Ринат Валиуллин
Время гладить кошек
© Р. Валиуллин, 2024
© ООО «Издательство АСТ», 2024
Потерялся кот
В городе вечерело и становилось прохладно. Еще холоднее стало, когда я услышала сзади чьи-то медленные шаги, но я не решилась обернуться. Сердце забеспокоилось и начало торопиться, потом бросило мне короткое – пока! и ушло в пятки. А шаги все ближе и ближе, эти ноги явно шли ко мне.
– Девушка, что это вы тут клеите? – Вдруг прозвучал старинный женский голос, с нотками ревматизма и больного жизненного опыта. Суровость его была театральна.
Девушка не отвечала и продолжала приглаживать листок бумаги к столбу. «Пропал рыжий кот» – читалось в потемках на бумаге рядом с фотографией кота.
– Вы меня слышите? – возмущалась дотошная старушка.
– А вы не видите. Я же вам говорю, у меня пропал кот.
– И что?
– Я пытаюсь его найти. Вы не видели случайно? – Наконец оглянулась девушка и обнаружила не старушку, но даму. Серое пальто и шляпа с пером.
– Терпеть ненавижу котов.
– Аллергия?
– Представьте себе.
– Представляю.
– Ни черта вы не представляете. После вас все столбы грязные. Только ходи и сдирай.
– Так не сдирайте.
– Подумаешь, кот пропал. – Черные перчатки дамы мяли свежесодранное объявление.
– Вы теряли когда-нибудь друга?
– Так друга или кота?
– Значит, вы еще никого не теряли. Вы даже представить себе не можете, что это такое. Тем более кот был волшебный, погладишь его – сбылось желание.
– Вы правы, не могу. У меня никогда не было котов. Стоит ли так убиваться из-за кота? Купите другого… волшебного.
– Как вы можете такое говорить?! Купить другого кота? Человека можно купить, а кота нет, друзья не продаются. Да что вы вообще понимаете в котах! – попыталась я уйти от назойливой старушки.
– Я понимаю только, что вы продолжаете клеить свои бумажки. – Проследовала старуха за девушкой к следующему столбу.
– У вас даже на мои объявления аллергия. Я знаю, у меня есть друг, стоит ему только услышать слово «кошка» – все, потек. Ему потом, чтобы остановиться чихать, надо выпить целую гору таблеток. – Чувствуя, что эта не отстанет, я всячески хотела расположить бабулю к себе. Необходимо было найти кодовое слово. Для всех существует это кодовое слово, после которого люди становятся мягче и сговорчивее. К тому же ругаться никак не входило в мои планы. Особенно со стариками. Во мне все еще жило это неловкое уважение к старости.
– Не может быть. Бедолага, – вдруг включилось сочувствие в бабуле. Видимо, слово «таблетки» стало решающим.
– Нет, у него все в порядке. Если кто бедолага, так это Твигс. Представляете, ему, домашнему, культурному нарциссу, попасть на улицу в компанию бездомных котов и кошек. Вы думаете, кот не человек? Да он человечнее любого человека.
– Вижу, вы сильно любили его.
– Да, привязалась, а теперь вот не знаю, как развязаться.
– Не знаете? А ведете себя довольно развязно, – позволила себе едко пошутить старуха, опустив свой взгляд с моих распущенных волос на мои ботинки, на одном из которых развязался шнурок…
– Да, совершенно верно, развязная молодежь, которая никого не любит, кроме себя. Я из этих. – Нагнулась я и заправила шнурок в ботинок.
– Я тоже. Я тоже была такой когда-то. Прекрасное было время. Сейчас так уже не получится, при всем желании.
– Почему?
– Видимо, желание стареет вместе с телом, уже не такое свежее. Что-то я разболталась.
– Да ничего. Говорите. Главное, листочки не сдирайте. Любовь и привязанность – вот чем мы обменивались так долго. Вместе с котом весь дом потерял сон, аппетит и желание жить. Когда кот пропал, дома наступила зима.
– Не только дома, но и на улице, – неожиданно снова пошутила бабушка и поежилась в подтверждение своих слов. – Замерзли?
