Рик Риордан
Огненный трон
3
«Мороженщик» планирует нашу гибель
Сейди
Странно, как легко человек может забыть, что у него горит рука.
Ох, простите. Это я, Сейди. Вы же не думали, что я позволю вам выслушивать занудную болтовню своего братца бесконечно? Я все-таки не зверь. Никто не заслуживает такого наказания.
Мы вернулись в свой Бруклинский Дом, все обитатели которого тут же столпились вокруг меня, завороженно уставившись на прилипший к моей руке горящий свиток.
– Со мной все в порядке! – уверяла я. – Позаботьтесь лучше о Жас!
Сказать по правде, я совсем даже не против, когда мне уделяют некоторое внимание, но на этот раз даже я готова была признать, что моя пылающая рука – далеко не самое важное. Мы приземлились прямо на крышу нашего особняка, который и сам по себе – не такое уж обычное явление. Внешне он выглядит как пятиэтажное кубическое сооружение из известняка и стали, нечто среднее между древнеегипетским храмом и художественным музеем. При этом расположен он на крыше заброшенного складского здания в Бруклине, на берегу Ист-Ривер. Наверно, стоит упомянуть, что особняк скрыт магической защитой, которая делает его невидимым для простых смертных.
Сверху было хорошо видно, что весь Бруклин полыхает огнем. Мой чертов свиток привел призрачное пламя за собой, прочертив целую огненную дорогу через город по пути нашего следования от музея до дома. Пламя не было горячим, поэтому настоящих пожаров не возникло и никто из людей не пострадал, зато панику оно вызвало изрядную. Выли сирены, люди высыпали на улицы, растерянно таращась на объятые огнем крыши. В небе нарезали круги вертолеты, обшаривая город прожекторами.
Дополнительную суету в происходящее вносил мой братец, который бестолково орал на грифона, пытаясь одновременно отвязать его от лодки и не дать ему сожрать наших учеников.
Хотя наибольшую тревогу, конечно, вызвала Жас. Мы сумели убедиться, что она дышит, но привести ее в сознание никак не удавалось. Она как будто впала в глубокую кому. Когда мы попытались заглянуть ей под веки, оказалось, что ее глаза светятся белым светом, а это уж точно скверный симптом.
Пока мы болтались между небом и землей в лодке, Хуфу попробовал применить к ней что-то из своей знаменитой павианьей магии: похлопывал ее ладонью по лбу, глухо ворчал и пытался засунуть ей в рот мармеладное драже. Не сомневаюсь, он всячески хотел ей помочь, но особого успеха так и не добился.
Теперь от нее не отходил Уолт. Он бережно уложил ее на носилки, укутал одеялами и сидел рядом, поглаживая ее по волосам и не обращая внимания на крутившихся вокруг остальных учеников. Что ж, и замечательно. Правда, очень хорошо.
Я даже и не обращала внимания, какое у него приятное лицо, особенно в лунном свете, и какие у него мускулистые руки в этой майке без рукавов. И как он держал Жас за руку, я тоже совсем не вспоминала, и…
Ох, простите. Что-то я отвлеклась.
Выбрав на крыше уголок поукромнее, я устало плюхнулась где стояла, чувствуя себя выжатой как лимон. Правая рука зудела от надоевшего до смерти папируса, который так и не отлипал. От магического пламени покалывало пальцы.
Пошарив свободной рукой в левом кармане, я извлекла из него восковую фигурку, которую вручила мне Жас. Маги-целители часто используют такие фигурки, чтобы изгонять из тела пациента болезни или злые заклятия. Обычно эти восковые статуэтки сделаны довольно грубо, лишь приблизительно отражая черты человеческого лица, но над этой Жас немало потрудилась, придав ей индивидуальность, а следовательно, и особую магическую силу. Скорее всего, ее полагалось использовать в особо опасных ситуациях, когда речь шла о жизни и смерти. Мне сразу стало ясно, что эта статуэтка предназначена для исцеления совершенно определенного человека: я без труда узнала курчавые волосы, знакомые черты лица и даже меч, зажатый в ее руках. А чтобы не возникло никакой ошибки, Жас даже написала на груди фигурки имя: КАРТЕР.
