Роберт М. Вегнер
Сказания Меекханского пограничья. Каждая мертвая мечта
– Да. Я считаюсь с тем, что не все пойдет, как мы задумали. Что се-кохландийцы решат, что для них нет иного выхода, чем война. Что новым Отцом Войны станет кто-то, кто захочет подняться вровень с Йавениром. А потому я предпочел бы войну сейчас, когда бо́льшая часть нашей кавалерии все еще стоит на востоке, чаарданы точат сабли, а у наших новых соседей нет другого выхода, как только встать на бой и сражаться насмерть. Потому что ни Совиненн Дирних, ни Аменев Красный, ни верданно не могут рассчитывать на милость се-кохландийцев. И я хочу вести эту войну к востоку от Амерты, а не на наших землях. Но я бы предпочел другой путь, с несколькими странами, держащими друг друга за глотку, и с нами как гарантом мира. Потому, в свою очередь, я хочу знать о смерти Йавенира и об имени его наследника раньше, чем об этом узнают вожди кочевников. Я позволяю Псарне тратить немало денег на соответствующих магов, а потому лучше бы им не подвести.
Гентрелл радовался, что император не смотрит в его сторону, и невольно вспомнил, что точно так же выглядели советы после Ржавой Осени. Креган-бер-Арленс говорил, порой длинно и подробно, но всегда четко выражая свою волю. А те, кто слушал невнимательно, порой теряли положение и привилегии, а иной раз и жизнь.
У Суки тоже была хорошая память, потому что она лишь склонилась еще ниже – кажется, ниже, чем когда здоровалась.
– Понимаю, ваше величество.
– А если уж мы о войне на востоке…
Крыса почти скорчился, когда тяжелый взгляд императора остановился на нем. Словно на грудь наехала груженная камнями телега.
– Мой лучший командир кавалерии, генерал Генно Ласкольник – ты ведь слышал о нем, верно? Нет, не отвечай. Несколько лет назад я позволил ему поразвлечься в игры Крысиной Норы – кстати, именно ему в голову пришла идея послать верданно через горы. Безумец или гений. Можешь рассказать мне, где он сейчас?
Глава 3
Торин заржал и пошел боком, отказываясь слушаться. Прижал уши к черепу, а голову – к широкой груди, уперся и замер. Конец. Хочешь – слезай и сама туда иди.
Кха-дар подъехал к ним на кобылке в яблоках, наклонился в седле и похлопал жеребца по шее.
– Ну, все хорошо, хорошо. Прошло уже немало времени. Тут нет опасности.
Скакун вздрогнул, набрал воздуха, заржал, но успокоился. Кайлеан видела уже множество раз, как Ласкольник овладевает сознанием лошадей, как одним жестом устанавливает с ними связь, сплетение которой у хорошего всадника занимало порой полжизни. Генерал вынул из рукава льняной платок, вытер лоб и затылок.
– Дрянная жара. Постоянно кажется, что сидишь в сауне. – Он указал намокшим платком на долину перед городом. – На этом поле погибло немало коней. И скверно погибло. Некоторые животные это чувствуют.
– Что? Духи? – Бердеф не передавал ей никаких образов. С ее точки зрения, эта местность не отличалась от остальных. Где-то в стороне мелькнул дух небольшого, похожего на ласку создания, некоторые камни и куски дерева подрагивали и, казалось, меняли цвет.
Ничего необычного.
– Нет, Кайлеан. Кровь, говно, насыщенный болью и страхом пот. Вонь разложения. Это остается в воздухе и земле. Висит тут. А здесь было чрезвычайно скверно. Они показали помвейцам, как умеет сражаться меекханская пехота.
Она не оглядывалась на город в полумиле отсюда. Помве все еще трясло от ужаса, и там достаточно было иметь непривычные по цвету волосы, например по-меекхански светлые, как у нее, чтобы любой пьяный от страха болван начал орать, что ты – шпион Кровавого Кахелле, и, прежде чем успеешь показать бумагу, обезумевшая толпа стянет тебя с коня и разорвет на куски. Потому-то они объехали город. Да и так навряд ли нашли бы там что интересное для осмотра.
