Роберт Льюис Стивенсон
Остров Сокровищ. Перевод Алексея Козлова

Полная версия

Дизайнер обложки Алексей Борисович Козлов

© Роберт Стивенсон, 2020

© Алексей Борисович Козлов, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-4493-1917-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Читателю

 
Старея, вспомнишь ты едва ль
Места, где в юности воскрес
И золотые острова
И мрак могил и злата блеск.
Матроса, вспомнившего вдруг
Про холод, жар далёких стран,
Пиры и плен, что полон мук.
Сундук, или пустой карман,
Лихие песни моряка,
Блеск солнца и небес лазурь
И как упорная рука
Латает парус после бурь.
Не могут даже короли
И их заснеженная рать
Надёжную юдоль земли
На рай дощатый променять
И данью взяв свою судьбу
Ты обязался честно жить,
Вести за золото борьбу
И одному всех победить!
 

Часть Первая. СТАРЫЙ ПИРАТ

Глава 1

Старый морской пёс в трактире «Адмирал Бенбоу»

Сквайр Трелони, доктор Ливси, и все остальные джентльмены просили меня записать все важные подробности об Острове Сокровищ с начала и до конца, не сохраняя в тайне ничего, кроме координат острова, и то только потому, что далеко ещё не все ещё сокровища вывезены оттуда. Итак, я беру перо в этот благодатный 17.. год и мысленно возвращаюсь к тому времени, когда мой отец держал трактир «Адмирала Бенбоу», а старый задубелый от загара моряк с сабельным шрамом на лице снял угол под крышей нашего дома.

Я помню его, как будто это было вчера, помню. как он подходит к двери гостиницы, помню его сундук, который за ним вёзли в ручной тележке – это был высокий, сильный, грузный, коричневый от загара мужчина. Его смоляная косичка падала через плечо его грязного голубого кафтана, его руки были оборваны и покрыты шрамами, с черными, поломанными ногтями, и корявый сабельный шрам пересекал его грязную, бледную щеку. Я помню, как он оглядел вывеску гостиницы и засвистел про себя, а затем во весь голос разразился старой морской песней, которую потом так часто пел:

 
«Пятнадцать человек на сундук мертвяка!
Йо-хо-хо, йо-хо-хо, и бутылка рома!»
 

Пел он высоким, дребезжащим голосом, который звучал, как старые, скрипучие, давно не смазанные дверные петли. Он стукнул в дверь ручкой своей толстой палки, и когда появился мой отец, грубо потребовал стакан рома. Заполучив свой стакан, он медленно осушил его, как знаток, смакуя напиток на вкус и глядя сквозь стакан на скалы и на нашу вывеску.

– Здесь удобная бухта, – наконец сказал он, – И приятный трактир! Народ валит, приятель?

Мой отец ответил ему:

– Нет, к сожалению, посетителей очень мало!

– Ну, тогда, – радостно сказал он, – это как раз для меня! Эй, малый, – крикнул он человеку, который сзади катил тележку, – Иди сюда и помоги мне поднять сундук! Я буду здесь недолго! – продолжил он, – Я простой человек: ром, бекон и яйца – это всё, что мне нужно, да прогуляться туда, откуда видны корабли! Как тебе называть меня? Зови меня просто Капитаном! О, я вижу, что тебе нужно! – и с этими словами он бросил на порог три или четыре золотых дублона. -Когда придёт срок, закатишься ко мне снова! – сказал он свирепо, выглядя как настоящий закопёрщик.

И действительно, несмотря на потрёпанный наряд и грубую речь, у него был вид человека, привыкшего повелевать. Он не был похож на простого матроса, и скорее производил впечатление помощника капитана или шкипера с тяжелой на расправу дланью. Человек, вёзший его тележку, сказал нам, что утром он прибыл в почтовом дилижансе и высадился у гостиницы «Король Джордж», и там долго шатался и выспрашивал у всех, какие гостиницы расположены вдоль побережья? Как я полагаю, услышав о нашем трактире несколько хороших отзывов, и учитывая его отдалённость, он и выбрал его для своего пребывания. Это было то немногое, что нам удалось узнать о нашем новом госте.