– Нет, – прижала я пальцы к губам, чтобы поделиться с ними теплом своего дыхания.
– Не надо на меня обижаться. Я все знаю и про любовь, и про привязанность. В психологии это называется «внутренний кот». Вы воспитали в лице своего питомца внутреннего ребенка.
– Это исключено, я, конечно, развязана, но не настолько, чтобы не заметить беременность, – ерничала я в ответ.
– Я о другом.
– Да не было никакого другого, – не сдавалась я, почувствовав редкое понимание в лице старушки. На самом деле старушкой там и не пахло. Дама все еще держала спинку, будто хореограф из детства все еще строго следил за ее па-де-де.
– Я понимаю, и вы сейчас поймете, о чем я, просто дайте мне закончить мысль. Внутренний ребенок – это те самые кусочки вашей личности, которые нуждались в любви все детство, да так и не получили. Я сама такая. И, окружая своего кота заботой и игрой, на самом деле вы ухаживали за внутренним ребенком. В нем веселье, энергия, вдохновение – все это делало вашу жизнь. Я знаю.
– Вот, у вас тоже доброе сердце. Вы наверняка знаете, что такое терять близких.
– Еще бы. Я двух сестер потеряла, так и не нашла. Надеюсь, они живы и здоровы. Честно сказать, это они меня потеряли. Было это давно. Так давно, что мне кажется, что я это себе придумала.
– Я тоже много чего придумываю. Вообще-то это не мой кот, а моей тетки.
– Вы говорили.
– Нет, не все. Но там длинная история. Длиннее, чем ваша жизнь, наверное. Сколько вам, если не секрет?
– Девяносто.
– Не может быть! Правда? Как такое возможно? На вид лет семьдесят.
– Возможно, потому что у меня все время болит спина. Поэтому я не могу лежать и умирать. Мне кажется, если я умру, то я не смогу лежать так долго. Эта мысль заставляет все время куда-то идти.
– И куда же ходите?
– На работу.
– Вы еще и работаете?
– Да, мой покойный муж оставил мне много работы. У него антикварный магазин. Мне нравится эта работа. Я чувствую себя своей среди всех этих экспонатов. Правда, я все время боюсь, что меня кто-нибудь купит как мумию, – беззаботно пошутила бабуля. Ее красиво состарившееся лицо улыбнулось, а в белых вставных зубах блеснул бриллиант.
– Вам кто-нибудь помогает?
– У меня есть друзья.
– А почему больше не вышли замуж? Вы не пытались кого-нибудь найти?
– Все это пустое. С годами я поняла, что не надо искать ни свою половинку, ни своего человека. Я столько времени на это убила. Не надо на это тратить время, человек сам появится в нужный момент, а если вы рискнете настаивать, то эти отношения в любом случае будут искусственными. Поэтому вместо таких сомнительных союзов я стала искать то, что могло бы разжечь мое любопытство, безумно заинтересовать, чтобы уйти как можно дальше по жизни вместе с этим интересом. Благо магазин находился рядом с домом. Я начала изучать историю вещей и их ценность в зависимости от времени, эти исследования меня так засосали, что я быстро научилась понимать что к чему, стала экспертом по всякому старью.
– К вам в лавку кот случайно не заходил?
– Все может быть, никогда не знаешь, кто кот, а кто человек. У некоторых так много общего. У меня там на полках куча всяких котов: из фарфора, из бронзы, даже из янтаря. Возможно, один из них ваш.
– Откуда в вас столько оптимизма? – услышала я отголоски своей истории, и мне дико захотелось ею поделиться с этой умной дамой.
– Я же говорю, что мне девяносто. Я знаю, что я ничего не знаю, но много. Давайте я вам помогу, я буду мазать, а вы клеить. Так будет быстрее. – Подошли мы к очередному столбу. – Много у вас еще этих бумажек? Ого. Да тут можно распугать всех котов с округи.
– Почему распугать? – не поняла я.
– Все коты любят свободу, к тому же со стороны мы с вами, как псы, которые метят каждый столб, – снова пошутила дама.