Из всего чаардана они приехали сюда ввосьмером. Генно Ласкольник, Файлен, Нияр, Кошкодур, Дагена, Лея, Йанне Неварив и она. Остальных, как и отряд «наемников», который приплыл с ними, они оставили под караван-сараем у Белого Коноверина и приказали им ждать. Уехать на двести миль от столицы княжества прямо на территории, объятые восстанием, казалось неразумным, но было совершенно в духе Ласкольника. Не сидеть на заднице, а вскочить на коня и действовать. От Пальца, имперской Гончей, они получили двух местных проводников, с которыми говорили на ломаном меекхе, – а еще официальные письма, гласящие, что они наняты для охраны каравана из Вахези и едут на юг, чтобы присоединиться к своему работодателю. Во время восстания возрос спрос на вооруженные услуги, и даже не из-за армии рабов, но потому, что Белый Коноверин опустошил бо́льшую часть гарнизонов в юго-западной части страны, концентрируя армию около столицы, а на дорогах сделалось тесно от бандитов, грабителей и прочих любителей легкого заработка. Такие люди, скорее, не выйдут на дорогу перед десяткой вооруженных всадников, а если говорить об отряде бунтовщиков… что ж, чаардан ведь их и искал.
Говорили, что разведчики армии невольников сами охотились на бандитов и безжалостно вырезали их. Кайлеан надеялась, что до того, как в дело пойдут сабли, они успеют хотя бы крикнуть.
Рабы ненавидели своих бывших господ с лютостью, которая пугала даже того, кто рос на границе с Великими степями. Но, ради милости Великой Матери, у них были на это причины. А чем дольше длилось восстание – тем больше причин возникало.
Кайлеан невольно глянула в сторону стен города. И снова вздрогнула, сцепила зубы. Проводник, шедший с ними по поручению Гончей, скривил в ее сторону свое черное лицо и выставил знак, отгоняющий зло. Ее удивило, насколько такие жесты схожи в разных местах мира. Словно человек хватал что-то мерзкое и отбрасывал в сторону.
Но это зло плевало в лицо мира, и так просто его было не отогнать.
Потому что помвейцы, опасаясь, что живущие среди них невольники присоединятся к бунту и откроют ворота, отреагировали истерически.
Стены города оказались увешаны – а рвы завалены – телами пяти тысяч находившихся в Помве рабов. Совершенно неразумно, потому что город жил главным образом с прядильни, красильни и ткацких мастерских, а потому огромная часть здешних рабов были аувини – пепельными, хорошо обученными ремеслу и ценными своим профессионализмом. На стены попали также амри – домашние рабы, такие как учителя, музыканты, массажисты, лекари, а ведь среди них поддержка бунта была минимальной. Но для горожан это не имело значения. Город обезумел от страха и выбил невольников до последнего человека.
А позже, когда пришли вести, что Кахель-сав-Кирху идет на Помве мстить за эту резню, Помве стал молить местных командиров Соловьев и Буйволов о помощи, усилил их отряды наемниками и, увидев армию рабов, послал войско им навстречу.
В чаардане слышали о битве множество раз, но самую полную и достоверную информацию они получили от Пальца. В его рапорте армия рабов не насчитывала и тридцати тысяч человек – было там всего от восьми до десяти, а ей навстречу вышло вовсе не десять тысяч солдат Коноверина, а всего лишь четыре: по тысяче Соловьев и Буйволов, поддержанных двумя тысячами наемников, что обошлись в немалую сумму, – главным образом кавалерия из Вахези и Камбехии. Помве был богатым городом, мог позволить себе отдать такую кучу денег и к тому же рассчитывал, что если уничтожит бунтовщиков, то восстание вокруг города угаснет.
Помве, с темными стенами, обвешанными тысячами тел, недооценил армии рабов.
Кахелле. В местных легендах так называли демонов, которые приходят по ночам и наполняют человеческие сны таким ужасом, что несчастные спящие впадают в безумие. Кахель-сав-Кирху, один из командиров армии восставших, принял это прозвище в самом начале бунта, использовав очевидную схожесть своего имени. А после битвы, в которой Помве пытался разбить его отряды, Кровавый Кахелле и вправду стал являться во снах обитателям города.
