Роберто Баджо
Роберто Баджо. Маэстро итальянского футбола
– Какое впечатление на тебя произвело окончание его тренерской карьеры?
– Меня это не удивило. Сакки всегда казался мне человеком, полностью погруженным в мир схем и доски. Умный, способный, но чересчур «упертый», слишком зацикленный на том, что он делает. Слишком большое нервное напряжение. Понимаешь, я всегда думал, что не стоит, насколько это возможно, слишком сильно отдаваться делу своей жизни. В футболе – в первую очередь. В тех пределах, о которых ты уже знаешь, я стараюсь приложить этот принцип к своей жизни и по-своему в этом преуспел. Несмотря ни на что, я всегда старался сохранить баланс, поддерживать дистанцию. Но я не думаю, что Сакки делает так же.
– Такое ощущение, что ты затаил на него обиду.
– Нет, точно нет. Я не люблю слово «обида», оно отражает негативное чувство, которое я ни к кому не испытываю. Гнев – да, по отношению к некоторым.
– Липпи? Уливьери?
– Оставим эту тему.
– Вернемся к Сакки.
– К нему – нет, даже не гнев. Я живу в соответствии с законом причины и следствия, и мой долг – создавать позитивные причины. Я фаталист, считаю, что нужно дать всему идти естественным путем. Пять лет назад Сакки был самым могущественным человеком в итальянском футболе, на сегодняшний день, насколько я понимаю, он больше не в состоянии тренировать. И это не случайно. Было понятно, что все так и закончится.
– Ты этому не рад?
– Наверное, кто-нибудь рад – у Сакки было много врагов. Некоторые радовались бы его поражению, но не я. Знаешь что? Мы с ним снова обнялись однажды. Мы давно не виделись, с последних и весьма невеселых месяцев 1997 года, когда мы были в «Милане». И вот встретились в Комо, снимались в рекламе для «Винд», той, где я забивал пенальти в Пасадене и мы выигрывали чемпионат мира. Кстати, это фактическая ошибка: даже если бы мы забили, у Бразилии оставался еще один удар. Но для рекламы менять действительность – это нормально. Прошлое не изменилось, однако наше объятие с Сакки в рекламе не было фальшивым. Он улыбнулся мне, пригласил меня в Фузиньяно. Во время съемок рекламы, когда выдавались перерывы, он все время разговаривал со мной и пытался объяснить. Сидя на двух мячах, мы заново переиграли весь тот чемпионат мира. И мы его выиграли.
Буддизм
Мне видится, как Тропы Песен простираются через века и континенты; и, где бы ни ступала нога человека, он оставлял за собой песенный след (отголоски тех песен мы иногда улавливаем)…
БРЮС ЧАТВИН. Тропы песен[6]
Я научился жить с естественной мыслью о смерти, составляющей часть обычной жизни. Я не жду ее, но знаю, что она придет. Она не пугает меня – это будет конец, который готовит новое начало. В тот раз мне просто показалось, что она пришла слишком рано.
Я НЕ ЗНАЮ, КАКОВЫ ОНИ, ОБЪЯТИЯ СМЕРТИ, И НЕ СТРЕМЛЮСЬ УЗНАТЬ. ТОГДА У НЕЕ НЕ БЫЛО ЛИЦА. У НЕЕ НЕ БЫЛО КОСЫ. ТОЛЬКО ВОДА. МНОГО ВОДЫ. ОЧЕНЬ ХОЛОДНОЙ. ЛЕДЯНОЙ.
Есть приятные объятия, а есть те, которых ты хотел бы избежать. Объятия той воды казались мне последним, что я почувствую в жизни. Это случилось не так давно. Я никому об этом не говорил.
Наверное, эту историю лучше расскажет Ферруччо. Он был в лодке, когда я тонул. Мы с ним охотились, и он мог стать свидетелем моей последней схватки за жизнь. Схватки, которую я должен был проиграть, если рассуждать рационально. Потому что когда такой человек, как я, который не умеет плавать даже во сне, падает в такую глубокую воду, что даже не может представить себе ее глубину, логичнее всего предположить, что он пойдет на дно. До самого дна. До конца. А в тот раз вышло иначе. И я последний человек, который может объяснить эту странность.
