Роберт Байрон
Дорога в Оксиану

Сирия

Дамаск

СИРИЯ: Дамаск (2200 футов), 12 сентября. – Вот Восток в его первозданном беспорядке. Моё окно выходит на узкую мощёную улицу; запах приправленной специями стряпни временами теряется в порывах прохладного ветерка. Рассвело. Люди зашевелились, разбуженные неземной трелью муэдзина, которая доносилась из небольшого минарета напротив, отвечая другим в отдалении. Скоро будет не укрыться от криков торговцев и цоканья копыт.

Я жалею о том, что покинул Палестину. Приятно найти страну, наделённую великой природной красотой; со столицей, внешний вид которой достоин её славы; с процветающим земледелием и невероятно преумножившимися доходами; с ростками современной культуры, взращиваемыми многочисленными художниками, музыкантами и архитекторами; с администрацией, ведущей дела как рачительный хозяин поместья среди своих домочадцев. Не нужно быть сионистом для понимания очевидного факта, что такое положение вещей сложилось благодаря евреям. Они мощным потоком вливаются в страну. В прошлом году были выданы разрешения на въезд 6000 человек: 17 000 уже прибыли, ещё 11 000 пробрались через неконтролируемые участки границы. В Палестине иммигранты выбрасывают свои паспорта, избегая таким образом депортации. Можно только констатировать, что капитала для их поддержки достаточно. Они предприимчивы, настойчивы, профессионально подкованы и богаты.

Омрачает эту картину враждебность арабов. Поверхностному наблюдателю может даже показаться, что правительство, откладывая чувствительные для арабов проблемы на потом, провоцирует рост обиды и отсутствие доброй воли с их стороны. Арабы ненавидят англичан и не упускают возможности выместить на них свою злобу. Я не понимаю, почему правительство должно этому потакать. Арабы не сталкивались с расовой дискриминацией, как это было в случае с индийцами.

Вчера вечером за ужином, говоря о Персии, Кристофер заметил, что люди за столом глазеют на нас. Вдруг он услышал разговор по-персидски. Перешёптываясь со мной, он пытался вспомнить, не сказал ли чего-нибудь уничижительного в адрес шаха⁴² или его страны. Похоже, мы приближаемся к средневековой тирании в выражении чувствительных вопросов. Был дипломатический инцидент, о котором миссис Николсон поведала английской публике: ей не продали мармелад в Тегеране.

Дамаск, 13 сентября. – Мечеть Омейядов⁴³ относится к VIII веку, хотя и значительно перестроена после пожара 1893 года. Её величественная аркада с верхней галереей, созданная в доподлинном исламском стиле, имеет те же пропорции и подчиняется столь же величественному ритму, как и библиотека⁴⁴ Сансовино в Венеции. Голые стены первоначально сверкали блеском мозаик. Некоторые дошли до наших дней – это пейзажи, впервые исполненные в европейской традиции. При всей своей помпейской живописности, изображающей замки на скалах и дворцы с колоннадами, перед нами настоящие пейзажи, а не простые декорации, если в качестве условных критериев считать запечатлённые самобытные деревья и стремительные водные потоки. Мозаики, верно предвосхитившие пейзажи Эль Греко в Толедо, должны быть греческой работы. Даже сейчас, когда солнце выхватывает на стенах лишь отдельные уцелевшие фрагменты, можно вообразить то изначальное великолепие яркой зелени и позолоты, когда весь перистиль⁴⁵ сиял волшебными сценами, рождёнными арабской фантасмагорией, даруя утешение среди выжженной вечности пустыни.

Бейрут

Бейрут, 14 сентября. – На автобус до города мы взяли два билета. Сзади устроился огромных размеров арабский джентльмен с корзиной овощей между колен, одетый в осиный халат в чёрно-жёлтую полоску. Впереди сидели арабская вдова, тоже с корзиной овощей, и её маленький сын. Каждые двадцать минут даму тошнило в окно. Иногда мы останавливались; если же водитель этого не делал, её рвота залетала обратно через соседнее окно. Не самые приятные три часа.

