Рина Кент
Испорченный король
Глава 4
Я думала, что познала страх.
Смерть моих родителей вызвала во мне необъяснимый страх.
Так много страха, что я похоронила все это в черной недоступной коробке.
Когда я смотрю на бесстрастное лицо Эйдена, то понимаю, что ничего не знаю о страхе.
А если и знала, то забыла об этом.
Потому что восемнадцатилетний Эйден дает мне другое определение страха.
Я никогда по-настоящему не знала Эйдена Кинга до момента, пока не оказалась в его полной власти – или в ее отсутствии.
Гордость и достоинство были единственными вещами, которые спасали меня последние два года от ада.
Но теперь, когда я стою со сцепленными за спиной руками в разорванной рубашке, эта гордость рассыпается на части, как в мультфильме.
Иллюзия.
Ложь.
– Эйден… – Его имя застревает у меня в горле, как дым.
Он как дым.
Удушающий, скользкий и смертельный.
– Прекрати это. – Мой голос понижается, смягчаясь, умоляя остатки человеческого в нем.
Но я должна была знать.
В монстре нет ничего человеческого.
Его стальной взгляд устремляется в мою сторону, и я перестаю дышать.
Говорят, глаза – это зеркало души, но за глазами Эйдена… ничего нет.
Там пусто.
Темная, бездонная дыра.
– Что ты готова сделать, чтобы я остановился? – Его голос спокоен. Слишком спокоен. Это ужасно.
– Давай заберем трубку, Кинг. – В голосе Ксандера звучит неуверенность, которая соответствует моему смятению внутри. Даже несмотря на то, что его хватка остается стальной.
– Нет. – Эйден не прерывает зрительный контакт. Он как собака с костью. Его невозможно остановить, пока он не получит то, что хочет.
– Холодное Сердце даст мне то, что я хочу, и я отпущу ее, да?
Я качаю головой, цепляясь за последнюю ниточку достоинства, которая у меня осталась.
Ксандер сильнее сжимает мои запястья, будто сообщая что-то. Что именно, я не знаю.
Садистская искра из прошлого возвращается, когда Эйден пристально наблюдает за мной.
– Что ты скажешь, Холодное Сердце?
Он тянется к лямке моего лифчика, его пальцы скользят по кружеву. Моя спина напрягается, и я прижимаюсь к Ксандеру, как будто он моя защита.
Честно говоря, он, возможно, единственная защита, которая у меня есть.
Эйден становится смелее, зацепив пальцем ткань. Его кожа скользит по ложбинке моих грудей, оставляя след чего-то настолько чужеродного, что это приводит в ужас.
Он даже не тянется к телефону. Нет. Он наблюдает за мной с тем же бесстрастным выражением лица. Его пальцы лениво проводят по изгибу моей груди, останавливаясь на шраме.
Его игра, похоже, заставляет меня чувствовать себя неуютно в моей собственной шкуре.
Это работает.
Это адски работает, черт возьми.
Ксандер снова дергает меня за запястья, как будто подталкивая покончить с этим.
– Ладно! – Я вскрикиваю. – Какого черта тебе нужно?
Эйден отступает назад, но не прерывает зрительный контакт. Я не хочу отступать первой, но смотреть в эти пустые глаза утомительно.
Это как оказаться в ловушке в пустоте и кричать, но единственный звук, который ты можешь услышать, – лишь эхо.
– Все называют меня Кингом.
– И? – спрашиваю я, не понимая, к чему он клонит.
– Ты этого не делаешь.
– Это потому, что у тебя есть имя, какого черта я должна называть тебя по фамилии?
– Кто дал тебе право называть меня по имени?
– Чего?
– Зови меня Кингом. – Его лицо озаряется злобой.
Ему это нравится. Этому ублюдку нравится видеть меня беспомощной.
Раньше я думала, что Эйден чокнутый, но оказалось, что он гребаный псих.
– Звать тебя Кингом? – повторяю я недоверчиво.
– Это не ракетостроение. Скажи: «Пожалуйста, отпусти меня, Кинг». И я сделаю это.
Я извиваюсь в объятиях Ксандера, ненавидя то, как мои груди подпрыгивают при каждом движении.