«Скоро это тебе понадобится», – сказала она мне.
Насколько мне было известно, Жас не обладала даром прорицания. Значит, заглядывать в будущее она не умеет. Тогда что же она имела в виду? И откуда я узнаю, когда нужно воспользоваться этой фигуркой? Глядя на миниатюрную копию Картера, я вдруг с испугом почувствовала, будто его жизнь и в самом деле в моих руках.
– Ты в порядке? – раздался рядом женский голос.
Я торопливо спрятала фигурку и обернулась.
Рядом стояла Баст, старая верная подруга. Желтые глаза мерцают, на губах играет легкая улыбочка, так что не поймешь: не то она чем-то озабочена, не то, наоборот, от души развлекается. С богиней-кошкой никогда не знаешь, что у нее на уме. Черные волосы она зачесала в конский хвост на затылке, а оделась, по обыкновению, в облегающий комбинезон леопардовой расцветки, как будто собралась заняться акробатикой. Впрочем, этому я бы тоже не удивилась. Как я уже говорила, никогда не знаешь, чего ждать от кошек!
– Да, в полном порядке, – соврала я. – Только вот…
Я беспомощно помахала объятой пламенем рукой.
– Хмм. – При виде свитка Баст как будто слегка напряглась. – Давай-ка посмотрим, что тут можно сделать.
Она присела рядом со мной и негромко запела какое-то незнакомое заклинание.
А я сидела и думала: до чего странно видеть, как надо мной колдует моя бывшая кошка. Дело в том, что Баст несколько лет провела со мной под видом моей пушистой любимицы Пышки. А я и не догадывалась, что по ночам на моей подушке нахально дрыхнет самая настоящая богиня! Только потом, когда наш папа случайно выпустил на волю несколько богов, устроив взрыв в Британском музее, Баст обнаружила свою истинную сущность.
Потом она рассказала, что присматривала за мной целых шесть лет – с тех самых пор, как мои родители освободили ее из заточения в Дуате, где она была обречена вести вечную битву со змеем Апопом – воплощением хаоса.
В общем, это долгая история. Вкратце скажу только, что моя мама, одаренная прорицательница, предвидела, что Апоп однажды вырвется из своей тюрьмы, и тогда всему миру грозит гибель. Если Баст и дальше будет продолжать биться с ним в одиночку, она ослабеет и проиграет бой. Зато если она выйдет на свободу, то сыграет очень важную роль в грядущей битве с силами хаоса. Поэтому мои родители освободили ее прежде, чем Апоп сумел одолеть ее. Во время тяжелейшего магического обряда, открывающего, а затем закрывающего темницу Апопа, моя мама погибла. Естественно, Баст после этого чувствовала себя в долгу перед нашей семьей и принесла клятву оберегать меня.
Так она стала нашей с Картером наставницей, верной спутницей, а иногда еще и личным поваром. (На заметку: если она предложит вам свое «фирменное блюдо», не спешите соглашаться. Оно точно будет из кошачьего корма.)
Но я, признаюсь, иногда сильно скучала по Пышке. Мне приходилось сдерживаться, чтобы не почесать Баст за ушком или не угостить ее чем-нибудь вкусненьким вроде кошачьих сухариков. Зато здорово, что теперь моя подушка принадлежит исключительно мне.
Голос Баст умолк. Языки магического пламени погасли, и мои сведенные судорогой пальцы наконец разжались. Скрученный листок папируса упал мне на колени.
– Слава богу, – вздохнула я с громадным облегчением.
– Богине, – лукаво поправила меня Баст. – Не стоит благодарности. Ни к чему тратить силу Ра на городскую иллюминацию, как думаешь?
