Ричард Суон
Тирания веры
Наконец он повернулся к ближайшему гвардейцу и тихо произнес:
– Список.
Гвардеец достал листок, и Вонвальт выхватил его из рук воина. Несколько секунд внимательно смотрел.
– Князь Преисподней, и Ансоберт тоже, – пробормотал он. Затем вернул список гвардейцу. Снаружи серое моросящее утро наконец разродилось теплым весенним дождем. Капли застучали по подоконнику распахнутого окна, их брызги полетели на книги и свечи.
Вонвальт потер лицо руками.
– Идем дальше, – пробормотал он и повернулся к двери.
* * *
День выдался долгим. Долгим и изнурительным.
Мы переходили от комнаты к комнате, иногда открывали двери, иногда выламывали их. Некоторые Правосудия сопротивлялись яростно, с оскорбленным видом; они словно считали, что были вправе безнаказанно встать на путь измены. Другие замыкались в себе, раздавленные тяжестью своего предательства. Некоторых удавалось усмирить и арестовать; другие гибли либо от собственных рук, либо от рук наших гвардейцев.
Из двадцати имен, что значились в списке, чуть больше половины пережили арест и отправились во дворец. Последним мы разобрались с Правосудием по имени Лейтвин Веремунд, старым и, казалось бы, мудрым человеком, который, сложись все иначе, мог бы всерьез соперничать с Вонвальтом за титул магистра Ордена.
Когда Вонвальт вошел к нему, в Великой Ложе уже давно стояла тишина. Дверь не была заперта. Веремунд ждал нас, сидя за столом, – седовласый и белобородый, сутулый от множества лет, проведенных за книгами. Выражение его лица было пугающе безмятежным.
Вонвальт, изнуренный, вышел на середину комнаты.
– Лейтвин, – сказал он.
– Правосудие сэр Лейтвин Веремунд, – с упреком поправил старик.
Вонвальт покачал головой.
– Нет. Вас лишили титула. Вы – никто. Вас и человеком теперь трудно назвать. Вы все равно что раб Империи, ее собственность. И знайте, Лейтвин, что все это – дело ваших же рук.
Веремунд терпеливо покачал головой.
– Не моих, сэр Конрад. Такова воля Немы.
Вонвальта вдруг охватила ярость.
– Тогда почему же вы здесь? Почему не взяли меч и не отправились на Пограничье? Знаете, что злит меня больше всего? Лицемерие. То лицемерие, которым вы оправдываете свою измену.
– При всем уважении, сэр Конрад, вы напрасно тратите на меня свои речи. Ни вы, ни я не переубедим друг друга. Так делайте то, зачем пришли, и будь что будет.
Вонвальт несколько мгновений будто бы боролся с самим собой. Брессинджер заметил это прежде всех нас.
– Сэр Конрад, – пробормотал он, затем с озабоченным видом повернулся к ближайшему гвардейцу. – Арестуйте этого человека, – приказал он. – Скорее!
Но Вонвальт покачал головой. Внезапно издав дикий клич, он выхватил из ножен короткий меч и отрубил Веремунду половину головы. Верхняя часть, все, что находилось выше глаз, шлепнулось на стол, как раскисшая хлебная лепешка. Веремунд, лишившийся макушки, удивленно застонал – понадобилось несколько мгновений, чтобы смерть охватила все остальное тело. Затем он обмяк, и мозг вытек из раны, как желток из яйца.
Потрясение, ужас и усталость одновременно навалились на меня, и я согнулась пополам от рвотных позывов. Все остальные в тот же миг отвели глаза от развернувшегося перед ними чудовищного зрелища.
– Казивар меня раздери, – пробормотал сэр Радомир, делая шаг назад.
– Лейтвин Веремунд, – обратился Вонвальт к трупу. Он еще не успел отдышаться и поэтому говорил шепотом. – Вы вступили в сговор с врагами Империи и намеревались навредить государству. На этом основании вам предъявляется обвинение в государственной измене.
Он вытер меч, вложил его в ножны, а затем промокнул пот со лба.