Было раннее утро на северо-востоке Италии. Вокруг меня – погруженный в туман Венето, бора[7] не дает даже вдохнуть. Январь, холод пробирает до костей и остается в них. Представляя берег, лежавший в трехстах метрах от нас, я вновь и вновь думал о только что написанных заметках, о природе вокруг, о темноте, новой спутнице моей души. Я был встревожен.
Ничего такого особенного в тот раз не было. Обычная охота, как всегда. То самое ощущение человека, который в ладу с самим собой, которому нравится жить здесь, в окружении болот, всегда одинаковых и всегда разных, я так хорошо был с этим ощущением знаком. Но я не был знаком – а может быть, просто слишком задумался, у меня есть такой недостаток – с тем, какую сильную волну может создать ветер. Волна подняла борт лодки, и это была атака, которой я не ожидал. Я слишком поздно ощутил этот удар и просто пассивно смотрел со стороны, как взлетаю в воздух. Неуклюжий полет, на который с тревогой смотрел мой друг, понимая, что дальнейшее неизбежно.
Ледяная вода попала мне в сапоги, и они отяжелели, как свинец. Я начал опускаться на дно, можно было не сопротивляться. Я вообще не видел никакого проблеска надежды.
Говорят, что перед смертью перед глазами пролетает вся жизнь, как фильм. Я не видел никакого фильма. Только две ярчайших картинки. Первая – стоп-кадр, в центре которого были мои предметы культа. Моя жизнь, мой Гохондзон. Вторая – мой сын, малыш Маттиа, улыбающийся мне. Нет, подумал я, еще нет. Слишком рано. Я не могу оставить его, оставить их всех одних. Пока нет.
Я выбрал не тонуть и не замерзнуть – я выбрал абсурдную надежду. Ферруччо пытался подвести лодку ко мне, но мотор не заводился. В отличие от меня, у него возможностей для борьбы было не много. Ферруччо греб ко мне, я пытался плыть – я, который вообще не умел плавать, я плыл к нему. И я добрался до лодки. Я испытывал ужас перед смертью от обморожения, ногу свело судорогой, перед глазами было лицо сына – я доплыл.
Остальное я смутно помню. Что говорил Ферруччо, как я не чувствовал своего тела, потому что его охватил холод, как мы доплыли до берега… Друзья, которые не знали, что случилось… И много воды – теперь уже теплой – на обмороженные, будто охваченные смертью части тела, оживающие через боль. И потом, спустя долгое время, объятия друзей. Я был жив. Я это понял только тогда.
И мое ощущение – больше нет холода. Мозг не понимает. Так хочется поверить в чудо. И единственный ответ на это – сомнение.
Я сам не понимаю, как не умер. Но одно знаю точно. Знаю, что через неделю снова был там. Та же лодка, то же место, тот же путь. Если бы я ждал, я бы дал страху время стать еще больше. Я бы потерял контроль над собой и свою волю.
Я И СЕЙЧАС ПРОДОЛЖАЮ ПЛАВАТЬ НА ЭТОЙ ЛОДКЕ. У МЕНЯ НЕТ ПРИЧИНЫ БОЯТЬСЯ ВОДЫ, ХОЛОДА, ВЕТРА. ДАЖЕ ТУМАН МЕНЯ НЕ БЕСПОКОИТ. ТАМ, ЗА ЕГО ОДЕЯЛОМ, Я ВИЖУ УЛЫБКУ МОЕГО СЫНА МАТТИА.
Я смотрю на его улыбку, двигаюсь к ней. И приближаюсь. Я сын этой земли, этого ветра бора, и я понимаю его. Смерть еще может подождать.
– Тебя называют «чудом человеческой веры». Твоя жизнь вращается вокруг буддизма.
– Буддизм – это основа моей жизни. Самое прекрасное, что могло со мной случиться, мое самое большое открытие. Я доверил ему всю свою жизнь.
– Многие над этим иронизируют…
– Я никогда не придавал особенного значения тому, что обо мне говорят. Абсолютно точно лишь то, что, если бы я не открыл для себя буддизм, я бы не смог бороться со своими физическими проблемами и ты бы здесь меня не слушал. Обо мне много пишут и много иронизируют, но это никогда не мешало моему пути веры, а только помогало мне становиться лучше.
