло! – не удержалась от восклицания мисс Стюарт. – Самое прекрасное место на свете! Там так романтично и волшебно, словно в сказке!
– Вы ещё не успели побывать в шотландских резиденциях Его величества, мисс Стюарт! – ревниво заметил ей лорд Суррей, которого задели слова и само по себе мечтательное настроение девушки.
– Да, кстати, а что же их брат? Маркиз де Виллеруа, как он? – не обратив внимания на несущественное в её глазах отступление от темы, спросила Генриетта. – Я помню, как мне предложили танцевать с ним партию! И это был мой первый придворный балет. Вообще-то, Франсуа тогда досталась роль Купидона. Он был так хорош в костюме с крылышками, с золотым луком и колчаном с настоящими стрелами!
– Да, да! Вы говорите о нашем Очаровательном Маркизе? О малыше де Виллеруа? – тут же подхватила мисс Стюарт и, весело взмахнув левой рукой, задела ветки боярышника, с которых тут же посыпались холодные капельки недавно прошедшего дождя.
– Виллеруа, Виллеруа! – не отставал от них лорд Суррей. – Это же сын маршала де Невиля! Да, конечно же, я помню его. Даже при дворе штатгальтера Нидерландов о нём рассказывали весёлые истории. Что-то о курьёзном случае с дворцовыми часами в Лувре. И кажется, именно благодаря маркизу удалось пролить свет на то странное дело.
Все посмотрели на лорда Суррея, и он стушевался под удивлённым взглядом герцога де Руже.
– Как же! Разве об этом уже перестали судачить при дворе? – попытался он перейти на шутливый тон. – Час Купидона! Это же такая громкая история!
– Как это занимательно, однако. Я узнал об этом только случайно. Я не был при дворе в то время, когда всё происходило. Мой брат оказался одним из тех, кто был посвящён в подробности того дела, поскольку он вёл расследование по кражам, которые каким-то образом были связаны с дворцовыми часами, – пояснил де Руже. – Но вот каким образом в этой истории оказался замешан маркиз де Виллеруа – этого я не понимаю, – Арман предпочёл бы вообще не затрагивать этот щекотливый вопрос – Франсуа-Анри предельно чётко обозначил те события, как сугубо личное дело, касающееся самого короля и лишь отчасти маркиза де Виллеруа.
– У нашего Очаровательного Маркиза невероятный талант попадать в приключения, – заговорила Генриетта, уловив по тону Армана де Руже его нежелание продолжать разговор об истории с часами.
Сама она слышала обо всей этой истории лишь то, что в Королевском совете было решено поручить капитану де Варду и маркизу дю Плесси-Бельеру разобраться в ней, а затем каким-то образом выяснилось, что к этим кражам была причастна шайка воров из Сент-Антуанского предместья. Один из них даже служил в Лувре, и, по слухам, его нашли избитым до полусмерти в одном из потайных коридоров. Решительно, та мрачная история о дворцовых часах кажется не самой удачной темой для лёгкой беседы!
– Да, маркиз с лёгкостью попадает в курьёзные ситуации, – де Руже подхватил это шутливое замечание, как спасительную ниточку. – Собственно, теперь, когда он закончил учёбу в Корпусе Королевских Пажей, его можно каждый день встретить во дворце. Он практически неотлучно находится при короле. Балетные постановки – вот их общее увлечение. Его величество учредил должность Королевского танцмейстера специально для маркиза.
– Как? – удивились девушки, а Генриетта спросила:
– А как же месье Бошан?
– Месье Бошан по-прежнему является главным учителем танцев. Без его личного участия не обходится ни одна постановка королевского балета. Кстати, мэтр Бошан вместе с маэстро Люлли готовят новый балет в честь прихода весны, – и тут де Руже внимательно посмотрел в лицо Генриетты. – Это в честь вашей свадьбы.
– Как? Даже балет? – не удержалась Генриетта, и её лицо просияло в улыбке, а в серо-зелёных глазах блеснули огоньки радостного предвкушения. – Как вы думаете, герцог, а мне оставят роль в этом балете? Я успею к репетициям?