Кобыла Ласкольника фыркнула и нехотя пошла вперед. Ей тоже здесь не нравилось. Остальные кони двинулись следом. Высокая, в несколько футов, трава касалась лодыжек Кайлеан; когда бы та соскочила с коня и присела, зелень поглотила бы ее полностью.
– Кровавый Кахелле повторил здесь битву при броде через Сийю. – Генерал оглянулся на отряд через плечо и послал им усталую улыбку. – Я до сего момента не верил, что он на самом деле сделал что-то подобное.
Кошкодур стянул с головы потный платок, выжал, скривился и повязал тот снова.
– Думаешь, кха-дар? Там была серьезная резня. Ему удалось проделать это с бандой необученных рекрутов?
– Эти рекруты по большей части – солдаты. И у них было достаточно времени, чтобы подучить остальных. Он сделал это. Доклад не врал.
Дагена потянулась к фляжке, смочила губы.
– Кха-дар, мы не все родились, когда солнце было молодым, и не помним всех замшелых битв. Что сделал? Кто сделал? И почему моя задница все еще липнет к седлу?
Ласкольник молчал. Кошкодур бросил на Даг насмешливый взгляд и принял на себя тяжесть ответа.
– В бою при броде через Сийю Тридцать Четвертый полк остановил и разбил четыре тысячи убегающих кочевников, и половина из тех были Молниями. После битвы за Меекхан, когда солнце было еще молодым, а мир не страдал от излишка нахальных девиц, разбитая армия Йавенира бежала, куда только могла. Это же был самый большой отряд, который постоянно уходил от нас. Мы сидели у них загривках от города, четыре наших полка кавалерии и примерно две тысячи иррегуляров, но не могли догнать, они опережали нас на несколько часов. Мы прижали их к реке и гнали вдоль нее, Сийя была широкой и глубокой, а единственный брод на ней охранял Тридцать Четвертый. Причем – в неполном составе. Едва две тысячи человек. – Он скривился и снова выжал платок. – Уф-ф. Ты заставляешь меня болтать на такой жаре, девушка. Когда мы остановимся на ночлег, будешь должна мне ужин и массаж спины.
Даг пожала плечами.
– Да не проблема. В сумах у меня еще есть немного овса, и могу проехать по тебе конем – и даже дважды, если захочешь. А теперь, если уж ты начал, то закончи, а то я сделаю, что обещала, здесь и сейчас.
Кто-то, кажется Нияр, насмешливо фыркнул, но большинство приняли шутку молча. Они были слишком уставшими от вездесущей жары и духоты, чтобы смеяться. Кайлеан в сотый раз задумалась, что за несчастье подсказало ей выбраться с Ласкольником в это безумное путешествие, вместо того чтобы сидеть в караван-сарае, где она могла бы, по крайней мере, время от времени окунуться в бассейн, попивая холодное пиво.
Бердеф мелькнул на краю поля зрения и исчез в кустах, не шевельнув ни листиком. Ну да. Кха-дар взял с собой бо́льшую часть людей, одаренных талантами.
– Тридцать Четвертый должен был оседлать брод и останавливать все, что попытается через него перебраться. – Заместитель Ласкольника скривился, завязал платок на лбу и продолжил: – Но мы не предполагали, что столько се-кохландийцев направится в ту сторону. Мы гнались за ними два дня, полагая, что когда прибудем к броду – застанем разгромленный полк и вонь от кочевников. А когда подъехали на место, могли только забрать тысячу пленников и примерно пять сотен трофейных коней. Командир Тридцать Четвертого… э-э… как там его звали, кха-дар?
– Бенсер-сом-Эльгрис. Кажется. Или сом-Вельгрис. Не помню.
– Ага. Этот безумец принял битву у брода, а не за ним. Поставил полк в три четырехугольника по три роты, два – выдвинул вперед, а средний отвел шагов на двести-триста, артиллерии же приказал встать на флангах. Кочевники не могли охватить его, потому что с одной стороны был густой, как не знаю что, лес, а с другой – холмы, на которых он разместил лучников. Впрочем, они знали о погоне и понимали, что должны быстро перейти реку. Ударили… Кха-дар? Поможешь?
