bannerbannerbanner
Колесо Времени. Книга 12. Грядущая буря

Брендон Сандерсон
Колесо Времени. Книга 12. Грядущая буря

Полная версия

И это все, что он оставит миру? Порча очищена, но мужчин по-прежнему убивают или изгоняют за то, в чем нет их вины, с чем они ничего поделать не могут. Он привязал к себе большинство стран. Но Ранд хорошо знал, что чем туже затянуть тюк, тем сильнее хлестнет обвязка, когда перережешь веревку. Что будет, когда он умрет? Войны и опустошение, сравнимые с Разломом Мира? В прошлом он не сумел помочь, так как его поглотили безумие и скорбь после смерти Илиены. Удастся ли ему предотвратить нечто подобное на этот раз? Есть ли у него выбор?

Он – та’верен. Узор обвивается и обретает форму вокруг него. Тем не менее, став королем, он очень быстро понял одно: чем больше у тебя власти, тем меньше ты контролируешь собственную жизнь. Долг воистину тяжелее горы; он направлял его руку столь же часто, что и пророчества. Или это одно и то же? Долг и пророчество? Его суть та’верена и его место в истории? Сможет ли он изменить свою жизнь? Будет ли после его ухода мир лучше, не оставит ли он страны и народы израненными, истерзанными и истекающими кровью?

Ранд смотрел на лагерь, на занятых своими делами людей, на лошадей, водивших мордами по земле в поисках зимней травы, которую они еще не успели сжевать до корней. Хотя Ранд приказал армии двигаться налегке, вместе с солдатами шло немало и других людей. Женщины, помогавшие со стряпней и стиркой, кузнецы и подковщики, заботившиеся о лошадях и снаряжении, мальчишки, разносившие послания и обучающиеся владеть оружием. Салдэйя была страной Порубежья, а для народов Пограничных земель битвы занимали привычное место в жизни.

– Иногда я им завидую, – прошептал Ранд.

– Милорд? – спросил Флинн, шагнув ближе.

– Люди в лагере, – ответил Ранд. – Они делают, что им велено, каждый день исполняют приказы. Порой суровые приказы. Но все равно они куда свободнее, чем я.

– Чем вы, милорд? – сказал Флинн, потирая обветренную щеку узловатым пальцем. – Вы – самый могущественный человек из ныне живущих! Вы – та’верен. Подумать только, даже Узор подчиняется вашей воле!

Ранд покачал головой:

– Все не так, Флинн. Все эти люди… любой из них может сесть на лошадь и ускакать отсюда. Сбежать, если им вздумается. Оставить битву другим.

– В жизни я знавал нескольких салдэйцев, милорд, – заметил Флинн. – Прошу прощения, но сомневаюсь, чтобы кто-то из них так поступил.

– Но они могли бы, – сказал Ранд. – У них есть такая возможность. Каковы бы ни были законы и клятвы, они свободны. А я… Мне кажется, что я могу поступать, как мне хочется, но связан я так крепко, что путы врезаются в мою плоть. Моя власть и влияние бессильны перед судьбой. Моя свобода – всего лишь иллюзия, Флинн. И поэтому я завидую им. Иногда.

Флинн заложил руки за спину, явно не зная, что ответить.

«Мы все делаем то, что должны, – всплыл в памяти Ранда голос Морейн. – Как велит Узор. У некоторых свободы меньше, чем у других. И нет разницы, сами мы выбираем или оказываемся избраны. Что должно быть, то обязательно случится».

Она понимала. «Я стараюсь, Морейн, – подумал Ранд. – Я сделаю то, что должен».

– Милорд Дракон! – раздался чей-то возглас.

Обернувшись, Ранд увидел, что на холм взбегает один из разведчиков Башира. Девы, не спуская с темноволосого юноши настороженных глаз, позволили ему приблизиться к Ранду.

– Милорд, – сказал разведчик, салютуя. – Возле самого лагеря обнаружены айильцы. Мы видели двоих в полумиле отсюда, они крались среди деревьев ниже по склону.

Пальцы Дев тотчас же пришли в движение – айильские воительницы оживленно переговаривались на своем тайном языке жестов.

– Никто из тех айильцев не помахал тебе, солдат? – сухо осведомился Ранд.