– Мне все равно, кто ты, Эйден, и ты тоже, засранец. – Я бросаю через плечо Ксандеру, который… играет в телефон? Серьезно? Я указываю подбородком на Эйдена. – Если ты что-нибудь сделаешь со мной, я заявлю на тебя за сексуальное домогательство и разрушу все твое будущее.
– Черт, Холодное Сердце. Теперь ты по-настоящему в заднице. – Ксандер присвистывает. – Тебе не следовало угрожать ему.
– Я думал, ты умная. – Эйден цокает языком. – Но, полагаю, у тебя тоже бывают моменты глупости.
Прежде чем я успеваю обдумать это, он вырывает меня из объятий своего друга. Я вскрикиваю, когда натыкаюсь на его твердую грудь. Его грубые пальцы впиваются в мой лифчик. Он забирает телефон и бросает его мне за спину. Ксандеру, я полагаю. Затем он сцепляет оба моих запястья за спиной, фиксируя их одной рукой, покрытой синяками.
– Я ухожу, – говорит Ксандер рассеянным тоном. – Не затягивай.
Его небрежные шаги затихают вдали.
Я никогда не думала, что захочу, чтобы Ксандер остался, но я готова умолять его об этом. Он может быть жестоким, но у него не такой пустой взгляд, каким Эйден смотрит на меня.
– Ты получил телефон.
– И что?
– Отпусти меня. – Я смотрю на его рубашку, не желая встречаться с ним взглядом.
– Вынужден ответить отказом.
Его пальцы вновь возвращаются к моему лифчику, но вместо того, чтобы проводить по нему, как раньше, его большой и указательный пальцы сжимаются на моем твердом соске сквозь ткань.
Глухой звук вырывается из моего горла, но я крепко сжимаю губы, чтобы не пропустить его. Странный жар охватывает мое тело, и я ненавижу это.
Я ненавижу это мучительное ощущение.
Я ненавижу его.
Я пытаюсь сопротивляться, но это только толкает мою полуобнаженную грудь вперед, заставляя ее подпрыгивать в его руках.
– Ты устраиваешь для меня шоу? – Он ухмыляется.
– Да пошел ты.
Он сжимает сильней, и давление бьется за моими глазными яблоками.
– Попробуй еще раз.
– Чего ты хочешь от меня, черт возьми?
Он снова щипает ноющую плоть, и я так сильно прикусываю нижнюю губу, что чувствую вкус крови. Я вся раскрасневшаяся, потная и липкая. Меня убивает, что я позволяю ему оказывать на меня такое влияние.
– Значит, теперь тебе интересно, чего я хочу? – Он цокает, лениво проводя большим пальцем по моему твердому соску.
– Просто скажи.
– Что заставляет тебя думать, будто я хочу говорить? Может быть, я передумал. Может быть, ты мне нравишься такой.
Моя грудь вздымается и опускается в хаотичном ритме. Он даже не смотрит на меня. Все его внимание приковано к моей груди и… шраму. Он не отрывает от него взгляд, словно ребенок, который нашел новую любимую игрушку.
Он пристально наблюдает, слегка нахмурив свои густые брови. Его удушающий интерес заставляет меня чувствовать себя еще более незащищенной, чем когда он разорвал мою рубашку.
– Я сделаю это, – выпаливаю я. – Скажи мне, чего ты хочешь, и я это сделаю.
Его дымчатые глаза наконец скользят по моим, когда он наклоняет голову.
Это опасная тактика, но это единственный способ отвлечь его внимание от моего шрама.
– Извинись, – говорит он с непринужденностью, которая сводит на нет весь эффект его потемневших глаз и мучительное прикосновение его большого пальца к моему соску.
– Извиниться за что?
– За то, что угрожала мне.
Горячая ярость со свистом разливается по моим венам, как быстро распространяющийся огонь.
Достаточно.
Я больше не собираюсь терпеть это дерьмо.
– Ты – тот, кто должен извиниться передо мной! Ты разрушал мою жизнь в течение двух лет безо всякой причины, а теперь удерживаешь меня против воли.
– Хм, безо всякой причины. – Он повторяет это непринужденно, будто невзначай. – Ты правда так думаешь?
Нет, нет. Я не нарушаю свои правила. Я не буду пытаться понять хулиганов.
Ни сейчас.
Никогда.
Я извиваюсь рядом с ним, топаю ногами и стону от сдерживаемого разочарования.
