Я тебя отправила, сынок, Летом с теткой-то на Север, В Сочи оказаться, как ты мог, С кем уехал туда, невесть?
Как увидела я фотку: Ты в плаще стоишь у пальмы, Меж чужими посередке, Так отшибло мою память.
А потом письмо другое От тебя, с Новосибирска, Нет ни день, ни ночь покоя, Далеко ли ты, ли близко,
Не пойму никак, сыночек. Тетке шлю я телеграмму: Сын, сказать мне, где, не хочешь? «Жди, вернусь я скоро мама» —
Не она, а ты ответил, Будто я к тебе писала. В гроб загоните вы, дети, До меня вам дело мало.
Галя с Геной снова в ссоре, От неё удрал втихушку, С сыном их, Серегой, горе, Выбил глаз вчера у клушки.
Кто-то дал ему рогатку, Сделал сам, не верю очень, Семь ведь лет, мальчишка гадкий, В первый класс пойдет под осень.
А когда приедешь, Вова, Летом, ровно через год? Рада я, ты жив, здоровый, Мне ответь – письмо придет.
Легким счастьем
День такой. И мягким светом Через облачность светило. Утро. Ветер свежий. Лето. Хорошо!.. Душа грустила.
Ни о чем, а тихо тает. Позволяю течь ей просто. Счастье тихое питает. В океане будто остров.
И безлюдье. Зелень, зелень. Берег волны нежно лижут. Дух задремлет. Нега в теле. Небо синью виснет ниже.
Это грусть? Воображенье. Утро славное фантазий. Ветерка в листве движенье. Мне бы счастье да не сглазить.
В этом счастье нет любимой. Нет врагов. Друзья забыты. Я беседую лишь с дымом Сигаретным легким витым.
Потом
Потом с тобой поговорим, Когда уж будет поздно, Когда ошибки без стыда Признать нам будет можно.
Потом, когда-нибудь потом Мы подведем итоги, Когда без веры и надежд К словам любым нестроги.
Когда не будем обвинять Во всех грехах друг друга, Когда бесстрастны и скучны Всё скажем без натуги.
Потом с тобой поговорим И подведем итоги, Черт не дождется и уйдет, Но рассмеются боги…
Не поеду
Нынче я не поеду в село, Нынче дома останусь с охотой, Мне дорогу туда замело, Заблудиться могу я в два счета.
Там к могилам не хожены тропы, Там сторожит и детство, и школа, Там за радостью слышится ропот, От меня там потухший осколок.
Не поеду… Прожорливый город Пусть снедает мне душу и тело, Я и здесь ваши слышу укоры… Нынче ехать в село расхотелось.
Однолюб
Этот мужчина готов подождать: Любимая станет вдовою. Десять пройдет или лет двадцать пять, Неважно, я рядом с тобою.
Ему говорят: Не губи свою жизнь, Она тебя явно не любит, На очень похожей пока что женись, Так делают многие люди.
А он говорит, мне забыть не дано Любовь, я рожден однолюбом. И преданным буду я ей всё равно, Шепнули «жди» будто бы губы.
Чудак ты, друзья говорят напрямик. Дождешься, как станет старухой. Лет через тридцать сам станешь старик, Могила вам будет порукой.
Пусть так, отвечает, я век холостой, И сватать меня бесполезно. Ты, друг, у супруги своей под пятой. Любовь между вами? Нет! Бездна.
Если и любит, так деньги твои, Наряды, веселье, курорты, Измены и ссоры таи, не таи. Где дети? Увы, лишь аборты.
Жестоко меня ты сейчас причесал. Сор не выносят из дома… Любовь твоя первая, что, идеал? Вы шапочно были знакомы.
Вот почему я такой однолюб, Пусть тайной останется лучше, Давно я на женщин затачивал зуб, Подыскивал только лишь случай.
И та, что посмела тогда отказать, Станет моею супругой!.. О, как изощренно смогу наказать!.. А я излечусь от недуга.