– Ударили в его правый фланг. Тот, что под лесом, чтобы не оказаться под огнем лучников с холма, а когда командир передвинул роту с центра, чтобы усилить ту сторону, главная атака пошла на ослабленный центр. Любой командир так бы атаковал. Любой.
Кайлеан обменялась взглядом с Дагеной и Леей. Любой? В голосе Ласкольника звучало нечто, что выдавало: он бы почуял ловушку. Потому что это наверняка была ловушка.
– Сом-Вельгрис поставил ловушку. Сын паршивой девки и старого козла. Когда я после смотрел на поле битвы, то не знал, ругать его или обнимать. Все пространство перед серединой строя, того, что было между выдвинутыми четырехугольниками пехоты, он уставил ловушками для лошадей.
– Дыры?
Меекханская пехота часто копала в земле ямы, в которых кони ломали ноги. Меекханская кавалерия, в большинстве своем состоявшая из людей, любящих лошадей, порой охотно закопала бы в тех дырах траханых пехотинцев.
Ласкольник хмыкнул.
– Не только, Кайлеан. Середина поля заросла высокой – по пояс – травой, как здесь. Он приказал изготовить сотни, тысячи низких козел, сколоченных против лошадей. Не выше трех футов, чтобы спрятать их в траве. Разбросал их так, – кха-дар показал две вертикальные линии, сверху соединенные горизонтальной, – изготовив мешок для конницы. Впереди уложил их редко, а потом гуще и гуще. В пятидесяти ярдах перед рядами пехоты они лежали один рядом с другим. Он сделал это ночью, а к утру трава поднялась, скрывая ловушку. Одни козлы лошадь может перепрыгнуть, даже если всадник заметит их в последний миг, двое-трое – тоже, а потому кочевники, атакуя, прошли над первыми ловушками, но потом… когда атака достигла главной линии обороны… Кони перескакивали над первыми рядами козел и приземлялись посреди поля смерти, ранили, ломали ноги, опрокидывались и надевались на заостренные пики. А в атаку на центр пошла бо́льшая часть кавалерии, примерно три тысячи, в том числе и Молнии. Сотни лошадей пали сразу, остальные метались, пытаясь найти дорогу, не видя в траве козел, падая и погибая. А артиллерия с боков и лучники, которые сошли с холмов, лупили в них, словно прачка в мокрое белье. Прежде чем они собрались с силами, стоящие на флангах роты развернулись и сомкнулись, создав котел. Закончи, Кошкодур.
Тот пожал плечами. Что тут говорить?
– Когда мы добрались до брода, оказалось, что из ловушки ушло не более тысячи кочевников. Главным образом тех, кто атаковал правый фланг. Позже мы выловили их всех до единого. А те, что попали внутрь… Непросто оторваться от врага, когда ты въедешь в такой, как сказал кха-дар, мешок. Се-кохландийцы двинулись в атаку в тесном строю, всей массой, потому что хотели пробиться одним штурмом, а потом… уф-ф, что тут говорить… трудно развернуть коня, когда те, кто позади, не видят ловушку и лезут вперед. Я видел это в нескольких местах: три, четыре коня лежали один на другом. Представь себе пространство на четыреста шагов в длину и глубину, усеянное мертвыми и умирающими животными. Конями с поломанными ногами, надетыми на острые колья, с костями, разбитыми камнями катапульт, и телами, нашпигованными стрелами. Некоторые еще жили. Пехота ходила по полю и добивала их кирками и секирами, которые использовались при окапывании. Этот визг…
– Да, этот визг… – Ласкольник произнес слова так тихо, что они едва его услышали. – Тут сделали то же самое. Заманили их в ловушку. Шпионы Гончей говорили правду. Кахель-сав-Кирху защитил свой левый фланг рекой…
Кайлеан уже видела Тос, самую большую реку княжества. Где-то в шестидесяти-семидесяти ярдах от них лениво текла грязная мутная вода, а берега, хотя и плоские, были болотистыми и топкими. Конница не могла обойти врага с той стороны.
– …а правый – укрепил лагерем. Несколько сотен фургонов соединил цепями, и мы как раз почти у того места.
