Робин Хиггинс
Методы анализа клинических случаев. Руководство для начинающих психотерапевтов
Robin Higgins
APPROACHES TO CASE-STUDY
A Handbook for Those Entering the Therapeutic Field
Любое использование материалов данной книги полностью или частично без разрешения правообладателя запрещается.
© Robin Higgins, 1993
© «Когито-Центр», перевод на русский язык, оформление, 2003
* * *
Благодарности
За помощь в подготовке данной книги я глубоко признателен Джессике Кингсли и Элен Скелтон, Дафни Гамильтон-Фэйрли, Мариетте Маркус и Элисон Фисс-Хиггинс, преподавательскому составу и студентам Центра движений и танца в Лабане, а также коллегам и пациентам, без которых я не сумел бы разработать подходы к анализу клинических случаев.
Введение
Отправляясь в путешествие, весьма полезно иметь карту с отмеченными на ней узловыми пунктами, чтобы сверять с ними свой маршрут. Когда мы занимаемся анализом клинических случаев, такого рода «вешки» принимают форму вопросов, которые нам, возможно, понадобится задать себе, своим коллегам, своим пациентам и тем, кто имеет к ним какое-то отношение.
Данная книга содержит множество перечней таких вопросов. К ним можно относиться как к вспомогательной схеме или конспекту, помогающим структурировать анализ случаев или намечать направление дальнейшего исследования (ср. Cox, 1978). В схему анализа входит гораздо больше вопросов, чем реально задается в процессе анализа любого случая (не говоря уже о любой отдельной беседе). Определяя план конкретного интервью, мы всегда должны руководствоваться тем, какие вопросы будут для него уместны и какие потребуют особого такта.
По мере обретения опыта мы становимся более искушенными в выборе задаваемых вопросов, по ходу дела заменяя намеченный набор вопросов другим или даже вообще отказываясь от каких бы то ни было предварительных заготовок. Но об этом чуть позже.
Сейчас же нам необходимо отметить для себя, что тот набор, тот «скелет» вопросов, на котором основывается анализ клинических случаев, иллюстрирует принцип, с которым мы по разным поводам будем сталкиваться на протяжении всей книги. Грегори Бейтсон определил этот принцип как фазовое чередование свободного и жесткого мышления (Bateson, 1973). Любой творческий акт, любой прогресс в познании включает эту способность к поочередному ослаблению и укреплению понятийных систем. Такие системы нужны нам, чтобы ощутить определенную устойчивость, но мы должны постоянно их демонтировать и преобразовывать, чтобы они не стали ригидными. Подбор вопросов определяет общие очертания системы, а выбор, изменение и пропуск вопросов – ее преобразование. (См. также параграфы, посвященные классификации в главе VII и стадиям исследования в главе VIII.)
Сами по себе вопросы не предназначены для того, чтобы обрушивать их один за другим на клиента. Многие из них касаются чрезвычайно чувствительных сфер и должны оставаться в сознании интервьюера, но не высказываться вслух. Когда придет время и клиент будет готов к их обсуждению, с их помощью могут быть затронуты весьма важные темы. Здесь, как и везде при анализе случаев, главную роль играет такт.
Большинство вопросов адресованы специалисту-интервьюеру и ориентированы на его взаимоотношения с пациентом: «Каковы взгляды пациента на…?» или «Можете ли вы помочь пациенту расширить опыт…?» или «Как вы оцениваете жалобы, поведение, личность пациента…?» Иногда же, например, когда затрагиваются события прошлой жизни, вопросы могут быть адресованы непосредственно к личному жизненному опыту интервьюера, поскольку это может оказаться наиболее конструктивным способом изучения жизненного опыта клиентов.
Для студентов, обучающихся арт-терапии, музыке, живописи, двигательной терапии или психодраме, были добавлены вопросы, касающиеся специфики именно этих предметов. Поскольку арт-терапия все более активно включается в социальную и медицинскую практику, можно надеяться, что эти более специализированные вопросы не оставят без внимания и другие специалисты, например, социальные работники, консультанты и медики.
Прежде чем перейти к анализу случая, необходимо задать себе следующие предварительные вопросы:
1. Что меня просят сделать в данном случае? В чем состоит проблема и каковы ее возможные решения?
2. В чем состоит моя роль и кто мои коллеги? Что образует систему, частью которой я являюсь?
3. Чем конкретно меня заинтересовал данный случай? Почему я выбрал для специального исследования именно этого человека или ситуацию? Что в них особого? Что они для меня значат?
4. Отношусь ли я к пациенту как к частному случаю интересующей меня более широкой проблемы или как к уникальной личности, которая интересна сама по себе? Или в моем отношении к нему присутствует и то, и другое? Если верно последнее, то как я решаю проблему несовместимости случая как примера и случая как чего-то уникального?