– Да, похоже на правду. Думаете, шансов никаких?
– Никаких, – серьезно ответила старушка. – Потому что у вас целый мешок этих бумажек, а уверенности ноль.
– Да, я думаю, что я не смогу его найти.
– С таким настроем – конечно. Дайте больше уверенности!
– Я уверена, что не смогу его найти.
– Детский сад какой-то. Это точно ваш кот?
– Я же говорю, не совсем, кот моей тети.
– Я так и подумала. Найдем, такого рыжего обязательно найдем. Наверное, увязался за какой-нибудь хорошенькой кошечкой. Я вот точно так же за одним котом увязалась и пропала. Как они мне завидовали.
– Кто? Сестры?
– Нет, они тогда еще были маленькие и завидовали другим игрушкам. Я сбежала с парнем, а родители меня прокляли и даже не искали.
– Ох уж эти проклятые родители!
– Что, у тебя тоже?
– Нет, у меня вот такая сестра! – проткнула я большим пальцем воздух. – А вы их хоть искали?
– Ну конечно. Я, правда, не развешивала объявления на столбах.
– А зря.
– Может быть.
– А, кажется, я поняла, вы следовали своей заповеди – искать своих только убивать время. А время бессмертно.
– Да, сами найдутся, если будет надо.
– Меня посетили смутные сомнения.
– А как зовут?
– Кого? Кота?
– Нет, тебя. Про кота я уже прочла. Твигс, странное имя.
– Вообще-то его Васькой хотели назвать, но потом решили, что слишком просто для той цены, что за него заплатили. А Твигс от твигги, покойный муж моей тетки был фанатом этого стиля.
– Любитель мини?
– Ну да.
– Так как тебя зовут?
– Фортуна. Не менее странное имя.
– И вправду необычное.
– Спасибо, раньше мне оно казалось дурацким. Я даже мечтала, когда мне исполнится четырнадцать, чтобы его поменять. Видимо, это лучшее, что мне могли дать мои родители. И потом я привыкла. С прекрасным ужасом я обнаружила, что больше с таким именем нет никого. По крайней мере, здесь я больше таких не встречала. Мне нравится быть уникальной.
– Кому не понравится. Все хотят быть уникальными, но не всем так улыбнулась фортуна, как тебе. – Посмотрела старушка пристально на меня. Я улыбнулась ей в ответ.
– Вот и мне теперь улыбнулась Фортуна, – рассмеялась беззвучно она.
– А вас как зовут?
– Люба.
– Тоже редкое на сегодня имя, но легко запомнить.
– Я бы так не сказала. По крайней мере, муж так не считал, он все время говорил: с тобой не бывает просто, если бы с тобой было просто, ты не была бы настолько моей. Ты безумно сложная, вот почему мне с тобой так хорошо, – закатила глаза старушка. – А как зовут твоих тетушек?
Путешествие кота Твигса
Ну что я могу сказать о себе? Я яркий и привлекаю внимание. В серой толпе будней я выделяюсь харизмой и своенравным характером. Но если у меня гладкая и рыжая шерсть, то это не значит, что меня за это обязательно нужно погладить.
Я вообще не очень люблю, когда меня трогают чужие руки. Спорить я об этом не буду, но могу царапнуть.
Я не просто рыжий кусок шерсти, который привлекает внимание, прежде всего я личность.
Главный мой секрет независимости в очаровании. Люди этого до сих пор этого не поняли, они постоянно идут на компромисс. Они прогибаются, но от этого не становятся гибкими. Гибкость не компромисс, гибкость – это свобода.
Лучшее средство ухода за собой – это уход от тех, кто тебя не любит.
За что меня любит старушка – я беру на себя всю психологическую нагрузку, которая ей выпадает. Когда она меня гладит, я заряжаю ее батарейки. Это и есть привязанность. Мы с ней друзья, мы с ней коллеги. Мы с ней обсуждаем самые насущные проблемы. Она умна и интеллигентна, как я. Мы понимаем друг друга с полумяу.