– Милорд? – удивился юноша. – Зачем им это делать?

– Это Айил. Если ты увидел их, значит они того хотели и значит это союзники, а не враги. Сообщи Баширу, что скоро мы встретимся с Руарком и Бэилом. Пора навести порядок в Арад Домане.

Или, может быть, пришла пора его разрушить. Иногда бывает сложно отличить одно от другого.

– Планы Грендаль, – произнесла Мериса. – Расскажи еще раз, что тебе о них известно.

Высокая Айз Седай – из Зеленой Айя, как и сама Кадсуане, – сохраняла строгое выражение лица, руки сложены на груди, черные волосы удерживал воткнутый сбоку в прическу серебряный гребень.

Тарабонка хорошо подходила для того, чтобы вести допрос. По крайней мере, лучше из всех, кто имелся в распоряжении Кадсуане. Находясь рядом с одним из самых ужасных созданий на свете, Мериса не выказывала ни капли беспокойства и была неутомима в вопросах. Хотя проявляла несколько излишнее старание, стремясь продемонстрировать свою суровость. Это было заметно по тому, например, как сильно она затягивала свои волосы в узел или как выставляла напоказ своего Стража-Аша’мана.

Комната находилась на втором этаже доманийского особняка Ранда ал’Тора. Наружная стена была сложена из толстых круглых сосновых бревен, внутренние стены – из одинаковых досок, выкрашенных в коричневый цвет. Раньше тут располагалась спальня, а теперь отсюда убрали всю мебель, и на посыпанном песком дощатом полу не было даже коврика. По сути, единственным предметом обстановки являлся прочный стул, на котором сидела Кадсуане.

Она мелкими глотками пила чай, намеренно создавая вокруг атмосферу сдержанности. Это было важно особенно сейчас, когда от внутреннего спокойствия она была далека, как никогда. В данный момент, например, ей хотелось раздавить чашку в ладонях, а потом, наверное, еще и целый час топтать осколки ногами.

Кадсуане сделала еще глоток.

Источник ее недовольства и разочарованности – и объект допроса Мерисы – висел вниз головой, удерживаемый прядями Воздуха, со связанными за спиной руками. У пленницы были короткие волнистые волосы и темная кожа. Несмотря на обстоятельства, невозмутимостью на лице она не уступала Кадсуане. На ней было простое коричневое платье – подол, чтобы не закрывал лицо, удерживался у ног прядью Воздуха. Узница была связана и ограждена щитом, но каким-то образом от нее исходило превосходство.

Мериса стояла перед пленницей. Кроме них, в комнате был лишь Наришма, прислонившийся спиной к стене.

Кадсуане допросом не руководила – пока что. Позволив другой задавать вопросы, она использовала эту возможность, чтобы думать и планировать. Щит вокруг пленницы удерживали находившиеся за стенами комнаты Эриан, Сарен и Несан – на две сестры больше, чем обычно считалось нужным.

С Отрекшимися нельзя рисковать.

Их пленницей была Семираг. Чудовище, которое многие считали просто легендой. Кадсуане не знала, какие из историй об этой женщине правдивы. Но она знала, что Семираг нелегко запугать, вывести из себя или манипулировать ею. В этом-то и заключалась проблема.

– Итак? – требовательным тоном спросила Мериса. – Я задала вопрос. У тебя есть на него ответ?

Семираг заговорила с ледяным презрением:

– Тебе известно, что происходит с человеком, если его кровь заменить на другую жидкость?

– Я не…

– Разумеется, он умрет, – как ножом отрезала Семираг. – Часто смерть происходит мгновенно, но быстрая смерть неинтересна. Посредством экспериментов я обнаружила, что некоторые растворы заменяют кровь более эффективно, позволяя подопытному прожить после переливания еще, пусть и недолго.

Она замолчала.

– Отвечай на вопрос, – сказала Мериса, – или я снова вывешу тебя из окна и…

– Сама трансфузия, естественно, требует использования Силы, – снова перебила ее Семираг. – Другие методы недостаточно быстры. Я сама изобрела нужное плетение. Оно способно внезапно и мгновенно удалить кровь из тела и поместить в другой сосуд, одновременно влив требуемый раствор в вены.