Понять отца
Понять отца, как век мой через гору Перевалил и катится тяжелой серой массой, Мысль замедляет бег, но возрастает скорость Паденья плоти в смерть прямой отвесной трассой.
Понять отца за миг до перехода, Когда разделятся душа и плоти тлен, И не по прихоти, и никому в угоду, А пережитых лет и отданных взамен
За этот миг один, чтобы понять отца, И ложных чувств к нему в плену своих ошибок, Чтобы гримасы маски, смытые с лица, Открыли все души пороки и изгибы.
Тогда поймешь, сливаясь с ним едино, В себе отца на зеркале небес… Там, только там отец встречает сына, Он жил во мне, я в сыне не исчез!..
Скол скрепы
Душевный скреп ломался понемногу, Чувствительно, как зуб шатается в десне, Обиженный и злой, а вместе – недотрога, Сколоть тот скреп не больно стало мне.
Десна затянется, как рана мягкой тканью, Придется пищу непрожеванной глотать, Зато и место, где был зуб, болеть не станет, Так скреп душевный может время залатать.
На шаг назад невольно отшатнешься, Переступив, опять найдешь ноге опору, Устойчиво шагать вдвоем едва ли проще, Идти порознь привыкнешь очень скоро.
Не давит грудь ладонь влюблено грубо, Исчезнет спазм, и горло дышит вольно, И уст твоих не ищут жаждущие губы, Скол скрепа пал, не оттого ль так больно?
Дыханье осени
Осеннее утро росою холодной В траве в переливах алмазное, Краски добавила к зелени модные Яркое Солнце нежаркое праздное,
Выткала Лету прощанья дорогу Стаями к югу под куполом синим. Копится Осень во всём понемногу: В зелени золотом, в росах же инеем.
Как Солнце в зените, надеется Лето Еще возвратиться с любовью горячей И в гомоне птичьем, и в пестрых букетах, Но Осень следы увяданья не прячет,
И храбро желтеет еще одуванчик, Бутон георгина раскрыт запоздалый, Ромашка, извечно влюбленных обманщик, По склонам синеет повсюду немало.
И музыка Осени громче в высотах Дождями, туманами, стаями птиц, И листья деревьев желтеют по нотам, С печалью и радостью падая ниц…
Осеннее утро росою искристое, Словно влюбленное в Лето неистово!..
Тётка
Не помня адреса и город плохо зная, По детской памяти я тетку отыскал. Не рада мне: «Я нынче вся больная… Не в мать, и на отца похож не стал…
Гостить, зачем?.. приехал ты учиться? А как с жильём?.. У нас не будет места. Один приехал? Твоя мать не боится. Вот Вера дочь, красавица невеста…
Пока иди гуляй, а вечером застолье…» Куда идти, черт знает… В институт Не поступлю, учился слабо в школе, А провалюсь, на службу призовут…
По городу кружил и час, и два, не менее, В автобусы садясь почти что наугад, Измучился, устал, потратил кучу денег, В вуз ехать ли, вернуться ли назад?..
Студгородок, и здесь, и там строения. Спросил: «А где приёмную комиссия?» Туда! – ответил в хорошем настроенье Прохожий парень, был, умчался рысью.
Читаю надписи: «Подача документов», И перечень различных факультетов… И в толчее людей теряюсь я моментом, Мне нужен тот, поможет кто советом,
Куда подать, как заполнять анкету И прочее, растерянный изрядно… Вот аттестат, а фотографий нету Три на четыре, обидно и досадно.
До ателье проехать пару остановок, Сказали мне, и завтра будут фото. Пустяк для местных, а я приезжий, снова Как заблужусь, не хочется мне что-то.
Поеду к тетке, если что, поможет Сестренка Вера, в просьбе не откажет, Знакомы с детства, родственники всё же, Для поступленья каких не взял бумажек,
Спрошу совета, еду, рассуждаю. Красраб, Мичурина, направо будет Щорса, А до Котовского теперь дорогу знаю… Немой вопрос в глазах: чего припёрся?