Было непросто понять, о чем говорит командир, когда бы они не миновали в этот миг линию, прочерченную неглубоким рвом, а трава за ним была пониже и словно бы реже. В этой проклятой стране все росло, как на дрожжах, но даже траве нужно немного времени, чтобы полностью прикрыть пространство, на котором останавливалась армия.
– Там, и там, и здесь, – кха-дар указывал на темные пятна, – это места от кострищ. Армия должна есть. Три ряда фургонов, а за ними – палатки, прокопанные улочки. Стража. Меекханская пехота, мать его, они и в Доме Сна станут разбивать лагеря. Если хорошенько поищем, наверняка найдем даже выгребные ямы.
Девушки натянули поводья и принялись внимательней всматриваться в землю впереди. Кошкодур насмешливо фыркнул.
– Их-то они закопали, дамочки.
– Ты уверен? – Лея недоверчиво глянула на траву.
– Воинский устав требует закапывать выгребные ямы, когда лагерь сворачивается. Параграф сто тридцать восьмой. Риск эпидемии. А ими командуют меекханские офицеры и сержанты.
Они не знали, шутит он или нет.
– Если ты надо мной смеешься и я въеду в яму с говном, то вычищу ноги Жемчужины твоей рубахой. – Дагена направилась за остальными. – Он поймал их в ловушку, кха-дар? Как наши – кочевников?
– Да. Тут в земле тоже было укрыто вот такое. – Ласкольник соскочил с лошади и осторожно вошел по пояс в траву за бывшим лагерем. – Вот такие штуки.
Он поднял с земли обломки. Колоду в два ярда длиной просверлили в нескольких местах и прокололи скрещенными бамбуковыми прутьями. Концы заострили и обожгли. Вся конструкция кое-где треснула, а торец колоды был разбит.
– Так выглядит половина колоды, на которой опрокинулся конь. – По лицу генерала было непросто что-либо прочесть, но Кайлеан не требовалось специальных умений, чтобы понять, что чувствует ее кха-дар. – А вот – местное изобретение.
Развел ладонями траву, показывая воткнутый горизонтально и заточенный колышек. Шириной в три пальца, был он высоким и гибким, а острый его кончик находился на несколько дюймов выше конского живота. Девушка представила, как на полном галопе проезжает над чем-то таким, спрятанным в траве. Кто-то за ее спиной – она не поняла, кто именно, – сплюнул, а Йанне вздохнул и обронил тяжелое слово.
Ласкольник вдруг улыбнулся – дико, но без особой злости.
– Потому-то я и приказал вам ехать шагом и внимательно смотреть на землю. И вижу, что через несколько минут вы станете сочувствовать местным, дети. Но будьте осторожны. Им, – он указал на место, где стоял лагерь невольничьей армии, – приходится справляться, как смогут. Меекханская сметка, фокусы и коварство. Гончая утверждает, что отряды Кахела-сав-Кирху пришли под город вечером, разбили лагерь, а после всю ночь оттуда слышались песни, смех и звуки разврата. Пылали костры, играла музыка. И потому…
– Никто не смотрел на равнину между лагерем и рекой.
– Да, Лея, именно так. Никто не смотрел, как они готовят засаду, втыкают колья, кладут козлы. Утром бо́льшая часть рабов вышла из-за фургонов и отправилась к реке, словно идя протрезветь и наполнить водой ведра. И тогда из города хлынула кавалерия, на раз-два сформировала строй и ударила. Для коноверинцев это должно было выглядеть так, словно они поймали повстанцев со спущенными штанами, с покинутым лагерем, с большинством пехоты над рекой и горстью лучников и пращников внутри – те, впрочем, увидев атакующую кавалерию, бросились наутек. Командир Соловьев подумал, что рабы паникуют, что он отрежет пехоту от фургонов, прижмет к реке и выбьет из луков или утопит, а потом спокойно зайдет в лагерь. Тем временем голытьба над рекой превратилась в четырехугольник, ощетинившийся копьями, пустое поле между ней и лагерем оказалось линией ловушек, за которой в траве пряталось две тысячи наилучшим образом вооруженной пехоты, какая только была у Кровавого Кахелле. Лучники и пращники остановились за пехотинцами и принялись стрелять, на фургонах же лагеря встало множество бунтовщиков. Мешок для кавалерии сработал. Это не была точная копия битвы при броде на Сийе, но экзамен она сдала. Когда конница увязла в ловушках, утратила разгон, четырехугольник двинулся от реки, протыкая как людей, так и лошадей. Воцарился хаос, наемники, которые ожидали легкой победы и множества трофеев, пали духом, не откликались на команды, смешивали ряды Соловьев. Началась резня.