– Для этого всего лишь необходимо оказаться при дворе, Ваше высочество, – резонно заметил Арман де Руже, по странной случайности или намеренно избегая называть главное условие для участия принцессы в балетной постановке, которую готовят в честь её собственной свадьбы.
Они уже около получаса блуждали по лабиринту, и всё время просвет, маячивший впереди, как будто указывал на выход, но каждый раз оказывался ещё одним перекрёстком.
– Я устала, – пожаловалась Стюарт.
– Постойте!
Генриетта остановилась на очередном перекрестке и протянула руку к ветке самшитового куста:
– Нам нужно всё время держаться одной стороны. Всё время, пока мы идём. И никуда не сворачивать. Так мы придём к самому началу лабиринта.
– Пожалуй, – согласился лорд Суррей. – Я читал о лабиринте Минотавра на Крите. Там нужно было ориентироваться одной стороны коридора.
– Да! – воскликнула обрадованная найденному решению мисс Стюарт. – В Лувре царит такая же путаница в коридорах. Я помню, как маркиз де Виллеруа рассказывал нам о том, как можно выбраться из потайных коридоров в случае несчастья.
– А тебе доводилось бродить даже по потайным коридорам? – спросила Генриетта, с подозрением посмотрев на неё.
– Нет, что вы! Просто Франсуа такой балагур. У него всегда есть парочка страшилок про запас. Он рассказывал про лабиринт из секретных коридоров в Лувре. Такой же есть и в Фонтенбло. Но всё-таки тот, что в Лувре, пострашнее. Там ведь ещё и призраки бродят. И да, второй вор! Ведь того вора, который дворцовые часы останавливал, так и не нашли! Ведь не нашли, нет?!
Этот вопрос относился к герцогу де Руже, но он предпочёл сделать вид, что, не расслышал его, и оставил без ответа. О том, что стало со вторым вором из Сент-Антуанского предместья, который был причастен к делу о дворцовых часах, никто ничего не знал. Кроме дю Плесси-Бельера и того смешного, суетливого человечка – комиссара полиции Шатле, который помогал маркизу расследовать то дело.
– Не знаю, мадемуазель. Мне кажется, что в том деле так и не поставили точку, – уклончиво ответил Арман, невольно обратив взгляд на Генриетту.
Та моментально прочла в его глазах просьбу о помощи и ответила с лёгкой улыбкой:
– Кстати, а что же ваш брат? Чем теперь занят наш славный маркиз? – спросила Генриетта. – И все его неугомонные друзья из свиты короля. Де Лозен, де Вивонн, де Гиш – чем они занимаются?
– Мой брат теперь служит при дворе. После того дела, как вы должно быть помните, дю Плесси-Бельер получил должность маршала королевского двора.
Как ни странно, но ни в тоне, ни в выражении лица герцога не промелькнуло и тени зависти или обиды на младшего брата, который обошёл его по карьерной лестнице.
– В Италию, то есть в Пьемонтский полк, он уже не вернулся. Теперь в его обязанности входит разбирательство дел при дворе: интриги, тайны, загадочные происшествия – это его епархия. Но главная обязанность – это личная безопасность короля.
– Ого, какой взлёт! – вырвалось у мисс Стюарт. – А ведь его не принимали всерьёз. Даже после того, как он стал маршалом двора, все только и шутили о его чрезвычайной молодости.
– Откуда тебе знать? – поддела её Генриетта.
– Я слышала, как о нём шептались дамы при дворе королевы Генриетты-Марии, – парировала мисс Фрэн, сверкнув в сторону кавалеров очаровательной улыбкой. – И на приёмах в Лувре тоже.
– А что же маркиз де Лозен? – вдруг спросил лорд Суррей. – Я немало слышал о нём. А также о его кузене – графе де Гише. Оба прославились, сражаясь ещё во Фландрии. А потом, как я слышал, были добровольцами в армии польского короля и участвовали в войне с турками.