– По сему обвинению я, Правосудие Императора сэр Конрад Вонвальт, волею Его Величества Императора Лотара Кжосича IV признаю вас виновным и приговариваю к смерти через обезглавливание.
VII
Учебный поединок
«Глупость любит общество, в то время как мудрость вынуждена мириться с пожизненным одиночеством».
СЭР УИЛЬЯМ ЧЕСТНЫЙ
Лишь в середине дня Вонвальт велел нам оставить его. Сам он собирался задержаться в Ложе – все-таки зачистка ознаменовала начало его службы на посту магистра Ордена, а не ее завершение.
Когда мы уходили, погода вконец испортилась, и морось почти превратилась в ливень. Судя по всему, только это и могло очистить улицы Совы от людей. Когда мы очутились под струями дождя, Брессинджер выругался и потер обрубок руки. Он часто жаловался, что тот начинал болеть, когда менялась погода. Мазь, которой его снабдил Вонвальт, похоже, ничуть не помогла – но Брессинджер бы никогда в этом не признался.
Говорить друг с другом нам не хотелось, и мы вернулись в особняк Вонвальта, погруженные в молчание. У двери нас снова встретила Хильда, однако, увидев наши мрачные лица, она быстро исчезла в комнатах прислуги. До темноты оставалось еще несколько часов, но мне не хотелось ни есть, ни читать. Вялая, я как в бреду поднялась в мою спальню, желая лишь одного – стереть события этого дня из моей памяти.
Сняв мокрую одежду, я легла поверх покрывала и уставилась в потолок. Мне оставалось лишь уснуть, но всякий раз, когда я закрывала глаза, передо мной возникали их лица. Я видела, как вываливаются на стол мозги Веремунда; как Зигилинд шагает из окна навстречу смерти; как Бода, бледная и обезумевшая, хватается руками за рану на шее, которую сама себе и нанесла. Все случившееся вновь и вновь проносилось передо мной. Каждый из этих Правосудий прожил не менее насыщенную и легендарную жизнь, чем Вонвальт, и за одно лишь долгое утро все их заслуги канули в небытие, словно их никогда и не было. Пока я лежала на удобной постели в особняке сэра Конрада, они томились в темницах или же их ждала участь похуже. Повернись колесо Судьбы чуточку иначе, вместо них там могла оказаться я. Эта мысль никак не желала покидать меня.
Свет уже померк на небосводе, но я все продолжала лежать. Ко мне никто не приходил. В конце концов я переоделась в ночную рубашку и натянула на себя одеяло; но, несмотря на усталость, меня ждала беспокойная дрема, не принесшая отдыха… и зловещий сон о темной сущности, который оставил меня со стойким чувством надвигающейся беды.
* * *
Вонвальт разбудил меня после рассвета.
Яркий солнечный свет проникал в отведенную мне комнату через витражное окно, которое выходило на восток. Через час на него должна была пасть тень огромных готических контрфорсов Сената, но сейчас оно наполняло спальню красками, как калейдоскоп.
Я села на кровати. Летом, как и большинство жителей Империи, я обычно спала нагишом, но весной даже в таких дорогих домах еще бывало прохладно, и лишь поэтому я вечером переоделась в свободную ночную рубашку. Конечно, Вонвальт никак не мог этого знать, и то, что он вошел, несколько встревожило меня.
– Сэр… Конрад, – запинаясь, сказала я и уперлась руками в матрац. Мое сердце бешено заколотилось в груди.
– Прости, что разбудил, – произнес Вонвальт. Он был одет в короткие черные штаны и свободную белую блузу, расстегнутую почти до пупка; я видела под ней и рельеф его мышц, и вязь розовых шрамов, полученных в Рейхскриге. Его длинные, до плеч, темные волосы были стянуты в хвост на затылке.
– Вы выглядите отдохнувшим, – робко сказала я. Это и в самом деле было так. На его щеках появился румянец, лицо стало не таким осунувшимся, и он казался здоровее. Таинственный недуг снова отступил, и я позволила себе надеяться, что зелья Императорской Врачевательницы подействовали… хотя позже, конечно же, выяснилось, что это не так.
– Еда и вино привели меня в порядок, – глухо ответил Вонвальт.