Мериса заскрежетала зубами, бросив взгляд на Наришму. Аша’ман, как обычно, был одет в черные штаны и куртку, его длинные темные волосы были заплетены в косы с колокольчиками на концах. Он стоял, привалившись к бревенчатой стене. У него было юное лицо, но от Аша’мана веяло опасностью. Возможно, это результат тренировок с другими Стражами Мерисы. Возможно, сказалось общение с людьми, способными допрашивать Отрекшуюся.

– Предупреждаю… – снова начала Мериса.

– Один из объектов прожил после переливания целый час, – сообщила Семираг спокойным, непринужденным тоном, – что я считаю одним из крупнейших своих достижений. Разумеется, все это время он испытывал боль. Настоящую боль, агонию, которую он ощущал в каждом участке своего тела, до мельчайших сосудов в кончиках пальцев. Я не знаю иного способа создать такую единовременную и всеохватывающую пытку.

Она встретилась взглядом с Мерисой:

– Когда-нибудь я продемонстрирую тебе это плетение.

Мериса – едва заметно – побледнела.

Резко взмахнув рукой, Кадсуане сплела щит Воздуха вокруг головы Семираг, чтобы та ничего не слышала, затем создала две маленькие сферы из Огня и Воздуха и поместила их перед глазами Отрекшейся. Зависшие перед Семираг огненные шары были не настолько яркими, чтобы ослепить или повредить ей зрение, но видеть окружающее не позволяли. Это был особый прием Кадсуане. Слишком многие сестры лишали пленников возможности слышать, но оставляли им способность видеть. Никогда не знаешь, умеет ли кто читать по губам, а Кадсуане не склонна была ни в коей мере недооценивать свою нынешнюю пленницу.

Мериса бросила на Кадсуане взгляд, в котором читалось раздражение.

– Ты теряешь над ней контроль, – твердо заявила Кадсуане, поставив чашку на пол рядом со стулом.

Мериса, помешкав, кивнула. Выглядела она всерьез рассерженной. Скорее всего, на саму себя.

– Эта женщина… – произнесла она. – Ничем ее не проймешь. Она не меняет тона, что бы мы с ней ни делали. На любую экзекуцию, какую я придумываю, в ответ лишь еще больше угроз. Каждая ужаснее предыдущей! О Свет!

Мериса снова стиснула зубы, сложила руки и глубоко вдохнула и выдохнула через нос. Наришма выпрямился, словно собираясь подойти к ней, но она жестом велела ему оставаться на месте. Мериса была достаточно строга со своими Стражами, но никому другому не позволяла ставить их на место.

 

– Мы можем сломить ее.

– Ты так думаешь, Кадсуане?

– Пфф! Конечно можем. Она – человек, как и любой другой.

– Это верно, – согласилась Мериса. – Но она живет уже три тысячи лет. Три тысячи лет, Кадсуане.

– Бóльшую часть из которых она провела в заточении, – отметила Кадсуане, презрительно фыркнув. – Века, проведенные в узилище Темного, скорее всего, в состоянии транса или своеобразной спячки. Вычти эти годы, и она окажется не старше любой из нас. Я бы сказала, даже помладше некоторых.

Это был легкий намек на собственный возраст Кадсуане, хотя среди Айз Седай эта тема редко обсуждалась. Подобный поворот в разговоре, по сути, свидетельствовал о том, насколько неуютно чувствовала себя Мериса в присутствии Отрекшейся. Айз Седай хорошо умели сохранять внешнее спокойствие, но не зря Кадсуане оставила державших щит сестер за дверью. Слишком многое они выдавали. Даже обычно непоколебимая Мериса слишком часто теряла самообладание во время этих допросов.

Конечно, Мериса и прочие – как и все женщины в Башне в нынешние дни – были далеки от истинных Айз Седай. Им, более молодым, попустили стать мягкими и слабыми, склонными к мелким раздорам. Некоторые позволили себя так запугать, что согласились присягнуть на верность Ранду ал’Тору. Иногда Кадсуане жалела, что не может назначить им всем какое-нибудь наказание на срок в несколько десятилетий.