– Да-да, рассказы об их подвигах неизменно служат поводом для бурных обсуждений в салонах, – тут же ответил де Руже, которому истории о ратных подвигах были по душе больше, чем пустые пересказы придворных сплетен. – Они оба, кстати, недавно вернулись во Францию и были снова приняты ко двору. Граф, как и впредь, остаётся неразлучным другом для герцога Анжуйского.
– Как? Они дружны с Филиппом? – удивилась Генриетта, и тут же на её щёчках вспыхнул яркий румянец.
– Герцог де Грамон выкупил должность шталмейстера двора Его высочества для своего сына – графа де Гиша, – ответил Арман, не обращая внимания на удивление принцессы.
Генриетта только улыбнулась в ответ. Она вспомнила лица двух таких непохожих друг на друга кузенов. Антуан де Лозен – белокурый и невысокого роста. О нём можно было сказать, что он, скорее, худощавого сложения, но за кажущейся хрупкостью и малым ростом скрывались ловкость и сила отличного наездника, а также непревзойдённого фехтовальщика. И судя по слухам, де Лозен сделался настоящим бретером, а причиной его ссылки из Франции была неудачная дуэль, из-за которой пострадал кто-то из сыновей не то герцога де Креки, не то герцога де Шуази. А вот Арман де Гиш, хотя он также, как и его кузен, не отличался покладистым нравом, заслужил славу галантного кавалера. Он пользовался громким успехом у женщин, по словам Карла, который был знаком с графом с тех давних пор, когда ещё сам находился при дворе Людовика. Де Гиш наверняка отправился в ссылку вслед за кузеном только затем, чтобы отличиться на военном поприще. Военная слава, скорее всего, прельщала его гораздо больше, чем успех у женщин. Черноглазый брюнет, молчун и красавец Арман де Гиш представлял собой полную противоположность кузену Антуану де Лозену. Да и своему отцу – маршалу де Грамону тоже. Хотя внешне граф де Гиш был вылитой копией герцога де Грамона в молодости, по характеру он прослыл замкнутым и даже нелюдимым человеком. Именно склонность к таинственному молчанию привлекла к нему внимание женщин. Кстати, о де Лозене тоже нельзя сказать, что он обделён женским вниманием! При мысли об этом Генриетта невольно улыбнулась – ставшие анекдотами истории о настойчивых ухаживаниях и победах Антуана де Лозена связали его имя с именами многих красавиц при дворе Людовика.
– Смотрите! – лорд Суррей указал на яркий просвет в конце очередной дорожки, на которую они свернули несколько минут назад. – Там выход! Я вижу отблески солнечных лучей на стёклах дворцовых окон!
– Умничка, Генриетта! – захлопала в ладоши мисс Стюарт. – Как хорошо вы это придумали. Вот я бы ни за что не догадалась бы о том, как выбраться, и так и осталась бы пропадать тут.
– Ну уж нет! Я бы ни за что не оставила тебя одну, Фрэн, – ласково улыбнувшись подруге детства, заверила её Генриетта.
Пройдя ещё с десяток шагов, они выбрались из лабиринта на широкую лужайку, разбитую напротив центрального крыла Уайтхолла. Вся лужайка была распределена на ровные квадраты, по границам которых тянули вверх свои шипастые ветки кусты шиповника и боярышника, а вдоль них краснел мокрый гравий садовых дорожек. Теперь даже острые камешки гравия не стали причиной для уныния и новых жалоб мисс Стюарт – она подобно козочке резво бежала впереди всей компании, спеша вернуться в тепло и уют покоев принцессы.