А вслух: входи, мой руки… Семья в сборе, Здесь Веря, брат Иван и Надя с Валей, Мужья и жены их, о чем-то тихо спорят, Дядь Тима во главе стола… Подали
И мне прибор, и стул в конце застолья. Ждут, смотрят, как возьму я вилку, В какую руку ножик…, я обезьянка, что ли, Зверек забавный, шлёпнут по затылку,
Как ошибусь, кусок не лезет в горло, Пусть и голодный, зажал в коленях кисти, От унижения дыханье в груди спёрло, Их городскую спесь улыбка не очистит.
И вспоминаю то, что мать мне говорила: «Самсыгина Мария, не микшинского рода, Как осудили Тиму, ей не до жиру было, Одна детей растила, ждала супруга годы,
А Дорофеев чабан простой с Козульки, Хлебнула горя, лиху, но гордость выручала…» Глаза не поднимаю, и ноги, как ходульки, Не гнуться и трясутся, подавленный и вялый…
Ни с чем назад приехал, Солгал: «Не выдержал экзамен. У Дорофеевых…, потеха! Встречали со слезами,
То есть, сердилась тётка, Для них я гость незваный, Дала понять, и чётко, Мне помогать не станут.
Телеграмма
«Вовик, Юра какой месяц Как молчит: письма не шлёт, В груди сердце не на месте, Будто червь нутро сосёт…
Может, он попал в немилость, Знаешь, у него характер крут, Душой ждать я истомилась, Сердце чует – карты лгут…
Напиши ему письмишко, Может, брату он ответит, Может, я волнуюсь слишком, Напасть кличу ему этим…»
Прочитав письмо от мамы, День до ночи растревожен, Бью на утро телеграмму: «Юра, брат, молчать негоже!»
Мне в ответ пришла депеша: «Брат схоронен как полгода: В парке ночью был повешен. ВТК, Томск, замнач Родак…»
Еду к матери я вскоре, Как сказать ей, намекнуть?.. Мать предчувствовала горе: «Давит мне несносно грудь…»
Мне мама говорила
Подростку мать с охотой дни былые Не раз бралась рассказывать подробно. Валили лес, как корчевали пни гнилые, И мыли золото в ручье под грохот дробный.
В войну крапиву ели – пухли с голодухи; Как за пустяк могли сурово наказать; Как в драных катанках, в фуфайке, голоухий, Пацан, брат Леня, мерз, … рыдала мать.
Как шли на танцы вечером гурьбою, И на концерт, в кино, и пели под гитару; Косынка, туфельки и платье голубое — На ней, на нем – костюм: гуляли пары.
Как сестры старшие на зависть вышли замуж; После войны, как прииски все закрылись, Завербовались на Восток…. Не слушал маму, На двор подростка уносили крылья.
Но как через полвека стал он старым, Его рассказы внуки слушают вполуха, Скучны, мол, дед, твои нам тары-бары, В планшет – глаза, наушник – в ухо.
Замри же миг, и вспять пусти минуты До того дня, где слушал ты подростком, Тебе остаться там бы к матери прильнутым… А как почувствовал, увидел это броско.
Заморозок
Вот первый заморозок. Зелень Покрыта инеем, надеясь С восходом солнца обогреться. Вползает муха еле-еле
В щель ждать весны. И ветер веет Дыханьем стужи. Приодеться Теплей, пора достать наружу Шарфы, перчатки, шапки, шубы.
Льдом тут и там белеют лужи, И карк вороний хриплый, грубый. До самых лап в комбинезоне, Собачка тянет поводок,
Вдыхает запах посторонний, Убитый холодом цветок. Хозяйка в курточке, кукожась, На пальцы дует обогреть,
Ей первый заморозок тоже Не в радость, дома бы сидеть. Спешат невольно до подъезда, Продрогнув, спрятаться в тепло.