– Как ты пришел к буддизму? Шестой из восьми детей в католической семье.
– Это произошло во Флоренции. Это был конец 1987 года, очень трудный период в моей жизни. За два года до этого я повредил колено, и все говорили, что мне нужно уйти из футбола. На протяжении двух лет я не мог вернуться в форму, я сам себе не верил. Я редко выходил из дома, мне все время нужно было держать лед на колене, и я боялся, что кто-нибудь, увидев меня, скажет: «Смотри, Баджо развлекается, вместо того чтобы лечиться». Я разрешал себе только походы в центр к другу, он давал мне музыкальные пластинки.
– Маурицио Болдрини, твой старший друг. Намного старше тебя.
– Это Маурицио привел меня к буддизму. В буддизме есть цепочка. Мне о нем рассказал Маурицио, ему – еще кто-то и так далее. Вершина айсберга – мой Учитель, Дайсаку Икеда. За то, что я буддист, я должен благодарить всех членов сообщества Сока Гаккай. У меня появились единомышленники, которые меня всегда подбадривали и поддерживали во всех городах, где я играл: во Флоренции у меня был синьор Канеда, в Милане – синьор Кандзаки. Это два пионера буддизма в Италии, но, как я и говорил, я не забуду всех тех, кто за эти годы сделал вклад в мое духовное развитие. Это не отменяет того, что и Маурицио имел для меня очень большое значение. С того времени, как мы познакомились, он говорил со мной о буддизме. Говорил, что буддистские практики мне очень помогут. Стояла зима, и я был в такой меланхолии, что ты не можешь себе представить. И я был очень, очень осторожным. Я с большим скептицизмом смотрел на этот мир «мистики». Я мало что понимал в этом. Когда он говорил со мной о буддизме, у меня перед глазами были люди в оранжевом, «Харе Кришна»… в общем, я ничего в этом не понимал.
– Ты был католиком?
– Ну, я всегда ходил на воскресную мессу, когда футбольное расписание позволяло. Я даже прислуживал в алтаре вместе с друзьями, но это была не глубокая вера, а просто привычка. Я это заметил, когда перестал посещать мессу. Ее отсутствие не причиняло мне боли – просто раньше я это делал, а потом перестал.
– Как ты преодолел свой скептицизм в отношении буддизма?
– Мне понадобилось время. Сначала меня интересовал только внешний аспект. Другие религии казались мне немного странными. Маурицио был настойчив, и я многим обязан его упорству. Его рассказы спровоцировали мое любопытство, и я однажды пошел в книжный, известный тем, что там продавалась религиозная литература. Я подошел к консультанту отдела «мистицизма». Я был смущен, мне казалось, что я вторгаюсь на территорию, от которой всегда старался держаться подальше.
– Ты хорошо помнишь тот день?
– Я его отчетливо помню даже сейчас. Я ничего не понимал, и мне нужна была помощь. Я попросил консультанта дать мне что-нибудь о буддизме, специально уточнив, что ничего в нем не понимаю. Я никогда не забуду его осторожное выражение лица, желчный взгляд, тонкие губы. Как будто я стоял в коридоре какого-то то ли храма, то ли суда. Я подумал: может быть, это и есть тот самый дух-привратник небесной канцелярии, который должен отличать наделенных душой клиентов от тех, у кого ее нет.
– Так дух-привратник тебя впустил?
– Выручила пауза, как при угловом. Пока он пристально смотрел на меня, я вспомнил несколько названий книг, которые мне советовал Маурицио. Я попросил их, купил и начал читать.
– Когда это было?
– Этот опыт начался для меня 1 января 1988 года. Символичная дата. Мне казалось, что с началом нового года для меня тоже начнется новая жизнь. Повезло, что я жил рядом с одним из крупнейших центров буддизма в Италии – Сесто-Фьорентино. Я до сих пор помню те недоумение и удивление, с которыми Андреина и наши семьи приняли эту новость. Мы с Андреиной незадолго до этого начали жить вместе. Ей было страшно, и она была против моей попытки.