Я окинула взглядом раскинувшиеся под нами кварталы. Призрачный огонь и в самом деле исчез, и теперь ночной Бруклин выглядел вполне нормально, не считая мигающих кое-где маячков «Скорой помощи» и взбудораженной толпы на улицах. Впрочем, учитывая обстоятельства, это тоже можно было считать вполне нормальным.
– Ты сказала – сила Ра? – спохватилась я. – Но я думала, этот свиток – всего лишь ключ к поиску «Книги Ра»… А выходит, это она и есть?
Хвостик на затылке Баст вдруг распушился и встал торчком. Обычное дело, когда она нервничает. Я уже давно догадалась, что она закалывает волосы в хвост именно для того, чтобы они не вставали у нее дыбом, как иглы морского ежа, стоит ей чуть-чуть утратить душевное равновесие.
– Точнее, этот свиток – часть книги, – сказала она с неохотой. – Я ведь тебя предупреждала, что сила Ра почти не поддается контролю. Если вы и дальше будете пытаться разбудить его, то наверняка навлечете на себя беду. В следующий раз огонь бога солнца может оказаться не таким безобидным.
– Но ведь он твой фараон, – удивилась я. – Разве ты не хочешь, чтобы он очнулся от вечного сна?
Баст опустила взгляд, и я поняла, какую глупость сморозила. Да, действительно, Ра был господином и повелителем Баст. Давным-давно он избрал ее своим лучшим бойцом, и она невероятно гордилась этим. И одновременно он же заточил ее в темную бездну, где она должна была вести нескончаемую битву со злейшим врагом Ра, змеем Апопом, чтобы бог солнца мог с чистой совестью удалиться на покой. На мой взгляд, довольно эгоистичный поступок.
Благодаря помощи моих родителей Баст спаслась из заточения. Но это означало, что она пренебрегла своим долгом, оставила свой пост. Неудивительно, что теперь она ожидает новой встречи со своим бывшим повелителем со смешанными чувствами.
– Давай лучше поговорим об этом утром, – свернула разговор Баст. – Тебе нужно как следует отдохнуть. Да и этот свиток лучше раскрывать при свете дня, когда сила Ра лучше поддается управлению.
Я покосилась на папирусный свиток у меня на коленях, который все еще дымился.
– Лучше поддается… То есть я больше не загорюсь?
– Теперь его можно брать в руки без всякой опаски, – заверила меня Баст. – Этот свиток пролежал в темноте много тысячелетий, от этого его чувствительность несколько обострилась, так что он стал очень бурно реагировать на избыток любой энергии – магической, электрической или эмоциональной. Сейчас я… скажем так, отрегулировала его чувствительность, чтобы больше он так легко не вспыхивал.
Я опасливо потыкала свиток пальцем. Баст оказалась права! На этот раз он повел себя вполне прилично: не приклеился к моей ладони и не подпалил весь город.
Протянув руку, Баст помогла мне подняться на ноги.
– Иди поспи, – посоветовала она. – Я передам Картеру, что с тобой все в порядке. К тому же… – Она ухмыльнулась. – Завтра у тебя особенный день.
Верно, подумала я уныло. И единственный, кто об этом помнит, – это моя кошка.
Я напоследок оглянулась туда, где мой братец по-прежнему был поглощен укрощением грифона. Кажется, дело продвигалось не очень: из клюва грифона торчали шнурки Картеровых кроссовок, и отдавать он их явно не собирался.
Два с лишним десятка наших учеников топтались около Жас, пытаясь разными способами привести ее в чувство. Уолт так от нее и не отходил. Почувствовав мое присутствие, он ответил мне коротким смущенным взглядом и снова повернулся к Жас.
– Пожалуй, ты права, – буркнула я, обращаясь к Баст. – Никому я тут особо не нужна.
Моя комната – лучшее место, где можно залечить душевные раны. Последние шесть лет я жила у бабушки с дедушкой, в мансарде их лондонской квартиры. Конечно, иногда я скучала по своей прежней жизни, особенно по школьным подругам Лиз и Эмме, ну и вообще по Англии. И все же моя комната в Бруклинском Доме служила огромным утешением.