Повисла тишина. С ним явно что-то творилось. Его кровь кипела, и он не мог усидеть на месте. Казалось бы, после всего, что случилось прошлым днем в Великой Ложе, это было неудивительно, однако Вонвальта явно тревожило что-то еще, какая-то невысказанная мысль, которая не давала ему покоя.
– Что-то случилось? – спросила я.
Сэр Конрад посмотрел на меня, его взгляд ненадолго задержался на моей груди, после чего он повернулся и уставился в окно.
– Нет, я… – Вонвальт прокашлялся. – Гнусный был день. Вчера, – прибавил он, будто это было неясно. – Я хотел увидеть тебя. Немного… озарить эти темные дни светом. – Впервые за долгое время я уловила в голосе сэра Конрада нотки его родного йегландского говора. Это привело меня в замешательство, поскольку его акцент проявлялся лишь в тех случаях, когда Вонвальта терзали особо острые переживания.
Теперь мое сердце колотилось так сильно, что каждым ударом грозило вышибить воздух из легких. Я понимала, что могу что-нибудь предпринять – например, подтянуть к груди одеяло, – и это пресечет любые опрометчивые действия со стороны Вонвальта. Но я почему-то не шевелилась. Думаю, происходившие вокруг нас события, роскошная обстановка, сама Сова, вскружившая мне голову, да и, откровенно говоря, удалой вид Вонвальта, который сидел на краю моей кровати, – все это заставило меня осмелеть, даже несмотря на кровавую зачистку Великой Ложи. Или, быть может, даже благодаря ей?
– Кто-нибудь уже встал? – спросила я. Голос мой прозвучал едва слышно, и мне пришлось повторить вопрос.
Вонвальт покачал головой.
– Нет.
У меня в животе запорхали бабочки. Я ждала, не в силах что-либо сделать или сказать… не желая ничего делать или говорить. Одеяло все так же оставалось нетронутым, и думать я могла лишь о том, насколько свободно висит на мне ночная рубашка.
– Я… – начал было Вонвальт; его руки потянулись к чему-то – вероятно, к нижним пуговицам его блузы… но затем где-то в глубине особняка громко хлопнула дверь, и мы оба подскочили, как перепуганные коты.
Вонвальт вздохнул, его руки опустились. Затем сжались в кулаки. Снова отвернувшись к окну, он произнес:
– Я слышал, что сэр Радомир начал восполнять пробелы в твоем обучении фехтованию.
Я с трудом сглотнула и кивнула. Потребовалось несколько секунд, чтобы чувство неловкости ушло.
– Да, – наконец вымолвила я. И только теперь начала поправлять одеяло.
Вонвальт кивнул.
– У нас еще есть немного времени. – Он махнул мне рукой. – Оденься и выходи ко мне в сад.
* * *
Что бы ни промелькнуло между нами в спальне – а в те напряженные секунды многое осталось невысказанным, – наваждение полностью рассеялось к той минуте, когда я встретилась с Вонвальтом снаружи. Поскольку мы собрались тренироваться, я надела простую блузу, киртл и стянула волосы на голове лентой.
Персиковый сад был прекрасен и в многолюдном городе походил на маленький оазис. Деревья и буйная растительность, которая заполняла почти весь небольшой участок земли, скрывали это место от посторонних глаз, позволяя уединиться в нем.
– Держи, – сказал Вонвальт и протянул мне сованский короткий меч. Он был около двух с половиной футов длиной, тупой, грубо сработанный и простой, совсем не похожий на клинок, который мне днем раньше вручил Брессинджер. Я вытащила его из ножен. На земле рядом с Вонвальтом также лежала пара сованских щитов соле, которые так назывались из-за сходства с подошвой латного ботинка.
– Что тебе рассказывал сэр Радомир? – спросил Вонвальт, кивком указывая на оружие.
– Что на сованском коротком мече возводилась Империя, – ответила я, шутливо подражая голосу бывшего шерифа. Я пребывала в странном настроении и, оставшись недовольной загадочным разговором в спальне, желала выплеснуть накопившееся возбуждение.