Ну, не хочешь больше меня гладить, зачем хамить, принимать меня не таким, какой я есть, а то начинается: совать мне пальцы в рот, трогать мои зубы. Стоматологи, что ли. Брысь. Прием окончен.
Мужчины частенько ведут себя нагло. Женщины, напротив, если любят, то проявляют ласку и преданность.
Я для своей успокоительное. Теплота и уют – вот что она испытывает, когда смотрит на меня. Я постоянно пытаюсь поднять ей настроение всякими фокусами и закидонами, вместо мышей я ловлю для нее положительные эмоции. Женщины более эмоциональны, они мне нравились больше, с ними было легче найти тесную связь, с ними всегда есть о чем поговорить. В ответ я забочусь о них, снимаю негатив, обратная связь с лихвой окупается. Нет смысла тратить время и силы на общение с равнодушными. Никакие кошки не способны растопить их сердца. Они черствы и душны, потом еще обвинят во всех смертных грехах, в возникшей аллергии, всем видом показывая, что им начихать на меня. Именно поэтому я так привязался к своей милой бабулечке.
Но как бы ни было сладко, мне надоело развлекать людей, хоть они и милы. Дом, каким бы он ни был уютным, стал для меня мал и мое я рвалось постоянно наружу. Телевизор надоел. Мне давно уже хотелось посмотреть на настоящую свободу. Попробовать ее на вкус, хотелось узнать, какая она, потрогать ее, понюхать. Запах свободы кружил мне голову. Однажды я даже сбежал, но был пойман и затискан от радости вусмерть. С тех пор бабуля начала брать меня с собой в путешествия, но странствовать в переноске то еще развлечение, переносится так себе, не позавидуешь.
В этот раз мы ехали за границу. Мне никто не объяснил, что я там буду делать. Зачем за границу? Для меня и так не было границ, я безграничный. Коты везде одинаковы. Язык у нас один, независимо от страны. Может, кошечки разные. Но кто же мне даст… там прогуляться? С этими мыслями я покачивался в купе вместе с сестричками. Поезд постукивал в такт моему хвосту. Кто-то считает, что это нервы, нет, это слух, музыкальный слух. Иногда моя бабулечка брала меня на руки. «Опять давление опустилось», – знал я про себя, я был в курсе всех болячек своей хозяйки. Она гладила меня до тех пор, пока ее настроение не поднималось.
Обидно ли ощущать себя куском шкурки, пусть даже такой волшебной? Нет. Меня это забавляло и расслабляло. Я был снисходителен. Главное, что никто не лез в мою душу, никто не пытался ее понять, невозможно это. Я даже слышал, что многие писатели были кошатниками, они гладили нас, чтобы получить новую порцию вдохновения, неудачники – чтобы поднять самооценку, больные на всю голову – от головной боли.
Я, как обычно, дремал, пока поезд не остановился. Это была большая остановка.
Сестры решили выйти из купе, чтобы пройтись по перрону на долгой остановке. Я не спал, просто дремал, наблюдая за тем, как дамы собираются в свет.
– А что будем делать с Твигсом? Посадить его в переноску, чтобы не убежал?
– Не хочется будить рыжика, пусть спит, куда он денется из купе.
Они осторожно закрыли за собой дверь, так, чтобы не разбудить меня, думаю, именно поэтому дверь купе не захлопнулась. Едва поезд качнуло от перецепки вагонов, как она тут же отъехала.
Я обрадовался этому окошку свободы и выскочил в длинный коридор, ведущий к свободе. Мне хотелось пройтись по поезду, себя показать, на людей посмотреть. Благо двери между вагонами были открыты, я шел на дичь, из плацкарты несло курицей, воблой и пивом. Люди были отзывчивы, даже чересчур, каждый пытался погладить или угостить косточкой. Но я же не собака. Этим только дай волю, загладят своими рыбными руками, потом не отмыться. Я двигался осторожно, держа ситуацию под контролем.
«Ей парень, неужели ты должен погибнуть в конце, как в том фильме?» – «Нет», – ответил я себе. Ни за что. И, увернувшись от рыбных рук, выскочил в спасительный коридор.