Тут у меня имелся собственный балкон, выходивший на Ист-Ривер, и просторная удобная кровать, и своя ванная, которую ни с кем не приходилось делить, и даже гардеробная с бесконечным количеством новой одежды, которая появлялась сама собой и каким-то образом умудрялась сама стираться и гладиться. Полки встроенного холодильника ломились от упаковок моего любимого напитка «Рибена», который доставлялся сюда из Англии, ну и от шоколада тоже (лучшее утешение для девчонки!). Музыкальный центр был вообще круче некуда, а самое главное – все стены оказались магическим образом изолированы, так что я могла включать музыку на любую громкость, не беспокоясь о мнении моего зануды-братца, проживавшего по соседству. На комоде стояла единственная вещь, которую я привезла сюда из Лондона: старенький обшарпанный кассетный магнитофон, который когда-то давно отдали мне бабушка с дедушкой. Конечно, он безнадежно устарел, но мне почему-то было жаль с ним расставаться. Кстати, именно с его помощью мы с Картером записали наши приключения, связанные с Красной пирамидой.
Включив айпод, я пролистала плейлисты и выбрала старенькую подборку, озаглавленную «Когда грустно». Самый подходящий для нее случай.
Первой оказалась песня Адель[1] с альбома «19». Как же давно я ее не слышала!
Неожиданно для меня самой у меня на глаза навернулись слезы. Точно – последний раз я слушала эту подборку в прошлый сочельник, когда папа и Картер приехали за мной и мы отправились в Британский музей. В тот самый вечер, когда наша жизнь изменилась круто и навсегда.
Адель умеет петь так, словно ее сердце рвется на части. Сейчас она пела про то, что влюблена и не знает, что ей сделать, чтобы ее избранник обратил на нее внимание. Что ж, это мне близко. Но в прошлое Рождество под эту песню я думала совсем о другом: о своей маме, которая умерла, когда я была совсем маленькой, и о своих отце и брате, которые беззаботно разъезжали по всему свету вдвоем, бросив меня в Лондоне с бабушкой и дедушкой, как будто я совсем ничего для них не значила.
Конечно, сейчас я знала, что на самом деле все было не так просто. Бабушка с дедушкой, которые терпеть не могли папу, отстояли право на опеку надо мной в результате долгих судебных разбирательств. Папа однажды чуть не схватился с дедом врукопашную, так что в итоге получил возможность видеть меня всего два раза в год. Оказывается, он очень хотел остаться с нами обоими, но растить нас с Картером вместе было очень опасно из-за того, что мы могли пробудить друг в друге мощные магические способности, еще не умея их толком контролировать. С тех пор, конечно, мы с братом сильно сблизились, да и папа стал занимать в моей жизни гораздо больше места, хотя теперь он сделался богом и царем загробного мира. А мама… маму мне довелось увидеть в облике привидения. А это все-таки лучше чем ничего, согласитесь.
Сейчас музыка снова принесла с собой всю боль и злость, которые мучили меня в прошлый сочельник. Видимо, я так и не избавилась от этих переживаний окончательно.
Я уже собиралась нажать на иконку ускоренной перемотки, но решила все-таки дослушать песню до конца. Все мои вещи были свалены на комоде: папирусный свиток, восковая фигурка Картера, моя сумка с магическими принадлежностями и жезл. Я потянулась, чтобы достать посох, и тут вспомнила, что его сожрал грифон.
– Вот птичьи мозги, – выругалась я.
Пора было готовиться ко сну. Дверцы шкафа я обклеила изнутри фотографиями: в основном там были прошлогодние снимки меня со школьными подружками. На одном из них я, Лиз и Эмма корчили рожи в будке фотоавтомата на Пиккадилли. До чего же мы тогда были маленькие и глупые…
Просто не верится, что после всех этих месяцев мы с ними сможем увидеться. Бабушка и дедушка пригласили меня их навестить. По крайней мере такой был план, пока Картер не объявил, что у нас есть всего пять дней, чтобы спасти мир. Кто теперь знает, что будет завтра?