Вонвальт сделал вид, будто не заметил моего саркастического тона.
– Верно, – сказал он, любуясь собственным клинком. – Так и было. И знаешь почему?
– Потому что им зарубили толпы людей, которые не хотели становиться ее подданными?
Теперь выражение лица Вонвальта стало недовольным.
– Потому что от этого оружия есть прок только в том случае, когда воины действуют сообща. Тебе знаком щит соле?
Он воткнул свой меч в землю и поднял один из щитов. Его зеленое поле было поделено на две части, в нижней изображалась стоящая на дыбах лошадь, а на верхней – два цветущих персиковых дерева. Половины были разделены двумя серебряными волнистыми полосками. Посередине щит был изогнут, сверху приплюснут, а его нижняя треть сужалась и завершалась неострым концом. В зависимости от роста им можно было прикрыть тело примерно от плеча до колена.
Вонвальт прижал щит к плечу, затем выхватил короткий меч из земли и занес его над собой.
– Стена щитов. Шеренга воинов соединяет их, образуя непроницаемый барьер. После этого вы все… – Он шагнул ко мне. – Движетесь вперед, как один… – Еще один шаг. – А когда оказываетесь на расстоянии удара… – Вонвальт приблизился ко мне, поскольку я не сдвинулась с места, – …бьете врага сюда, под мышку. Лучше атаковать того, кто левее, а не прямо перед тобой. – Он отступил на несколько шагов. – Меч – колющее оружие. Щит позволяет тебе подобраться ближе и… нанести укол.
– Значит, рубить им нельзя? – спросила я, помахав клинком.
Вонвальт пожал плечами.
– В пылу сражения как им только не орудуют! Но сначала нужно научиться правильной технике, а уже потом можно импровизировать.
– А если у меня нет щита?
– Тогда ты в беде, – совершенно серьезно сказал Вонвальт. – Если у твоего противника такой же короткий меч, то победит тот, кто сильнее и быстрее. Но против чего-то другого, более длинного – например, против грозодского меча Брессинджера – ты не выстоишь. В таком случае выход у тебя будет лишь один – отступить.
– Чудесно, – уныло протянула я. Уроки сэра Радомира были гораздо воинственнее, а он сам – гибче и склонен к импровизациям.
Вонвальт опустил меч и отбросил щит в сторону. Тот с лязгом упал на землю.
– Ты не хочешь учиться?
Я с досадой всплеснула руками и сказала:
– Я хочу понять, что с вами происходит. – Это было невероятной дерзостью, но, как и с Брессинджером, мои отношения с Вонвальтом тоже менялись.
Сэр Конрад нахмурился, однако он не хуже меня ощущал эту перемену. Когда он заговорил, то не смотрел на меня. Вместо этого он, небрежно демонстрируя свое мастерство, замахнулся мечом на воображаемых врагов.
– Хелена, ты должна понимать, что, когда на карту поставлена безопасность Империи… все несколько меняется. Дела о государственной измене ведутся по своим законам. Они плохо согласуются с общим правом и гражданскими свободами. Порядок судопроизводства становится… гибче, хотя до недавнего времени это не было закреплено никаким законом.
– Что-то раньше вы о подобном не упоминали, – сказала я. – Не говорили ни о каком «особом порядке судопроизводства». Мне казалось, что в том и заключается смысл общего права – оно общее для всех нас.
Вонвальт яростно рассек клинком воздух, разрубая незримого противника.
– Я слишком хорошо тебя обучил, – пробормотал он. – Вечно задаешь вопросы.
– Я – ваша ученица. Задавать вопросы – моя работа.
– Мне известен смысл слова «ученица», Хелена.
Я помедлила. Вонвальт был взволнован, как никогда раньше.
– Вы сказали, что прежде это «не было закреплено никаким законом», – заметила я. – Речь о новом особом указе, который издал Император?
Вонвальт кивнул.
– Я думала, он нужен для борьбы с диверсантами в Конфедерации Ковы?
– Указ был написан для них, но этим его область применения не ограничивается.
– Значит, вчерашние Правосудия – те, кто остался в живых, – будут подвергнуты новой процедуре для предателей? – спросила я.