План анализа случая в арт-терапии обычно включает следующие пункты (см., например, рекомендации Института психиатрии: Institute of Psychiatry’s document, 1982):
Место проведения анализа случая: например, в клинике, больнице, школе или в другом учреждении.
Жалобы или причины обращения к врачу с описанием истории болезни.
Семейная история, включающая социальные условия жизни пациента в прошлом и настоящем.
Личная история, включающая раннее и последующее развитие, сведения об образовании, карьере, браке и других ключевых моментах.
Личность и индивидуальные особенности, в том числе оценка когнитивных, эмоциональных и творческих способностей.
Формулировка проблемы (диагноз) и план лечения. Наблюдения за ходом лечения.
Окончательная формулировка того, что было достигнуто, того, что осталось незавершенным, и того, что скорее всего произойдет (прогноз).
По своему построению данная книга придерживается той же последовательности. Конечной целью является сведение воедино информации по следующим пунктам:
1. Запись клинических наблюдений.
2. Наблюдения за тем, что происходит при использовании тех или иных средств терапевтического воздействия.
3. Традиционная классификация медицинских и психологических нарушений.
4. Представление данных, полученных без проведения экспериментов, для формулировки гипотез и проверки их истинности.
5. Преобразование анализа случая в рассказ об излечении.
Глава I
Анализ случая: Определение
Вопросы:
1. Что такое случай? Что такое анализ случая?
2. Что такое контекст, в котором проходит анализ случая?
3. Какие роли и отношения можно выделить при анализе конкретного случая? Кто такие протагонисты?
4. Чем анализ случая отличается от биографии, автобиографии, романа? от мифа или архетипического повествования, например, об Эдипе, леди Макбет или Иове?
Случай как статистическая единица
Фундаментальный закон природы – это закон потребностей и их удовлетворения. Каким бы видом терапии мы ни занимались, мы не можем уклониться от основного направления, которое устанавливает этот закон: мы должны определить природу испытываемых пациентом трудностей (его потребность) таким образом, чтобы помочь их разрешению (наша помощь в удовлетворении потребности). Случай – это и есть то, на чем фокусируется такое исследование (по поводу применения в медицине закона потребностей и их удовлетворения см.: Culyer, 1991; Armstrong, 1991; Frater, Costain, 1992).
Случай – это элемент, кирпичик, с помощью которого мы строим свои теоретические модели, будь то модели здоровья или болезни, или концепции оказания социальной, медицинской, юридической помощи. Случай – это основа, толчок для многих эмпирических исследований человека. Наука и искусство начинаются с тщательной оценки отдельного случая. Запись такой оценки и лежит в основе анализа случая.
Таким образом, в самом начале нашего исследования возникают следующие взаимосвязанные вопросы:
1. Что такое случай?
2. В чем нуждается пациент и чего он ожидает от терапевта?
3. Какую помощь может оказать терапевт?
Некоторые аспекты этих вопросов мы рассмотрим прямо сейчас. Их более глубокий смысл станет понятен по мере чтения книги.
Пациент и случай
Понятие «случай» можно встретить в литературе по медицине и социологии, а также в «сводках» из практики адвокатов; в последнее время важной составной частью подготовки менеджеров стало проведение анализа случаев, имевших место на производстве и в государственных учреждениях.
Говоря в самых общих терминах, случай возникает, когда человек (А) в затруднительном положении обращается к другому человеку (В) за помощью. Мы называем А пациентом или клиентом, а В профессионалом (медсестрой, врачом, терапевтом), имея в виду, что он обладает соответствующей подготовкой, чтобы оказывать помощь пациенту, попавшему в затруднительное положение.
Здесь представляется уместным поговорить о значении слов. В английском языке есть два слова-омонима «case», каждое из которых имеет свой латинский корень. Значение первого – «происшествие или событие», оно происходит от латинского «casus» – формы причастия совершенного вида латинского глагола «cade-re», означающего «падать». Происшествие – это то, что «падает, сваливается на нас». Такое «падение» происходит неожиданно, подобно аварии или удару судьбы. В медицине и юриспруденции – двух областях, имеющих дело главным образом с человеческими страданиями, основной смысл термина «случай» как раз и наполнен указанием на неожиданности и несчастья. Разумеется, выбирая случай для анализа, мы имплицитно склоняемся к описанию чего-то, что мы считаем проблематичным и доставляющим беспокойство, чего-то, что может относиться к встрече с затруднительной ситуацией, что требует разрешения.