В другом купе кто-то пел под гитару. Я послушал немного. Парень играл «Восьмиклассницу», еще несколько человек подпевали ему громко, бестолково, романтично махая головой. Здесь меня никто не пытался поймать, все вспоминали, как целовались в восьмом.
На столе лежали хлеб, открытая банка сардин, масло и яйца.
Мне вдруг захотелось простой пятнадцатипроцентной сметанки. Не стань я котом, быть мне начальником сметанного цеха на молочном комбинате. Потешил бы свое самолюбие.
Остальные купешки были закрыты, я проскочил вагон-ресторан, где народ стучал вилками и стаканами, и оказался в СВ.
Я вошел в первое купе. Там тихо, девушка в телефоне и мужчина с клюшкой в руке дремлет на полке, краем глаза заметил меня и крайне заинтересовался, смотрит на меня уже с любопытством. Слава богу, клюшка для гольфа. Такой я еще не получал.
– А ты все время с этой клюшкой спишь? – спросил его я.
– Смотри какой наглый кот. Сидит, слушает, будто все понимает.
– Да. Никогда не видела таких умных котов, – отвлеклась от телефона девушка.
– Хитрый, прямо как человек.
«Да, был я человеком много раз, но как бы человечно ни было, котом как-то удобнее», – махнул хвостом кот, разметая прошлое.
– А глазища-то. Зеленые-зеленые, как у дьявола.
– А ты уверена, что у дьявола зеленые глаза?
– А какие еще?
– Не знаю, пусть будут зеленые, но вроде бы черные.
– Я и говорю – темно-зеленые, почти черные.
– Мне нравятся зеленые глаза.
– А я думаю, чего ты так на Тому запал.
– Да при чем здесь Тома? Она же твоя сестра, причем старшая.
– То есть была бы младшая – другое дело.
– С тобой невозможно говорить. Все время заставляешь испытывать чувство вины.
– Вот ты на ней и испытай свои чувства. Только ко мне потом не подходи.
– Черт, началось все с обычного кота. Если у тебя нет настроения, зачем его портить другим?
– Ты мне его давно испортил.
– Это такая месть, значит, хроническая. А еще говорят, что зеленый цвет успокаивает. Черта с два. Видимо, на тебя это не распространяется, – вздохнул парень.
– Не знаю, я зеленый цвет всегда считала самый наглым, если это не светофор.
«Я вообще-то про клюшку для гольфа, а вы на меня уже столько ярлыков навешали», – почесал за ухом кот, будто хотел их стряхнуть.
– Он с ошейником.
– Сразу видно, что домашний… домашний дьявол. Сам уйдет или надо будет вставать?
– Да погоди ты. Дай ему лучше колбаски.
– Чтобы потом он ходил сюда, как домой? Шиш.
– Что тебе жалко, что ли?
Девушка поднялась с полки, взяла со стола кусочек колбасы и кинула мне.
«А чего она у тебя такая злая?» – посмотрел я настороженно на женщину. Понюхал кусок колбасы, но есть не стал. Девушки не понимают одного, что когда они злятся, то сразу становятся тетками. Молодость куда-то пропадает.
«Так ты спортсмен?» – обратился он к гольфисту. «В детстве я тоже был помешан на спорте. Все говорили, что главное – участие. Полная брехня. Мне больше нравилось выражение – «Победителей не судят». Только ради этого я готов был побеждать. Можно было быть последним мартовским котом, но если победил – ты Лев, ты царь зверей. В гольф я играл с раннего детства. Нравилось мне в него залезать. Ладно, шучу я. Знаю я эту игру – гольф. Чем-то смахивает на хоккей. Только в гольфе простора больше, есть куда смахивать, а в хоккее тесно, махач такой, что зубы трещат». – Облизывал свою лапу кот.
– Куда смахивает?
– В смысле похож на хоккей.
– Ну, не знаю.