Глава 8. Совещание
После полудня. Уайтхолл. Малый зал Совещаний
О том, что в действительности происходило в умах и настроениях посланников французского короля, не догадались бы и самые опытные шпионы. А всё из-за того, что никто из числа прибывших в Англию французских дворян не имел чёткого представления о том, кто из них в действительности являлся полномочным представителем короля Франции. Кто скрывался за блистательным фасадом из великолепных костюмов, роскоши и помпезности, с которой посольство сватов прибыло в Англию, и кто на самом деле мог оказать влияние на ход переговоров об условиях предстоящей свадьбы? А самое важное, кто действовал за спиной и у французов, и у англичан, то и дело вставляя палки в колёса? Герцог де Креки, несомненно, считал себя самым важной персоной из числа дворян, входивших в посольскую свиту, ведь именно он был назначен на должность чрезвычайного посла и привёз верительные грамоты, подписанные Людовиком. Но он то и дело сталкивался с молчаливым противостоянием со стороны сопровождавших его вельмож. Тот же герцог де Руже – молодой и неискушенный в дипломатии – даже он умудрился ловко провести его, втёршись в доверие к английскому лорд-адмиралу, который оказывал влияние на решения, принимаемые Карлом! И для этого скромному герцогу было достаточно обладать атлетической статью, располагающей внешностью, репутацией опытного военного, внушительной родословной и всего лишь толикой личного обаяния. И вот же, и дня не прошло, а при английском дворе только и говорят, что о генерале де Руже!
– Им просто нравится коверкать на свой английский лад имя французского генерала, – шутливо заметил граф де Вильнёв.
– Ах, граф! Хотя бы вы увольте меня от этих иносказаний, – устало поморщился де Креки.
Они прохаживались по длинной галерее перед Малым залом совещаний, ожидая приглашения войти внутрь. Это само по себе раздражало, а доносившийся отовсюду шум голосов и весёлая музыка ещё больше подогревали растущее недовольство герцога.
– Англичанам вряд ли доступно понимание, что значит на самом деле пунктуальность, – ворчал де Креки, отмеряя шагами галерею то вширь, то в длину.
– Скорее всего, они настолько озадачены происходящим, что попросту не знают, с чего начать, – не оставлял попытки снизить градус раздражения де Вильнёв.
– А что тут начинать? Мы выдвинули им предложение руки и титула самого родовитого и выдающегося из принцев во всей Европе. Что тут обсуждать?
– Но ведь, кроме нас, то же самое могла предложить и другая сторона, – аккуратно подал мысль о возможной альтернативе де Вильнёв.
– Да неужели? И так, чтобы мы ничего не узнали об этом? И кто же эта другая сторона, позвольте спросить? – лицо де Креки перекосило от мысли, что он и отправивший его в Лондон Мазарини могли упустить из виду нечто столь важное.
– Скажем, это могут быть голландцы, – приподняв бровь, осторожно предположил де Вильнёв.
– Да что вы говорите! – саркастично пропел де Креки и круто развернулся.
Он впился взглядом в потемневшие от времени фигуры на картине, изображающей один из самых известных библейских сюжетов. Из-за того, что краски потускнели под толстым слоем растрескавшегося лака, невозможно было разглядеть черты лиц персонажей картины. Но эмоции были переданы в их жестах и позах столь живо, что картина казалась очень реалистичной, и оттого пугала и даже отталкивала зрителя.
– Голландцы, господин герцог! Это они, – продолжал свою мысль де Вильнёв. – Я заметил вчера одного молодого человека. С виду его и не отличишь от англичанина, если вы понимаете меня.
– Нет, не понимаю, – холодно ответил де Креки.
– Они – протестанты, – пояснил де Вильнёв. – Но в отличие от наших гугенотов, они совершенно не следят за собой. Одеваются так, словно тридцать лет назад в эту страну перестали поставлять сукно и нити, и с той поры вся одежда шилась только из чёрной шерсти. А ещё они с пренебрежением относятся к собственному облику – к лицу, если быть точным.
– Ближе к сути, де Вильнёв! Ближе к делу! – не выдержал де Креки.
– Тот молодой человек, он следил за нами. Сначала верхом, в дороге. Я заметил, как он всё время ехал немного позади нашего кортежа. Я видел его ещё в Дувре на пристани – недалеко от того места, куда выгрузили наш багаж по прибытии. А потом я видел, как он следовал за нами до самого Лондона.