Другое слово-омоним «case» – это «что-то, содержащее в себе что-то еще»: a suit-case (чемодан), a book-case (книжная полка, этажерка), a stair-case (лестница). Здесь использован латинский корень «capsa», означающий «вместилище, склад», который происходит от «capire» – многозначного глагола, чьи разнообразные значения являются производными от «взять что-то в руку» (ср. в итальянском «capire» – понимать). В этом смысле анализ случая означает рамки, в которых мы описываем происшествие и которыми пытаемся ограничить свое столкновение с трудностями – будь то трудности пациента или наши собственные. Рассмотрение истории жизни человека в историческом и социальном контексте не только придает ей перспективу и значимость, но и, кроме того, задает форму для постепенного развертывания повествования. В свою очередь в этом повествовании, как мы увидим, могут содержаться тонкие смысловые оттенки, важные для пациентов, терапевтов, а также для процесса исцеления.
Слово «пациент» происходит от латинского глагола «patior», означающего «я обременен» или «я страдаю». Пациент – это тот, кто обременен тяжелыми обстоятельствами, кто страдает в несвойственной для него ситуации. Термин «клиент», в последнее время часто используемый вместо термина «пациент», происходит от индоевропейского корня «klei-» («склоняться, опираться»), в латинском – «clinare» («сгибать, вращать») и «cliens» (повелительная форма «clientem»), означающего «тот, кто сгибается или опирается на кого-то» (см. также Klein, 1966). В латинском языке значение «cliens» расширилось и включило в себя «быть компаньоном», что имеет любопытные соответствия в терапии (см. Lewis, Short, 1879).
Случай, таким образом, предполагает профессиональные отношения двух людей, термин «профессиональный» подчеркивает отличие этих отношений от многочисленных других, в которые мы включены, например, от отношений в семье или с друзьями.
Пациенты и страдание
Страдания пациентов возникают при определенном сочетании внутренних и внешних событий. Иногда острая боль возникает у пациента вследствие очевидной внешней причины, иногда – без нее. Иногда людям кажется, что пациент должен страдать, хотя на самом деле этого не происходит. Пожалуй, особенно часто это относится к капризным и непослушным детям, которых приводят к врачу обеспокоенные родители, хотя эти дети чаще всего вполне здоровы.
С другой стороны, может показаться, что пациент переживает гораздо сильнее, чем должен бы был по мнению стороннего наблюдателя. В таком случае пациента можно заподозрить в том, что он стремится привлечь к себе внимание или добиться расположения с помощью истерических симптомов или просто путем симуляции. Врачи и терапевты не чужды тому, чтобы характеризовать пациентов как «плохих» и «хороших» исходя из того, насколько громко они заявляют о своих страданиях, жалобах или еще каким-то образом «раскачивают лодку». Но здесь, как и в других ситуациях, помогающая сторона привносит сюда скорее свое собственное отношение к страданию, чем к страданию тех, кто к ней обращается. В конечном счете степень своего страдания могут оценить только сами пациенты.
После того как пациент поделился своими проблемами с другим человеком, в них оказываются вовлечены уже обе стороны. Страдание подобно инфекции. Разумеется, другая сторона может воспротивиться своему вовлечению в чужие проблемы; медицина и терапия располагают специальными защитными приемами от втягивания врача в болезненные переживания. Такие защиты составляют обязательную часть «спасательных средств». Ясно, что помогающая сторона мало чего добьется, если будет просто принимать требования пациента. Но, как и в случае любых защит, то, что вначале является полезной формой адаптации, позднее может принять патологические формы; в терапии имеется масса примеров, когда сопротивление помогающей стороны требованиям страдающей стороны становится непродуктивным (см. Szasz, 1961; Goffman, 1974, 1984; Higgins, 1963c и Higgins, 1990).
В целом проблема вовлечения в болезненные переживания, сопереживания и сопротивления этим переживаниям находится в центре внимания любой врачебной деятельности. Мы постоянно будем сталкиваться с ней при анализе случаев. Процесс излечения тормозится тогда, когда мы не можем понять, что происходит со страдающими индивидами, которых мы пытаемся лечить; такие препятствия исчезают, когда мы начинаем понимать пациента (Casement, 1985), то есть когда мы можем разделить с пациентом его страдания и при этом конструктивно извлекать необходимую нам информацию.
Случай относится к отдельному человеку или ситуации
Понятие «случай» может относиться как к человеку (как при анализе Фрейдом случаев Доры, Маленького Ганса, доктора Шребера и Раттенманна), так и к группе людей (случай семьи Х, Мидвихские кукушки, Таинственная пятерка, Бирмингемская шестерка). Такое словоупотребление чаще всего можно встретить у терапевтов и других работников клинической сферы, имеющих дело с проблемами людей.