Или, быть может, дело в ее собственном возрасте. Старость делала Кадсуане все более нетерпимой к глупости. Более двухсот лет назад она поклялась себе, что доживет до Последней битвы, сколько бы времени это ни потребовало. Использование Единой Силы продлевало годы, и она обнаружила, что решительность и настойчивость способны продлить их еще больше. Она была в числе старейших из живущих ныне людей.

К сожалению, годы научили ее, что никакая целеустремленность или искусство планирования не сделают жизнь такой, какой хочешь, но это нисколько не ослабляло ее раздражения. Можно было подумать, что годы также научат ее терпению, но все оказалось наоборот. Чем старше она становилась, тем меньше была настроена ждать, потому что знала, что лет осталось немного.

Любой, кто утверждает, будто старость наделила его терпением, либо лжет, либо выжил из ума.

– Ее можно сломить, и мы это сделаем, – повторила Кадсуане. – Я не позволю ей, знающей плетения из Эпохи легенд, вынудить нас казнить ее. Мы вытянем из нее все крупицы знания, даже если против нее придется обратить кое-какие из ее собственных «изобретательных» методов.

– Ай’дам. Если б только лорд Дракон разрешил применить его на ней… – промолвила Мериса, покосившись на Семираг.

Если когда-либо у Кадсуане возникало искушение нарушить слово, то именно сейчас. Надеть ай’дам на эту женщину… но нет – чтобы заставить кого-то говорить с ай’дам на шее, нужно причинить ему боль. Это равноценно пыткам, а ал’Тор запретил их.

Огни Кадсуане заставили Семираг закрыть глаза, но она по-прежнему оставалась спокойна и невозмутима. Что творится в голове у этой женщины? Ждет ли она спасения? Хочет ли заставить их казнить ее, чтобы избежать настоящей пытки? Или она действительно полагает, что сумеет сбежать и отомстить Айз Седай, допрашивавшим ее?

Скорее всего, последнее – и трудно не почувствовать угрозу в ее словах. Эта женщина знала о Единой Силе то, что не сохранилось даже в легендах. Три тысячи лет – это много, очень много. Под силу ли Семираг неизвестным способом взломать отгораживающий ее щит? Если она может так поступить, то почему еще не сделала этого? Кадсуане не успокоится, пока не напоит ее отваром корня вилочника.

– Можешь снять свои плетения, Кадсуане. – Мериса встала. – Я взяла себя в руки. Боюсь, нам придется вывесить ее за окно на какое-то время, как я и говорила. Может, мы сумеем пригрозить ей болью. Не может же она знать о глупых распоряжениях ал’Тора.

Кадсуане подалась вперед, распуская плетения, чтобы погасить светящиеся сферы перед глазами Отрекшейся, но не снимая щит Воздуха, не позволявший той слышать. Семираг сразу же открыла глаза и быстро нашла взглядом Кадсуане. Да, она знала, кто всем руководит. Две женщины скрестили взгляды.

Мериса продолжила, повторяя вопросы о Грендаль. Ал’Тор считал, что вторая Отрекшаяся находится где-то в Арад Домане. Кадсуане же гораздо больше интересовало другое, но для начала сгодятся и сведения о Грендаль.

На сей раз вопросы Мерисы Семираг встречала полным молчанием, и Кадсуане поймала себя на том, что размышляет об ал’Торе. Мальчишка сопротивлялся ее урокам так же упрямо, как Семираг – допросу. Правда, кое-чему он научился – как относиться к ней с долей уважения и как хотя бы казаться вежливым. Но не более.

Кадсуане терпеть не могла признавать поражения. Это еще не было провалом – пока нет, – но она была близка к неудаче. Мальчику суждено уничтожить мир. И возможно, спасти его. Первое было неизбежным; второе зависело от многих условий. Хотелось бы ей, чтобы было наоборот, но от желаний не больше пользы, чем от деревянных монет. Можно раскрасить их как угодно, но они все равно останутся деревянными.

Кадсуане стиснула зубы, выбрасывая из головы всякие мысли об ал’Торе. Ей нужно наблюдать за Семираг. Любое слово этой женщины может стать подсказкой. Семираг тоже смотрела на нее, не обращая внимания на Мерису.