– Она видела, как ты молишься по два часа в день, то и дело…
– Возникали и кое-какие бытовые сложности. Когда мы ездили на отдых, ей, конечно, хотелось гулять допоздна, а я просил ее вернуться домой, потому что мне нужно было молиться. Я понимаю, что вел себя как эгоист, но тогда это было правильно, нужно было сделать именно так.
– Как долго длилось сопротивление Андреины?
– Год и два месяца. Потом однажды я увидел, как она молится, стоя позади меня, почти что прячась. Она поняла, как сильно мне помог буддизм. И с того дня она больше не отказывалась от него. Молиться и следовать ритуалам вместе – это стало нашей общей ежедневной потребностью.
– А твои дети? Как ты с ними решаешь вопрос о религии?
– Пусть они сами решают ‒ думаю, это будет правильно. Если ты меня спросишь, хочу ли я, чтобы Валентина и Маттиа тоже вошли в мир буддизма, то мой ответ, естественно, будет «да». Валентина уже сейчас задает мне вопросы, когда видит, как я молюсь, она любопытная. Зная буддизм, я понимаю, как он поможет им расти, но подталкивать их к этому не буду.
– Вернемся к тому моменту, когда ты решил попробовать.
– Мне дали подумать полгода, после чего я должен был оценить, помогла ли мне вера. Мне было нечего терять, и, конечно, в это тяжелое время я был открыт к восприятию всего нового. Хотя и был в сомнениях. И, естественно, как и в других случаях в моей жизни, мне помогли мои друзья – Маурицио и другие.
– Как именно?
– Сначала я выносил им мозг. Я был навязчивым. Я приходил к ним по утрам, в самую рань, мне было необходимо поделиться своим опытом. Часто я в прямом смысле вытаскивал их из постели. Мы шли на кухню, пили кофе и разговаривали часами. И это было прекрасно. Наиболее вовлеченным был, конечно, Маурицио, ответственный за то, что все это началось. И в первый день нового, 1988 года я позвонил именно в его дверь. Было шесть тридцать утра. Меня охватила настоящая религиозная лихорадка, и ничто не могло меня остановить. Он, как все нормальные люди, накануне отмечал Новый год. Он лег спать не более трех часов назад. Еле-еле открыл сонные глаза и пробурчал мне: «А, это ты. Что случилось?» – «Я должен начать свой путь сегодня, сейчас, – сказал я. – Или ты берешь меня с собой, или не берешь никогда…»
– Представляю себе эмоции Маурицио.
– Нет, ты не можешь себе представить, что там было. Он выглядел так, как будто смотрит фильм и не может поверить тому, что видит. Ситуация и правда была необычная. «Ты с ума, что ли, сошел? Смирительной рубашки на тебя нет… Тебе нужно было выбрать именно этот момент? Что за дьявол управляет тобой?» А я уже все решил. Ты же видишь, что я упрямый, упрямый вплоть до жестокости. В то утро – январское утро во Флоренции, жуткий холод – начался мой путь веры. Я продолжаю его – мне нужно было продолжать, это было естественно. Сейчас мой путь длится уже тринадцать лет. Могу тебе точно сказать, что он определил мое место в жизни, буддизм для меня сегодня – фундамент.
– С того дня, 1 января 1988-го, ты не прекращаешь практиковать?
– Никогда. Не пропускаю ни единого дня. Даже малейшей паузы себе не позволяю. Я молюсь как минимум два часа в день. Это абсолютно неотъемлемая часть нашей жизни. В любом месте, в любой ситуации я всегда молюсь. На сборах, за границей, когда я болен – всегда.
– ПОЧЕМУ ТАК ВАЖНО ВСЕГДА МОЛИТЬСЯ?
– ПОТОМУ ЧТО МЕДИТАЦИЯ И МОЛИТВЫ – ЭТО ТЕ ПУТИ, КОТОРЫЕ МОГУТ ВЫРОВНЯТЬ ТВОЙ УМ, СДЕЛАТЬ ЕГО ОТКРЫТЫМ И ПРОСВЕЩЕННЫМ, РАСПОЛОЖЕННЫМ К СОЧУВСТВИЮ, МУДРОСТИ И К НЕКОЕМУ ВЫСШЕМУ БЛАГУ. ЭТО ВЫСТРАИВАНИЕ УМА, НА ПУТИ К КОТОРОМУ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ СЛАБОСТИ.