Помимо бесконечных фоток в компании Лиз и Эммы дверцы моего шкафа украшали еще два снимка. Один запечатлел нас с Картером и дядей Амосом в тот день, когда дядя уезжал в Египет на лечение после того, как в него на некоторое время вселился очень злобный бог. Соответственно и улыбка у дяди на снимке довольно вымученная.
И последняя картинка – это репродукция рисунка с изображением Анубиса. Наверняка вы хорошо его себе представляете: рослый человек с головой шакала, бог смерти и погребальных обрядов. В искусстве Древнего Египта его образ очень популярен: то он провожает души умерших в Зал Суда, а то стоит, преклонив колена, возле космических весов, на одной чаше которых лежит сердце умершего, а на другой – перо истины.
Хотите знать, почему я храню у себя этот рисунок?
(Хорошо, Картер. Я и собираюсь рассказать. Только помолчи, ладно?)
В общем… я вроде как влюбилась в Анубиса. Знаю, звучит очень глупо: современная девчонка сохнет по парню с шакальей головой, которому к тому же пять тысяч лет. Но на самом деле, когда я смотрю на рисунок, я вспоминаю его совсем не таким. В Новом Орлеане, когда мы встретились с ним наедине, он предстал передо мной парнем лет шестнадцати в черной кожаной куртке и джинсах, с взлохмаченными волосами и потрясающими глазами цвета расплавленного шоколада. И никакой оскаленной пасти, слюней, острых ушей и прочего.
Все равно глупо, я понимаю. Он же бог, а я – обычная смертная девчонка. У нас нет ничего общего. С тех пор как закончилась та история с Красной пирамидой, я не получила от него ни единой весточки. Да и чему удивляться? Хотя поначалу мне казалось, что он испытывает ко мне некоторый интерес. Вроде бы он даже делал какие-то намеки… Хотя нет, вряд ли. Наверняка я сама все выдумала.
За семь недель, истекшие с того дня, как в нашем Бруклинском Доме появился Уолт Стоун, мне начало казаться, что со своими чувствами к Анубису я могу справиться. Конечно, Уолт был моим учеником, так что вряд ли между нами возможны иные отношения… И все равно, в тот день, когда мы впервые увиделись, между нами проскочила искра. Хотя теперь ясно, что Уолт отдаляется от меня с каждым днем все больше. Он вообще очень скрытный, и вид у него всегда какой-то виноватый. И он много времени проводит с Жас.
Не жизнь, а сплошное разочарование.
Я переоделась в ночную рубашку, продолжая подпевать Адель. Неужели все ее песни про то, как парни ее не замечают? Что-то меня это вдруг стало раздражать.
Выключив айпод, я плюхнулась на кровать и завернулась в одеяло.
Увы, стоило мне заснуть, как ночь сделалась еще менее приятной.
В нашем Бруклинском Доме мы всегда ложимся спать с соблюдением всякого рода магических мер предосторожности, призванных защитить нас от плохих снов, злых духов, а также знакомых всем душам порывов отправиться полетать без разрешения хозяина. Мне даже приходится пользоваться довольно неудобной магической подушкой, чтобы моя душа – или ба, как называют ее египтяне, – оставалась надежно привязанной к телу.
Однако даже эта система защиты далека от совершенства. Время от времени какие-нибудь внешние силы начинают стучаться в мое сознание, стараясь привлечь мое внимание, а иногда и моя собственная душа подавала сигнал, что хочет слетать в какое-нибудь особенно интересное место.
Именно такой сигнал получил мой мозг, как только я заснула. Наверно, его можно сравнить с входящим вызовом на мобильный телефон, который по желанию можно принять или отклонить. Обычно я стараюсь их отклонять, особенно если «абонент» оказывается незнакомым.