Капитан был жутко неразговорчив, и обычно слова из него нужно было вытягивать клещами. Целыми днями он шлялся около бухты или торчал на скалах со старой латунной подзорной трубой, а по вечерам тихо сидел в углу гостиной, рядом с очагом, попивая в изрядных количествах разбавленный ром. При этом он почти ничего не говорил, а когда заговаривал, то только внезапно, яростно закатывая глаза и при этом сопел носом, как старый корабельный гудок. Скоро и мы сами, и наши посетители привыкли к нему так, как будто он появился в нашем доме раньше нас самих. Каждый день, возвращаясь с прогулки, он угрюмо спрашивал меня, не видел ли я каких-нибудь моряков на дороге. Сначала я думал, что эти расспросы от одиночества и отсутствия человеческого общения, но потом понял, что он, наоборот, скорее избегает кого-то. Я заметил, что когда какой-нибудь моряк направлялся к «Адмиралу Бенбоу» (куда им ещё было забрести по дороге в Бристоль?), он всегда пристально рассматривал его через дверную занавеску, и только после этого заползал в гостиную. Можно было быть уверенным до конца вечера, что он будет вести себя при таком госте тихо, как мышь.. Для меня, по крайней мере, не было никакой тайны в его поведении, потому что он как-то поделился со мной своими тайными тревогами. Однажды он отвел меня в сторону и пообещал мне четыре пенни серебром с выплатой первого числа каждого месяца, если я буду присматривать за появлением любого моряка на одной ноге, и сразу дать знать ему, как только такой тип объявится в округе. Довольно часто, когда наступало первое число, и я забредал к нему за моей зарплатой, он только сильнее сопел носом и в ярости ел меня глазами, но надо отдать ему должное, до того, как неделя заканчивалась, он обязательно приносил мне мой четырехпенсовик, бесконечно повторяя свою нотацию, чтобы я ни в коем случае не упустил «одноногого моряка» из виду.

Я не смогу передать вам, как этот тип терроризировал мои сны. В бурные ночи, когда ветер сотрясал дом со всех сторон, и валы в бухте взмывали до самых скал, я видел его в тысячах жутких видов и положений, с тысячами дьявольских выражений на лице. Иногда его нога была срезана до колена, иногда до бедра, порой он становился чудовищным существом, у которого никогда ничего не было, кроме одной ноги, да и та была в середине тела. Сон, когда он прыгал и бежал на одной ноге, преследуя меня через изгороди и канавы – был худшим из кошмаров. И вообще, я заплатил довольно дорогой ценой за свой ежемесячный четырехпенсовый гешефт, заплатил этими жуткими сновидениями.

Но хотя я и был до полусмерти напуган видениями одноногого моряка, самого капитана я всё же боялся гораздо меньше, чем кто-либо из окружающих. Были ночи, когда ром и вода переставали помещаться в его голове, и тогда он, никого не боясь, сидел в гостиной и порой запевал свои древние, злые, дикие морские песни. В такие дни он иногда цеплял очки на нос и заставлял всю дрожащую компанию слушать его жуткие истории или хором подпевать какой-нибудь морской песне. Часто я слышал, как дом дрожит от «Йо-хо-хо и бутылки рома». Всем его соседям не очень хотелось расставаться с жизнью, и под страхом смерти каждый из них старался петь громче других, чтобы избежать последствий капитанского гнева. В этих припадках капитан был невероятно страшен – то с криком «Молчать!» он с чудовищной силой ударял кулаком по столу, то выплёскивал на всех свой гнев за то, что ему перечили, или наоборот становился свирепым за глупые вопросы к нему. А всё потому, что он считал, что никто не слушает его россказни. И при этом он никому не позволял покидать гостиную, пока не напивался вдрызг и не валился с ног на пол.

За все время, что капитан жил у нас, он ходил только в своей старой, почти истлевшей одежде, за исключением чулок, которые он порой покупал у местного торговца. В конце концов поля его ветхой шляпы опали, и висели с того дня, закрывая ему глаза, хотя это было большим неудобством при сильном ветре. Я помню его кафтан, которое он постоянно латал наверху в своей комнате, и который в конце концов превратился просто в коллекцию разноцветных заплат. Он никогда никому не писал писем и сам не получал их. Он не говорил почти ни с кем, кроме соседей, да и с ними, по большей части, только напившись до чёртиков. И никто никогда не видел его большой морской сундук открытым.