На осень теплую надежду С холодным ветром унесло.
С юбилеем, отец!
Четверг. Июль. Семнадцатое. День. Обычный день, и всё же необычный. Из прошлого не свет – приходит тень Отца – не может он явиться лично.
И тень сгущается до плотности телесной: Как в жизни предо мной отец живой!.. И страшно чуть, и радостно мне, честно, Старик за восемьдесят лет, а молодой.
С рукопожатием скажу я: с юбилеем! Пусть встреча эта лишь воображенье, Прошу к столу, добавлю посмелее, Душой к душе осталось притяженье.
И глухо чокнулись, и выпили, молчанье Красноречивее любых порою здравиц, Мне о себе поведать хочется отчаянно, И упрекнуть, что сделать я не вправе…
А он молчит, и смотрит, и внимает, И я молчу тогда, как хочется сказать, Без слов меня он словно понимает, И я учусь молчанье понимать…
Проходит час, минута иль мгновенье, Настала ночь, что, впрочем, не заметил, Я за столом один, напротив и ни тени, Кого хотел, забыл я, нынче встретить.
А он молчит, и смотрит, и внимает, И я молчу тогда, как хочется сказать, Без слов меня он словно понимает, И я учусь молчанье понимать…
Прочерк на бронзе
Автобиографии кто написал страницу Юным, и стариком в неё же уложится. Как лаконичен бронзовый квадратик, Для имени и даты точно место хватит, Но для судьбы достаточен и прочерк. Так воображенье питает многоточие, Смолчал, о чем, другие, жди, добавят, В судьбе, что было, не было, исправят. Автобиографию кто уложил в страницу, Пропасть из памяти людей тот не боится.
Ты здесь не нужен
Там, за оградой холм могильный И пирамидка, стол, скамейка… Кем был он: злой, любвеобильный?.. Цветы сухие, стопка, лейка,
И фото с датой …, шелест слабый Листвы сухой с берез осенних… Скотину гонят с поля бабы, Их брань незлобная, как пенье.
Собачья свадьба: визг с рычаньем, Умчалась прочь, лишь двое: ветер И посетитель здесь случайный, Найти, надеются ли встретить
Следы счастливых прежних лет. Но разве здесь найдешь отраду, Но разве здесь найдешь ответ?.. И дочь, и мать в могилах рядом,
А там вон школьный твой товарищ, Еще один, еще …, довольно! И слепо взгляд туманный шарит, И видит двор как будто школьный,
Трех сорванцов, с крыльца бегущих: Куда, домой?.. Давай на речку!.. И напрямки за дамбу, в гущу Кустов, в их тайное местечко…
Ворона каркнула, косится На нежеланного пришельца, Невольно машет он на птицу: Лети ты прочь! – и камнем целится.
Идет с оглядкой вон наружу, Его как будто прогоняют: Зачем пришел, ты здесь не нужен, Тебя здесь разве вспоминают?..
Отпускаю
Они, мои родители, В воспоминаньях живы, Несчастный ли счастливый, Со мной, в моей обители.
Сквозняк ли тронет шторы, Тень пробежит по стенам, Их дух здесь непременно, Я не один, как здорово!..
Иль голос будто слышу: «Как настроенье, Вова? Как дети? Сам – здоровый?» И далеко, и тише,
Растает голос мамы… Пригрезилось, наверно. И за полночь примерно Звучит тот голос самый:
«Ты держишь души наши, И мы уйти не можем, Тоскуем у дорожек, Зовет, где ангел машет.