– Тебе стоит остановиться.
– Пошел. К черту, – ворчу я, собирая все свои силы, чтобы вырваться из его хватки.
– Продолжишь дергаться, и тебе придется позаботиться об этом. – Он толкается в меня бедрами. Что-то упирается в мягкость моего живота.
Мои глаза расширяются, и я замираю.
Он… твердый.
Его обычное скучающее выражение исчезло. Звездный, идеальный игрок тоже спрятался.
Вместо этого есть эта темная искра садизма.
Ему нравится моя борьба. Нет, к черту это. Ему нравится видеть меня беспомощной.
Засранец возбужден моей слабостью.
Он… конченый социопат?
– Ты болен. – Слова срываются с моих губ затравленным шепотом.
Он приподнимает плечо.
– Может быть.
Его пальцы проникают в мой лифчик и обводят сосок. Я думала, что это было мучительно из-за трения ткани, но прикосновение его кожи к моей – это полный ад.
Я могу чувствовать пульсацию его нервов, – или моих, – и это делает меня сверхчувствительной ко всему вокруг.
К сосновому аромату. Шороху деревьев. Влажности в воздухе. И его явному удушающему присутствию.
Я закрываю веки, не желая испытывать ощущение, которое ползет вверх по моему позвоночнику.
Его прикосновение причиняет дискомфорт, даже боль, но через меня проходит вспышка чего-то, что я не могу определить.
Никто никогда раньше не прикасался ко мне таким образом, и я ненавижу, что Эйден Кинг первым вторгается в мое тело.
– Я тебе нравлюсь? – спрашивает он небрежным, почти насмешливым тоном.
– Конечно нет. Ты с ума сошел?
– Тогда почему ты не дашь мне то, что я хочу? Потому что чем больше ты сопротивляешься, тем сложнее мне будет остановиться.
– Иди нахуй, Эйден. – Я смотрю ему прямо в глаза. – Я не позволю тебе сломать меня.
Это ложная бравада.
Я боюсь этого монстра. После того, что он сделал сегодня, я, честно говоря, не знаю, как далеко он способен зайти.
Однако после смерти моих родителей я поклялась никогда не извиняться за то, чего не делала.
Гребаный Эйден Кинг не заставит меня вернуться к тому беспомощному ребенку, которым я была.
– Не подкидывай мне новых идей. – Он вновь проводит подушечкой большого пальца по моему соску. – Я и без того переполнен фантазиями о тебе.
Переполнен фантазиями обо мне?
У Эйдена есть долбаные фантазии обо мне?
– Ты собираешься сказать мне, что тебя пугает, Холодное Сердце? – Это насмешка, его издевательский способ поставить меня на место.
– Меня ничего не пугает.
– Чушь собачья. У каждого есть что-то, что их пугает. – Его голос звучит задумчиво. – Что пугает тебя?
Я поднимаю подбородок.
– Я же сказала. Ничего.
– Ты ужасная лгунья, но я сыграю в эту игру. Если ты мне не скажешь, я узнаю сам.
Его пальцы оставляют мой сосок, но прежде чем я успеваю облегченно выдохнуть, он проводит рукой вниз по моему обнаженному животу.
Я с хрипом втягиваю воздух оттого, насколько нежные, почти успокаивающие, его прикосновения. Они полная противоположность дьявольскому взгляду его непроницаемых глаз.
Его пальцы играют с поясом моей юбки.
– Ты девственница?
Мой желудок сжимается от чувств, за которыми я не могу уследить. Я отворачиваюсь от него и смотрю на дерево так пристально, будто хочу, чтобы оно вспыхнуло и положило конец этому кошмару.
Меня наполняет не благоразумие. Это даже не стыд.
Этот засранец на самом деле пугает меня, и я ненавижу себя за это. Я ненавижу мурашки, появляющиеся внизу моего живота.
Что, во имя ада, они должны означать? Он насилует меня, а я возбуждаюсь?
– Нет? – Его голос звучит почти неодобрительно. – Кому ты отдала ее? Учителю биологии? Какому-нибудь неудачнику из твоей предыдущей государственной школы?
Я снова встречаюсь с его демоническими глазами.
– Это не твое дело.