– За нами следили, и вы только теперь рассказываете мне об этом? Это неслыханное пренебрежение обязанностями, граф! Вы не можете рассчитывать на мою снисходительность, сударь. Даже если бы я промолчал и не высказал вам всё, что я думаю о таких, как вы, ротозеях, тысяча чертей!
Де Вильнёв иронично усмехнулся и наклонил голову набок. Ему хотя бы удалось привлечь внимание к чему-то более важному, чем старые потускневшие от времени и пыли полотна.
Де Креки оторвался от созерцания скучного сюжета второй картины. Краски на ней, в отличие от первой, не потускнели, но это осталось единственным её достоинством.
– Странное дело, граф, – сменив тон, проговорил герцог. – Мы находимся в королевском дворце. Но обстановка здесь больше напоминает о вкусах его прежних владельцев – пивоваров. Здесь всё такое обветшалое и навевает тоску. Кажется, будто мы попали в заброшенный склеп.
– Англичане скупы. Или у них недостаточно средств для того, чтобы содержать королевскую резиденцию с подобающим ей блеском, – заметил на это де Вильнёв.
– Однако убранство в апартаментах принцессы и в Главном зале блещет роскошью. Впрочем, и новизной тоже, – проговорил герцог, бросив взгляд в сторону дверей.
– Но это же парадные залы. Они предназначены для приёмов придворных и особых гостей, вроде нас с вами, – де Вильнёв даже позволил себе пренебрежительно хмыкнуть. – Мне кажется, что та роскошь только усугубляет общее впечатление, которое остаётся от визита во дворец.
– Так, а что с тем голландцем? – на этот раз де Креки сам предпочёл вернуться к прежней теме их разговора.
– Я видел его этим утром под окнами нашего особняка. А на приёме у Её высочества я снова заметил его. Он шептался за спиной у короля с одним из министров.
– С кем именно, вы можете сказать?
– Я могу указать вашей светлости на него, если увижу. Но назвать по имени – нет. Я не разберу, кто из них кем приходится у этих англичан? – де Вильнёв не стал скрывать, что совершенно не различал ни имён, ни титулов представленных ему английских дворян, которых, на его взгляд, ни по именам, ни даже по их лицам невозможно было отличить друг от друга.
– Голландцы, значит. Да, всё сходится. Всё так и есть. Всё так, как мы и предполагали, – проговорил де Креки.
– Что именно сходится? – поинтересовался граф, сделав вид, что с интересом рассматривал картину, напротив которой они остановились.
– Кардинал предупреждал меня о том, что голландцы могут подыграть оппозиции в Парламенте и даже подкупят кого-нибудь в Королевском совете с тем, чтобы те склонили Карла отвергнуть наше предложение.
– Как? Даже кардинал думает, что Карл прислушается к ним? Нет, не может быть! Хотя как знать! Они могут попытаться, – чуть погодя проговорил де Вильнёв. – И они могут изрядно попортить нам кровь. Это так. К тому же до меня дошёл слух о том, что у них уже есть на примете свой кандидат в мужья для принцессы.
– Кандидат? – усмехнулся де Креки. – И кто же он?
Вильнёв замялся с ответом, кивнув в сторону вошедших в галерею вельмож, один из которых выделялся гордой осанкой и грозным взглядом, который он тут же устремил на французов.
– Да говорите же, Вильнёв! Или вы только строите догадки? – вспылил де Креки, не сразу заметив появления новых лиц, а когда проследил за многозначительным взглядом собеседника, то тут же повернулся к вошедшим и поклонился с вежливой улыбкой:
– Ваше высочество! Вы тоже примете участие в переговорах? Я, право же, не ожидал, что это привлечёт ваше внимание. Ведь, как известно, речь пойдёт о церемонии передачи невесты, но не более того.
– Вот именно, герцог, – произнёс высокий молодой человек, растягивая французские слова с нарочитой медлительностью, словно отмеряя каждое слово на вес. – И я не понимаю, зачем меня пригласили! Однако же, всем нам небезразлична помолвка Их высочеств. Не так ли?