Нийяр покачал головой.
– Говоришь, словно все это видел, кха-дар.
Ласкольник легонько улыбнулся.
– Не видел, но читал рапорты Пальца. Его люди добрались до нескольких уцелевших в битве. У рабов оказалось немного конницы, может, голов двести, но, когда остатки атакующих бросились наутек, эта кавалерия села им на хвост и рубила, пока могла. Погибли почти все наемники, из Соловьев в Помве вернулась только сотня, тяжелая пехота, которая только-только вышла из города, даже не пыталась им помочь. Сомкнула строй и вернулась за стены. Кахель-сав-Кирху получил то, за чем он сюда пришел. Броню, оружие, седла и конину. Много конины. Его людям нужно есть.
В Кайлеан отозвалось воспитание Фургонщиков, и на миг она почувствовала, как к горлу ее подкатывает желчь.
Уловила уголком глаза взгляд Дагены и успокаивающе отмахнулась. Нормально, справлюсь. Вдохнула поглубже.
– Хорошие боевые кони высоко ценятся… – Кошкодур выглядел не менее потрясенным, чем она.
– Верно. Но только в том случае, когда у тебя есть хорошие всадники или же ты можешь коней выгодно продать. А кроме того, в такой круговерти, как здесь, в бою против пехоты, прячущейся за козлами, ранятся и гибнут прежде всего лошади. А зачем терять мясо? А? Вам ведь известна эта меекханская практичность, правда? В той битве Кровавый Кахелле получил триста лошадей, а остальных убил и два дня, стоя под городом, солил их мясо в бочках. Это подтвержденная история, есть свидетели. Смотрел на это весь Помве. Над рекой невольники устроили бойню, вода, текущая к городу, сделалась красной, а гора костей была высотой с дом. Местные после сбросили их в воду.
Некоторое время царила тишина, прерываемая только навязчивым жужжанием насекомых. Кайлеан отгоняла картинки, подсовываемые ей воображением, и слабым голосом спросила:
– И зачем ты нам это рассказываешь, кха-дар?
– Потому что за десять дней перед битвой рабы ограбили торговые склады в северном Вахези. Там не было ничего ценного, немного хлопковых тканей и приправ, но невольники прижгли пятки одному из пойманных купцов и под полами нашли четыреста бочек соли. И о чем это говорит? Палец, передавая мне перед нашим отъездом эту информацию, понятия не имел, что она означает. Я же, кажется, знаю.
Ласкольник с удивительной легкостью вскочил в седло, развернулся к ним, и вдруг до Кайлеан дошло, что в лице его изменилось. Он был сосредоточен, спокоен, он владел собой, но оставался странным образом взволнован. Словно мальчишка, который углядел шанс на неплохое развлечение.
– Мне требовалось увидеть город и поле битвы, Кайлеан. Потому что Кахель-сав-Кирху прибыл сюда не только с оружием, но также с бочками и солью. А значит, он знал, как закончится битва. Запланировал ее, мысленно провел, прежде чем первый конь выехал из города, и выиграл, прежде чем первая сабля покинула ножны. Проклятие… я должен был убедиться, имеет ли это восстание шанс на успех и может ли Империя ему реально помочь. Но если у рабов такие командиры… Белый Коноверин… нет, весь Дальний Юг – в беде. В большой беде.
* * *
Император молчал. Ни словом не прокомментировал информацию, что Генно Ласкольник находится на другом конце света, за добрых три тысячи миль от Града Городов. Даже не скривился, когда Третья Крыса назвал средства на доставку его туда вместе с несколькими сотнями старательно отобранных солдат и другой поддержкой. Только задумчиво смотрел на каменный барельеф – с таким лицом, словно выслушивал самый обычный рапорт, например о ценах на пшеницу. И только когда услышал, что на месте генерал вышел на контакт с агентом Псарни, чуть приподнял бровь и взглянул на Эвсевению. Гентрелл, однако, так и не дождался своего торжества. Даже если информация эта была для нее новостью, женщина ничем того не показала.