Как сломить одну из самых могущественных женщин в истории? Женщину, которая творила бесчисленные злодеяния в давние дни чудес, даже еще до освобождения Темного? Заглянув в эти черные глаза, Кадсуане кое-что поняла. Запрет ал’Тора на причинение боли Семираг бессмыслен. Без боли ее не сломить. Семираг была великой мучительницей среди Отрекшихся, ее привлекали смерть и страдания.

Нет, и тогда эта женщина не поддастся, даже будь у Кадсуане разрешение прибегнуть к подобному способу. Глядя в эти глаза, Кадсуане с холодной дрожью подумала, что видит в Семираг нечто от себя самой. Возраст, изобретательность и нежелание сдаваться.

Значит, тогда остается вопрос к самой Кадсуане. Если бы перед ней встала такая задача, как Кадсуане сломила бы себя?

Мысль была настолько пугающей, что она испытала облегчение, когда через несколько секунд допрос прервала Кореле. Стройная жизнерадостная мурандийка была верна Кадсуане, и та поручила ей сегодня следить за ал’Тором. Известие Кореле о том, что ал’Тор скоро встретится с вождями Айил, положило конец допросу. Три сестры, державшие щит, вошли в комнату и увели Семираг в ее узилище; там ее свяжут и заткнут рот прядями Воздуха.

Кадсуане проводила взглядом Отрекшуюся, крепко спутанную арканом из прядей Воздуха, и покачала головой. С Семираг день только начался. Пора разобраться с мальчишкой.

Глава 6
Когда плавится железо

Родел Итуралде видел много полей сражений. Все они были похожи. Мертвые тела, сваленные в кучи, точно мешки с тряпьем. Вóроны, предвкушающие пир. Стоны и крики, плач и бессвязное бормотание тех, кому не повезло и пришлось дольше дожидаться смерти.

Но каждое поле битвы по-своему неповторимо. По нему можно определить ход сражения – как охотник читает следы преследуемого зверя. Неестественно ровные ряды тел – там, где на атакующую пехоту обрушились ливни стрел. Тут – разбросанные и затоптанные тела пеших воинов, столкнувшихся с тяжелой кавалерией. В этом сражении несметное число шончан было прижато к стенам Дарлуны, где они отчаянно сражались. Чуть ли не вбиты в камень. В том месте, где кто-то из дамани пытался сбежать в город, часть стены была разрушена полностью. Сражение на улицах и среди домов обернулось бы в пользу шончан. Прорваться туда они не успели.

Итуралде, верхом на своем чалом мерине, пробирался через хаос. Битва всегда бывает хаосом. Аккуратными сражения выглядят только в сказаниях и в исторических книгах, когда все лишнее отсечено и вычищено старательными руками хронистов, которым нужна лаконичность. «Захватчик одержал победу, потери составили пятьдесят три тысячи человек» или «Оборона выстояла, погибло двадцать тысяч».

Что напишут об этой битве? Все зависит от того, кто будет писать. Вряд ли станут писать о крови, впитавшейся в почву и превратившей поле в болото. Об изувеченных, пронзенных и растерзанных телах. О земле, взрытой полосами после ударов разъяренных дамани. Возможно, они запомнят цифры; по-видимому, цифры нередко важны для летописцев. Полегла половина из стотысячного войска Итуралде. В другом бою пятьдесят тысяч павших вызвали бы в нем стыд и ярость. Но он вступил в бой с армией, в три раза превосходящей его войско числом, и к тому же у противника были дамани.

Итуралде следовал за разыскавшим его юным гонцом, мальчишкой лет, наверное, двенадцати, в шончанской красно-зеленой униформе. Они миновали упавший штандарт; полотнище свисало со сломанного древка, воткнутого в землю. На стяге была эмблема: солнце и поверх него шесть парящих чаек. Итуралде терпеть не мог, когда не знал гербов и имен тех, с кем сражался, но откуда ему быть осведомленным о гербах и значках шончан, явившихся невесть откуда из-за океана.