– Твой теперешний менеджер, Витторио Петроне, тоже буддист.
– Мы и познакомились благодаря буддизму.
Именно совместный опыт практикования буддизма позволил нам глубоко прочувствовать наши жизни. Со временем наша связь укреплялась и трансформировалась, и сегодня Витторио – мой лучший друг. Нас объединяет буддистская вера, определенность нашего мнения по поводу многих аспектов жизни, желание ставить цели и мечтать об их достижении. Конечно, мы по-разному ведем себя, но я могу честно назвать Витторио своим альтер эго: он – тот, кому я могу полностью доверять, и вся его работа в течение этих лет показала, что он исключительно честный и очень способный человек.
Во время нашей последней поездки в Японию в октябре 2000 года наш учитель Дайсаку Икеда, увидев нас вместе, сердечно поговорил с нами и призвал нас развивать то чувство дружбы, которое нас связывает. Потом он добавил, что ему бы хотелось написать книгу о дружбе, а мы с Витторио могли бы вдохновить его на одну из глав этой книги.
Витторио – мой менеджер на международном уровне, и мы с ним, конечно, обсуждаем различные профессиональные вопросы, но мы никогда не упускаем возможности вместе произнести Даймоку.
Думаю, такая дружба – уникальный пример в современном мире.
– Когда ты понял, что буддизм – твоя религия?
– Буддизм – достаточно сложная практика, и я не могу сказать, что прямо в какой-то определенный день понял, что это моя дорога. Буддизм – это исследование, это путь поиска, на котором нет отметок о достижении, если не считать просветления, которое мы называем состоянием Будды. Теоретическая часть важна, но в первую очередь значение имеет практика, жизненный опыт. Буддизм учит тебя создавать ценность во всех вещах. Нет, я не сразу почувствовал себя комфортно, мне часто не хватало почвы под ногами. Еще до того, как у меня появился умственный интерес и сердечная тяга к буддизму, я почувствовал некое беспокойство, которое как раз спровоцировало мои эмоциональные всплески и вырвавшиеся у меня реплики.
– То есть?
– Основная идея буддизма революционна: каждый сам ответственен за то, что с ним происходит, – все, что случается с тобой, это твоя вина или твоя награда. Буддизм – величайший вызов твоему собственному уму, он открывает твой интеллект и в то же время его дестабилизирует. Это война со всеми твоими устоявшимися стереотипами.
– Эта осознанность, это приближение к самоопределению помогли тебе пережить твою травму?
– Конечно. В центре буддизма – осознание того, что все происходит внутри тебя, а не снаружи. Это ты решаешь, что с тобой происходит. В нем нет места сознанию жертвы. Быть узником собственной жалобы не просто неверно – это бесполезно. Травма должна была поставить точку в моей карьере в 1985 году. «Почему это случилось со мной?» – таким вопросом обычно задаются в подобных случаях. Вера учит тебя не смотреть на это под таким углом, ты видишь проблему другими глазами. Когда ты сильно страдаешь – как, например, было со мной в тот период, когда я приблизился к буддизму, – мир кажется неподвижным. Дни и часы – бесконечными. Время есть только на страдания. Все меняется, когда ты живешь в состоянии благодарности, позитивного принятия. Буддизм – это поиск себя. Когда входишь в состояние позитивного приятия, ты не только преодолеваешь проблемы, но чувствуешь связь с миром. Поверь, иногда красивый закат или звуки музыки способны повлиять на жизнь человека и подарить ему глубочайшие и важные эмоции.
– Как ты смог найти для себя это «состояние благодарности» тогда, в двадцать лет, когда вся твоя карьера оказалась под угрозой?
– Понимаешь, сначала я вообще мог думать только о своей травме. Я ни на что не смотрел, у меня не было никаких других интересов – только боль. Это сложно объяснить, но в жизни происходит примерно так: внешняя реальность как бы звонит в колокол, который есть внутри каждого из нас. Если этот колокол из чистой бронзы, то звучат ноты смелости и радости – любое событие, даже самое трудное, отзовется гармоничной и благодарной мелодией. Но если при изготовлении этого колокола в него были добавлены некачественные металлы, его звуки будут мрачными, неприятными, сводящими с ума. И даже самое приятное событие, ударившее в этот колокол, не сможет извлечь из него благозвучия.