– Дальний Юг – это наша территория, ваше величество, – сказала только она.
Ох. Ошибка. Возможно, даже большая. Креган-бер-Арленс снова перевел взгляд на Безумие Эмбрела и прошептал:
– Ваша территория. Ваша?
Когда взглянул на нее снова, первая среди Гончих Империи согнулась в столь глубоком реверансе, словно рука гиганта прижала ее к полу.
– Я начинаю понимать, в чем состоит проблема, – продолжил император, – с вами и Крысами. Это все – результат неверной интерпретации определенных понятий. Крысы разнюхивают дома, Гончие – охотятся вне его. Как-то так оно говорится, верно? И Крысы решили, что дом принадлежит им, а Псы вбили себе в башку, будто то, что находится вне дома, – их собственность. Как если бы кто порезал мир на части и дал их вам на развлечение. Словно, – взгляд императора остановился на Гентрелле, и тот, прежде чем успел отдать себе отчет, согнулся в поклоне, вглядываясь в щели между плитами барельефа, – словно они действительно принадлежат вам. А одновременно вы воспринимаете все и всех как игрушки. Даже людей, которые ценны для Империи.
Голос, хотя и спокойный, ничего спокойного не обещал. Вдруг обычное совещание, которое должно было остаться серий докладов, превратилось в борьбу за жизнь. Гентрелл понял вдруг, что, когда он входил в портал, лишь двое из его людей знали, что он отправляется в столицу. И ни один – что предстоит беседа с императором. А Менанер – это защищенный замок, и подвалы тут наверняка очень глубокие.
– Генно Ласкольник, – голос императора начал смещаться, но Крыса не осмелился поднять взгляд, чтобы отслеживать передвижения, – стоит десяти кавалерийских полков. Стоит целой проклятущей конной армии. Солдаты пойдут за ними в огонь, а наши враги дрожат, когда слышат его имя. Я позволил вам найти для него занятие, потому что ему стало скучновато в столице, но я не давал согласия на то, чтобы отослать его на Дальний Юг. Отчего он там оказался?
От ответа на этот вопрос зависела его жизнь.
– На юге вспыхнуло восстание рабов, ваше величество. Меекханских рабов.
– Знаю. Псарня лает об этом, а наш дипломатический корпус заваливает меня докладами. Я знаю о большом восстании в Белом Коноверине и о меньших, в остальных княжествах. Я знаю, что в них сражаются главным образом наши люди. Я знаю, что в Белом Коноверине – новая владычица, какая-то иссарская дикарка, которая живой вышла из Ока Агара, а тамошний князь лежит, сраженный болезнью. Я только не знаю, отчего вы послали в этот котел моего лучшего командира кавалерии. Встань ровно, Крыса!
Гентрелл послушно выпрямился. Император стоял в двух шагах от него и смотрел на подчиненного как на настоящую крысу, которая неким чудом пробралась в его комнаты.
– Говори! Коротко и по делу!
– Ваше величество… Я… это не до конца зависело от меня. Генерал сам принял такое решение. На юге… и на западе – что-то происходило… все еще происходит.
– На западе тоже? В Понкее-Лаа?
Кивок стоил ему усилий бо́льших, чем путь по раскаленному городу.
– Да. Мы не знаем как, но интенсивность событий, их последовательность и то, что их не удалось предотвратить, хотя мы вложили в это немало усилий…
– Вы нас подвели?
– Ваше величество… В городе кто-то сеял сплетни, что сподвижники Владыки Битв побили женщин, что возвращались из храма Великой Матери, или что матриархисты обесчестили дурвон, или что намеревались помешать процессии на Дороге Воителя. А все контрмеры Совета Города оказывались впустую. Мы тоже искали источники этих сплетен и тоже ничего не нашли. Ни малейшего следа денег, магии или людей. А потом появился рассказ о таинственном монахе или о жреце Великой Матери, который на глазах у толпы проклял верных Реагвира и выжег им на коже дурвоны, – и тогда Понкее-Лаа взорвался. Мы бы и сами не сумели организовать это лучше.