Описание анализа случая на основе наблюдений, обследований, изучения анамнеза и полученных данных с самого начала предполагает взаимодействие двух людей – пациента и терапевта. В резонансе интерактивных ритмов и проективной идентификации, который возникает между этими двумя людьми, сам конечный результат анализа того или иного изолированного случая становится весьма неясным. Силы, действующие в поле пациент – терапевт, определяются тем, в чем нуждается (или как помогает) пациент, и тем, как помогает (или в чем нуждается) терапевт. Эти силы оказывают значительное влияние на то, что наблюдает терапевт и что ему позволяет наблюдать пациент, какие вопросы задаются или не задаются, как они задаются, что следует включить в описание, а что – отбросить, пренебречь или забыть.
Слово «случай» используется в другом смысле, когда применяется к ситуации, а не к человеку. Мы говорим о случае гриппа, дифтерии, туберкулеза или СПИДа, и тогда наш интерес вызывает прежде всего создающий проблему организм, который, так сказать, таит ее в себе. Аналогичным образом мы занимаемся и другими безличными случаями – случаем депрессии или преступления (случай убийства), громкими событиями (например, случай Дрейфуса), случаями с НЛО, появлением импрессионизма, терроризма или случаем утраты важной информации.
Применяя слово «случай» к безличной ситуации, мы продолжаем использовать наше воображение, которое выходит за пределы нашей вовлеченности в случай с конкретным человеком, то есть за пределы наших попыток понять себя, других людей и отношения между нами. Мы заимствуем творческие метафоры из разных областей жизнедеятельности человека, но переводим их на безличный язык – на язык математики и других наук или на образный язык таких видов искусства, как музыка, живопись или литература.
При анализе случая оба слова-омонима «case» являются релевантными. Структуры, применяемые нами для описания событий, сами по себе служат примерами таких безличных средств. Более детальное рассмотрение двух различных образных миров дается в двух последних главах этой книги, где случай представлен как ситуация.
Несколько примеров
1. Молодой человек направляется психиатром к арт-терапевту. В сопроводительной записке имеются данные о возрасте пациента (20 лет), роде его занятий (библиотекарь) и проблеме (общая напряженность). Имеется также краткая информация о его жизни (старший из трех детей, две сестры), указывается диагноз (состояние тревоги) и прописанные лекарства (препараты, снижающие тревожность). Кроме того, выражается благодарность арт-терапевту за предложенную помощь.
Для арт-терапевта, решившего описать историю болезни пациента, этот случай был связан с определенными сложностями, имевшими разноуровневый характер: с переживаниями молодого человека (пациента), которые постепенно проявлялись в ходе терапевтических сеансов; с переживаниями самого арт-терапевта, вызванными этой ситуацией, такими, например, как лечение человека, близкого ему по возрасту, или сотрудничество с психиатром, возраст, статус и методы работы которого (медикаментозный подход с использованием препаратов, снижающих тревожность) отличались от его собственных.
2. Завуч просит арт-терапевта провести диагностику и поработать с пятилетней девочкой, авторитарный и строгий учитель которой характеризует ее как отстающую в развитии, неспособную учиться в начальном классе, состоящем из 31 ребенка. О семье девочки известно мало, поскольку родители «не очень открыты» и не приходят на родительские собрания. Завуч обещает уведомить родителей, что их дочь направлена к арт-терапевту, который, «возможно, захочет непосредственно связаться с родителями».
Здесь снова случай связан и с человеком, и с ситуацией. Имеется несколько уровней проблем – у ребенка, завуча, пытающегося найти компромисс между потребностями ребенка и требованиями учителя, у арт-терапевта, столкнувшегося с «не очень открытыми» родителями, которых еще не поставили в известность о направлении их дочери к арт-терапевту.
Кто будет здесь объектом изучения? Пятилетняя девочка, ее родители, учителя школы или арт-терапевт?
3. Один мужчина (около 55 лет) выделялся в своей группе арт-терапии. Он был более общительным, чем остальные девять ее участников, всегда приходил первым, а уходил последним. У него была масса предложений, но если принималось не его предложение, он тут же терял интерес к происходящему и его энергия направлялась на то, чтобы повести группу в ином направлении. Обычно он поддерживал все, что говорил арт-терапевт, которому иногда от этого становилось неловко, но однажды он внезапно изменил отношение к терапевту и склонил всю группу к неподчинению.
Арт-терапевт (мужчина 26 лет) выбрал этого человека в качестве объекта для анализа случая – отчасти из-за проблем, которые тот создавал в группе, отчасти из-за ассоциаций «отец – сын», которые возникали у самого арт-терапевта в связи с поведением пациента.