Единственный случай, когда ему дали отпор, случился во время тяжёлой болезни, незадолго до смерти моего отца, когда мой бедный отец был уже очень плох. В тот день доктор Ливси пришел к нам поздно вечером, чтобы осмотреть пациента, после осмотра заказал обед у моей матушки и пошел в гостиную, чтобы выкурить трубочку, пока не приведут лошадь из деревни. Тогда мы в «Старом Бенбоу» не держали лошадей. Я последовал за ним в гостиную, и помню, как мне бросилось в глаза отличие опрятного, щегольски-одетого доктора, с его белоснежным париком, яркими, живыми, черными глазами и приятными манерами джентльмена от жалких простолюдинов, которыми к тому времени был полон наш трактир, и прежде всего, от этого грязного, тяжеловесного, похожего на садовое чучело пирата, который, назюзюкавшись ромом сидел, навалившись грудью на стол.

Вдруг он, как истинный капитан, начал горланить свою вечную песню:

 
Пятнадцать человек на сундук мертвяка!
Йо-хо-хо, и бутылка рома!
Пей и дьявол тебя доведёт до сука!
Йо-хо-хо, и бутылка рома!
 

Сначала я полагал, что «сундук мертвяка» – это тот же самый здоровенный сундук, который поднимали в комнату капитана, и эта мысль смешалась в моих кошмарах с ночным одноруким моряком. Но к этому времени мы все давно перестали обращать внимание на эту песню – она была новинкой в ту ночь только для доктора Ливси, и на него, я заметил, она не произвела особо благоприятного впечатления, потому что он очень сердито посмотрел на капитана, прежде чем продолжить разговор со старым Тейлором, садовником. Они говорили тогда о новом лекарстве от ревматизма. Тем временем капитан постепенно вошёл в угар от своей собственной музыки и, наконец, со всех сил ударил кулаком по столу, что, как мы все это знали, означало тишину. Голоса мгновенно стихли, и замолчали все, кроме доктора Ливси, он продолжал, как прежде, говорить громким, ясным и добрым голосом, при этом энергично попыхивая трубочкой между каждым словом или двумя. Капитан некоторое время смотрел на него, снова хлопнул в ладоши, посмотрел еще пристальнее и, наконец, разразился злобным замечанием, произнесённым придушенным, низким голосом:

– Молчать на нижней палубе!

– Вы обращались ко мне, сэр? – спросил доктор. И когда хулиган снова поклялся ему, что это так:

– Я одно хочу сказать вам, сэр, – ответил доктор, – что если вы продолжите пить ром, мир скоро избавится от самого грязного негодяя на свете!

Ярость старикана была ужасна. Он вскочил на ноги, выхватил и открыл матросский складной нож, и намертво сжав его в кулаке, пригрозил пришпилить доктора к стене.

Доктор даже с места не сдвинулся. Он говорил с капитаном, как и прежде, через плечо, таким же голосом, громким настолько, что все комнаты могли всё слышать, но при этом оставался совершенно спокойным:

– Если ты сейчас же не положишь нож в карман, сукин сын, клянусь честью, ты будешь висеть на первом же суке в округе!

Затем последовала битва взглядов между ними, но капитан вскоре отвёл глаза, опустил оружие и занял свое обычное место, повизгивая, как побитая собака.

– А теперь, сэр, – продолжал доктор, – поскольку мне выпало счастье узнать, что в моем округе живёт такой интересный человек, как вы, вы можете рассчитывать, что я буду присматривать за вами днем и ночью. К вашему сведению! Я не только врач, я ещё и магистрат, и если я подам на вас жалобу, как только вы пошевельнёте хоть пальцем в неверном направлении, как вы сделали сегодня, я найду эффективные средства, чтобы вас выследили и удалили отсюда навсегда. Больше мне к сказанному добавить нечего!

Вскоре после этого лошадь доктора Ливси подвели к двери, он собрался и уехал, но капитан угомонился так, что был тих не только тем вечером, но и много вечеров после.

Глава 2

Чёрный Пёс появляется и исчезает

После этого, спустя совсем немного времени произошло первое из таинственных событий, которые избавили нас, наконец, от капитана, хотя, как вы увидите – не от его делишек.

Стояла холодная, тяжёлая зима, с долгими, трескучими морозами и затяжными штормами. С самого начала её нам стало ясно, что моему бедному отцу вряд ли удастся дотянуть до весны. Он слабел день ото дня. Мы с матерью с трудом удерживали нашу гостиницу на плаву, и были столь отягощены делами, что не обращали ни малейшего внимания на нашего неприятного гостя.