Тени от гаснущего вечернего солнца расчерчивали поле. Скоро тьма укроет тела, и выжившие смогут ненадолго притвориться, что травянистая равнина стала могилой для их друзей. И для людей, которых их друзья убивали. Итуралде обогнул пригорок, приближаясь к месту, где тела павших элитных шончанских бойцов составляли причудливый рисунок. На большинстве погибших были те необычные шлемы, напоминавшие видом головы насекомых. Погнутые, треснувшие, помятые. Из щелей между искривленными жвалами невидяще смотрели мертвые глаза.

Шончанский военачальник еще дышал. Он был без шлема, на губах запеклась кровь. Он полулежал, привалившись к большому, заросшему мхом валуну; под спину, словно бы на привале, подсунут свернутый плащ. Все впечатление портили вывернутая нога и торчавшее из живота обломанное древко копья.

Итуралде спешился. Как и у большинства его солдат, на нем была одежда работника – простые коричневые штаны и куртка, позаимствованные у человека, который в соответствии с планом надел форму Итуралде.

Без униформы он чувствовал себя непривычно. К тому же такой человек, как генерал Туран, не заслуживал солдата-оборванца. Итуралде жестом велел юному гонцу оставаться подальше в стороне, чтобы не слышать разговора военачальников, и подошел к шончанину в одиночку.

– Значит, это ты, – по-шончански тягуче выговаривая слова, Туран поднял взгляд на Итуралде. Он был коренаст и невысок, с острым носом. Короткие черные волосы были выбриты на два пальца на висках и над ушами, шлем с плюмажем из трех белых перьев лежал на земле рядом. Он потянулся нетвердой рукой в черной перчатке к лицу и стер кровь, сочащуюся из уголка рта.

– Я, – отозвался Итуралде.

– В Тарабоне тебя зовут «великим капитаном».

– Это так.

– Заслуженно, – сказал Туран, кашляя. – Как тебе удалось? Наши разведчики… – Он снова зашелся кашлем.

– Ракены, – произнес Итуралде, когда кашель шончанина стих. Он присел на корточки рядом со своим врагом. Над горизонтом на западе еще виднелся краешек солнца, озарявший поле битвы красно-золотым светом. – Твои разведчики глядят с воздуха, а на расстоянии правду легко скрыть.

– Армия позади нас?

– В основном женщины и юноши, – сказал Итуралде. – И много крестьян. Одетых в форму моих солдат.

– А если бы мы повернули и атаковали?

– Не повернули бы. Твои ракены сообщили, что то войско превосходит тебя числом. Лучше преследовать меньшую армию впереди. Еще лучше направиться к городу, который, как тебе доложили, почти не защищен. Даже если долгий марш измотает твоих солдат.

Туран кивнул и снова закашлялся.

– Да. Да, но город был пуст. Как твои люди оказались там?

– С воздуха разведчики, – сказал Итуралде, – не в состоянии увидеть, что находится внутри зданий.

– Ты приказал своим солдатам прятаться в домах? Так долго?

– Да, – сказал Итуралде. – Позволяя небольшим группам поочередно каждый день работать на полях.

Туран недоверчиво покачал головой.

– Ты же понимаешь, что наделал, – сказал он. В голосе шончанского военачальника не слышно было угрозы. Напротив, прозвучало явное восхищение. – Верховная леди Сюрот ни за что не смирится с этим поражением. Теперь она обязана уничтожить тебя, хотя бы для того, чтобы сохранить лицо.

– Знаю, – отозвался Итуралде, вставая. – Но я не могу прогнать вас, нападая на ваши крепости. Мне нужно, чтобы вы пришли ко мне.

– Ты не понимаешь, сколько у нас войск… – промолвил Туран. – То, что ты уничтожил сегодня, – легкий ветерок по сравнению с бурей, которую ты накликал. Уцелело немало моих людей, они расскажут о твоих уловках. Второй раз эти трюки не сработают.

Туран был прав. Шончан учились быстро. Итуралде вынужден был прекратить рейды в Тарабон из-за стремительных ответных действий шончан.

 

– Ты же знаешь, что тебе нас не одолеть, – тихо произнес Туран. – Я вижу это в твоих глазах, великий капитан.

Итуралде кивнул.

– Почему же тогда? – спросил Туран.

– Почему ворон летает? – ответил вопросом Итуралде.

Туран слабо кашлянул.