– Тебе было хорошо, когда он вошел в тебя? – продолжает он, словно не слышит, что я сейчас сказала. – Или это было больно? Уверен, ты была очень тутой, да? Он порвал тебя на одном дыхании или сделал это медленно? Бьюсь об заклад, этот жалкий ублюдок поклонялся тебе, как какой-нибудь богине, не так ли? Но ты не богиня, ты – Холодное Сердце. Должно быть, он не знал, что у тебя ледяная душа, когда устраивал тебе прелюдию и старался быть мягче. У тебя текла кровь на его член или на простыни? Ты кончила или пришлось притворяться? Или, может быть…
– Заткнись! – Мое лицо горит от грубости его недвусмысленных слов.
У какого типа людей так много вопросов о том, как кто-то потерял свою девственность?
Хуже того. Почему выражение его лица темнеет с каждым вопросом, как будто он… злится?
Рука Эйдена проникает под юбку, и он раздвигает мои бедра.
Я кричу, мое сердце сжимается, превращаясь в черную дыру.
– Э-Эйден, что ты делаешь?
– В последний раз повторяю, я – Кинг. – Его лицо совершенно непроницаемо, за исключением легкой ухмылки. – Ты сказала, что подашь на меня в суд за сексуальное домогательство.
– Ч-что?..
– Это твой счастливый день. Я воплощаю заявление в реальность.
– Ты… ты же не серьезно? – мой голос срывается.
– Я когда-нибудь шутил с тобой, Холодное Сердце?
Я борюсь с ним, мое сердцебиение учащается с каждой секундой, и я не могу сдвинуться с места.
– Эйден! Хватит!
– Неправильное имя. – Он напевает, его палец теребит край моих трусов.
Чем дальше его пальцы вторгаются во внутреннюю часть моих бедер, тем сильней сжимается мое горло. Чем плотнее я пытаюсь сомкнуть ноги, тем больнее он раздвигает мои бедра.
Мои стены рушатся, и я чувствую, что проигрываю и разбиваюсь на куски из-за него.
Я набираю воздух в легкие и пытаюсь выровнять свой голос. Дядя Джексон всегда говорил, что лучший метод ведения переговоров – это быть уверенным. Даже если это фальшь. Если я покажу слабость, Эйден только бросится на это, как акула на кровь.
Мой лучший выбор – быть спокойной, как бы тяжело это ни было.
– Кинг! – выпаливаю я. – Теперь ты счастлив?
Он одобрительно улыбается.
– Не совсем, но ты учишься.
– И?
– Что «и»?
– Я назвала тебя по твоей дурацкой фамилии, чего еще ты ждешь? Что я тебе в ноги упаду, как короля поприветствую?
Он усмехается.
– Давай оставим это на другой день.
Как будто у нас с этим ублюдком когда-нибудь будет еще один день. Тем не менее я улыбаюсь.
– Отлично. А теперь отвали.
– Знаешь… – Он замолкает. – Ты действительно поступаешь глупо.
– Что?
– Когда твой противник бросается в атаку, ты должна пригнуться, а не врезаться в него головой вперед. Ты единственная, кто пострадает.
Что бы, черт возьми, это ни значило.
– Я был готов отпустить тебя, но ты разозлила меня, поэтому я передумал.
Я внимательно наблюдаю за его бесстрастным лицом. Если не считать легкого подергивания левого глаза, на мой взгляд, он выглядит умиротворенным.
Совсем не разъяренным.
Но опять же, что, черт возьми, я знала о языке тела Эйдена? Он как крепость.
Невозможно взобраться, заглянуть в него или уничтожить.
– Тогда передумай назад, – бормочу я.
– Это так не работает.
– Отпусти меня, и я никому не скажу, – говорю я своим самым нейтральным тоном.
– Вот так? – Его пальцы рисуют маленькие круги внутри моих бедер, и я сжимаю кулаки от этого ощущения.
Я сдерживаю дискомфорт и чертово покалывание.
– Да. Я просто хочу закончить этот год спокойно.
– Что заставляет тебя думать, что я хочу, чтобы у тебя был хоть какой-то покой, Холодное Сердце? – Он резко сжимает мою промежность. – Ты была рождена, чтобы страдать.
Я вскрикиваю от этого навязчивого жеста. Волна проносится прямо от того места, где он сжимает меня, по всему моему телу.