Ты отпусти нас, сына, На волю, с Богом слиться, Тебе мы будем сниться С любовью, без причины…»
Я отпускаю, мама, Я отпускаю, папа… Начнет слеза ли капать На ленты телеграммы…
Дедовы сказы
1. «Царь-батюшка на троне самовластья Сулит народу равенство и счастье. Так сказывал духовный агитатор, А с нас взимал за службу Богу плату. Страх божий здесь, на небе рая кущи, Он проповедовал настойчивей и пуще. Креститься нам, отвешивать поклоны И в хате, в церкви, где висят иконы. Пророчил он, читая псалмы басом, А проповедь растянет дольше часа. Как твари божьи храните твердо веру, И будьте честные и добрые без меры. Ставленник от Бога царь наш император, Так соблюдайте же его законы свято. Вы темные людишки, бедные крестьяне, И Богу то угодно, молитву вновь затянет. Те речи слушали покорно и крестились, А как все съедено зимою, то постились Простыми щами с квашенной капустой, Скот ест солому, а в амбаре – пусто…
Отрекся царь, от радости бы плакать, И слух: за власть в столице драка. Земля крестьянам…, созданы советы. Народу воля, читали мы в газетах, Войне конец, мужик домой вернется Пахать и сеять… Священнику неймётся: Страшитесь люди, черный ворон кружит, Грядет и смерть, бескормица и стужа. Молитвой Богу проклятье искупите…» А дальше, деда?.. «Ужасные события… Повсюду банды, и красные, и белые, А нам земли и воли, мира нам хотелось, Пахать и сеять…, явились коммунисты, К борьбе взывали речи их неистовые: Мы мир разрушим рабства и господ!.. Крестился набожно испуганный народ, Скулили бабы, ворчали старики, А утром бой кровавый у реки… На белой лошади с нагайкой офицер Выкрикивал: за вас, крестьяне, я эсер, Самодержавие свергали с пьедестала!.. Мы с миром к вам, добавил он устало. Эй, казаки!.. вставайте на постой. Юродивый из местный, наш святой, Размахивает прутиком, как шашкой: Секу я головы за белую бумажку, За красную бумажку буду сечь… Устал с дороги, хочется прилечь, А мне постель – холодная могила. Спросили мы, о чем толкуешь, милый? Ответы у попа, у той козы безрогой, Что станется, известно только Богу»
А что потом? «Секрет большой, внучок, Я расскажу, запомни, но молчок… Ведь наш колхоз «Заветы Ильича», Передовой в районе он сейчас, А ведь в войну сожгли его фашисты, Печные трубы торчали в поле чистом… Вернулся с фронта раненный, контужен, Жениться бы, кому такой я нужен. Дом строил сам, а жил пока в землянке, Позавтракал и рубишь спозаранку, Бревно к бревну, под осень будет хата. А тут из города приехали ребята, Девчонки, парни: студенческий отряд. Колхозные дела тогда пошли на лад, Поля пахали не трактором, танками. Над мужиками верховодила Оксанка, И тракторист, водитель, комбайнер. А председатель – отставной майор. Так вот, внучок, Оксанка твоя бабка, Меня, калечного, взяла она в охапку: Женись на мне, женою стану, точка! Вот так, а через год родилась дочка, Потом три сына…, сходим на могилу. Болезнь дурная разом съела силу, Легла, а утром…, заболтал, зеваешь, Полвека вместе…, для меня живая»
2. Остался жив, и руки, ноги целы, В ожогах лишь, и в шрамах моё тело, Четыре года за мною смерть гонялась, Но ускользнул от рук её костлявых, Как доживу, мечтал я, до победы, То победителем на родину приеду, Войду с женой в родительскую хату, У нас красивые, веселые девчата… Так думал я, а вышло по-другому, Кирпич печной и угли вместо дома… Подходит в черное одетая старуха, Ладонь заранее прикладывает к уху: Никак Иван?.. Не здесь твоих могила, А за околицей, намедни к ним ходила, Всех разом бомбой, а жив остался кот, Он одичал, в лесу теперь живет… Вот так, сынок, один на белом свете, Никто не ждет, никто меня не встретит, Осиротел…, всё сгинуло, сгорело… Я с горя запил, жить мне не хотелось… Ночь на исходе, или поздний вечер, Мерещится: кот черный недалече, Сидит, мяучит. Васька!.. Ты ли это?.. Так мы вдвоем в землянке жили лето, Пока барак достраивал колхоз… Где дом – пустырь, крапивою зарос, А через год пшеница колосилась. Нет сорока, я полон еще силы, С утра до вечера работаю, что лошадь, На дом коплю, откладываю гроши, И место высмотрел удобное у речки, Мечтаю: утром выйду на крылечко, Пастух скотину гонит за лесок, Кот ластится и Шарик пес у ног, Хозяйка только что корову подоила, На кухне молоко парное процедила, По кринкам разливает до краёв, Поленница сосновых свежих дров От сырости укрыта под навесом… Стреляют? Нет! гроза гремит за лесом, Мне грезятся разрывы и воронки, В атаку! – лейтенанта голос звонкий, И мы бежим по полю ошалело… В душе война еще не отболела, И не заснешь, рука, нога заноет, А то затянет память пеленою, Ты хоть живой, а словно бы мертвец… Заснул внучок и сказочки конец.