Но некоторые такие «звонки» могут оказаться очень важными. К тому же завтра мой день рождения. Вдруг это папа с мамой пытаются «дозвониться» до меня из потустороннего мира? Я представила себе их вдвоем в Зале Суда: отец сидит на троне в облике синекожего бога Осириса, а мама рядом с ним в призрачно-белых одеждах. У обоих на голове картонные праздничные колпаки, они хором распевают «С днем рожденья тебя», а Амат-Пожирательница, крохотный ручной монстр, подскакивает на коротких ножках, радостно тявкая.
Или же… вдруг это Анубис? Звонит, чтобы сказать что-нибудь вроде: «Гм, привет, как насчет того, чтобы сходить вместе на похороны или еще куда-нибудь?»
Ну вдруг?
Поэтому я приняла «звонок» и позволила своей душе покинуть тело и лететь туда, куда ей захочется.
Если вы никогда не путешествовали в виде ба, то не советую и пробовать, если только, конечно, вы не против превратиться в призрачную курицу, безвольно плывущую по прихоти течений Дуата.
Обычно ба невидимы для других, и, на мой взгляд, это совсем неплохо, потому что обычно человеческий ба выглядит как огромная птица с вашей собственной головой. Было время, когда я умела придать своему ба более приличный облик, но с тех пор, как Исида ушла из моего тела, я утратила эту способность. И теперь, отправляясь в ночные странствия, вынуждена принимать птичью форму «по умолчанию».
Балконные двери мягко распахнулись, выпуская меня, и свежий ночной ветер подхватил и понес меня вдаль. Огни Нью-Йорка растаяли далеко позади, и вскоре я обнаружила себя в уже знакомом мне подземном зале: Зале Эпох, находящемся в главной обители магов Дома Жизни под Каиром.
Зал был таким длинным, что в нем впору было проводить марафонские забеги. Посередине его лежала синяя ковровая дорожка, мерцающая, как река. Между колоннами по обеим сторонам зала колыхались световые завесы, на которых проступали голографические картины, изображающие эпизоды из долгой истории Египта. Разные эпохи этой истории светились разным цветом, от ярко-белого сияния Эпохи Богов до малинового свечения современности.
Своды зала поднимались еще выше, чем купол в бальном зале Бруклинского музея, и все это обширное пространство было освещено парящими в воздухе, как мыльные пузыри, светящимися шарами и огненными иероглифами. Как будто где-то в невесомости лопнул пакет с сухими фигурными хлопьями для детских завтраков, которые теперь медленно кружили в воздухе, время от времени сталкиваясь друг с другом.
Я пролетела в дальний конец зала, туда, где на небольшом возвышении находился трон фараона. Сейчас это был всего лишь символ, пустовавший уже много столетий, однако на ступенях возле трона сидел Верховный Чтец, правитель Первого Нома, глава Дома Жизни и мой самый нелюбимый маг по имени Мишель Дежарден.
Я не видела месье Обаяшку с самой битвы за Красную пирамиду и теперь очень удивилась, заметив, как он постарел. Титула Верховного Чтеца он удостоился всего несколько месяцев назад, но с тех пор в его гладких черных волосах и раздвоенной бородке успели появиться седые пряди. Он тяжело опирался на посох, как будто леопардовая мантия на его плечах оказалась непосильным грузом.
Впрочем, не могу сказать, чтобы мне было его очень жалко. Расстались мы не слишком по-дружески. Хотя в борьбе с Сетом мы ненадолго заключили союз, он по-прежнему считал нас опасными мошенниками. Тогда на прощание он предупредил нас, что если мы продолжим изучать пути богов (а мы как раз этим и занимались), то при следующей встрече он нас уничтожит. Само собой, большого расположения мы к нему не испытывали и на чашку чая приглашать не собирались.
Лицо мага заметно осунулось, но глаза, как и прежде, сверкали недобрым блеском. Сейчас он внимательно изучал кроваво-красные картины на световой занавеси и как будто чего-то ждал.
– Est-il allé? – спросил он. Моих школьных знаний французского хватило, чтобы понять, что означает этот вопрос: «Он ушел?»