Почта доставила газетные вырезки с описанием отъезда угольщиков. Даже в «Таймс» этой новостью занято полколонки. «Дейли экспресс» пишет:

Вчера вечером пять человек покинули отель в Вест-Энде и отправились в секретную экспедицию, которая может стать самым воодушевляющим путешествием из всех когда-либо предпринятых.

Они отправились из Лондона в Марсель, затем в пустыню Сахару. Мало кому известно, куда они отправятся дальше.

ПРЕЖДЕВРЕМЕННОЕ ОГЛАШЕНИЕ МОЖЕТ ПОВЛЕЧЬ ЗА СОБОЙ СЕРЬЁЗНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ…

Пять человек будут путешествовать на двух грузовиках, приводимых в движение моторами с портативными газогенерирующими аппаратами. В качестве топлива используется обычный древесный уголь, а повторная заправка необходима лишь через пятьдесят – шестьдесят миль. Это первый случай использования указанного изобретения, но вполне вероятно, что в будущем оно станет повсеместно применяться в автомобильном транспорте.

Досадно, когда чьи-то имена ассоциируются с подобной нелепицей.

Теперь мы ожидаем «Шампольон» с командой и машинами на борту.

Бейрут, 16 сентября. – Мои предчувствия оправдались.

Я поднялся на борт «Шампольона» на рассвете. Голдман? Хендерсон? Deux camions?⁴⁶ Никто не слышал о них. Был только Раттер⁴⁷ со сказками об аварии и другими небылицами.

Машины сломались в Аббевиле. Они могли продолжать движение на бензине, но были тайно возвращены в Англию, где изобретение доведут до ума. Через месяц-другой команда предпримет новый старт, но на этот раз без оповещения прессы. Для того чтобы я своим возвращением в Лондон не выдал их неудачи, Раттер был послан вперёд с целью организовать нам безопасное путешествие в Персию. Фактически я безвозмездно пользуюсь привилегированным положением шантажиста.

Мы провели большую часть дня на море, оправляясь от пережитых невзгод, после чего забронировали на вторник места в автобусе «Нэрн трэнспорт компани» до Багдада.

Сегодня вечером мистер Нэрн собственной персоной, интересуясь машинами на древесном угле, зашёл выпить вместе с нами. Уже много лет зная не только об этом изобретении, но и о многих других, он был настроен скептически, и мы при всём желании так и не смогли развеять его сомнения. Вся Сирия в восторге от фотографий его «пульмана», нового автобуса, который начнёт курсировать в ноябре.

Дамаск

Дамаск, 18 сентября. – С момента нашего прибытия на сирийский берег мы с Кристофером убедились в том, что сторговаться за полцены можно практически за любой товар, от бутылки газированной воды до королевских апартаментов. Этот навык отлично пригодился в отеле Баальбека.

– Четыреста пиастров за этот номер? Четыреста, вы сказали? Боже правый! Сейчас же уезжаем! Вызывайте машину. Триста пятьдесят? Сто пятьдесят, вы хотели сказать. Триста? Вы что, глухие и не слышите? Я сказал, сто пятьдесят. Мы уходим. Здесь есть другие отели. Идём, загружайте обратно багаж. Я сомневаюсь, что мы вообще останемся в Баальбеке.

– Но, сэр, это первоклассная гостиница. Очень хороший ужин за наш счёт, пять блюд. Это наш лучший номер, сэр, в нём есть ванна и очень красивый вид на старинные руины.

– Боже правый, разве руины ваши? Мы что, должны платить вам за воздух? Пять блюд на ужин слишком много, и я не думаю, что ванна работает. Вы всё ещё говорите триста? Сбавьте. Я говорю, сбавьте немного. Уже лучше, двести пятьдесят. Я сказал, сто пятьдесят. Я говорю, двести. Остальные пятьдесят вы заплатите из своего кармана, не так ли? Ну, так сделайте, будьте любезны. Я буду очень признателен. Тогда двести? Нет? Ну хорошо, – мы сбегаем по лестнице и распахиваем двери отеля. – До свидания. Что? Я не расслышал. Двести. Я так и думал.