– Будут.
Я внезапно обернулась. На ближнее к нам персиковое дерево приземлился грач. Его резкое карканье привлекло мое внимание.
Вонвальт кивком указал на птицу.
– Одинокий грач – предвестник смерти, – сказал он. – Хотя нам о ней напоминать не нужно, – прибавил он, бормоча себе под нос. Вонвальт не был суеверен, а сказал это лишь потому, что не знал, о чем еще говорить.
Грач какое-то время понаблюдал за нами, затем взмыл в воздух. Как я и предсказывала, солнце уже зашло за здание Сената, и персиковый сад очутился в тени и прохладе.
– Я одного уже видела, – сказала я.
Вонвальт равнодушно хмыкнул.
– А магистр Кейдлек мог прочитать наши мысли? – внезапно спросила я. – Вчера утром.
– Нет, мысли Кейдлек читать не умеет, – отмахнулся Вонвальт. – И он больше не магистр Ордена. Тебе не стоит так его называть.
– Он сказал, будто видит наши помыслы, – припомнила я.
Вонвальт покачал головой.
– Кейдлек говорил не буквально. Он… чувствует истину. Умеет читать выражения лиц, настроения и делать из этого очень точные выводы. Отчасти такая способность тоже относится к древним драэдическим чарам, но по большей части это обыкновенная интуиция, которую выдают за колдовство.
– А что такое саксанская магия? – спросила я.
– О чем ты?
– Вчера в своем кабинете Император говорил о «старой саксанской магии». Чем она отличается от драэдической?
– Это одно и то же, – ответил Вонвальт. – Просто разные названия. Саксанцы, предшественники сованцев, веками жили в этих землях, пока на трон не взошла династия Хаугенатов. Они практиковали драэдизм. Затем Креус обратил Эйдиса Кжосича, и неманская вера стала новой религией Империи. Ныне драэдизм стал запрещенным языческим учением, которому следуют на окраинах Империи. Помнишь рилльскую ведьму?
– Конечно.
– Речь как раз о таких как она. – Вонвальт пожал плечами. – Просто два названия для одного явления.
Теперь уже я стала лениво размахивать мечом. Казалось, не делать этого просто невозможно.
– Что будет дальше? – спросила я.
– Кейдлека и его приспешников допросят.
– Император, наверное, очень надеется на вас, раз дожидался вашего возвращения, чтобы сделать свой ход, – заметила я.
Вонвальт помрачнел.
– Как раз это тревожит меня больше всего.
– Вы считаете, что недостойны такого доверия?
Вонвальт покачал головой.
– Я никогда и не думал, что однажды стану магистром Ордена. Не забывай, Хелена, ведь я не урожденный сованец. Мой отец принял Высшую Марку. И хотя считается, будто это не важно, на деле все обстоит иначе. Я никогда не представлял себя в этой роли. Мне по душе странствовать и вершить правосудие, а не сидеть в этом гадючьем гнездовище.
– Вы как-то говорили мне, что те, кто стремится к власти, редко годятся для того, чтобы ею обладать.
– Говорил.
– Быть может, Император думает так же.
– О, он точно думает так же, – ответил сэр Конрад. – Ведь это его изречение.
Какое-то время мы молчали. Я не знала что делать. Мне было тяжело смотреть на то, как последние события подкосили Вонвальта – человека, которым я восхищалась и которого глубоко уважала. Его подавленное настроение передалось мне. Разве я могла чем-то его ободрить? Ведь я ничего не знала о Сове и о жизни в ней. Я могла полагаться лишь на слова самого сэра Конрада. И хотя он всегда и во всем ждал худшего исхода, в тот раз это было оправданно. Сова – и вся Империя – готовилась сорваться в пропасть. Чувство обреченности висело в теплом туманном воздухе подобно облаку.
– Князь Гордан отвоюет север, – сказала я, надеясь услышать от Вонвальта хоть что-то обнадеживающее. – Если барон Хангмар уже этого не сделал.