– Я знаю, я ходил раньше в настольный хоккей. Разница только в том, что за это в хоккее можно было схлопотать люлей, и стал ходить в ботинки. А в гольфе твоем одни белоручки. Никаких контактов, благородные лица и высокие носы, не достать. Ставки тоже высоки, главное попасть в лунку. Со стороны похоже на соревнование с холмом. Я так и не понял – вы там с соперниками сражаетесь или с рельефом?
– Рыжий, ты издеваешься?
– Нет. Вообще я люблю травку, в смысле поваляться. На таком поле сразу хочется домик поставить, затопить печку, чтобы из трубы дымок. По идеальной траве ездят маленькие смешные машинки и ходят с деловым видом идеальные люди. Все так современно. За белыми людьми ходят носильщики клюшек. В их тяжелых челах лес клюшек.
– Кедди.
– Кеды они тоже за вас носят? Какая низость.
– Носильщиков зовут кедди.
– Все равно рабство. Я никогда не понимал этот вид спорта. Ты со скольких ударов можешь загнать мяч в лунку?
– Что ты на него смотришь? Гони ты его уже. А то будем после него блох ловить. – Вновь возникла в нашем немом разговоре подруга гольфиста.
– Он же вроде домашний.
– Дома бывают разные.
– Клюшки тоже. Вот, заведут себе клюшку, приоденут и давай махать ею перед носом. А она рада стараться. Откуда в людях столько снобизма?
Эти двое начали мне надоедать. Это было заметно по моему недовольному хвосту.
– Твой дом вряд ли больше моего. Я все время боюсь там заблудиться. Мышей там нет, но я все равно счастлив.
Сейчас меня беспокоят только три вещи: моя старуха, окружающая ее среда и проблемы уссурийских тигров.
Я довольно ленив, но все еще могу дать фору собаке, с которой живу, мы с ней гоняем иногда по паркету, мне нравятся эти гонки. Дел у меня не так уж и много, но когда мне долгое время никуда не надо, я начинаю нервничать.
– Ну так со скольких свиданий ты взял эту лунку, чувак? Неужели посимпатичнее клюшки не нашлось?
– Хамишь, братишка, – уныло улыбнулся гольфист, встал и начал клюшкой выпроваживать меня из купе.
– Только не надо меня трогать. Я сам, – выскользнул я в коридор и пошел по нему дальше.
С детства я был воспитан с пониманием, что я солнце и весь мир крутится вокруг меня. Я никого не хочу знать, меня знают все. Говорят, что я не люблю воду – я люблю воду, но мне не нравится, когда ее много, а ее все льют и льют, поэтому дождь я предпочитаю наблюдать за окном. Гром, молния, дождь, потом солнце и радуга. Эволюция любого скандала.
Я всегда хотел знать, на чем стоит радуга. Я не верю, что это всего лишь иллюзия, меня не устраивает ответ, что это белый цвет, расщепленный на семь других. Рыжий – еще куда ни шло.
Нет, я не против общения, я же общаюсь с рукой. Просто надо делать перерывы, чтобы в них наслаждаться жизнью.
Кошек от людей отличает то, что мы не боимся темноты. Люди же сразу подскакивают на месте, едва вырубят свет, отсюда бессонница и неврозы. А ведь темнота – это время большой любви. Да, люди теперь боятся любить, они боятся, что, пока ты любишь, кто-то может оттяпать твою квартиру. Моя бабка очень этого боится. Поэтому и живет со мной. Мне это барахло даром не нужно. Одной, конечно, проще, не надо ждать, пока кто-нибудь начнет к тебе приставать и задаваться вопросом, почему ты ко мне не пристаешь.
Если хочешь понять, насколько серьезны отношения, отключи все гаджеты, сможете ли вы провести хотя бы день вместе без посторонней помощи.
Обычно я болтаюсь на цокольном этаже эволюции, между ног, смотрю на обувь и замечаю, насколько люди не дорожат словами, как быстро научились переобуваться. Я всегда тщательно принюхиваюсь к словам. И, судя по запахам, люди меняют взгляды чаще, чем носки. Я не злопамятный, но таким пройдохам особенно хочется сделать в туфли. Это мой протест.