– А теперь, будьте добры, виски с содовой. Сколько вы за это берёте? Пятьдесят пиастров. Целых пятьдесят пиастров. За кого вы нас принимаете? И вообще, вы всегда наливаете слишком много виски. Я заплачу пятнадцать пиастров, а не пятьдесят. Пожалуйста, не смейтесь. И не уходите. Я хочу точно отмеренную порцию виски, ни больше ни меньше; здесь только половина полной порции. Тридцать, говорите? Тридцать – это разве половина от пятидесяти? Вы умеете считать? Действительно, с содовой. Двадцать. Нет, не двадцать пять. Двадцать. Вот и вся разница, если у вас достаточно ума это понять. Принесите скорее бутылку и, ради всего святого, не спорьте.

Во время ужина из пяти блюд мы похвалили повара за сочную птицу.

– Куропатки, сэр, – ответил он, – я деляль их жирный в маленький домик.

Вход на территорию с древними руинами стоит пять шиллингов с человека за разовое посещение. Договорившись по телефону с Бейрутом о снижении цены за билет, мы направились туда пешком.

– Guide, Monsieur?⁴⁸

Молчание.

– Guide, Monsieur?

Молчание.

– Qu'est-ce que vous désirez, Monsieur?⁴⁹

Молчание.

– D'où venez-vous, Monsieur?⁵⁰

Молчание.

– Où allez-vous, Monsieur?⁵¹

Молчание.

– Vous avez des affaires ici, Monsieur?⁵²

– Нет.

– Vous avez des affaires à Baghdad, Monsieur?⁵³

– Нет.

– Vous avez des affaires à Téhéran, Monsieur?⁵⁴

– Нет.

– Alors, qu'est-ce que vous faites, Monsieur?⁵⁵

– Je fais un voyage en Syrie.⁵⁶

– Vous êtes un officier naval, Monsieur?⁵⁷

– Нет.

– Alors, qu'est-ce que vous êtes, Monsieur?⁵⁸

– Je suis homme.⁵⁹

– Quoi?⁶⁰

– HOMME.⁶¹

– Je comprends. Touriste.⁶²

Сейчас даже слово «путешественник» стало старомодным и не без оснований, поскольку носит положительный оттенок. В старину путешественники отправлялись на поиски знаний и радушно принимались коренными жителями, гордо увеселявшими гостей местными обычаями. В Европе это чувство взаимного уважения давно исчезло. Но там, по крайней мере, «туристы» больше не вызывают удивления. Они – часть пейзажа и, в девяти случаях из десяти, у них недостаёт денег потратиться сверх стоимости тура. Здесь же туристы до сих пор в диковинку. Если вы приезжаете из Лондона в Сирию по делам, то должны быть богаты. Если же выезжаете так далеко в развлекательное путешествие, то должны быть до неприличия состоятельны. Никого не волнует, нравятся ли вам эти места или нет. Как шакал – это шакал, так и вы – просто турист, паразитирующая особь человеческого вида, которую только и нужно, что доить как дойную корову или каучуковое дерево.

Напоследок мы столкнулись с самоуправством в виде турникета, где парализованный маразматик тратил по десять минут на оформление каждого входного билета. После чего мы сбежали от рутины будней к славе античности.

Баальбек – это триумф, рождённый в мраморе; масштабы высеченного в камне величия, чей язык остаётся понятен неискушённому взору, затмевают предстающий муравейником Нью-Йорк. Камень персикового цвета расписан румянцем золота так же, как колонны церкви Сент-Мартин-ин-зе-филдс⁶³ измалёваны сажей. Текстура мрамора не лессированная, а слегка припудренная, как у цветка вишни. Рассвет – лучшее время для созерцания этого великолепия: поднимите свой взор к Шести колоннам⁶⁴, когда золото персикового камня и небесная синь лучезарны в равной мере и даже пустующие без колонн стилобаты⁶⁵ полны живительной благословенной силы солнца наперекор торжеству сиреневых глубин небосвода. Поднимите свой взор, поднимите свой взор, устремите свой взгляд ввысь, вверх по этой каменой плоти, по этим трижды огромным стволам, к разрушенным капителям и карнизу размером с целое здание, парящим в синеве. Вглядитесь поверх стен на зелёные рощи белоствольных тополей, а за ними – на далёкий Ливан, мерцающий сиреневым и голубым, золотым и розовым светом. Взгляните на зияющую пустоту, распластавшуюся вдоль гор: пустыню, что камениста, но безлюдна, как море. Жадно глотните воздуха из вышины. Прикоснитесь к камню своими ласковыми руками. Проститесь с Западом, если тот принадлежал вам прежде, а затем возвращайтесь туристом на Восток.