Итуралде и в самом деле понимал, что не в состоянии выиграть войну против шончан. Странно, но каждая новая победа лишь подкрепляла уверенность Итуралде в окончательном поражении. Шончан были умны, хорошо экипированы и замечательно вымуштрованы. Более того, они были настойчивы и упрямы.

Должно быть, едва только открылись ворота, Туран и сам понял, что обречен. Но не сдался; он сражался до тех пор, пока его войска не были разбиты и не разбежались во все стороны, так что у измотанных солдат Итуралде уже не оставалось сил их преследовать. Туран понимал. Иногда сдаваться не имеет смысла. Умирать никому не хочется, но для солдата есть участь и гораздо хуже, и горше. Отдать свою землю на милость захватчика… Итуралде не смог бы так поступить. Даже если битву невозможно выиграть.

Он делал то, что было нужно и когда это было нужно. И сейчас Арад Доман должен был сражаться. Они потерпят поражение, но их дети всегда будут помнить, что отцы не сдались без боя. Эта стойкость сыграет свою роль через сто лет, когда начнется восстание. Если начнется.

Итуралде поднялся, собираясь вернуться к ожидавшим его солдатам.

Туран с трудом дотянулся до своего меча. Итуралде остановился и снова повернулся к шончанскому военачальнику.

– Сделаешь? – спросил Туран.

Итуралде кивнул, обнажая собственный меч.

– Это честь для меня, – сказал Туран, закрывая глаза.

Через мгновение клинок Итуралде – отмеченный знаком цапли – снял голову с его плеч. На мече Турана тоже стояло клеймо в виде цапли – едва заметное на той части поблескивающего клинка, которую тому хватило сил вытянуть из ножен. Жаль, что им не довелось скрестить мечи – хотя то, что происходило последние несколько недель, и было их поединком, пусть и иного масштаба.

Итуралде очистил меч от крови и плавным движением убрал снова в ножны. Напоследок он целиком вытащил клинок Турана и с силой вонзил его в землю рядом с поверженным генералом. Затем Итуралде вскочил на коня, кивком попрощался с мальчишкой-гонцом и поскакал обратно через усеянное телами поле, которое укрыли тени.

Вóроны приступили к трапезе.

– Я пыталась завлечь нескольких слуг и караульных из гвардии Башни, – тихо промолвила Лиане, сидевшая возле прутьев своей тюремной клетки. – Но это сложно. – Она улыбнулась Эгвейн, устроившейся на табурете по другую сторону решетки. – Сейчас я не чувствую себя привлекательной.

Эгвейн кисло улыбнулась в ответ – она вполне ее понимала. Лиане была в том же платье, в котором ее захватили, и оно до сих пор оставалось без надлежащей стирки. Каждое третье утро Лиане раздевалась и полоскала платье в выдаваемом ей ведре воды – после того как сама обтиралась мокрой тряпкой. Но это все, что можно было сделать без мыла. Чтобы придать волосам опрятный вид, она заплетала волосы в косу, но с обломанными ногтями ничего поделать не могла.

Лиане вздохнула, вспоминая, как приходится по утрам стоять нагишом, прячась в дальнем углу камеры, и ждать, пока высохнут платье и сорочка. То, что она доманийка, еще не значит, что ей нравится разгуливать в чем мать родила. Соблазнение требует мастерства и деликатности; обнаженное тело этому ни в коей мере не способствует.

Камера Лиане была не так уж плоха – для подземной темницы. У нее были лежанка, еда, достаточно воды и ночной горшок, который ежедневно меняли. Но ее никогда не выпускали наружу, и ее всегда охраняли две сестры, удерживавшие щит. Единственным человеком, кто навещал ее – не считая тех, кто пытался выведать у Лиане сведения о Перемещении, – была Эгвейн.

Амерлин сидела на табурете с задумчивым видом. Она действительно была Амерлин. Невозможно считать ее кем-то иным. Как могло это юное дитя научиться так быстро? Эта гордая осанка, это сдержанное выражение лица. Владеть ситуацией – не столько обладать властью, сколько заставлять думать, что ты ею обладаешь. На самом деле это во многом схоже с тем, как нужно вести себя с мужчинами.

– Ты… слышала что-нибудь? – спросила Лиане. – О том, что меня ждет?