Эйден наблюдает за мной своими садистскими глазами. Только теперь блеск становится темнее. Более туманным, глубоким.
Ему нравится оказывать на меня такое воздействие. Он получает от этого кайф.
Как наркоман, который не может насытиться, он, кажется, готов к большему.
Чем упорнее я отказываюсь, тем более радикальными становятся его методы.
Это началось с того, что он потребовал мой телефон, затем он захотел, чтобы я называла его по фамилии, затем, чтобы я извинилась.
Всякий раз, когда я говорю «нет», его нападение становится безжалостнее.
Беспощаднее.
Я провоцирую монстра.
Настоящего монстра.
За годы моей борьбы с хулиганами я научилась никогда не давать им того, что они хотят. Если я признаю их издевательства или покажу им, что мне не наплевать на их действия, это даст им стимул давить сильнее.
Эйден опаснее обычного хулигана, но все равно он хулиган.
Только ему не нужны ни эти извинения, ни мои мольбы, ни даже этот чертов телефон. Он хочет моей борьбы.
Он хочет моей беспомощности.
Моей слабости.
– Мне жаль, – выпаливаю я, пытаясь говорить искренне.
Он на секунду приостанавливает свои ласки, но не отпускает меня. Его взгляд встречается с моим, и его левый глаз подергивается, прежде чем он нажимает большим пальцем на мой клитор под тканью.
Мои ноги дрожат, и я ненадолго закрываю глаза, желая, чтобы это чувство ушло к чертовой матери. На меня не должно влиять то, что делает этот монстр.
– Почему ты это сказала? – спрашивает он.
– Ты сказал мне извиниться.
– Но ты не имеешь это в виду. – Он наклоняется ближе и шепчет горячим дыханием мне на ухо, в его голосе слышится веселье. – Ты серьезно думала, что я куплюсь на это, сладкая?
Сладкая?
Какая, к черту, сладкая?
Мне требуется вся выдержка, чтобы не дать своему гневу выплеснуться на поверхность. Мне так сильно хочется надавить на него, но я знаю, что это только даст ему преимущество.
Тип Эйдена любит сопротивление, крики. Это его движущая сила.
Я выравниваю свой тон.
– Я извинилась, как ты просил.
– В извинениях отказано, – он размышляет. – Из всех людей только ты не имеешь права играть со мной в игры.
Из всех людей? Что, черт возьми, это должно означать?
– Ты сказал, что отпустишь меня. Это несправедливо.
– Я разве говорил о справедливости, хм?
Как я должна победить, если он продолжает менять правила?
У меня в голове мелькает идея. Это то, чему я научилась из старых китайских военных книг.
Когда вы загнаны в угол, используйте механизм атаки вашего противника.
– Чего ты хочешь, Эйден? – Я смягчаю свой тон. – Скажи мне.
Должно быть, он чего-то хочет. Если он задал мне этот вопрос, значит, у него уже должен быть ответ.
– Дай угадаю. – Он невесело улыбается. – Ты воплотишь мое желание в жизнь?
– Если ты меня отпустишь. – Это опасная игра, и он может снова играть нечестно.
– Ты никогда не плачешь. – Он наблюдает за мной, скользя большим пальцем вверх-вниз по моему клитору.
Я сжимаю губы, сдерживая звук, пытающийся пробиться сквозь них. Я хочу, чтобы он остановился, но я также хочу чего-то иного.
Чего, я не знаю.
– Почему ты никогда не плачешь, Холодное Сердце? – спрашивает он почти нежным тоном.
Я хочу сказать ему, что я плачу, только не перед ним или кем-либо из его приспешников-хулиганов, но я держу эту информацию при себе.
Если я начну нервничать рядом с ним, игра будет окончена.
– Эти глаза должны быть наполнены гребаными слезами.
– Эйден, серьезно, в чем, черт возьми, твоя проблема?
– Поплачь, и я отпущу тебя. – Он невозмутим. – Но ты должна быть убедительна.
Мои губы приоткрываются. Он серьезно?
– Я не буду плакать.
Он крепче сжимает мою вульву, и я хнычу. Боль пронзает меня изнутри вместе с чем-то еще, о чем я не хочу думать.
– Хм. Я буду великодушен и дам тебе право выбора. Либо плачь, либо мы можем стоять здесь весь день, и я посмотрю, как далеко я смогу зайти в твоем заявлении о сексуальном насилии.