В поле дорожки
Через поле дорожки проложены, Зарастут, если некому станет ходить. За плечами мешок висит кожаный, В нем, что путнику нужно, поди. На холме виден город полоской, От него вниз стремится повозка
По дороге грунтовой и пыльной, И пропала в лесочке у речки. Подул ветер, порывами сильный, Травы гнет, пуха крутит колечки. Через поле идет себе странник И под вечер, и временем ранним.
Разнотравье обильно цветами, Где камыш, по весне там болотце, И как остров над водами камень, В жару суслик пугливый напьется И стремглав устремляется в нору, А потом свечкой встанет дозором.
Путник тропки проложит зимою, А за ночь заметает их снегом. В проводах ветер волком завоет, И начнет по ветвям голым бегать. А с весной в поле снова дорожки, Я и сам к ним причастен немножко.
Святое право
Если сам он встреч не ищет, Если с братьями не дружит, Фото нет родных в наличие, Не пускает чувств наружу, Значит он в большой обиде, Что родных не хочет видеть, Значит он душой нам чужд, Иль закрыт от наших душ.
Быть таким – святое право. Не поняв, простить не может. Он живет своим уставом, Наш навязывать негоже. Или может быть стесненье Он за гордость выше ценит, Или ждет от нас подвоха, Поступал как сам он плохо.
Я скажу ему при встрече, Если встреча состоится: Человек духовно вечен. Страх быть изгнанным боится Из души простым прощеньем, Осознай его значенье, Он уйдет – покой оставит. Не принять совет ты вправе.
Сказка на ночь
Мам, живого ты Ленина видела? «Нет, я в двадцать шестом родилась, Тогда на Амыле басмачи взяли власть… Подавили восстание» Да, вот дела!..
«Мне три годика, страх, как стреляли, Был пожар, погорели амбары, Люди прятались ночью в подвале, Дети, женщины: малый и старый»
Мам, Мякшин дед уходил воевать? «Призывали, и дважды – не годен, С хроматы он бракованный, вроде, Да и многодетных старались не брать.
Девять раз мама деток рожала, Девки, парни, и померли двое, Виктор брат, он последыш за мною, Мне семнадцать, а он совсем малый.
Как война началась – голодуха, Очень скудное стало снабженье, Злые, хмурые, все в напряженье, Что на фронте – ни слуха, ни духа,
То есть радио нам сообщало, Что оставили Киев и Харьков. Похоронку прислали уж Варьке, Земляков полегло уж немало.
Мы работали – всё для победы, Опоздаешь, так сразу под суд, За пустяк год-полгода дают, Арестуют, как ночью приедут.