– Меня тревожит не север, а юг. Пограничье. Оно уже стало вотчиной Клавера. И именно туда мне нужно отправиться, а не сидеть здесь, во главе Ордена. – Вонвальт поднял голову. Городские колокола возвестили смену часа. – Кстати, вот мне и пора отправляться в Ложу. Предстоит проделать еще много работы.
– Мне идти с вами? – спросила я.
Вонвальт покачал головой.
– Пока что нет. Сегодня я возьму только Дубайна. Но ты все же можешь заняться кое-чем полезным: организовать переезд во дворец лорда-префекта. Знаю, подобные хозяйственные труды тебе не под стать, Хелена, – прибавил сэр Конрад, заметив выражение моего лица. – Скоро я найму еще одного слугу, который возьмет на себя всю черную работу. Как только волнения немного улягутся, я официально займусь твоим обучением и приму тебя в Орден. Это случится через месяц или два, но даю слово, что если ты все еще желаешь этого, то станешь одной из нас. Ты готова.
Я через силу улыбнулась и кивнула. В ту минуту мне явно не стоило озвучивать свои сомнения о вступлении в Орден; к тому же я была рада заняться каким-нибудь рутинным делом, чтобы отвлечься от происходящего.
Ибо уже совсем скоро каждое наше действие стало влечь за собой тяжелые последствия.
VIII
В Хранилище Магистров
«Знание – это ключ, который отпирает все двери, кроме той, за которой можно утолить их жажду».
ПРАВОСУДИЕ ЛЕДИ ФРИДА СВЕРИУС
Находясь в гуще тех драматичных событий, было легко забыть, что у Вонвальта, ставшего лордом-префектом и магистром Ордена, возникла уйма новых обязанностей. А помимо них он должен был посещать всяческие церемонии и сносить всевозможные формальности, ибо в Сове огромная власть не давалась без сопутствующей помпезности.
Не сомневаюсь, сэру Конраду хотелось бы, чтобы его возвышение прошло незаметно, но это было невозможно. От него не ждали никаких значительных жестов вроде обращения к Сенату, однако ему все-таки пришлось встретиться с некоторыми сенаторами; он должен был посещать храмы и молиться в них – особенно в часовне Судьи при храме Немы; и, конечно же, на его плечи легло тяжелое бремя управления одним из Сословий Империи.
Как будто всего этого было мало, таинственный недуг Вонвальта продолжал тянуть из него силы, несмотря на помощь Императорской Врачевательницы. Сэр Конрад походил на кусок хлеба, медленно впитывающий подливу и размякающий до состояния кашицы. Несколько дней я исполняла его повеление, руководила переездом во дворец префекта и брала на себя столько административных хлопот, сколько могла; но в те редкие минуты, когда мы видели нашего господина и повелителя, перед нами представал измученный человек, раздавленный тяжелой болезнью и бременем ответственности.
Благодаря целому отряду слуг и рабочих, которых отдали в наше распоряжение, переезд во дворец префекта не занял много времени, и к вечеру второго дня все было готово. Дворец оказался величественным поместьем, которое размерами и убранством намного превосходило особняк Вонвальта. Хотя Вершина Префектов представляла собой большое плато, ее южный край и в самом деле сходился к небольшой возвышенности, то ли естественной, то ли рукотворной. Именно на этой второй вершине посреди обширных угодий и располагался дворец лорда-префекта, отделенный от остальной части холма стеной. В отличие от особняка Вонвальта – огромного, роскошного и похожего на любое другое провинциальное поместье, – дворец имитировал саксанский готический стиль, который казался мне тяжелым и зловещим. Четырехэтажный, он был увенчан крутыми скатными крышами, покрытыми темной черепицей, украшен башенками, контрфорсами и вездесущими горгульями, высеченными из черного мрамора. Были здесь и гнетущие скульптурные намеки на пантеон сованских богов, поблекшие от времени и покрывшиеся копотью. При дворце уже имелась прислуга числом около двадцати человек, включая отряд стражи, который состоял из пяти гвардейцев и нескольких слюнявых боевых овчарок. Над парадным входом я увидела тот же самый герб, что украшал зеленый щит в саду сэра Конрада, – гарцующий белый конь, серебряные волнистые полосы и два персиковых дерева. Лишь тогда я сообразила, что это герб Вонвальта, который он получил много лет назад, став рыцарем.