Это случилось ранним январским морозным утром. Бухта, серая от инея, терялась вдали. Морская рябь мягко стлалась к камням. Солнце все еще низкое, только касалось холмов и мутно светило высоко над морем. Капитан поднялся раньше обычного и отправился вниз по пляжу, его косичка развевалась над лохмотьями его синего френча, его медный телескоп был зажат под мышкой, его шляпа свалилась на затылок. Я помню, когда он уходил, что его дыхание висело перед ним туманным облачком, и последним звуком, который пришёл от него, когда он уже почти завернул за большую скалу, было громкое фырканье негодования, как будто он все еще заочно сражался с доктором Ливси.

Ну, в тот момент, когда мама была наверху с отцом, а я накрывал стол для завтрака к возвращению капитана, дверь гостиной открылась, и вошел человек, которого я никогда раньше не видел. Он был бледным, сухопарым существом, лишённым двух пальцев на левой руке, и хотя он носил на поясе кортик, он ничем не походил на старого, испытанного жизнью бойца. У меня к тому времени глаз был набит на моряков, с одной или двумя ногами, и я помню, что этот тип озадачил меня. Он совершенно не походил на моряка, но дух моря, привкус моря так и шёл от него мощными пульсирующими волнами.

Я спросил его, чем могу быть полезен, и он сказал, что возьмет рому, но когда я спешил из комнаты, чтобы принести ему его заказ, он сел на стол и приказал мне подойти. Я остановился там, где был, с салфеткой в руке.

– Иди-ка сюда, сынок! – сказал он, – Подойди-ка ко мне поближе!

Я приблизился на один шаг.

– Это столик моего приятеля Билли? – спросил он с видом короля Лира.

Я сказал ему, что не знаю никакого друга Билла, а стол накрыо для человека, который живёт в нашем доме, и мы зовём его Капитаном.

– Ну, – сказал он, – моего приятеля Билли можно назвать и капитаном, почему бы и нет? У него шрам на щеке и такие приятные манеры обращения, особенно он хорош рядом с бутылкой! Вот чем славен мой приятель Билл. А я утверждаю, например, что у вашего капитана тоже есть шрам на щеке – и я добавлю, если позволите, что эта щека правая. А, ну! Я же говорил! Теперь мой приятель Билл поживает в этом доме? У меня есть сюрприз для моего помощника – маленького Билли! – сказал он с таким видом, что мне стало немного не по себе.

Я сказала ему, что наш гость пошёл гулять.

– Куда он пошёл, сынок? В какую сторону? – ласково спросил он меня.

И когда я указал на скалу, на которой обычно стоял капитан, и сказал ему, что капитан, вероятно, вернется очень скоро, он задал мне ещё несколько вопросов, на которые мне пришлось отвечать.

– А когда он вернётся? – спросил он и добавил, – Эх! Билл будет рад мне так же, как своей выпивке!

Я бы не назвал выражение его лица, когда он произносил эти слова, особенно приятным, и у меня были все основания думать, что капитан тоже вряд ли обрадуется визиту незнакомца, когда увидит его.

«Ну это всё не моё дело!» – подумал я. Кроме всего прочего, мне было трудно сообразить, что делать в подобной ситуации. Незнакомец всё время торчал прямо у двери гостиницы, постоянно заглядывал за угол, как кошка, караулящая мышь. Как-то я вышел на дорогу, но он тут же позвал меня. Я не очень-то спешил исполнять его прихоть, и вдруг увидел его искажённое яростью лицо, да так, что мне пришлось отпрыгнуть назад, Однако как только я исполнил его прихоть, он вернулся к своей прежней манере, наполовину подхалима, наполовину насмешника, ласково похлопал меня по плечу, сказал мне, что я хороший мальчик, и что я ему очень понравился.

– У меня есть сынок, – сказал он, – и вы похожи, как два пальца. Я горжусь им! Но величайшей ценностью для мальчиков является дисциплина! Для сына главное дисциплина! Теперь, если бы ты плавал с Биллом, ты бы не стоял там, и тебе не пришлось бы повторять дважды. Так Билли никогда не делал, да и те, кто был с ним. А, вот и мой друг Билли, с подзорной трубой под мышкой, да будет он благословен в деяниях своих! Да святится имя его! Мы с тобой сейчас вернемся в гостиную, сынок, и спрячемся за дверь, сделаем Биллу маленький сюрпризик – благослови его бог!