– А тебе удалось создать свой «колокол из чистой бронзы»?
– Думаю, да. В этом – ключ ко всему. Этот колокол в нас, когда мы молимся и когда мы собираемся для медитации.
ПРИНЦИПИАЛЬНОЕ ОТЛИЧИЕ ОТ МОЛИТВЫ В ДРУГИХ РЕЛИГИЯХ В ТОМ, ЧТО МЫ САМИ ИЩЕМ ПОСТИЖЕНИЯ, ИЩЕМ МУДРОСТИ. ВСЕ В ТЕБЕ, И ВСЕ ЗАВИСИТ ОТ ТЕБЯ.
Во второй части Сутры лотоса Шакьямуни говорит, что хочет, чтобы все люди открыли глаза на мудрость Будды, – это означает, что у всех уже есть эта мудрость, это состояние «бытия Буддой». Они просто не умеют войти в него или ленятся его найти. Поэтому речь идет о врожденном состоянии Будды. Буддизм пытается найти ту скрытую силу, которая есть в каждом из нас. Эта сила часто бездействует, но она существует. Если ты найдешь ее в себе, твоя жизнь радикально улучшится.
– И поэтому многие, говоря о буддизме, часто называют его не религией, а философией, стилем жизни, этическим кодексом. Его не так просто классифицировать.
– Да, непросто, но его и не надо классифицировать. Это посыл к перевороту, приглашение поискать в самих себе. Определение мало что значит. Пусть это будет определяться как «переворачивающая сила».
– Ты сам признаешь, что буддизм – достаточно жесткая религия. В буддизме Хинаяна (то есть «малая колесница») – более традиционном – считается, что просветление доступно лишь немногим избранным. Считаешь ли ты, что буддизм – для всех?
– Я предполагаю, что мой буддизм – это Махаяна (то есть «великая колесница»), доступный всем. Я считаю, что каждый может понять буддизм именно благодаря той врожденной силе, которая есть в каждом из нас. Но важно другое. Для всего есть подходящий момент: когда что-то приходит, необходимо это принять. Этого нужно захотеть. Мой момент наступил в 1988 году. Именно тогда – не в другое время. И с того времени я не прекращал. Буддизм – это усердная, настойчивая практика, но мне кажется, что, однажды открыв ее для себя, человек уже не может без нее обойтись.
– Это «Познай самого себя» Сократа или скорее «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» Иисуса из Назарета?
– Я бы сказал, и то и другое, а возможно, и нечто большее.
БУДДИЗМ ПРЕВОСХОДИТ ДРУГИЕ ВЕЛИКИЕ ФИЛОСОФСКИЕ ТЕЧЕНИЯ ТЕМ, ЧТО ЭТО ЕЖЕДНЕВНАЯ ПРАКТИКА, ЭТО ПРОДОЛЖАЮЩИЙСЯ ПРОЦЕСС СОСТРАДАНИЯ. ЭТО БОЛЕЕ СЛОЖНОЕ ЧУВСТВО, ЧЕМ СТРЕМЛЕНИЕ ВОЗЛЮБИТЬ СВОИХ ВРАГОВ, КОТОРОЕ ЯВЛЯЕТСЯ ЦЕЛЬЮ ХРИСТИАН.
Буддистское сострадание – это разделение страдания и всего жизненного состояния человека, это помощь в преодолении тех негативных условий, которые привели их к ненависти. Как утверждает мой учитель Икеда и как утверждал его учитель Тода, «Сострадание – это главное для веры, это фундаментальный источник энергии. Пока мы живы, оно поддерживает наш контакт с космосом, защищает наши действия. Когда мы умираем, это превращается в энергию, которая дает нам перерождение…»
– Ты хочешь сказать, что буддизм – это лучшая религия среди стольких существующих?
– Нет, этого я не говорил, я никогда и не скажу, что буддизм – лучшая религия в мире. Я просто говорю, что для меня это лучшая практика, та, которая больше всего подходит к моей жизненной энергии. Я не претендую на истину, это просто мой жизненный опыт. То есть я хочу сказать, что каждый должен найти свою дорогу в соответствии со своими личными предпочтениями. «Люби и делай что хочешь» – так говорит мой друг Бениньи, цитируя Святого Августина.