Мы подошли ко входу, и гвардеец, узнав нас, взмахом руки позволил нам войти, однако в тот же миг сзади раздался звонкий оклик, и мы резко остановились. Я обернулась и увидела молодого паренька – судя по одежде, посыльного, – который бежал ко дворцу. Парнишка беспечно приближался, пока на него не залаяла боевая овчарка. Видимо, в тот миг мальчик обделался, потому что после этого он довольно долго топтался на месте и лишь затем осмелился подойти к воротам. Винить его было трудно, все-таки боевые овчарки доходили мне до пояса, а роста я была отнюдь не низкого.
– Посылка для леди Хелены, – выдохнул парнишка, обращаясь к одному из гвардейцев – высокому громиле с оливковой кожей, который сразу же выхватил послание из его рук.
– Хорошо, – ответил громила и бросил парню монету. Собака тем временем изо всех сил старалась вырвать из ворот прутья. Гвардеец быстро проверил содержимое пакета, а затем подошел ко мне и передал его. – Вам, миледи, – сказал он.
– Я не леди, – отозвалась я, – но благодарю.
Гвардеец озадаченно посмотрел на меня.
– Вы ведь секретарь лорда-префекта? – спросил он.
– Да, – подтвердила я.
– Значит, вы леди.
Я нахмурилась, удивленная тем, как стремительно возвысилось мое положение в обществе, и притворилась, что мне все равно, – так я хотела заслужить одобрение сэра Радомира, который презирал почти все, что было связано с титулами и аристократией. Но про себя я ликовала.
В маленькой посылке лежала записка, которую я быстро вынула. Она оказалась от Вонвальта.
– Что там? – спросил сэр Радомир. Одетый в повседневное тряпье и обветрившийся на солнце, бывший шериф выглядел расслабленным. Как и я, он с радостью взялся за хлопоты по переезду, чтобы отвлечься.
– Записка от сэра Конрада, – ответила я. – Он хочет, чтобы мы нашли какие-то книги. Вот список. – Я протянула шерифу листок пергамента и развернула посылку. В ней оказался большой ключ и перешедший к Вонвальту медальон префекта.
– Ключ к Хранилищу Магистров, – произнес сэр Радомир, прочитав записку. – Это еще что?
Ключ вдруг потяжелел в моих руках.
– Нема, – прошептала я.
– Что такое?
– В Хранилище Магистров хранятся все древние знания, – сказала я. – Все старинные рукописи драэдистов.
– И где это Хранилище?
– В Библиотеке Закона, – ответила я. Положив ключ в карман, я посмотрела на небо. Через час уже должно было начать смеркаться. – Лучше пойдем туда прямо сейчас.
* * *
Библиотека Закона занимала отдельный клочок земли к югу от улицы Креуса, там, где река Саубер во второй раз разделялась на рукава. Как и все основные центры власти и права в городе, библиотека была гигантской и внушительной; но, в отличие от других строений, ее наружные стены были возведены не из камня и железа, а представляли собой крепкие решетки с витражами. Венчали библиотеку стеклянные купола. Здание радовало глаз, но помимо эстетических причин его облику имелось и другое простое объяснение: чтобы в месте, где хранились тонны бумаг, не приходилось пользоваться масляными фонарями, зодчие впустили внутрь как можно больше естественного света.
– Сюда, – сказал сэр Радомир, кивком указывая на толпу, которая собралась неподалеку от библиотеки. Завороженные, они слушали речи человека в сенаторской мантии. Забравшись на постамент огромной мраморной статуи, тот гневно жестикулировал и что-то кричал толпе. В основном здесь собрались простолюдины, но я заметила среди них немало купцов и лордов.
– …больше не можем доверять им безопасность Империи, – брызгал слюной сенатор. – Нам нужны солдаты, а не законники. Император впустую растрачивает жизни своих легионеров в Ковоске и стремится обложить налогами всех, мужчин, женщин и собак, чтобы найти средства на это безумие! И кому же придется расплачиваться?
– Нам! – возмущенно прокричала толпа в ответ.