Сказав это, незнакомец резко оттеснил меня в гостиную и поставил в углу позади себя, так что теперь мы оба были скрыты открытой дверью. Вы представляете, как я был очень взволнован и встревожен! И вскоре мои страхи только возросли, когда я понял, что незнакомец тоже сильно испуган. Он расчехлил рукоять своего кортика, вынул его наполовину из ножен, и все время, что мы ждали там, он продолжал сглатывать горлом, как будто в горле у него застрял кол.

В конце концов, войдя, капитан захлопнул за собой дверь, и не глядя ни на кого, и прошел прямо через гостиную к своему месту, где его ждал завтрак.

– Билл! – сказал незнакомец голосом, который, как я думал, он пытался сделать бодрым и громким.

Капитан крутанулся на пятке и бросил взгляд на нас – краснота схлынула с его лица, и даже его нос стал синюшным; у него был взгляд человека, который видит призрака или чёрта в человеческом облике, или что-то еще похуже, если такое существует в природе, и честно говоря, мне стало его жалко, потому что он все в одно мгновение стал таким старым и больным.

При этих слова у капитана отвалилась челюсть.

– Черный Пес! – прошептал он.

– А кто же еще по твоему? – ввернул незнакомец, явно приободрившись, – Черный Пес, как всегда, пришел, чтобы увидеть своего старого друга Билли, увидеть его в таверне «Адмирал Бенбоу». Эх, Билли, Билли, как давно мы не виделись, с тех пор, как я потерял два когтя! – сказал он, поднимая свою изуродованную руку.

– Ладно! Смотри сюда! – сказал капитан, – Ты меня настиг, вот я перед тобой, хорошо, говори, зачем пожаловал?

– Так это ты, Билл.., – ответил Черный Пес, – Узнаю тебя! Ты прав, Билли! Я выпью стакан рома, который мне сейчас принесёт этот добрый мальчик, я почти полюбил его, и мы сядем с тобой, пожалуй, и поговорим начистоту, как старые морские волки!

Когда я вернулся с бутылью, они уже расположились за столом напротив друг друга – Черный Пёс сидел рядом с дверью боком, чтобы, я думаю, одним глазом обозревать своего старого напарника, а другим посматривать на дверь – как я думал, путь к бегству.

Он велел мне уйти и оставить дверь открытой.

– Твои замочные скважины не для меня, сынок! – сказал он, и я оставил их вместе и ушел в бар.

Хотя я, конечно, делал все возможное, чтобы расслышать, о чём они там говорят, долгое время я не слышал ничего, кроме невнятного шума, но, наконец голоса стали громче, резче, и я уже мог разобрать слово или два, в основном это была мерзкая ругань капитана.

– Нет! Нет! Нет и нет! И довольно об этом! – орал он.

И снова:

– Я сказал! Если дело дойдёт до виселицы, пусть висят все!

Затем внезапно раздался взрыв ругательств невиданной силы, потом громкий хлопок и треск – это стул и стол с грохотом опрокинулись, затем послышался звон клинков, и наконец – крик боли. В следующее мгновение я увидел Черного Пса стремительно убегающим от капитана, а капитана – преследующим его. В руке у капитана сверкал клинок, а из левого плеча Чёрного Пса потоком лилась кровь. Прямо у двери капитан нацелился достать беглеца последним страшным ударом, который, несомненно, разрубил бы голову несчастного пополам, если бы удар не пришёлся по вывеске нашего прекрасного «Адмирала Бенбоу». Вы и по сей день можете увидеть глубокую выемку на нижней стороне рамы.

Это был последний удар в битве. Выскочив на дорогу, Черный Пес, несмотря на рану, показал замечательную частоту своих каблуков и через полминуты скрылся за краем холма. Капитан, со своей стороны, стоял, глядя на вывеску, как совершенно сбитый с толку человек. Затем он несколько раз провел рукой по глазам и, наконец, вернулся в дом.

– Джим! – сказал он, – Рому!

Сказав это, он сильно пошатнулся и опёрся рукой о стену.

– Вам больно? – закричал я.

– Ром! – повторил он, – Ром! Я должен убраться отсюда! Ром! Ром!