– Если неправильно понимать эту фразу, она становится приглашением к пофигизму.
– Вот именно: если ее неправильно понимать. Слова Святого Августина – это приглашение к уважению. Я стараюсь разделять их, уважать и максимально им соответствовать. С детьми и пожилыми людьми у меня это получается само собой. Возможно, я считаю их своими настоящими друзьями, своими братьями. Сейчас я читаю книгу моего учителя Икеды. Он говорит о пожилых. Это невероятно: насколько буддизм помогает людям, которым по восемьдесят, по девяносто лет, вновь открыть для себя ценность жизни. Благодаря ему даже в очень зрелом возрасте можно увидеть свою ценность и понять ее. И фактически возродиться.
– Случалось ли тебе кого-то обратить, например среди твоих коллег футболистов?
– Мне часто задают этот вопрос. Вокруг буддизма существует странное любопытство и в то же время некоторое невежество. Как будто бы меня считают проповедником, распространяющим слово Божье. Это вообще не так, не имеет никакого отношения к действительности. Я и так человек сдержанный, и становлюсь им еще больше, когда речь заходит о вере. У меня не получается говорить о ней с легкостью. Могу сказать тебе, что многие мои партнеры задавали мне вопросы, проявляли любопытство, но это ничего не изменило. Следовательно, это не был их момент. Еще раз повторю, важен только жизненный опыт. Остальное ничего не значит.
– А говорят, что на сборах национальной сборной перед поездкой в США в 1994 году, в Карнаго, Роберто Баджо обратил в свою веру соседа по комнате…
– Это была одна из моих многочисленных шуток. Один журналист очень настойчиво меня спрашивал, не обратил ли я кого-то из своих соседей по комнате, поскольку я молился каждый вечер. Я ему серьезно ответил, что в одиночку это сделать трудно, но благодаря тому, что жена моего коллеги тоже буддистка, я начал обращать его ночь за ночью. Журналист спросил меня, кто был моим соседом по комнате. Я ответил: «Это там один Роберто… Насколько я знаю, он единственный, кто спит со мной». Эта шутка вышла не очень удачной.
– То, что ты буддист, чем-то конкретно помогло тебе в твоей карьере?
– Разумеется. Буддизм дает мне возможность думать о действительно важных вещах, он позволяет мне хорошо себя чувствовать, он заряжает меня. Он помогает мне не терять себя. Я приведу тебе пример. Когда я выступал за юношескую команду «Виченцы», мы играли так хорошо, что иногда поболеть за нас приходили тысячи человек. Но из этой удивительной команды только мне удалось сделать профессиональную спортивную карьеру. Несколько лет назад в Вероне я купил газету и прочитал в ней, что один из моих партнеров по той команде был арестован за торговлю героином. Мне было очень больно и за себя, и за друга. Как будто бы я его бросил на дороге, не сумел ему помочь. На определенном уровне потерять себя легче, чем кажется. Без буддизма, возможно, я бы сейчас с отцом ковал железо в Кальдоньо. Или, еще хуже, был бы браконьером или кем-то еще. В тех условиях, в которых я был тогда, бросить было проще всего.
НО ЖИЗНЬ – ЭТО БОРЬБА, А БУДДИЗМ – ЭТО ПОСТОЯННАЯ БОРЬБА. И МНЕ НРАВИТСЯ БОРЬБА, ОСОБЕННО ЭКСТРЕМАЛЬНАЯ.
– Продолжать карьеру с такой травмой колена – это тоже экстремальная борьба.
– Так оно и есть. Для меня предельно ясно: ничто не происходит случайно. Буддизм был внутри меня как духовное стремление и врожденная потребность. Маурицио, другие друзья, Флоренция помогли мне войти в осознанное состояние. Или лучше сказать так: они помогли мне осознать себя в правильный момент, в решающий период моей жизни. Понятно, что это был момент сильной боли. Вначале мне не хватало смелости. Я слишком пассивно переживал свои проблемы, которые рождались по моей вине, из-за совершенных мной ранее ошибок. Я знаю, что это тяжело переварить, особенно трудно пришлось мне, но это так.