Император смотрел. Спокойный, как сама смерть.
– Скажи мне то, чего я не знаю, Крыса.
Было еще немного сплетен, неподтвержденной информации, а Гентрелл не имел привычки такой пользоваться. Но на этот раз, пригвожденный взглядом Крегана-бер-Арленса, он сказал:
– Якобы в подземельях Храма Реагвира случилось столкновение Сил невероятного масштаба. В Понкее-Лаа среди чародеев у нас есть несколько шпионов, и все говорят, что все выглядело так, словно двое гигантов сошлись на кулаках. Тишина, спокойствие, а потом мир трясется. Так они это ощущали. А когда один из тех проиграл… Вопль сотряс ближайшие аспекты в радиусе многих миль. Но быстро, очень быстро стих. И сразу после этого бунт начал угасать.
– Господин Битв?
Такой вопрос задавало себе большинство шпионов в Норе. Те, кто был не так умен.
– Это слишком очевидно. И слишком неправдоподобно. Отчего бы богу, у которого тысячи храмов и миллионы верных в Империи и за ее границами, вмешиваться в нечто подобное? Бросить вызов самой Матери? Это глупость. Безумие. Кроме того, такая тонкость действия – не в его стиле.
– Может, даже боги чему-то учатся?
– Возможно, господин. Но мы проверили наш Храм Реагвира. Ни его архииерарх, ни жрецы ниже рангом понятия не имеют, что случилось в Понкее-Лаа. Реальность Большой Семьи удалена и труднодоступна для смертных, но вмешайся сам Реагвир – его жрецы обязательно что-то почувствовали бы. Но это не главный вопрос, ваше величество.
– Знаю. – Император кивнул и взглянул на все еще согнутую в поклоне женщину. – Ты тоже можешь выпрямиться.
Графиня медленно встала – с явным трудом.
– И как бы этот вопрос звучал по-твоему, Эвсевения Вамлесх, первая среди Гончих?
«Он нас проверяет», – дошло до Гентрелла, и осознание этого было словно удар молнии. Решения приняты, возможно, вот-вот начнется новая чистка, что изменит расклад сил в разведках, армии и боги знают где еще? Но почему? Владычица Милостивая, почему?
Эвсевения скромно опустила глаза, легонько присела.
– Вопроса было бы два, мой господин. Если в дело вмешался Владыка Битв, то кто встал против него? А если, как я думаю, это не был Реагвир, то какие силы оказались настолько мощны или наглы, чтобы провести схватку на принадлежащей ему земле? И если бы я могла…
– Нет. – Креган поднял ладонь. – Понкее-Лаа, Фииланд и Свободные Княжества – это Утраченные Провинции. Мы продолжаем считать их своей землей, и именно потому Нора имеет там первенство. Даже если и не справляется слишком хорошо. Говори дальше, Крыса. О Коноверине и Ласкольнике.
Гентрелл поклонился и продолжил:
– За восстанием рабов на Дальнем Юге тоже кто-то стоит – это мы знаем. Кто-то проследил, чтобы оно началось в нужный момент, потому что хотел отдать власть в Коноверине в руки князя Камбехии, из которого делали победителя рабов и спасителя Юга. Это должна была оказаться спланированная резня, после которой тамошние княжества снова соединятся, а власть над ними примет новая династия. Но… но это был лишь предлог, пыль, которая обязана заслонить истинные планы наших врагов. Я это чувствую… Знаю. Опыт говорит мне, что речь тут вовсе не о таком банальном деле, как смена власти, поскольку династию из Белого Коноверина представлял единственный, к тому же слепой князь. Не было нужды в такой замяти, чтобы свалить его и принять власть, – хватило бы и просто, как в случае с его братом, обычного убийцы. Кроме того, события и там шли как в Понкее-Лаа: сплетни о новых тяготах, готовящихся рабам, сплетни о готовящемся ими восстании, растущее напряжение. И – бум! Одна искра подожгла Дальний Юг. И снова верные Великой Матери встали против одного из Семьи.