Мы так и поступили после закрытия. Надвигались сумерки. Дамы и джентльмены отдельными компаниями устроили пикник на лужайке у ручья. Одни сидели у мраморных фонтанов, развлекая себя курением кальяна, другие под случайными деревьями ужинали на траве в свете переносных фонарей. Звёзды взошли, склоны гор укрылись во мгле. Я почувствовал умиротворяющее спокойствие ислама. И если я упоминаю об этом заурядном опыте, то только потому, что в Египте и Турции это миролюбие теперь отрицается, в то время как в Индии ислам, как и многое другое, кажется уникальным и исключительно индийским. В каком-то смысле так и есть, ведь ни человек, ни общество не смогут впитать подавляющего воздействия культуры извне без изменений в собственной идентичности. Но вот что я могу поведать о себе: путешествуя по магометанской Индии, не будучи знакомым с Персией, я сравнивал себя с индийцем, который изучает европейский классицизм на берегах Балтики, а не Средиземного моря.

Вчера днём в Баальбеке Кристофер пожаловался на слабость и ненадолго прилёг, что отсрочило наш отъезд до наступления темноты и лютого холода на просторах Ливана. Теперь, после приезда в Дамаск, он серьёзно заболел. Даже после двух таблеток хинина мигрень была столь ужасна, что Кристоферу снилось, будто он носорог с огромным рогом. Хотя кризис миновал, сегодня утром он проснулся с температурой 102⁶⁶. Мы сдали билеты на завтрашний автобус и забронировали места на пятницу.

Дамаск, 21 сентября. – За нами увязался молодой еврей. Вышло так потому, что в отеле прислуживал официант, вылитая копия Гитлера, и когда я об этом намекнул еврею, то и менеджер, и сам официант разразились такими сильными приступами смеха, что едва смогли удержаться на ногах.

Когда мы с Раттером пересекали пыльный разбитый участок дороги, оставшийся после французской бомбардировки⁶⁷, мы заметили предсказателя, гадавшего по знакам на подносе с песком, и бедную женщину, которая привела своего истощённого ребёнка и ждала новостей о его судьбе. Ещё один прорицатель сидел рядом без клиентов. Я присел возле последнего на корточки. Он насыпал мне в ладонь немного песка и затем велел высыпать на поднос. Потом нарисовал на песке три строчки иероглифов, прошёлся по ним раз или два, словно раскладывая карты. Выдержав с умным видом паузу, он внезапно прочертил глубокую диагональ и изрёк ряд фраз, которые Раттер, однажды пробывший в Мекке девять месяцев под видом араба, перевёл с должной точностью, как и следовало от него ожидать: «У вас есть друг, которому близки вы и который близок вам. Через несколько дней он пришлёт вам немного денег на расходы в пути. Позднее он присоединится к вам. Путешествие будет удачным».

Похоже, мои шантажистские способности и здесь возымели верх.

Отель принадлежит месье Алуфу, чьи дети занимают верхний этаж. Однажды вечером он привёл нас в душный подвал, уставленный стеклянными ящиками, с сейфом в глубине. Из них он достал следующие предметы:

Пару больших серебряных чаш, украшенных христианскими символами и сценой Благовещения.

Документ, начертанный на грязной цветной ткани, от трёх до четырёх футов в длину и восемнадцать дюймов в ширину, якобы являющийся завещанием Абу Бакра⁶⁸, первого халифа, и привезённый из Медины семьёй короля Хусейна⁶⁹ в 1925 году.