На мгновение я испугалась, что он обращается ко мне, но тут откуда-то из-за трона раздался другой, хриплый и скрипучий голос:
– Да, владыка.
Из тени выступил человек, с головы до ног одетый в белое: костюм, шарф… даже зеркальные солнечные очки и то отливали белым. Эдакий мороженщик на службе у зла.
У него оказалась приятная улыбка и круглощекое лицо в обрамлении курчавых седых волос. Пожалуй, я бы даже сочла его вполне безобидным с виду, даже дружелюбным… если бы он вдруг не снял свои очки.
Его глаза выглядели просто жутко.
Признаюсь, у меня насчет глаз что-то вроде пунктика. Если вдруг по телевизору показывают операции на сетчатке, я с воплями выбегаю за дверь. Даже при мысли о контактных линзах мне и то делается не по себе.
Но у человека в белом глаза выглядели так, будто в них сначала плеснули кислотой, а то, что осталось, потом долго рвали когтями кошки. Веки были покрыты сплошными шрамами и почти не закрывались. На месте бровей пролегли багровые борозды ожогов. Кожа на скулах была иссечена рубцами, а на сами глаза я едва решалась взглянуть: жуткое месиво кроваво-красного и молочно-белого. Как он вообще мог хоть что-то ими видеть…
Мужчина громко, с хрипом дышал, так что у меня самой начало побаливать в груди от этих звуков. На его белой рубашке поблескивал серебряный амулет в виде змеи.
– Он только что воспользовался порталом, владыка, – прохрипел он. – Отбыл наконец.
Его голос был такой же ужасный, как и глаза. Если в него и в самом деле плеснули кислотой, то, наверно, часть ее протекла ему в легкие. Однако мужчина продолжал улыбаться, и вообще вид у него в этом безупречно-белом хрустком костюме был на удивление спокойный и даже веселый, как будто ему не терпелось скорее начать угощать детишек мороженым.
Он не торопясь подошел к Дежардену, который продолжал сосредоточенно смотреть на мерцание света среди колонн. Мороженщик уставился туда же. Повернувшись в ту же сторону, я поняла, что привлекло внимание Верховного Чтеца. На уровне последней колонны, как раз позади трона, свет изменился: из красного оттенка современной эпохи он сделался темно-багровым, как кровоподтек. Еще в тот раз, когда я оказалась в Зале Эпох впервые, мне объяснили, что с каждым годом он становится все длиннее, вмещая в себя продолжающуюся историю Египта. Теперь я видела своими глазами, как это происходит. Пол и стены медленно-медленно растягивались, как в мираже, и вместе с этим расширялась и багровая полоска.
– Ага, – кивнул «мороженщик». – Теперь уже гораздо отчетливее.
– Новая эпоха, – пробормотал Дежарден. – Более темная, чем предыдущая. Ты ведь знаешь, Владимир, что цвет эпохи не менялся уже тысячу лет.
Значит, злого «мороженщика» зовут Владимир? Ладно, будем иметь в виду.
– Это все из-за Кейнов, конечно, – сказал Владимир. – Тебе, владыка, следовало убить старшего, пока он был в твоей власти.
Перья моего ба встопорщились. Я сразу поняла, что речь идет о нашем дяде Амосе.
– Нет, – отрезал Дежарден. – Он находился под нашей защитой. Любому, кто просит об исцелении, гарантируется полная безопасность. Даже Кейн не может стать исключением.
Владимир глубоко вздохнул. Звук при этом получился как от засорившегося пылесоса.
– Но теперь, когда он вышел из-под твоего покровительства, мы должны перейти к действию. Ты ведь слышал новости из Бруклина, владыка. Дети отыскали первый свиток. И если они найдут остальные два…
– Я знаю, Владимир.
– Они опозорили Дом Жизни в Аризоне. Они заключили мир с Сетом, вместо того чтобы уничтожить его. А теперь пытаются найти «Книгу Ра». Если ты позволишь мне разобраться с ними…
Верхушка посоха Дежардена тускло засветилась пурпурным огнем.