Я заглядываю ему через плечо, отчаянно пытаясь найти хоть кого-нибудь. Но я должна знать, что это бессмысленно. Ким целенаправленно выбрала это место, потому что никто не забредает так далеко в сад.
Когда я снова смотрю на Эйдена, он наблюдает за мной со странной смесью эмоций. Интереса? Любопытства? Ненависти? Я не знаю, что это такое, но мне нужно, чтобы этот долбаный психопат был как можно дальше от меня.
Если плач оттолкнет его, значит, так тому и быть.
– Тебе нужно, чтобы я сосчитал до трех? – спрашивает он.
– Слезы не приходят по щелчку пальцев. – Я не могу удержаться, чтобы не огрызнуться. Я слишком зла и взволнована, чтобы просто заплакать.
– Позволь мне помочь. – Все еще сжимая мою промежность, он использует мои сцепленные руки, чтобы оттягивать меня назад, пока мои груди не упираются ему в лицо.
Он смотрит на шрам так, как будто это человек, которого он ненавидит.
– Это должно было убить тебя. – Его теплое дыхание щекочет мою кожу, отчего по ней бегут мурашки. – Ты должна была умереть, Холодное Сердце.
У меня покалывает в носу, а за глазными яблоками нарастает давление.
Несколькими словами он вернул меня к моему детскому «я». К страху. Беспомощности. Неизвестности.
Он прав. Эта операция на сердце чуть не убила меня. Но не она причина моих непролитых слез.
Это воспоминания, связанные с операцией, точнее их отсутствие.
Причина, по которой я так сильно ненавижу шрам, заключается не в операции или неэстетичном внешнем виде.
Она заключается в том, что шрам – это напоминание о том, что все происходящее до него, – пустота.
Все, что у меня осталось, – это кошмары, фобии и отдаленное напоминание о родителях, которые у меня когда-то были.
Шрам олицетворяет ту недостающую часть меня.
Прежде чем я успеваю попытаться запереть эти эмоции в темную коробку, Эйден прикусывает мякоть моей груди. Я вскрикиваю, когда его зубы впиваются в кожу, а затем он сосет и покусывает шрам с такой враждебностью, что у меня перехватывает дыхание.
Я напугана.
Это выглядит так, будто он хочет содрать с меня кожу.
Дать волю воспоминаниям.
Кошмарам.
Дыму и пламени.
И крови… так много гребаной крови.
– Эйден, хватит.
Он не останавливается.
Он продолжает пировать на моей коже, как каннибал.
Он освободит их.
Все это.
Этого не может быть.
– Остановись! – Мои губы дрожат, когда слезы текут по моим щекам.
Эйден поднимает голову. Он смотрит на мое лицо, на слезы и выражение ненависти, которое, должно быть, выжжено на лице.
Черты его лица ничего не выражают.
Закрытые.
Бесстрастные.
– Хорошая девочка.
Наконец-то он отпускает меня. Воздух между моими ногами кажется каким-то странным, когда он убирает руку. Мои плечи болят от того, как крепко он держал мои запястья за спиной.
Я ожидала, что он отступит и оставит меня в покое.
Но Эйден никогда не ведет себя так, как ты от него ожидаешь.
Верхняя часть его тела наклоняется, и он высовывает язык.
Эйден слизывает слезы, стекающие по моей правой щеке. Моя кожа становится горячей и холодной одновременно.
Он перемещается к левой щеке, неторопливо пробуя мои слезы на вкус.
Когда он отстраняется, то не выглядит таким же шокированным, как я.
Однако его дьявольская маска сползает.
Я впервые вижу настоящего Эйдена.
Того, кого он прячет за улыбками. Истинную форму.
Если ухмылка на его лице и маниакальный взгляд в его глазах являются каким-либо показателем, то гребаному психу понравилось слизывать мои слезы.
По воздуху внезапно разносится звук звонка, выводя меня из ступора.
Он проверяет экран и вздыхает, как будто кто-то портит ему веселье.
Он бросает на меня последний нечитаемый взгляд.
– Будь умницей и перестань совершать глупости.
Еще больше слез катится по моим щекам, пока я смотрю, как его высокая фигура исчезает за деревьями.
Я поворачиваюсь в противоположном направлении и бегу.