Византийскую бутыль из тёмно-синего стекла, тонкого, как яичная скорлупа, не разбитую, высотой около десяти дюймов.

Золотую голову эллинистической эпохи, с чуть раскрытыми губами, глазами из стекла и ярко-синими бровями.

Золотую мумию в дорожном сундуке.

И серебряную статуэтку девяти с половиной дюймов, которую, за неимением ничего сравнимого, месье Алуф назвал хеттской. Статуэтка, если это не подделка, должна стать одним из самых замечательных открытий за последние годы на Ближнем Востоке. Это фигурка мужчины с широкими плечами и узкими бёдрами. На голове остроконечный колпак высотой с туловище. Левая рука отколота, правая сжимает скипетр и сдерживает крюком рогатого быка. Вокруг талии пояс из тонкой проволоки. Пояс, скипетр, хвост и рога быка, а также колпак целиком из золота. Золото настолько пластичное, что месье Алуф с удовольствием согнул скипетр под прямым углом и без следа разогнул. Никакие уговоры не помогли мне сфотографировать статуэтку. Интересно, когда и при каких обстоятельствах она всё же покинет подвал.

Кристофер выздоровел к среде, и Раттер повёл нас на чай к аль-Хадж Мухаммад ибн аль-Бассаму, старцу семидесяти с лишним лет, в бедуинских одеждах. Его семья дружила с Доути⁷⁰, который для арабофилов известная фигура. Сколотив состояние на продаже верблюдов во время войны, старик потерял 40 000 фунтов стерлингов после её окончания на спекуляции немецкими марками. Мы пили чай, восседая за мраморным столом, до которого могли дотянуться разве что подбородком из-за разницы с высотой стульев. Гомон арабской беседы, прерываемой попёрдыванием и жеванием, напомнил мне речь Уинстона Черчилля.

Арабы ненавидят французов сильнее, чем нас. Имея ещё больше оснований вести себя соответственно, они между тем учтивее; другими словами, они научились не показывать виду при встрече с европейцами. Это делает Дамаск приятным городом с точки зрения путешественника.

Ирак

Багдад

ИРАК: Багдад (115 футов), 27 сентября. – Если что-нибудь на Земле и может сделать это место привлекательным, то только контраст с приведшим нас сюда путешествием. Мы ехали в похожем на банан вагоне на двух колёсах, который цеплялся к двухместному седельному тягачу фирмы «Бьюик» и для приличия именовался «аэробус». За нами следовал автобус огромных размеров, отец всего моторизованного транспорта. Герметично запечатанные внутри от пыли снаружи, с капельным орошением из подтекающего питьевого бачка, мы мчались по бездорожью пустыни со скоростью сорок миль в час под лучами раскалённого солнца, оглушаемые картечью мелких камней по тонкому корпусу, в душно-радушной компании пяти потеющих попутчиков. В полдень мы сделали остановку и подкрепились обедом из картонной коробки с надписью «Сервис с улыбкой» от компании-перевозчика. Если мы когда-нибудь надумаем открыть собственную транспортную компанию в местных краях, то это будет сервис с кислой миной. Промасленная бумага и яичная скорлупа разлетались по арабской сельской округе, оставляя за собой одни руины. На закате мы прибыли в Эр-Рутбу, который с тех пор, как я обедал там по пути в Индию в 1929 году, был окружён лагерем с вереницами чернорабочих-кули: видимый результат строительства мосульского нефтепровода. Здесь мы пообедали; виски с содовой стоил шесть шиллингов. Ночью мы ехали в приподнятом настроении: луна светила в окна, пять иракцев во главе с миссис Мулла пели. Мы миновали колонну бронированной техники, сопровождавшую братьев покойного Фейсала: экс-короля Али и эмира Абдуллу, возвращавшихся после похорон. С наступлением рассвета перед нашим взором предстала не золотая пустыня, а глина, бесконечная глина. По мере приближения к Багдаду запустение всё сильнее бросалось в глаза. Застенчивая миссис Мулла скрывала свою красоту под плотной чёрной вуалью; мужчины сидели в чёрных фуражках. И к девяти часам вечера, когда арабская ночь окутала пустынные улицы города, нам даже показалось, что мы затерялись где-то в конце Эджвер-роуд⁷¹.