– Ага, – тихо съязвил де Вильнёв за спиной у герцога де Креки. – Его-то женитьба вылилась в целый скандал на головы Карла и его советников.
– Так кого прочат другим кандидатом? – не оборачиваясь к нему, также тихо спросил де Креки.
– Кого-то из немецких принцев. Список его титулов длиннее, чем колокольня на Сен-Сюльпис, но владений – кот наплакал.
– И всё же, у него есть нечто, что может показаться Карлу более привлекательным, чем военный союз с Францией? – задал наводящий вопрос де Креки.
– В том-то и дело, что не для Карла, а для некоторых господ, заседающих в Парламенте. Всё проще некуда. Этот немецкий принц – протестант, – договорил де Вильнёв и хотел добавить что-то об известных ему планах коалиции протестантских княжеств Северной Германии.
Но в ту же самую минуту тяжёлые створки дверей Малого зала совещаний распахнулись, и в галерею вышел невысокий мужчина плотного телосложения, седеющую голову которого украшала высокая шапочка с плюмажем из фазаньих перьев.
– Ваше высочество, господа послы! Нижайше прошу вас следовать за мной! – пробасил он с почтительным поклоном.
– Они почти не выказывают разницу между братом короля и нами. Как это странно, однако, – пробормотал де Креки.
– Это не единственная странность, ваша светлость, – подлил масла в очаг разгоравшихся сомнений де Вильнёв. – Вы заметили то, что сам король не участвует в переговорах? И кстати, у него нет права голоса в обсуждаемых вопросах.
– Как? Но разве не он утверждал, что всё это, прежде всего, семейное дело? – удивление, отразившееся на лице герцога, вызвало скептические ухмылки у англичан, которые, не слыша его разговор с де Вильнёвом, по-своему истолковали эту реакцию.
– Так и есть. Но всё, что касается внешней политики – это прерогатива министров и Парламента. Такова цена возвращения трона Стюартам, – пояснил де Вильнёв уже на входе в зал и, как бы невзначай, добавил:
– Вечер за карточным столом с лордом Райли оказался весьма познавательным.
– Надеюсь, что и выигрышным? – вежливо поинтересовался де Креки, не лишённый азарта, особенно же в карточных играх.
Он уселся на предложенное ему место после того, как герцог Йоркский изволил занять почётное кресло во главе стола.
– Если говорить о сведениях, полученных в ходе разговоров обо всём на свете, то мой выигрыш в этой карточной партии сложно переоценить. Но мне пришлось поиздержаться ради него, – шёпотом поделился с ним де Вильнёв и занял место слева от герцога на одном из массивных стульев с высокими спинками без подлокотников – эти удобства, как оказалось, предполагались только самой высшей знати.
Заседание началось с долгой молитвы архиепископа, который, к удивлению де Креки, произнёс её на превосходной латыни, цитируя места из Писания, которые использовались в католическом праве. Это озадачило герцога, не предполагавшего, что между протестантами Англиканской церкви и французскими гугенотами окажется столь разительная пропасть в отношении языка, на котором произносили молитвы. Об этом обстоятельстве не следовало забывать. Наряду с тем фактом, что герцог Йоркский не счёл нужным осенить себя крестным знамением после молитвы, произнесённой архиепископом Англиканской церкви. Намеренно или же случайно брат короля показал свою принадлежность к католической церкви? Впрочем, может быть, это и не скрывалось столь уж тщательно, как считал Мазарини. Он предупреждал де Креки о том, что главным камнем преткновения в переговорах о браке станет вероисповедание жениха, так как многие прочат в качестве союзника Англии не католическую Францию, а одно из протестантских княжеств в Германии, если и вовсе не Голландию или Данию. Сватовство французского принца, хоть и принятое публично самим королем и вдовствующей королевой, теперь было необходимо провести сызнова. И на этот раз герцогу предстояло произнести пышную и впечатляющую речь вовсе не перед королём или принцессой, или их свитой, а перед министрами короля и членами Парламента.