Эгвейн покачала головой. На скамье неподалеку, в свете лампы на столе, сидели и беседовали две Желтые сестры. Ни на один вопрос тех, кто захватил ее, Лиане не ответила, а закон Башни был очень строг в том, что касалось допроса сестер. Ей не могли причинить боль, особенно с применением Силы. Но могли оставить ее гнить здесь навеки.

– Спасибо, что приходишь ко мне по вечерам, – сказала Лиане, протянув руку сквозь прутья и беря Эгвейн за руку. – Наверное, только благодаря тебе я еще не сошла с ума.

– Мне это в радость, – промолвила Эгвейн, хотя во взгляде можно было уловить крайнюю усталость, которую она, вне всяких сомнений, испытывала. Сестры, приходившие к Лиане, упоминали о порке, которой подвергают Эгвейн «в искупление» за непокорность. Странно, что послушницу, находящуюся в обучении, можно бить, но узницу на допросе – нет. И, несмотря на боль, Эгвейн приходила к Лиане практически каждый вечер.

– Я добьюсь твоего освобождения, Лиане, – пообещала Эгвейн, продолжая сжимать ее руку. – Тирания Элайды не продлится вечно. Теперь я уверена, что конец ее власти близок.

Лиане кивнула, отпуская пальцы и вставая. Эгвейн ухватилась за прутья и поднялась на ноги, едва заметно поморщившись. Она кивнула Лиане на прощание и вдруг замерла в недоумении.

– Что? – спросила Лиане.

Нахмурившись, девушка отпустила решетку и посмотрела на свои ладони. Они словно бы покрылись поблескивающей воскообразной массой. Лиане ошеломленно глядела на прутья, заметив на железе отпечатки рук Эгвейн.

– Что, во имя Света… – промолвила Лиане, ткнув пальцем металлический прут. Тот поддался, словно теплый воск на ободке подсвечника.

Внезапно камни под ногами Лиане всколыхнулись, и она почувствовала, что будто бы тонет. Она вскрикнула. С потолка полились капли расплавленного воска, разбиваясь у нее на лице. Они не были теплыми и не обжигали, но были жидкими. И у них был цвет камня!

Лиане ахнула, оступившись и теряя равновесие, запаниковала, скользя по поплывшему под ступнями полу. Ноги все глубже увязали в разжижавшемся камне. Чья-то рука схватила ее, и она увидела, что ее держит Эгвейн. Прутья таяли на глазах, расползаясь в стороны и стекая вниз.

– Помогите! – крикнула Эгвейн Желтым. – Чтоб вам сгореть, не стойте столбами!

Перепуганная Лиане пыталась найти опору и подтянуться по решетке к Эгвейн. Руки натыкались лишь на воск. Комок железа остался у нее в кулаке, просочившись между пальцами; пол прогнулся воронкой, засасывая Лиане.

А потом потоки Воздуха подхватили женщину, выдергивая из западни. Комната накренилась, Лиане швырнуло на Эгвейн, сбив девушку с ног. Обе Желтых – беловолосая Музарин и невысокая Геларна – вскочили на ноги, их окружало сияние саидар. Музарин звала на помощь, огромными глазами глядя на тающую темницу.

Лиане сползла с Эгвейн, поднялась и, пошатываясь, отступила в сторону от клетки, ее платье и ноги были облеплены всё тем же странным воском. В коридоре пол казался прочным. О Свет, как же ей хотелось самой обнять Источник! Но, даже не будь щита, она все равно была опоена корнем вилочника.

С помощью Лиане Эгвейн тоже поднялась на ноги. Все затихло, лишь подрагивал огонек лампы. Все не сводили глаз с клетки. Таять решетка прекратила, в середине металлических прутьев как не бывало; на оплывших, точно сосульки, остатках решетки наверху застыли капельки стали. Нижние половины прутьев были загнуты внутрь, многие из них при освобождении Лиане оказались придавлены к каменным плитам и расплющены. Ровный пол внутри решетчатой клетки растянулся и изогнулся к центру, приняв форму огромной воронки. Там, где за камень пыталась ухватиться Лиане, на нем остались борозды.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55  56  57  58  59  60  61  62  63  64  65  66 
Рейтинг@Mail.ru