Я побежал, чтобы принести ему рома, но так волновался, что мои руки тряслись. Из-за этого я разбил один стакан и напоролся на кран, и, пока наполнял ромом второй стакан, я услышал громкое падение в гостиной. Вбежав в гостиную, я увидел капитана, лежащего на полу. В это же мгновение моя мать, встревоженная криками и драками, побежала вниз, чтобы помочь мне. Мы посмотрели друг на друга. Он хрипел очень громко и тяжело, его глаза были закрыты, а лицо приобрело ужасный цвет.

– Дорогой мой! Дорогой! – воскликнула моя мать, – Какой позор для дома! А твой бедный отец болен!

В тот момент мы понятия не имели, что делать, чтобы помочь капитану, и нами овладела только одна мысль, что он получил смертельную травму в драке с незнакомцем. Я попытался влить ром в его горло, но его рот был закрыт, а зубы сжаты железной хваткой. Мы испытали огромное облегчение, когда дверь открылась, и появился доктор Ливси, пришедший наведать моего больного отца.

– О, доктор! – воскликнули мы, – Что нам делать? Куда он ранен?

– Ранен? Конец скрипичной палочки! – сказал доктор, – Он не более ранен, чем вы или я. Человек получил инсульт, как я его и предупреждал. Итак, миссис Хокинс, успокойтесь! Просто идите наверх к своему мужу и не говорите ему, если возможно, ничего об этом деле. Со своей стороны, я должен сделать все возможное, чтобы спасти ничтожную жизнь этого негодяя! Джим, неси мне таз!

Когда я вернулся с тазом, доктор уже разорвал рукав куртки капитана и обнажил его большую жилистую руку. На ней была в нескольких местах нанесена татуировка. «На удачу!», «Попутного Ветра» и «У Билли Бонса Всё сбудется!» были очень аккуратно и четко исполнены на предплечье синими чернилами; а рядом с плечом был вид виселицы и человека, повисшего на верёвке – сделано это было, как я подумал, с большим знанием дела и хотелось бы сказать – мастерством.

– Пророческая картина! – сказал доктор, касаясь пальцем изображения.

– А теперь, мистер Билли Бонс, если ваше имя на самом деле таково, мы посмотрим на цвет вашей крови! Джим, – сказал он, – ты боишься крови?

– Нет, сэр! – ответил ему я.

– Хорошо, тогда… – сказал он, – держи таз!

И с этими словами он взял ланцет и вскрыл вену.

Из капитана вытекло чёрт знает сколько крови, пока он не очнулся, не открыл глаза и не посмотрел вокруг мутным взором.

Первым он безошибочно узнал доктора и нахмурился, затем его взгляд упал на меня и он сразу успокоился. Но потом внезапно налился кровью, и он попытался приподняться, крича:

– Где Чёрный Пёс?

– Здесь нет никакого чёрного пса, – сказал доктор, – за исключением того, который сейчас лежит на спине и вращает глазами! Вы пили ром, у вас был инсульт, именно так, как я предсказал вам! И я просто, весьма против моей собственной воли, вытащил вас из могилы. Итак, Мистер Бонс… —

– Это не мое имя! – перебил капитан.

– Мне все равно, – ответил доктор, – Я знаком с пиратом, у него такое имя, ради краткости я буду называть вас так, и вот что я должен сказать вам: один стакан рома не убьет вас, но если вы выпили один, за ним потянутся еще и еще, и я ставлю свой парик, если вы не остановитесь, короче, вы умрете – вы понимаете это? – умрёте и попадёте туда, куда вам уготовано попасть по Библии! Прямиком в Ад! Вы рады? Ничего, есть места и похуже, как я полагаю! Давайте, сейчас попробуйте подняться, сделайте усилие. Я помогу вам лечь в постель!

Между нами говоря, с очень большим трудом, нам всё же удалось поднять капитана наверх, и положить на кровать, где его голова тут же бессильно упала на подушку, как будто он потерял сознание.

– Теперь, замечу, – сказал доктор, – я очистил свою совесть, знайте – слово «ром» для вас в переводе на английский означает «смерть»! Понятно?

После этого он взял меня за руку, чтобы идти осматривать моего отца.

– Ничего серьёзного! – сказал он, плотно закрыв за собою дверь, – Я выпустил из него достаточно крови, чтобы он на некоторое время замолк, но он должен лежать в течение недели, не вставая – это лучшее, что я могу сделать для него и вас! Но следующий инсульт угомонит его навсегда!