– Только храмовники желают Империи блага…
Я перестала слушать. Вместе с сэром Радомиром мы быстро миновали толпу, надеясь, что они не заметят, как мы входим в Библиотеку Закона.
– Кровь Немы, – фыркнул сэр Радомир. – Одичавший млианар.
Я рассмеялась, но беспокойство не покинуло меня, даже когда мы вошли в здание. Я многое слышала о патрициях, однако сенатор показался мне обычным человеком средних лет. Впрочем, отрицать силу его красноречия было сложно… а ведь мы видели лишь часть выступления. Мое настроение вновь испортилось. Я всего лишь хотела, чтобы дела в Сове поправились, чтобы в мире наступил порядок. Было трудно наслаждаться чем-либо, зная, что Империя может рухнуть в любой момент.
Мы подошли к столу дежурного. К счастью, Вонвальт предупредил библиотекарей о нашем приходе, ибо они оказались сборищем суетливых педантов, которые осмотрели медальон так тщательно, будто в Сове хоть кто-то осмелился бы его подделать, рискуя при этом оказаться на плахе. Когда нам наконец позволили войти в Хранилище, уже почти стемнело, и большинство посетителей библиотеки собирались разойтись по домам.
Конечно, кое-какие лампы здесь все же были. Каждую держали в специальном ящике, вместе с которым мы должны были всюду таскать ведро с песком, которое я отдала сэру Радомиру. По пути нам часто встречались ниши, где сидели скучающие пожарные надзиратели, занятые одним-единственным делом – они следили, не займется ли где-нибудь пламя. Подобные меры предосторожности были понятны: в библиотеке хранились сованские судебные прецеденты, накопленные за целые столетия. В этих фолиантах содержались результаты трудов тысяч Правосудий и законников, собранные за века судебных разбирательств, как интереснейших, так и скучнейших, а чтобы прочесть их, потребовалась бы дюжина жизней. Всякий входящий в Библиотеку Закона воистину оказывался среди страниц истории Сованской Империи.
Хранилище Магистров залегало глубоко под землей, и попасть в него мог только магистр или его заранее назначенные и проверенные представители. Пожилая женщина-библиотекарь провела нас по лабиринту коридоров, после чего на лифте, который приводился в действие воротом, мы спустились в низкое темное помещение. Перед нами оказалась прочная деревянная дверь, которую охраняла одна-единственная стражница из имперской гвардии. Я не сомневалась – она вытянулась по стойке «смирно», лишь когда услышала грохот лифта, ведь одной Неме было известно, сколько часов ей приходилось стоять здесь, внизу, в полнейшем одиночестве и, по-видимому, в кромешной тьме. Я лишь надеялась, что она дежурит не каждый день и что ее сменяют другие.
Библиотекарь что-то сказала стражнице – видимо, назвала пароль, – и та отошла в сторону.
– Мне не дозволено входить, – обратилась к нам библиотекарь. Хотя она говорила тихо, ее голос почти гремел в тишине мрачной комнаты, отражаясь от каменных стен. – Когда закончите, скажите стражнице, и она распорядится, чтобы лифт опустили.
Я кивнула, горя желанием поскорее взяться за дело, и вставила ключ в замок. Несмотря на его размеры, он легко провернулся, и массивная дверь отворилась.
– Что такого важного в этом списке? – спросил сэр Радомир, когда мы вошли внутрь. Залы за порогом напомнили мне подземелья монастыря Долины Гейл: над нами простерлась череда низких, но широких циркульных сводов, которые опирались на колонны и уходили куда-то во тьму. Лампа, которую я несла, почти не разгоняла мрак, но все, что мы могли разглядеть, явно было древним, дорогим и красивым. Потолки были расписаны роскошными фресками, пол устилали узорчатые ковры, промеж книжных полок висели гобелены и картины в позолоченных рамах, а рядом стояли крепкие деревянные столы. Такому читальному залу мог бы позавидовать сам Император, и мне стало обидно, что все это пышное благолепие было доступно лишь избранным единицам. Внезапно я остро ощутила, в каком исключительном, историческом месте нахожусь.