– Это осознание тебе помогло?
– Я понял, что должен был реагировать. Вера – длинный путь, практикуя веру, я должен был найти в себе смелость жить. И это была постоянная духовная тренировка моей смелости. Я внес в это всю свою необъяснимую на тот момент решительность, мое подсознание, мое стремление к невозможному. Я знаю, что я ненормальный. Иногда в течение тренировки мне больно, боль пронизывает мой мозг. Но я не говорю себе: «Так, стоп». Я продолжаю, преодолеваю боль. Со временем я пришел к пониманию того, что у меня должны быть сила и смелость идти вперед, все дальше. Я преодолевал боль, я ничего не боялся, меня нисколько не интересовало мнение остальных. Идти дальше: вот в чем была разница. Остальные сдавались, а я нет. Понимаешь?
– Мне кажется, да.
– Перед лицом боли, перед лицом препятствий я никогда не останавливался. Мне было больно, но это не имело значения. То, что считали тупостью и упрямством, – это моя сила, моя щедрость. Я отдавался игре, как никто, весь, без остатка. Точно могу сказать тебе, что с такой болью в колене, как у меня, почти все уже остановились бы.
– Чересчур смелое утверждение.
– Не думаю. Я плохо себя чувствую уже шестнадцать лет, играя в полторы ноги, но никогда не жалуюсь.
– Ты когда-нибудь воспринимал гол как своего рода мгновенное просветление?
– Осторожнее. Мне кажется, что с такими сравнениями нужно быть очень-очень осторожными. Правда, что в определенные периоды жизни забитый мяч – это счастье, сравнимое с мигом просветления. Иногда я настолько погружен в свои мысли, что даже крики болельщиков звучат для меня как буддистские сутры.
– По поводу гола Нигерии в 1994 году ты сказал: «Я помолился главному Будде, и мяч прилетел ко мне. Так благодаря молитвам Сока Гаккай и моего учителя Дайсаку Икеды свершилось чудо».
– Я не помню, чтобы говорил такое. Но помню, что в матче с Нигерией было совершенно особое ощущение. Оставалось две минуты до конца, Италия проигрывала, до этого момента я ощущал, что чемпионат проигран, все вообще должно было вот-вот закончиться. Да, этот гол показался мне чудом – но это было волевое чудо. Чудо моей воли.
– Буддизм помогает тебе поддерживать физическую форму?
– Если ты пребываешь в мире с самим собой, то и физическая форма у тебя хорошая. Духовные упражнения позволяют мне погрузиться в глубокую рефлексию, которая ведет к максимальной концентрации. Раньше я был очень напряженным, бывало, что в конце матча я вообще не чувствовал ног. В отношении физической формы – кроме колен – у меня никогда не было проблем. Я живу размеренной жизнью, почти всегда ложусь спать не поздно, у меня почти нет вредных привычек. С годами я научился ценить хорошие вина, но могу контролировать себя.
– Ты куришь?
– Курил. Мне нравилось выкурить сигарету после чашки кофе или перед тем, как пойти спать. Но больше ни одной в течение дня. Я курил, пока мне это нравилось. Когда я осознал, что это превращается в привычку, я перестал. Если есть что-то, что я не переношу, – так это потеря контроля над собой. Поэтому я и перестал, окончательно бросил. Если я решаю что-то сделать, я это делаю.
– Ты когда-нибудь терял контроль над собой?
– Только однажды, в юности. Мне было пятнадцать лет, и друг против моей воли заставил меня выкурить косяк. До этого я никогда их не курил. Когда я пошел спать, у меня голова начала кружиться, как карусель. Я погасил свет, мне казалось, что он горит повсюду. Ощущение невыносимой беспомощности. Неслучайно состояние, когда ты ничего не можешь сделать, в буддизме соответствует аду – дзигоку (дзи – это «нижний», а гоку – «заключенный»). Ты живешь в аду, когда у тебя нет контроля над собой, когда ты вынужден быть готовым к чему угодно вплоть до насилия, только потому, что это необходимо другим. И мне это – без шуток – напоминает мир футбола.