В сорок третьем нас с Лёней судили, И в тайгу, в лагеря на полгода… Пережили мы трудные годы, Фрицев, главное, что, победили»
Мам, а после войны как? «Полегче. Леспромхоз был, а прииски закрыли» Сахалин… как вы там очутились? «Так вербовщик, красивые речи,
Два часа обрабатывал местных, На востоке, мол, рай вы найдете: При жилье, при деньгах, при работе. Говорил он так искренно честно,
Мама с тятей собрали манатки И айда на восток в божий рай!.. Что там ждало нас, сын, угадай?.. Те же трудности, те же порядки»
Три сестры в Каратузе остались: Маша, Паша, а с ними Наташа. Разошлась судьбы надолго наши… За отца вышла замуж я, Галю
Он принял, как родную кровинку, После Юрик родился… довольно! Вспоминать мне те годы так больно… В другой раз доскажу тебе, сынка»
Папа спит
Пятилетний мальчишка осознает Себя в городе большом и страшном. Видит, в небе летит самолет, Тянет ручку ребенок напрасно.
А во сне самолет тот упал на ладонь — Теплый маленький, словно игрушка; Мчит галопом норовистый конь, В страхе мальчик вцепился в подушку.
Мама с папой, сестренка и братья — Все в одном разместились жилье: В центре стол, а по стенам кровати, Из окна виден парк и Дворец…
Едут летом в деревню на волю. Будет папа на стройке трудиться, Отдохнут брат с сестренкою к школе, С сентября им обоим учиться…
Для семьи дали дом брусовой, Под окном палисад. Крытый двор. Долго дом простоял нежилой. Пол помыли и вынесли сор…
Во дворе на веревках качели, А за домом большой огород… Пару месяцев так пролетели, И семья в мире-счастье живет…
Ночь. Темно. Будит мама детишек: Собирайтесь! Мы едим домой… Вот машина подъехала, слышат. Папа пьяный сегодня и злой…
Шестимесячный крохотный братик Неустанно и нудно орет — Среди ночи подняли с кровати. «Эй, заткните крикливому рот!»
Папа злой, папиросы ломает, Всё не может никак прикурить. Вещи мама спеша собирает: «Я прошу, дорогой, не дури!..»
Он один остается в деревне. Не поймет ребятня ничего: Не достроил еще? Ждет он денег? Не пускает начальник его?..
Никаких объяснений, торопит: Быстро в кузов, не будут нас ждать! И целуя малюточку в лобик, Просит баба его подержать…
Вот машина летит по дороге, В крытом кузове страшно сидеть. Мама злится, орет, вся в тревоге, И в окно не дает посмотреть…
Да, я помню тревожное время. Пятилетним что мог понимать?! Ясно вижу, как в кузове едим, Как баюкает братика мать…
Как пришла незнакомая тетка — Весть дурную она принесла, Как вопила в истерике в глотку Мама после, как гостья ушла…
Вижу гроб, а в нем спящего папу. Жутко так мне к нему подходить. Почему-то не хочется плакать… Посетители вносят венки…
Я за дверью в углу, где игрушки, Наблюдаю, как подняли гроб. Попрощайся! – мне шепчет старушка, — Поцелуй папу, деточка, в лоб…
Я боюсь!.. Не тащите, не надо! — Прячусь снова за дверь поскорей. Несмышленый ты, Вовик, ну ладно… Четверых ведь оставил детей…
И старушка соседка уводит К себе в комнату: Будем вдвоем… Как ты мог удавиться, Володя!?.. — Всё бормочет под нос о своем.
Все ушли. Опустела квартира. «Выйдем что ли, на двор, поглядеть?.. Ах ты, маленький бедненький сирый!.. Вот и некому больше жалеть…»
На дворе грузовая машина, И откинуты вниз все борта. Гроб подняли на руки мужчины. Говор тихий. Венки. Суета…
Вот и двор опустел. Напоследок Крестят воздух и в землю поклон. Листья желтые падают с веток. Стар и млад возвращается в дом…
Сорок с лишним годов упорхнули. Что теперь мне былое жалеть?.. Не узнаю я дом и тех улиц… Всех рассудит по-своему смерть…