Мало утешения в том, что Месопотамия была когда-то очень изобильна, богата на произведения искусства и изобретения, гостеприимна для шумеров, Селевкидов⁷² и Сасанидов⁷³. Главным событием её истории стало разрушение ирригационной системы страны завоевателем Хулагу⁷⁴ в XIII веке. И по сей день Месопотамия находится в плену у глины, лишённой своего единственного преимущества – растительного плодородия. Равнина глины впереди плоская настолько, что сиротливую цаплю, застывшую на одной ноге возле редкой струйки воды в канаве, можно спутать с радиоантенной. Из глины на равнине вырастают целые деревни и города. Текут реки из жидкой глины. Воздух наполнен смогом от глины. Люди цвета глины носят одежду в тон глине, а их национальный головной убор по форме не что иное, как пирог из глины. Багдад – столица, которая под стать этой божественно благодатной земле. Город скрыт за пеленой грязного тумана; когда температура опускается ниже 110⁷⁵, местные жители жалуются на холод и достают меха. Сейчас только одним город по праву знаменит: изливающим земной гной фурункулом, который излечат через девять месяцев, оставив на теле пустыни заметный шрам.

Кристофер, которому это место нравится намного меньше, чем мне, называет его раем в сравнении с Тегераном. Конечно, если бы я верил всему, что он рассказывает о Персии, то относился бы к нашему завтрашнему отъезду как к отправке на каторгу. Я так не считаю, ибо Кристофер влюблен в Персию, но отвечает словно благовоспитанный китаец. Если вы спросите его о жене, то он ответит, что это сучье чучело ещё не подохло, имея в виду, что его прекрасная достопочтенная супруга цветёт как роза.

Отелем управляют ассирийцы, взбалмошные и вызывающие жалость маленькие люди с обходительными манерами, до сих пор пребывающие в ужасе от развязанного против них террора. Есть только один человек, которого я бы отнёс к багдадцам, – бойкий юноша по имени Дауд (Давид), который взвинтил цены на весь транспорт до Тегерана и назвал арку⁷⁶ в Ктесифоне ни больше ни меньше как: «Прекрасный шоу, сэр, высокий шоу».

Арка возвышается на 121½ фут от земли и имеет пролёт 82 фута. Её тоже построили из глины, но тем не менее она простояла четырнадцать веков. На некоторых фотографиях эта арка стоит ещё с двумя стенами вместо одной, а также с цельной фронтальной частью. Плохо обожжённые кирпичи в большинстве своём выглядят живописно: белый с добавлением коричневого на фоне лучезарного небосвода, вновь ставшего голубым ко времени нашего отъезда из Багдада. Фундамент отремонтировали недавно, возможно, впервые в истории.

Местный музей хорошо охраняется, но не ради безопасности сокровищ Ура⁷⁷, а для того, чтобы посетители не заляпали руками латунь витрин. Поскольку любой экспонат не крупнее напёрстка, разглядеть сокровища Ура практически невозможно. На наружной стене по указанию короля Фейсала установлена мемориальная доска в память о Гертруде Белл⁷⁸. Полагая, что доска вывешена королём Фейсалом для ознакомления, я подошёл поближе. Четверо полицейских тотчас подняли крик и оттащили меня подальше. Я обратился к директору музея по поводу произошедшего. «Если у вас плохое зрение, вы можете испросить специального разрешения», – ответил он. Вот вам и арабское очарование.

Мы ужинали у Питера Скарлетта, друг которого Уорд рассказал историю, случившуюся на похоронах Фейсала. Был жаркий день, и огромный негр пробрался в шатёр для высокопоставленных лиц. Через некоторое время негра обнаружили и выволокли наружу. «Чёрт возьми! – воскликнул командующий английскими войсками. – Они стащили мою тень».

Здесь меня ждали деньги, как и обещал предсказатель.