– Кто здесь Верховный Чтец? – спросил он с нажимом.
Улыбочка на лице Владимира мигом полиняла.
– Разумеется ты, владыка.
– И я сам разберусь с Кейнами, когда придет время. Сейчас большую угрозу для нас представляет Апоп. Мы должны направить все силы на то, чтобы не дать Змею вырваться. Если есть хоть малейший шанс, что Кейны помогут нам восстановить порядок…
– Прости, владыка, – перебил его Владимир. Я заметила, что в его голосе появилась новая, как будто магическая сила. – Кейны – это часть той же самой проблемы. Пробудив богов, они нарушили равновесие Маат, а теперь обучают запретной магии других. Сейчас же они вознамерились восстановить правление Ра, который покинул трон Египта еще в начале времен! Еще немного – и они приведут мир в полное смятение, усиливая Хаос.
Дежарден растерянно заморгал.
– Возможно, ты и прав. Я… должен поразмыслить над этим.
Владимир поклонился.
– Как тебе будет угодно, владыка. Я же пока соберу силы магов и буду ждать твоего приказа разрушить Бруклинский Дом.
– Разрушить… – Дежарден нахмурился. – Да-да, жди моего приказа. Я сам выберу подходящее время, Владимир.
– Прекрасно, владыка. Но если Кейны снова примутся за поиски свитков, способных разбудить Ра? Один, конечно, совершенно для них недосягаем, но второй…
– Это я поручаю тебе. Охраняй его так, как считаешь нужным.
Кажется, Владимиру понравилось то, что он услышал. Его глаза стали выглядеть еще ужаснее из-за возбужденного блеска под изуродованными веками. Я тут же вспомнила любимый дедушкин завтрак: вареные яйца с соусом табаско.
(Ну ладно, Картер, извини. Я знаю, что это звучит мерзко. А почему ты ешь, когда я рассказываю?)
– Мудрость владыки безгранична, – снова поклонился Владимир. – Но эти дети обязательно будут искать свитки, владыка. У них просто нет иного выбора. Если они покинут свое убежище и заберутся на мою территорию…
– Разве я не сказал, что намерен от них избавиться? – скучным голосом повторил Дежарден. – Теперь ступай. Мне нужно подумать.
Владимир беззвучно отступил в тень. Несмотря на белый костюм, исчезать он умел очень ловко.
Дежарден снова перевел взгляд на колышущуюся завесу света.
– Новая эпоха… – пробормотал он. – Время тьмы…
Невидимое течение вдруг подхватило мой ба и стремительно потащило его обратно к моему спящему телу.
– Сейди? – позвал меня чей-то голос.
Я рывком села на кровати. Сердце отчаянно билось. За окном спальни серело пасмурное утреннее небо. А в изножье моей кровати сидел…
– Дядя Амос? – растерялась я.
Он улыбнулся.
– С днем рожденья, дорогая. Прости, если я тебя напугал. Я стучал в дверь, но ты не отзывалась, и я встревожился.
Я разглядела его внимательнее. Вид у него был вполне здоровый, даже цветущий, и одет он был, как всегда, с исключительным вкусом. На носу – очки в тонкой золотой оправе, на голове – фетровая шляпа с плоской тульей, отлично скроенный черный костюм из тонкой итальянской шерсти придает приземистой фигуре даже некоторую стройность. Длинные волосы заплетены в тонкие косички, украшенные блестящими бусинами из какого-то черного камня – обсидиана, наверно. В таком наряде его можно было принять за процветающего джазмена (которым он действительно был) или за афроамериканскую версию Аль-Капоне (которым он не был ни в малейшей степени).
Я уже начала говорить «но как…», но тут вспомнила свое видение в Зале Эпох и сама обо всем догадалась.
– Все в порядке, – опередил меня Амос. – Я только что вернулся из Египта.
Я шумно, с хрипом вздохнула, точь-в-точь как этот кошмарный Владимир.
– Я тоже, Амос. И на самом деле все очень плохо. Они собираются нас уничтожить.
